Почему? Я не знаю, зайчик
*
Англоязычная пресс-служба ЦАХАЛ сообщая о телах заложников, которые удалось отбить из плена, использует слово rescued, а гугл переводит его как «спасены». На несколько мгновений это звучит как утешение: дух свободен, тела спасены. Только жизнь пропала.
*
Уже много лет на кухонном столе лежит чайная ложечка на подставке - в день мама выпивала несколько таблеток седальгина, которые надо было растолочь в большой ложке этой маленькой. На выпуклой стороне всегда оставались крошки порошка.
Прошло полтора года, папа выбросил лишнюю зубную щётку, оставил на кухне одну вилку и столовую ложку, многое убрал подальше, но ложечка для маминого лекарства лежит, как-будто всё ещё может понадобиться.
*
Во время ночной пересадки в аэропорту наблюдаю за парой с детьми и медленно осознаю аккуратное насилие взрослых. Мама слишком резко встряхивает дочь, отец рявкает на сына, дёргает его за руку, коротко и зло крутит ухо, которое надолго остаётся красным. Видно, что он тщательно дозирует воздействие, следит за собой - всё-таки на людях. И что фоновое насилие абсолютно привычно в их семье.
Я думаю об этом в аэропорту, я думаю об этом в полёте, и когда самолёт приземляется, не сразу замечаю, что почти все вышли.
Во Внуково догоняю это семью и слышу, как отец устало и ласково говорит сыну:
- Я не знаю, зайчик.
Англоязычная пресс-служба ЦАХАЛ сообщая о телах заложников, которые удалось отбить из плена, использует слово rescued, а гугл переводит его как «спасены». На несколько мгновений это звучит как утешение: дух свободен, тела спасены. Только жизнь пропала.
*
Уже много лет на кухонном столе лежит чайная ложечка на подставке - в день мама выпивала несколько таблеток седальгина, которые надо было растолочь в большой ложке этой маленькой. На выпуклой стороне всегда оставались крошки порошка.
Прошло полтора года, папа выбросил лишнюю зубную щётку, оставил на кухне одну вилку и столовую ложку, многое убрал подальше, но ложечка для маминого лекарства лежит, как-будто всё ещё может понадобиться.
*
Во время ночной пересадки в аэропорту наблюдаю за парой с детьми и медленно осознаю аккуратное насилие взрослых. Мама слишком резко встряхивает дочь, отец рявкает на сына, дёргает его за руку, коротко и зло крутит ухо, которое надолго остаётся красным. Видно, что он тщательно дозирует воздействие, следит за собой - всё-таки на людях. И что фоновое насилие абсолютно привычно в их семье.
Я думаю об этом в аэропорту, я думаю об этом в полёте, и когда самолёт приземляется, не сразу замечаю, что почти все вышли.
Во Внуково догоняю это семью и слышу, как отец устало и ласково говорит сыну:
- Я не знаю, зайчик.