К отцу
И ты снова пришёл. Молчаливый, тихий,
в гражданской одежде. В каждый редкий мой сон
возвращаешься так: невысокий и всё же великий,
поскольку перед тобой, как пред Богом, немеет мой стон.
Словно не было двадцати двух лет: мрака,
холода и пустоты. Обычным утром ушёл
на службу и вот - вернулся. Загон зодиака
пал, и стада утекли, когда в коридоре пол
скрипнул в последний раз под твоим ботинком.
Ты - это ты, это ты, это всегда только ты.
Не проронишь ни слова. Без тени улыбки
сегодня. Ты печален со своей высоты.
И я с каждым близким и дальним всегда печальна.
Время есть удивленью втайне: зимний солнцеворот
нас с тобою - и город (не этот, другой случайный) -
выбросил у странных, скорее волшебных, ворот.
Упускаю тебя из виду, оборачиваюсь - и замираю:
ты ли, отец, ты ли, воин, сажаешь теперь цветы,
и вечнозелёные ели, и многолетние травы?
Ты думаешь - но я это слышу; не я говорю, а ты:
"Пусть здесь будет зелено и красиво".
Я иду отрешённая, забредаю в подполье или метро,
где какая-то группа голосует за новую силу.
И насилу из подземного смрада, из норы кротов
выхожу на свет, туда, где ты насаждаешь деревья.
Ты останешься здесь? - я прошу. Но открою глаза -
канадская ель на окне осыпалась. Как не верить:
сады лишь во сне, а здесь им прижиться нельзя.
Отец, уходя, оставь приоткрытыми двери.
в гражданской одежде. В каждый редкий мой сон
возвращаешься так: невысокий и всё же великий,
поскольку перед тобой, как пред Богом, немеет мой стон.
Словно не было двадцати двух лет: мрака,
холода и пустоты. Обычным утром ушёл
на службу и вот - вернулся. Загон зодиака
пал, и стада утекли, когда в коридоре пол
скрипнул в последний раз под твоим ботинком.
Ты - это ты, это ты, это всегда только ты.
Не проронишь ни слова. Без тени улыбки
сегодня. Ты печален со своей высоты.
И я с каждым близким и дальним всегда печальна.
Время есть удивленью втайне: зимний солнцеворот
нас с тобою - и город (не этот, другой случайный) -
выбросил у странных, скорее волшебных, ворот.
Упускаю тебя из виду, оборачиваюсь - и замираю:
ты ли, отец, ты ли, воин, сажаешь теперь цветы,
и вечнозелёные ели, и многолетние травы?
Ты думаешь - но я это слышу; не я говорю, а ты:
"Пусть здесь будет зелено и красиво".
Я иду отрешённая, забредаю в подполье или метро,
где какая-то группа голосует за новую силу.
И насилу из подземного смрада, из норы кротов
выхожу на свет, туда, где ты насаждаешь деревья.
Ты останешься здесь? - я прошу. Но открою глаза -
канадская ель на окне осыпалась. Как не верить:
сады лишь во сне, а здесь им прижиться нельзя.
Отец, уходя, оставь приоткрытыми двери.