Легко
Боже, как хорошо,
Как легки эти двери…
Каждый раз, оставаясь одна дома, я испытываю необыкновенный эмоциональный подъем. Может быть, потому что это бывает так редко, или из-за того, что я никак не вырасту из «подконтрольного» возраста, или, наоборот, из-за собственной склонности все вокруг контролировать. Оставаясь одна, я отключаю внутренний тормоз, который занудным голосом велит не пить на ночь кофе, ложиться спать в одиннадцать, не сбиваться с привычного ритма, делать то, что нужно, а не то, что хочется, потому что так будет полезнее и правильнее.
Будь мне меньше лет, я бы устроила такой ночью грандиозную дегустацию алкоголя - но я спонтанно бросила пить, уже больше полугода ни капли. Это так легко, так приятно - минус одна зависимость. Минус одно желание из тех, которые привязывают к земле. С эмоциональной точки зрения это похоже на счастливое одиночество: отсутствие привязанности к алкоголю - все равно что отсутствие посторонней ауры в квартире.
Как же моя всеконтролирующая семья обижается на словосочетание «посторонняя аура»!
Оставаясь одна, я перестаю капать сама себе на мозги. Не напоминаю себе, что не высплюсь, и не испытываю угрызений совести. Ну, может, совсем чуть-чуть - потому что завтра меня по телефону спросят, что я делала, а я не делала ничего такого, о чем можно рассказать. Я читала глупую литературу, ела неспелое манго и пила латте из бумажного стакана, думая, что самое вкусное в манго - это тонкий привкус хвои, слушала джаз и легкую классику, сбрасывала лишнюю одежду, сбивала в уютную кучу подушки на диване и допоздна не ложилась спать, смотрела на убывающую желтую луну. Вспоминала другие моменты, когда была одна. Такие одинаковые и счастливые, когда я летала по комнатам, считала минуты, смотрелась в зеркало и смотрела в окна, задыхалась от сердцебиения и ровно в восемь начинала волноваться. В восемь мое прохладное сентябрьское одиночество приходили разделить. В восемь я расстилала постель и выключала все лампы, кроме прикроватной. В восемь или восемь пятнадцать я вздрагивала от звонка в дверь. Садилась в кресло, поджимала ноги, внимательно прислушивалась к шуму воды из ванной, и сердце стучало в ушах.
Любимое, навсегда утраченное воспоминание из тех времен - это детская чистота. По утрам мы просыпались чистыми и начинали целоваться еще до того, как почистили зубы. Почти как в красивом кино. Это - для меня - главное, что человек может получить от этого короткого года между детством и не-детством, когда уже можно изучать телесные премудрости, но еще не нужно за это платить. Это тоже независимость - непривязанность, собственно, к плоти, при воспоминании о которой хочется удариться в йогу - а как еще добиться идеальной легкости тела, не утратив его телесности.
Оставаясь одна, я легко примиряюсь с самой тяжелой чертой собственного характера: желанием успеть все. Возможно, потому, что когда я одна, это мое «все», пребывающее в вечном становлении, автоматически выключает чужие ожидания - от завтрака до смысла жизни. И завтра утром я могу пропустить и то, и другое.
Когда я научусь достигать этого не только в изоляции, я, наверное, накрою ладонью солнечного зайчика и ступлю на линию горизонта. И кончик луча останется в пальцах, и горизонт не отодвинется на одиннадцать километров - всего на несколько минут, возможно, но тем не менее. Это должно быть неплохо.
Как легки эти двери…
Каждый раз, оставаясь одна дома, я испытываю необыкновенный эмоциональный подъем. Может быть, потому что это бывает так редко, или из-за того, что я никак не вырасту из «подконтрольного» возраста, или, наоборот, из-за собственной склонности все вокруг контролировать. Оставаясь одна, я отключаю внутренний тормоз, который занудным голосом велит не пить на ночь кофе, ложиться спать в одиннадцать, не сбиваться с привычного ритма, делать то, что нужно, а не то, что хочется, потому что так будет полезнее и правильнее.
Будь мне меньше лет, я бы устроила такой ночью грандиозную дегустацию алкоголя - но я спонтанно бросила пить, уже больше полугода ни капли. Это так легко, так приятно - минус одна зависимость. Минус одно желание из тех, которые привязывают к земле. С эмоциональной точки зрения это похоже на счастливое одиночество: отсутствие привязанности к алкоголю - все равно что отсутствие посторонней ауры в квартире.
Как же моя всеконтролирующая семья обижается на словосочетание «посторонняя аура»!
Оставаясь одна, я перестаю капать сама себе на мозги. Не напоминаю себе, что не высплюсь, и не испытываю угрызений совести. Ну, может, совсем чуть-чуть - потому что завтра меня по телефону спросят, что я делала, а я не делала ничего такого, о чем можно рассказать. Я читала глупую литературу, ела неспелое манго и пила латте из бумажного стакана, думая, что самое вкусное в манго - это тонкий привкус хвои, слушала джаз и легкую классику, сбрасывала лишнюю одежду, сбивала в уютную кучу подушки на диване и допоздна не ложилась спать, смотрела на убывающую желтую луну. Вспоминала другие моменты, когда была одна. Такие одинаковые и счастливые, когда я летала по комнатам, считала минуты, смотрелась в зеркало и смотрела в окна, задыхалась от сердцебиения и ровно в восемь начинала волноваться. В восемь мое прохладное сентябрьское одиночество приходили разделить. В восемь я расстилала постель и выключала все лампы, кроме прикроватной. В восемь или восемь пятнадцать я вздрагивала от звонка в дверь. Садилась в кресло, поджимала ноги, внимательно прислушивалась к шуму воды из ванной, и сердце стучало в ушах.
Любимое, навсегда утраченное воспоминание из тех времен - это детская чистота. По утрам мы просыпались чистыми и начинали целоваться еще до того, как почистили зубы. Почти как в красивом кино. Это - для меня - главное, что человек может получить от этого короткого года между детством и не-детством, когда уже можно изучать телесные премудрости, но еще не нужно за это платить. Это тоже независимость - непривязанность, собственно, к плоти, при воспоминании о которой хочется удариться в йогу - а как еще добиться идеальной легкости тела, не утратив его телесности.
Оставаясь одна, я легко примиряюсь с самой тяжелой чертой собственного характера: желанием успеть все. Возможно, потому, что когда я одна, это мое «все», пребывающее в вечном становлении, автоматически выключает чужие ожидания - от завтрака до смысла жизни. И завтра утром я могу пропустить и то, и другое.
Когда я научусь достигать этого не только в изоляции, я, наверное, накрою ладонью солнечного зайчика и ступлю на линию горизонта. И кончик луча останется в пальцах, и горизонт не отодвинется на одиннадцать километров - всего на несколько минут, возможно, но тем не менее. Это должно быть неплохо.