Из дальних странствий возвратясь
Самолет туда...
А всё-таки зачем столько сурепки, или, может быть, горчицы? Когда я только начала жить во Франции, чёрт подери, 23, кажется, года назад, в Анси, в альпийских предгорьях, когда мы ездили весной на велосипедах, и вокруг сияли и горько пахли эти поля, и я глядела в это радостное жёлтое, и радовалась, что непохоже на Америку, что какой-нибудь серый шпиль торчит из-за поля вверх. А потом через несколько лет мы с Н заблудились в таком поле окола городка Амбуаз на Луаре. Мы жили в палатке в кемпинге на островке посреди реки, а на берегу лез вверх всей своей грузностью и весом замчище, - на Луаре никак их не обойдёшь. И мы гуляли по дорогам в майском нежном тепле, а потом, когда захотели сократить обратный путь, залезли в сурепку, и она нас заглотила, накрыла с головой, и там кто-то жужжал и летал, и чесались руки от колючих стеблей, в суреповых просветах сияло густое небо.
И вот сейчас в самолёте в Сан-Франциско мы пролетели на Ламаншем, казавшимся рекой, перелетели его над самым узким местом, из Кале в Дувр, и со стороны Кале тянулись песчаные языки направо в Бельгию, а у Дувра аккуратные меловые зубы торчали вверх, а под пару им меловые скалы у Этрета не были видны в моём окне, но зато с обеих сторон этой ламаншевой реки - сурепковые поля - квадраты, трапеции, прямоугольники сурепки.
Самолёт, увы, полон, и я не знаю, что окажется сильней - сонность, или селёдочная зажатость в банке, почти неподвижно висящей над ватными облаками. Впрочем, о каком самолётном неудобстве можно говорить после вчерашнего возвращения из Дордони - на заднем сиденье трое, не считая собаки. Как выяснилось, самое удобное в этой ситуации лечь на дно, оставив Кате честную половину сиденья, - так я и лежала и видела очень изредка верхушки пробегающих дереьев.
Впрочем kattly, сидящей надо мной, как на жёрдочке, в позе паука, было ничуть не легче. А Кате, вытянувшейся в кусок своей длины и плюхнувшей нос на колени к катлиной маме Тане было, в целом, неплохо, хоть и жарко.
В Дордони цвела белая акация, как никогда. То ли год такой акациевый, то ли никогда мы с ней настолько не совпадали, но впервые тащили, волокли эти наплывающие волны запаха, эти белые деревья и лепестки под ногами густой дорожкой куда-то там туда.
Посчитав, поняла, что 8 лет мы ездим в Дордонь. Анри хоть куда, возится в саду и в огороде, а Моник стала слабей, болеет часто, и многое из того, что раньше она делала, уплыло постепенно в ведомство Анри.
Мы уезжали из Дордони в начале жаркого яркого дня - пусть и это утро останется.
А сейчас в самолёте, несущемся на запад, самое время подумать о том, что не обманешь - лети-лети на запад под ясным солнышком, всё равно в конце концов повернёшь на восток и время рывком вскочит в другие сутки.
В Америке я очень давно не была, около двадцати лет. И глядя во все глаза на обитателей самолёта - американцев в большинстве - всё пытаюсь представить, какими они были тогда, в восьмидесятые, - вот дядька поджарый, мой ровесник, с шерстяными руками и заклеенным пластырем крючковатым носом.
В кого превратились щены тогдашние. После тридцати время внутри перестало течь, наверно, не только ведь у меня, и узнавание совсем не происходит с дяденьками и тётеньками - разве что вдруг улыбнутся тогдашие щены - ну и ладно.
Самолет обратно
Американская неделя спрессовалась и через несколько часов отъедет в прошлое.
Самое в ней прекрасное было - общение. Мы болтали с lena_shagina и с kot_ivanovich, не закрывая ртов. Болтали с полуслова и родственно, скороговоркой складывая пазлы... И тут уж ни убавить, ни прибавить - хорошо и радостно, и повезло.
Хороши были тюлени, морские львы и каланы. Пеликаны и цапли.
Хорош был океан, хотя наш бретонский, с которым аукается Тихий, мне кажется прекрасней - с нашими длинными приливами-отливами, бешеным сверкающим вереском, с гранитными скалами и, в отличие от тихоокеанской, с очень прозрачной водой...
Калифорния не показалась мне так уж отличающейся от Восточного берега. То есть из европейского далека - это вполне Америка. Только в Новой Англии жуткая теснота наползающих друг на друга городов, а в Калифорнии просторно. И конечно же вкусные овощи и фрукты, но небось в Новой Англии теперь тоже вкусней, чем когда мы уезжали. И погода, конечно, в Калифорнии хорошая, и омерзительной новоанглийской зимы нет, и куда большее радующее глаз вавилонское столпотворение разноцветных людей отовсюду, чем в том же Бостоне.
Как и когда-то на Кейп Коде меня огорчило и обескуражило отсутствие троп и привычных красно-белых значков маркировки - если когда-нибудь на Марс высадятся французы, то уж про яблони не знаю, а маркированные тропы там точно в первую очередь появятся. Ну а те тропы, по которым мы гуляли на point Lobos, - это ухоженные дорожки со скамейками, а вот чтоб как в Бретани и всюду во Франции - идти и идти - у воды вдоль пляжей, высоко на продутых скалах, в вереске по узкой тропке - бесконечно - этого на океане в Калифорнии нет. Такое, говорят, только в горах.
Увы, погода стала правильной калифорнийской только в последние два дня. А до того было холодно и мокро. И на байдарке в просоленном устье речки, впадающей в океан, мы с Котом Ивановичем плавали под мелким дождем и ёжились в байдарке от холода, поджимая мокрые ноги. И Кот даже не мог как следует смотреть на морских выдр - каланов, потому что ему заливало очки. А выдры были прекрасны - они кувыркались, лоснились боками, покачивались на волнах, глядя в небо и играя устричными ракушками, которые держали в человеческих, только лучше, лапах. И тюлени глядели на нас задумчиво с берега. И пеликаны летели, вытянув шеи, и садились на воду, как гидропланы.
В Сан-Франциско на улицах, ведущих к морю, небольшие дома с эркерами смутно напоминают про начало уже прошлого века. И сидят, лежат, хлопают ластами, красуются перед дамами морские львы на причале номер 39. И трамваи-фуникулеры дребезжат в горку. А в остальном - не знаю, меня не зацепило. В Санта-Крузе мелькнуло странное минутное дежа вю, связавшееся то ли с какой-то прогулкой по Ки Вест во Флориде, то ли с каким-то ветреным пасмурным днем когда-то на заливе в Курорте - когда откуда-то сверху я глядела на обычные финско-заливные барашки, за спиной были деревья, и вся жизнь впереди.
В Монтерее и Кармеле пригородные улицы с легкой претензией на европейскость и оттого смешные, художественные галереи с чудовищными, в основном, картинками, - вроде ковриков с лебедями.
На point Lobos, там сильней всего аукается с Бретанью, скалы - чёрные базальтовые и серые гранитные, сияющие от сырости цветы, поднявший морду в небо тюлень и наглые вороны на парковке.
В лесу в горах у океана из окна машины - приморские секвойи - высоченные, но не самые толстые на свете.
А горы чуть дальше от моря - выгоревшая желтая трава. Наглая серая белка, совсем другая чем европейские, возле пруда во Фримонте затесалась среди канадских гусей.
И в том же Фримонте белые рыночные палатки, толпа всех цветов, жизнерадостные пупырчатые огурцы, и клубника, и черешня, а вот калифорнийские фермерские помидоры, которые, судя по всему, так же прекрасны, как провансальские, еще не поспели - не повезло мне.
И почему-то небо над длинной равниной с горами по краям - не европейское, другое - не вздутым куполом синего воздушного шарика, а мягким голубым низким пологом с размазанными перьями облаков...
А всё-таки зачем столько сурепки, или, может быть, горчицы? Когда я только начала жить во Франции, чёрт подери, 23, кажется, года назад, в Анси, в альпийских предгорьях, когда мы ездили весной на велосипедах, и вокруг сияли и горько пахли эти поля, и я глядела в это радостное жёлтое, и радовалась, что непохоже на Америку, что какой-нибудь серый шпиль торчит из-за поля вверх. А потом через несколько лет мы с Н заблудились в таком поле окола городка Амбуаз на Луаре. Мы жили в палатке в кемпинге на островке посреди реки, а на берегу лез вверх всей своей грузностью и весом замчище, - на Луаре никак их не обойдёшь. И мы гуляли по дорогам в майском нежном тепле, а потом, когда захотели сократить обратный путь, залезли в сурепку, и она нас заглотила, накрыла с головой, и там кто-то жужжал и летал, и чесались руки от колючих стеблей, в суреповых просветах сияло густое небо.
И вот сейчас в самолёте в Сан-Франциско мы пролетели на Ламаншем, казавшимся рекой, перелетели его над самым узким местом, из Кале в Дувр, и со стороны Кале тянулись песчаные языки направо в Бельгию, а у Дувра аккуратные меловые зубы торчали вверх, а под пару им меловые скалы у Этрета не были видны в моём окне, но зато с обеих сторон этой ламаншевой реки - сурепковые поля - квадраты, трапеции, прямоугольники сурепки.
Самолёт, увы, полон, и я не знаю, что окажется сильней - сонность, или селёдочная зажатость в банке, почти неподвижно висящей над ватными облаками. Впрочем, о каком самолётном неудобстве можно говорить после вчерашнего возвращения из Дордони - на заднем сиденье трое, не считая собаки. Как выяснилось, самое удобное в этой ситуации лечь на дно, оставив Кате честную половину сиденья, - так я и лежала и видела очень изредка верхушки пробегающих дереьев.
Впрочем kattly, сидящей надо мной, как на жёрдочке, в позе паука, было ничуть не легче. А Кате, вытянувшейся в кусок своей длины и плюхнувшей нос на колени к катлиной маме Тане было, в целом, неплохо, хоть и жарко.
В Дордони цвела белая акация, как никогда. То ли год такой акациевый, то ли никогда мы с ней настолько не совпадали, но впервые тащили, волокли эти наплывающие волны запаха, эти белые деревья и лепестки под ногами густой дорожкой куда-то там туда.
Посчитав, поняла, что 8 лет мы ездим в Дордонь. Анри хоть куда, возится в саду и в огороде, а Моник стала слабей, болеет часто, и многое из того, что раньше она делала, уплыло постепенно в ведомство Анри.
Мы уезжали из Дордони в начале жаркого яркого дня - пусть и это утро останется.
А сейчас в самолёте, несущемся на запад, самое время подумать о том, что не обманешь - лети-лети на запад под ясным солнышком, всё равно в конце концов повернёшь на восток и время рывком вскочит в другие сутки.
В Америке я очень давно не была, около двадцати лет. И глядя во все глаза на обитателей самолёта - американцев в большинстве - всё пытаюсь представить, какими они были тогда, в восьмидесятые, - вот дядька поджарый, мой ровесник, с шерстяными руками и заклеенным пластырем крючковатым носом.
В кого превратились щены тогдашние. После тридцати время внутри перестало течь, наверно, не только ведь у меня, и узнавание совсем не происходит с дяденьками и тётеньками - разве что вдруг улыбнутся тогдашие щены - ну и ладно.
Самолет обратно
Американская неделя спрессовалась и через несколько часов отъедет в прошлое.
Самое в ней прекрасное было - общение. Мы болтали с lena_shagina и с kot_ivanovich, не закрывая ртов. Болтали с полуслова и родственно, скороговоркой складывая пазлы... И тут уж ни убавить, ни прибавить - хорошо и радостно, и повезло.
Хороши были тюлени, морские львы и каланы. Пеликаны и цапли.
Хорош был океан, хотя наш бретонский, с которым аукается Тихий, мне кажется прекрасней - с нашими длинными приливами-отливами, бешеным сверкающим вереском, с гранитными скалами и, в отличие от тихоокеанской, с очень прозрачной водой...
Калифорния не показалась мне так уж отличающейся от Восточного берега. То есть из европейского далека - это вполне Америка. Только в Новой Англии жуткая теснота наползающих друг на друга городов, а в Калифорнии просторно. И конечно же вкусные овощи и фрукты, но небось в Новой Англии теперь тоже вкусней, чем когда мы уезжали. И погода, конечно, в Калифорнии хорошая, и омерзительной новоанглийской зимы нет, и куда большее радующее глаз вавилонское столпотворение разноцветных людей отовсюду, чем в том же Бостоне.
Как и когда-то на Кейп Коде меня огорчило и обескуражило отсутствие троп и привычных красно-белых значков маркировки - если когда-нибудь на Марс высадятся французы, то уж про яблони не знаю, а маркированные тропы там точно в первую очередь появятся. Ну а те тропы, по которым мы гуляли на point Lobos, - это ухоженные дорожки со скамейками, а вот чтоб как в Бретани и всюду во Франции - идти и идти - у воды вдоль пляжей, высоко на продутых скалах, в вереске по узкой тропке - бесконечно - этого на океане в Калифорнии нет. Такое, говорят, только в горах.
Увы, погода стала правильной калифорнийской только в последние два дня. А до того было холодно и мокро. И на байдарке в просоленном устье речки, впадающей в океан, мы с Котом Ивановичем плавали под мелким дождем и ёжились в байдарке от холода, поджимая мокрые ноги. И Кот даже не мог как следует смотреть на морских выдр - каланов, потому что ему заливало очки. А выдры были прекрасны - они кувыркались, лоснились боками, покачивались на волнах, глядя в небо и играя устричными ракушками, которые держали в человеческих, только лучше, лапах. И тюлени глядели на нас задумчиво с берега. И пеликаны летели, вытянув шеи, и садились на воду, как гидропланы.
В Сан-Франциско на улицах, ведущих к морю, небольшие дома с эркерами смутно напоминают про начало уже прошлого века. И сидят, лежат, хлопают ластами, красуются перед дамами морские львы на причале номер 39. И трамваи-фуникулеры дребезжат в горку. А в остальном - не знаю, меня не зацепило. В Санта-Крузе мелькнуло странное минутное дежа вю, связавшееся то ли с какой-то прогулкой по Ки Вест во Флориде, то ли с каким-то ветреным пасмурным днем когда-то на заливе в Курорте - когда откуда-то сверху я глядела на обычные финско-заливные барашки, за спиной были деревья, и вся жизнь впереди.
В Монтерее и Кармеле пригородные улицы с легкой претензией на европейскость и оттого смешные, художественные галереи с чудовищными, в основном, картинками, - вроде ковриков с лебедями.
На point Lobos, там сильней всего аукается с Бретанью, скалы - чёрные базальтовые и серые гранитные, сияющие от сырости цветы, поднявший морду в небо тюлень и наглые вороны на парковке.
В лесу в горах у океана из окна машины - приморские секвойи - высоченные, но не самые толстые на свете.
А горы чуть дальше от моря - выгоревшая желтая трава. Наглая серая белка, совсем другая чем европейские, возле пруда во Фримонте затесалась среди канадских гусей.
И в том же Фримонте белые рыночные палатки, толпа всех цветов, жизнерадостные пупырчатые огурцы, и клубника, и черешня, а вот калифорнийские фермерские помидоры, которые, судя по всему, так же прекрасны, как провансальские, еще не поспели - не повезло мне.
И почему-то небо над длинной равниной с горами по краям - не европейское, другое - не вздутым куполом синего воздушного шарика, а мягким голубым низким пологом с размазанными перьями облаков...