БЛАЖЭННЫ: НЯБОЖЧЫКІ ДАМОВІЛІСЯ МАЎЧАЦЬ
Беларускія перакладчыкі прыйшлі да ўлады і прымусілі пісьменьнікаў розных эпох гаварыць па-беларуску. Выйшаў "ПрайдзіСвет" №8, які прэзэнтуе шматмоўную літаратуру Беларусі ў перакладах на беларускую мову. Асабіста я мела гонар абеларусіць клясыка Мінскай школы Веніяміна Блажэннага (Айзэнштадта).
І вось што ў выніку атрымалася.
Пагаджуся з тымі, хто скажа, што атрымалася спрэчна.
Для зацятых кампаратывістаў пад катам - арыгіналы трох рымаваных вершаў. Апошняга няма ў сеціве, крыху пазьней пастараюся набраць ручкамі.
РОДОСЛОВНАЯ
Отец мой - Михл Айзенштадт - был всех глупей в местечке.
Он утверждал, что есть душа у волка и овечки.
Он утверждал, что есть душа у комара и мухи,
И не спеша он надевал потрепанные брюки.
Когда еврею в поле жаль подбитого галчонка,
Ему лавчонка не нужна, зачем ему лавчонка?
И мой отец не торговал - не путал счета в сдаче...
Он черный хлеб свой добывал трудом рабочей клячи.
О, эта черная страда бесценных хлебных крошек!
Отец сидит в углу двора и робко кормит кошек.
И незаметно он ногой выделывает танец,
И на него взирает гой, веселый оборванец.
- Ах, Мишка, - «Михеле дер нар», - какой же ты убогий.
Отец имел особый дар - быть избранным у Бога.
Отец имел во всех делах одну примету - совесть.
........................................................................................
Вот гак она и родилась, моя святая повесть.
***
Отец на скрипке не играл Шопена.
Но, удивляя торопливых встречных,
Сам становился звуком постепенно.
Небесным звуком, уходящим в вечность.
Да, он умел, отрынув все заботы,
Уйдя от склоки и уйдя от торга,
Стать как бы дуновением субботы.
Стать как бы дуновением восторга.
Он словно сам был скрипкою господней,
Такой предвечной и нежданно-юной...
Ах, как спешил он в вечер новогодний
Себя преобразить в смычок и струны!
- Играй, Господь, на мне свою сонату
Или мотивчик глупый и веселый...
Как хорошо, счастливцу Айзенштадту,
Когда Господь свое играет соло.
***
Не зовите стихами мои иступленные строчки.
Ведь стихи сочиняют поэты в домашней тиши.
Я же руки просунул сквозь прутья моей одиночки
И зову вас на помощь великою болью души.
Но напрасно кажусь вам я мучеником и героем,
Оглянитесь, о люди, до самого края земли
Обреченные кошки проходят задумчивым строем
И у каждой на шее - обрывок веревки-петли.
Этот строй замыкают собачьи покорные своры,
Застилает глаза им предсмертный томительный мрак.
И за ними с веселой усмешкой идут живодеры
И стреляют из ружей в уже полумертвых собак.