Алёша
Опять он пришёл ко мне. Внезапно, как всегда приходит. Теперь я за работой, редактирую текст. И вот застилает экран его детское - уже не младенческое - лицо с большими голубыми глазами, немного блестящими, как будто влажными. Классически припухлые детские губы и отчётливо розовые щёки, светлые стриженые волосы.
Я помню его так хорошо, будто этот мальчик был моим другом или, по крайней мере, братом моей подруги. Но я почти не помню квартиру, обстановку, в которой его встретила. Смутно помню девочку, невысокую длинноволосую брюнетку, которая меня в эту квартиру привела. Она не была моей подругой, просто одноклассница. На краткий момент мы сблизились.
- Кто это? - спрашиваю, показывая на большой детский портрет на стене, словно затаённый в баррикадах тёмной советской мебели. Я всматриваюсь в притягивающую черноту зрачка с белёсым пятнышком света - и никак не могу распознать: какой он?
- Мой нерождённый брат.
Мы только что смеялись над чем-то, и с лица её ещё не сошли чёрточки озорства и радости, делающие очень заурядное лицо таким милым, почти красивым.
- Это мама рисовала.
Её мама нарисовала потерянного во чреве ребёнка - и ничего никогда больше. Он не появился на свет - ни живым, ни мёртвым. И вообще, в то время эта женщина могла только очень желать и верить, что носит сына.
- Они с отцом хотели назвать его Алёша.
Она говорит спокойно, почти равнодушно, а у меня, едва она назвала имя, перехватило горло, в груди - боль и провал, как перед чем-то роковым.
Мой отец тоже хотел назвать сына Алёшей. Но вместо Алёши родилась моя сестра. Кто знает, может быть, Алёша ещё и появился бы... Встречаются ли они там: недожившие чужие отцы и потерявшиеся на пути сюда чужие дети?
Я смотрю на Алёшу - ему не больше трёх лет, но, пожалуй, уже и не меньше, - вглядываюсь в каждый плотный мазок на его личике.
- Сейчас ему было бы шесть.
Она говорит это так, будто речь о том, что вот-вот произойдёт: завтра, на будущей неделе, в следующем месяце.
- У тебя больше никого нет? - спрашиваю, переводя взгляд на девочку, занятую поисками каких-то вещей. Она не стоит рядом со мной, не смотрит на портрет - она его много раз видела. Алёша для неё обыденность.
- У меня старшая сестра. Она скоро выходит замуж.
Я, пожалуй, хотела бы услышать другое: о сокровенной дружбе между нею и Алёшей. Так я пятилетняя дружила с семнадцатилетней девушкой: она жила в соседнем подъезде и погожим сентябрьским днём выпала из недомытого окна. До этого падения мы и словом ни перемолвились, зато как много времени я провела в разговорах с ней после.
В эту квартиру я больше не приходила, и с девочкой этой наши дороги быстро разошлись. Но Алёшу я взяла с собой. Он никогда не мешает мне, лишь изредка розоватое его лицо с блестящими, словно влажными, глазами застилает вдруг книгу, которую я читаю, или текст, над которым работаю, или посуду, которую, задумавшись, слишком пенно намыливаю, и тогда я смотрю на него, смотрю - и кажется, ничего больше Алёше не нужно, а только внимательное моё созерцание, мой взгляд, обращённый к нему одному.