Поговори с ней
Прошлым летом я впервые увидела дятла. Он сидел очень прямо, параллельно стволу, и долбил, долбил это бедное дерево, и труха летела во все стороны. Я стояла, зачарованная: так близко, такой красивый, такой узнаваемый в своем красном берете. Сосредоточенно, упоенно долбит, не обращая ни на кого внимания. Смотрела на него и думала: как оторвана я от природы, если обычный дятел для меня диковинка, сколько проходит мимо меня. Стояла бы и стояла еще, если бы не надо было на работу. Там первым делом прочла в Интернете про дятлов, про окрас, про клюв, послушала голос. Возвращаясь с работы через парк, высматривала его и так и не высмотрела. Но надежды на встречу не потеряла.
Недавно в компании говорили о холодах, о том, кто как добирается на работу и кто-то сказал: «А у нас столько дятлов этих черных развелось, долбят и долбят!»
У меня сработала сигнализация, я встрепенулась: «А где? Это парк какой-то?» (я готова была туда ехать).
- Да какой парк? Прямо возле дома! Как из подъезда выйдешь.
- Дятлы?
- Ну да, таджики лёд колют. Или узбеки, кто они там. Черные, короче. Я их дятлами называю. А ты про птиц подумала? (все засмеялись) Не, таджики. Рабочие. Два раза стукнет лопатой и останавливается. А нам сказки рассказывают, что москвичи на эту работу не идут.
- Ты бы пошла? - спросила я, и разговор закончился. Он всегда на этом месте заканчивается.
Мы говорили и думали на разных языках, одни и те же слова были наполнены для нас разным смыслом. Мой дятел - красивый, независимый, яркий, его отовсюду видно и слышно. Ее дятел - маленький, униженный, бесправный человек, выполняющий тяжелую физическую работу на двадцатиградусном морозе в чужом городе. «Черный» - потому что смуглый и «дятел» - потому, что стучит. Вот и все слагаемые этого нехитрого образа. Мой дятел дорог мне как воспоминание, она своего дятла видит каждый день, и кроме раздражения, он не вызывает у нее ничего.
Когда общаешься с человеком, так или иначе делаешь припуск на эту разницу восприятий. Раскраивая территорию общения, высохшим обмылком добавляешь несколько лишних сантиметров и прочерчиваешь: «я плюс». Люди разные, фигуры разные, фасоны разные, ткани разные - и припуск разный. Но этот припуск и составляет то пространство, где происходит узнавание кого-то еще, кроме себя.
Это пространство может затягивать в себя, поглощать, а может выталкивать из себя, и на разных этапах может быть по-разному даже в общении с одним человеком. Есть радость общности и есть радость несходства. И есть боль несходства.
И есть общий язык, какая-то одинаково понимаемая совокупность слов, интонаций, еще чего-то. А бывает, что тебя коробит конкретное слово в конкретном значении, какой бы широкий припуск ты ни закладывал. Очень распространенное слово «овощ» в отношении лежачих больных, например. Отвратительное по смыслу и по звучанию, с этой оттягивающей конечной «щ», с самоутверждающейся казенщиной, запах которой я тут чувствую. Смешно, что и слово «фрукт» тоже применяют к человеку (и что только к нему не применяют), но в прямо противоположном значении. «Тот еще фрукт» - говорят о человеке, от которого можно ждать чего угодно, способном выкинуть любой фортель. Фрукт, в отличие от овоща, активен и изобретателен. По-сарьяновски яркие, спелые, надувшие щеки фрукты, и беспомощные, лежачие овощи, из которых вынули уже и разум и душу. Такую картину задают мои внутренние настройки.
Это мое восприятие автономно и субъективно, поэтому - никаких претензий и «предъяв» пространству. А все равно иногда, устав от припусков и допусков, чужих аналогий и коннотаций, переносных смыслов и фигуральных выражений, затоскуешь по первому словарному значению. И захочешь, чтобы дятел был «лесной лазящей птицей с длинным и сильным клювом», а овощи - «огородными плодами и зеленью, употребляемыми в пищу».
Недавно в компании говорили о холодах, о том, кто как добирается на работу и кто-то сказал: «А у нас столько дятлов этих черных развелось, долбят и долбят!»
У меня сработала сигнализация, я встрепенулась: «А где? Это парк какой-то?» (я готова была туда ехать).
- Да какой парк? Прямо возле дома! Как из подъезда выйдешь.
- Дятлы?
- Ну да, таджики лёд колют. Или узбеки, кто они там. Черные, короче. Я их дятлами называю. А ты про птиц подумала? (все засмеялись) Не, таджики. Рабочие. Два раза стукнет лопатой и останавливается. А нам сказки рассказывают, что москвичи на эту работу не идут.
- Ты бы пошла? - спросила я, и разговор закончился. Он всегда на этом месте заканчивается.
Мы говорили и думали на разных языках, одни и те же слова были наполнены для нас разным смыслом. Мой дятел - красивый, независимый, яркий, его отовсюду видно и слышно. Ее дятел - маленький, униженный, бесправный человек, выполняющий тяжелую физическую работу на двадцатиградусном морозе в чужом городе. «Черный» - потому что смуглый и «дятел» - потому, что стучит. Вот и все слагаемые этого нехитрого образа. Мой дятел дорог мне как воспоминание, она своего дятла видит каждый день, и кроме раздражения, он не вызывает у нее ничего.
Когда общаешься с человеком, так или иначе делаешь припуск на эту разницу восприятий. Раскраивая территорию общения, высохшим обмылком добавляешь несколько лишних сантиметров и прочерчиваешь: «я плюс». Люди разные, фигуры разные, фасоны разные, ткани разные - и припуск разный. Но этот припуск и составляет то пространство, где происходит узнавание кого-то еще, кроме себя.
Это пространство может затягивать в себя, поглощать, а может выталкивать из себя, и на разных этапах может быть по-разному даже в общении с одним человеком. Есть радость общности и есть радость несходства. И есть боль несходства.
И есть общий язык, какая-то одинаково понимаемая совокупность слов, интонаций, еще чего-то. А бывает, что тебя коробит конкретное слово в конкретном значении, какой бы широкий припуск ты ни закладывал. Очень распространенное слово «овощ» в отношении лежачих больных, например. Отвратительное по смыслу и по звучанию, с этой оттягивающей конечной «щ», с самоутверждающейся казенщиной, запах которой я тут чувствую. Смешно, что и слово «фрукт» тоже применяют к человеку (и что только к нему не применяют), но в прямо противоположном значении. «Тот еще фрукт» - говорят о человеке, от которого можно ждать чего угодно, способном выкинуть любой фортель. Фрукт, в отличие от овоща, активен и изобретателен. По-сарьяновски яркие, спелые, надувшие щеки фрукты, и беспомощные, лежачие овощи, из которых вынули уже и разум и душу. Такую картину задают мои внутренние настройки.
Это мое восприятие автономно и субъективно, поэтому - никаких претензий и «предъяв» пространству. А все равно иногда, устав от припусков и допусков, чужих аналогий и коннотаций, переносных смыслов и фигуральных выражений, затоскуешь по первому словарному значению. И захочешь, чтобы дятел был «лесной лазящей птицей с длинным и сильным клювом», а овощи - «огородными плодами и зеленью, употребляемыми в пищу».