Усадьба Мара: Сергей и Софья Боратынские
Ранее я писала о Софье Михайловне Салтыковой, о ее романе с декабристом Петром Каховским, о ее первом замужестве и жизни с поэтом Антоном Антоновичем Дельвигом, раннем вдовстве и втором вступлении в брак с братом поэта Сергеем Аврамовичем Боратынским. Продолжая эту тему, расскажу о круге общения, который сложился в 1830-1860-х годах в усадьбе Мара Кирсановского уезда Тамбовской губернии.
Усадебный дом в Маре. Фото М.А. Боратынского. Начало ХХ в.
В тот период Мара переживала период второго расцвета, связанный с жизнью Сергея и Софьи Боратынских. Здесь собиралось просвещенное дворянское общество, велись споры философского характера, читались стихи, ставились оперы, устраивались всякие торжества.
В ту пору в Мару приезжали поэт Евгений Боратынский и его брат Ираклий, часто бывал другой брат Лев, с 1834 года проживавший по-соседству в имении Осиновка. Описывая семейство Боратынских, Борис Николаевич Чичерин вспоминал: «Можно себе представить, какой живой и разнообразный круг слагался из подобных элементов. И когда к блестящим дарованиям мужчин присоединялось общество изящных, умных и образованных женщин, ...жен братьев Боратынских и сестер их - постоянно жившей с матерью пылкой, восторженной Натальи Абрамовны и наезжавшей иногда Варвары Абрамовны Рачинской, то понятно, какой привлекательный центр умственной жизни составляла в то время затерянная в степной глуши, никому неведомая Мара».
В бывшем парке усадьбы Мара. Фото 2006 года
Об обществе, собиравшемся у Боратынских в Маре, можно судить по взглядам и характерам старших его представителей. Один из них, Николай Иванович Коивцов, оказывал большое влияние на Сергея Боратынского. Рационалист по складу ума, долго живший в Европе и познакомившийся с достижениями ее цивилизации, Кривцов мечтал перенести лучшие их плоды на российскую почву. В его голове рождались смелые проекты, опережавшие время и воплотившиеся в жизнь десятилетиями позже; среди них - освобождение крестьян от крепостной зависимости и построение железной дороги. (Любопытно, что когда железная дорога была построена, она прошла через кирсановские земли Кривцова.)
Портрет Н.И. Кривцова
Друзья, с которыми Кривцов сблизился в молодости - Карамзин, Вяземский, Жуковский, Пушкин - называли его «безбожником» и «вольнодумцем». Яков Иванович Сабуров вспоминал, что он «был материалистом и школы Вольтера, как большая часть его современников» (1).
А.И. Дельвиг, гостивший в Маре в первой половине 1830-х годов, полагал, что жизнь на английский манер Сергей и Софья Боратынские вели в подражание Кривцову - «большому англоману, человеку очень умному, но взбалмошному до неистовства». Поэтому распорядок их жизни был приведен к «английскому образцу»: «Утро... посвящалось занятиям каждого в своем помещении; все собирались к часу пополудни вместе завтракать; после завтрака некоторые оставались в общей зале, другие расходились до обеда, который подавался в семь часов вечера» (2).
Портрет Е.Ф. Кривцовой
Другой друг Сергея Боратынского - Николай Васильевич Чичерин - был, как и Кривцов, человеком незаурядным. Хороший семьянин и хозяин, он являл пример человека твердого самообладания, психологической проницательности и художественного вкуса.
Николай Васильевич Чичерин обладал врожденным чувством изящного, которое проявлялось во всей его жизни: в одежде, манерах, усадебном строительстве, домашней обстановке. Более всего его пленяло изящество речи, что сделало знатоком и ценителем литературы. Всякое меткое выражение или удачный оборот речи, привлекая его внимание, порой записывался в тетрадь и становился предметом размышлений и эстетических переживаний. В силу особого отношения к искусству слова и слову вообще, Чичерин, человек сдержанный и не многословный, дорожил в людях, прежде всего, умением хорошо владеть языком, точно и красиво выражать мысли. Как видно, именно поэтому он испытывал дружескую привязанность к Сергею Боратынскому, который, являясь натурой талантливой, разносторонней и своеобразной, был прекрасным собеседником - умным, живым, ироничным.
Круг ближайших друзей Боратынских в Маре, помимо Кривцовых и Чичериных, дополнялся еще двумя фамилиями - Голицыных и Устиновых, которые проживали в усадьбах Саратовской губернии, граничившей с Кирсановским уездом Тамбовской губернии.
В.Э. Борисов-Мусатов. Прогулки при закате. 1903
Все столичные новости и достижения в области культуры тут же становились достоянием дружеского круга Боратынских, Кривцовых и Чичериных. Мужчины пересылали друг другу статьи и книги, женщины - ноты и письма, в которых обсуждали проблемы воспитания детей и повороты капризной моды. «Между Любичами [Кривцовых], Уметом [Хвощинских, Бологовских] и Марою [Боратынских], - писал Б.Н. Чичерин, - был почти ежедневный обмен если не посещений, то записок и посылок. Из столиц получались все новости дня. Пушкин присылал Кривцову свои вновь появляющиеся сочинения. Стихи Баратынского, разумеется, прежде всего были известны в Маре. Из Москвы Павлов и Зубков извещали моего отца обо всем, что появлялось в литературе русской и иностранной, пересылали ему выходящие книги. Последний роман Бальзака, недавно вышедшие лекции Гизо, сочинения Байрона пересылались из Умета в Любичи и из Любичей в Мару. И все это, при свидании, становилось предметом оживленных бесед» (3).
Сохранились некоторые фрагменты писем Сергея Боратынского к друзьям на русском и французском языках. К примеру, он поздравлял Николая Васильевича с Новым годом такими словами: «Поздравляю тебя, Чичерин, с околевающим годом и с его наследником. По-моему, старый год лучше новых двух, а сверх того пора бы эту династию вовсе уничтожить. Революция во времени должна иметь необыкновенную прелесть! Как ты думаешь? Впрочем, я не с тем сел писать. Скажи мне, жив ли ты? Здоров ли? Опять я по вас, друзья, соскучился! Вот все, что я хотел сказать» (4).
Автопортрет С.А. Боратынского.
1830-е годы
Порой послания Боратынского соединяли в себе серьезное философствование и шутливый тон, как, например, в записке к Чичерину с просьбой достать табак: «Позаботься, Чичерин, о спасении души моей. Если бы дело шло не о таком важном предмете, я бы тебя не беспокоил, но табак! Ты сам знаешь... нет еще слов для выражения этой необходимости. "Табака! Табака!" Ты поймешь это восклицание, если читал Мельмота; там кричат: "Хлеба! Хлеба! еtc." …Я не верю, что способность человечества к совершенствованию не имеет предписанных границ... Что Вы об этом думаете? А это сумасшедшее благо? Стали ли Вы лучше всех после того, как опередили тех, кто уже был просвещенным или считался таковым? Вы приобретете еще больше знаний, идей, а станете ли Вы от этого лучше? ...Само развитие Ваших идей не приведет ли Вас к скептицизму? Что же это будет за философия, сомневающаяся в своей основе? Этого вполне достаточно, чтобы наскучить Вам до смерти...»
Прося в долг вина для встречи брата Евгения, Сергей с присущим ему остроумием писал к Чичерину: «Солнце уже вступает в знак Мадеры и скоро вступит в знак Рома (новый календарь моего сочинения), а мы все еще должны упиваться жидкою надеждою на будущие вина. Сжалься над нами, бедными!»
Друзья-помещики часто наезжали друг к другу в окружении своих домочадцев и знакомых. Порой подобные «нашествия» ограничивались одним днем, иногда - длились по нескольку дней и даже недель. Об одном из таких посещений Мары говорится в письме Е.Ф. Кривцовой к Е.Б. Чичериной (в то время в вяжлинской усадьбе гостил Евгений Боратынский): «Самым забавным было то... что абсолютно все разъезжали, а конечной целью всеобщего нашествия была Мара. Как и следовало ожидать, я присоединилась к веселой компании, и, предупредив их заранее об этом налете, мы перенеслись туда в воскресение. Мы очень весело провели весь день. Дамы из Мары были очень любезны, каждая в своем жанре: одна очень положительная, вторая - романтичная, а третья - возвышенная и сверх того еще тетушка - хозяйка. И действительно, я никогда не видела мадам Sergе [Софью Михайловну] такой веселой и разговорчивой. Мадам Устинова была превосходна. В гостиной, которая всегда носила отпечаток тайны, витал дух праздника. После обеда монсеньер и мадам Устиновы вместе с Сергеем отправились с визитом к мадам Панчулидзевой; Евгений ушел к себе в комнату, а три двоюродные сестры, Леон [Лев Аврамович?] и я принялись болтать.... Полчаса спустя мы тоже отправились в Любичи. Как Вам нравится эта увеселительная прогулка?.. Таков порядок!»
Дети Николая Васильевича Чичерина. Сидят слева направо: Борис, Владимир, Аркадий.
Стоят: Сергей, Александра, Петр, Василий, Андрей. Фото 1860-х гг.
Нередко в Маре бывал Яков Иванович Сабуров - родственник Хвощинских и Чичериных, который жил в Тамбове, выбирался уездным предводителем дворянства и был попечителем гимназии. Человек образованный и неглупый, он располагал множеством разных сведений, был забавен и остер на язык. Как свидетельствовали современники, у Боратынских в Маре имелся портрет Сабурова, который Сергей Аврамович однажды «за какую-то вину повесил вверх ногами», и в таком перевернутом виде он продолжал оставаться долгое время, приводя в замешательство друзей и знакомых.
В 1832 году у Чичерина в Умете жил Николай Филиппович Павлов, который, находясь вдали от светской суеты, написал здесь две повести - «Именины» и «Аукцион». Человек увлекающийся и азартный, он играл в шахматы с Я.И. Сабуровым, гостившим в ту пору в Умете, и проиграл ему более 1000 рублей ассигнациями. Павлов внес заметное одушевление в жизнь местного общества, каждый член которого стремился залучить московскую знаменитость к себе в гости. «Гордец Павлов просит назначить ему день для визита, - писал Боратынский к Чичерину. - Он слишком полагается на мирное и робкое простодушие нашей провинции, чтобы поверить, что на него могут рассердиться за это возвышенное самоуничижение... Он для нас - желанный гость в любое время, я хотел бы, чтобы он пришел сейчас же! Но вот мой ответ. Полагаясь на мою волю, пусть он появится раньше, чем эта записка придет к Вам, либо пусть больше не занимается глупостями... Приезжай, ради бога, завтра обедать или ужинать, как знаешь! Привези Павлова и его тетради». В Маре Павлов читал свои новые произведения и сохранил о тех днях самые добрые воспоминания. «О степи, степи! - писал он к Чичерину, вернувшись в Москву. - Спасибо тебе, друг, ты мне открыл у себя в доме новый мир, ты разрезал мою жизнь надвое: мне кажется, другая половина должна быть лучше… Обними Баратынского, да покрепче. Славный он человек!» В другом месте письма Павлов добавлял: «Погрейся за меня у кривцовского камина, а с Баратынским выпей рюмку рома».
Так протекала жизнь кирсановских друзей в сельской глуши, удаленной «от суеты больших городов и от мелочности малых». В их обществе, при всем разнообразии сильных характеров, умели понимать и ценить друг друга.
Река Вяжля близ Ильиновки Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Фото 1905 года
Однако у нас не должно сложиться превратного впечатления, что будто бы жизнь вяжлинских помещиков представляла собой сплошной праздник. Будни, как и у всех поместных дворян, наполнялись вполне прозаичными трудами и заботами «о хлебе насущном». Роль помещика была сродни работе администратора, который при помощи управляющего должен был организовать и контролировать хозяйственные механизмы своего имения: строительство, посев и уборку урожая, садовые работы, усадебный быт, жизнь крестьян. Удивительно, что у Сергея Боратынского после всех подобных дел и решения множества проблем оставалось время для врачебной практики, самообразования и творчества.
Примечания
1 Сабуров Я.И. Изд. 1888.
2 Дельвиг А.И. Изд. 1912.
3 Чичерин Б.Н. Изд. 1987.
4 Здесь и далее по тексту: Чичерин Б.Н. Изд. 1999.
По материалам моей книги «Край отеческий…» История усадьбы Боратынских» (СПб., 2006)
Река Вяжля. Вид на село Сергиевка (бывшие владения Сергея Аврамовича Боратынского) Фото 2013 года
Усадебный дом в Маре. Фото М.А. Боратынского. Начало ХХ в.
В тот период Мара переживала период второго расцвета, связанный с жизнью Сергея и Софьи Боратынских. Здесь собиралось просвещенное дворянское общество, велись споры философского характера, читались стихи, ставились оперы, устраивались всякие торжества.
В ту пору в Мару приезжали поэт Евгений Боратынский и его брат Ираклий, часто бывал другой брат Лев, с 1834 года проживавший по-соседству в имении Осиновка. Описывая семейство Боратынских, Борис Николаевич Чичерин вспоминал: «Можно себе представить, какой живой и разнообразный круг слагался из подобных элементов. И когда к блестящим дарованиям мужчин присоединялось общество изящных, умных и образованных женщин, ...жен братьев Боратынских и сестер их - постоянно жившей с матерью пылкой, восторженной Натальи Абрамовны и наезжавшей иногда Варвары Абрамовны Рачинской, то понятно, какой привлекательный центр умственной жизни составляла в то время затерянная в степной глуши, никому неведомая Мара».
В бывшем парке усадьбы Мара. Фото 2006 года
Об обществе, собиравшемся у Боратынских в Маре, можно судить по взглядам и характерам старших его представителей. Один из них, Николай Иванович Коивцов, оказывал большое влияние на Сергея Боратынского. Рационалист по складу ума, долго живший в Европе и познакомившийся с достижениями ее цивилизации, Кривцов мечтал перенести лучшие их плоды на российскую почву. В его голове рождались смелые проекты, опережавшие время и воплотившиеся в жизнь десятилетиями позже; среди них - освобождение крестьян от крепостной зависимости и построение железной дороги. (Любопытно, что когда железная дорога была построена, она прошла через кирсановские земли Кривцова.)
Портрет Н.И. Кривцова
Друзья, с которыми Кривцов сблизился в молодости - Карамзин, Вяземский, Жуковский, Пушкин - называли его «безбожником» и «вольнодумцем». Яков Иванович Сабуров вспоминал, что он «был материалистом и школы Вольтера, как большая часть его современников» (1).
А.И. Дельвиг, гостивший в Маре в первой половине 1830-х годов, полагал, что жизнь на английский манер Сергей и Софья Боратынские вели в подражание Кривцову - «большому англоману, человеку очень умному, но взбалмошному до неистовства». Поэтому распорядок их жизни был приведен к «английскому образцу»: «Утро... посвящалось занятиям каждого в своем помещении; все собирались к часу пополудни вместе завтракать; после завтрака некоторые оставались в общей зале, другие расходились до обеда, который подавался в семь часов вечера» (2).
Портрет Е.Ф. Кривцовой
Другой друг Сергея Боратынского - Николай Васильевич Чичерин - был, как и Кривцов, человеком незаурядным. Хороший семьянин и хозяин, он являл пример человека твердого самообладания, психологической проницательности и художественного вкуса.
Николай Васильевич Чичерин обладал врожденным чувством изящного, которое проявлялось во всей его жизни: в одежде, манерах, усадебном строительстве, домашней обстановке. Более всего его пленяло изящество речи, что сделало знатоком и ценителем литературы. Всякое меткое выражение или удачный оборот речи, привлекая его внимание, порой записывался в тетрадь и становился предметом размышлений и эстетических переживаний. В силу особого отношения к искусству слова и слову вообще, Чичерин, человек сдержанный и не многословный, дорожил в людях, прежде всего, умением хорошо владеть языком, точно и красиво выражать мысли. Как видно, именно поэтому он испытывал дружескую привязанность к Сергею Боратынскому, который, являясь натурой талантливой, разносторонней и своеобразной, был прекрасным собеседником - умным, живым, ироничным.
Круг ближайших друзей Боратынских в Маре, помимо Кривцовых и Чичериных, дополнялся еще двумя фамилиями - Голицыных и Устиновых, которые проживали в усадьбах Саратовской губернии, граничившей с Кирсановским уездом Тамбовской губернии.
В.Э. Борисов-Мусатов. Прогулки при закате. 1903
Все столичные новости и достижения в области культуры тут же становились достоянием дружеского круга Боратынских, Кривцовых и Чичериных. Мужчины пересылали друг другу статьи и книги, женщины - ноты и письма, в которых обсуждали проблемы воспитания детей и повороты капризной моды. «Между Любичами [Кривцовых], Уметом [Хвощинских, Бологовских] и Марою [Боратынских], - писал Б.Н. Чичерин, - был почти ежедневный обмен если не посещений, то записок и посылок. Из столиц получались все новости дня. Пушкин присылал Кривцову свои вновь появляющиеся сочинения. Стихи Баратынского, разумеется, прежде всего были известны в Маре. Из Москвы Павлов и Зубков извещали моего отца обо всем, что появлялось в литературе русской и иностранной, пересылали ему выходящие книги. Последний роман Бальзака, недавно вышедшие лекции Гизо, сочинения Байрона пересылались из Умета в Любичи и из Любичей в Мару. И все это, при свидании, становилось предметом оживленных бесед» (3).
Сохранились некоторые фрагменты писем Сергея Боратынского к друзьям на русском и французском языках. К примеру, он поздравлял Николая Васильевича с Новым годом такими словами: «Поздравляю тебя, Чичерин, с околевающим годом и с его наследником. По-моему, старый год лучше новых двух, а сверх того пора бы эту династию вовсе уничтожить. Революция во времени должна иметь необыкновенную прелесть! Как ты думаешь? Впрочем, я не с тем сел писать. Скажи мне, жив ли ты? Здоров ли? Опять я по вас, друзья, соскучился! Вот все, что я хотел сказать» (4).
Автопортрет С.А. Боратынского.
1830-е годы
Порой послания Боратынского соединяли в себе серьезное философствование и шутливый тон, как, например, в записке к Чичерину с просьбой достать табак: «Позаботься, Чичерин, о спасении души моей. Если бы дело шло не о таком важном предмете, я бы тебя не беспокоил, но табак! Ты сам знаешь... нет еще слов для выражения этой необходимости. "Табака! Табака!" Ты поймешь это восклицание, если читал Мельмота; там кричат: "Хлеба! Хлеба! еtc." …Я не верю, что способность человечества к совершенствованию не имеет предписанных границ... Что Вы об этом думаете? А это сумасшедшее благо? Стали ли Вы лучше всех после того, как опередили тех, кто уже был просвещенным или считался таковым? Вы приобретете еще больше знаний, идей, а станете ли Вы от этого лучше? ...Само развитие Ваших идей не приведет ли Вас к скептицизму? Что же это будет за философия, сомневающаяся в своей основе? Этого вполне достаточно, чтобы наскучить Вам до смерти...»
Прося в долг вина для встречи брата Евгения, Сергей с присущим ему остроумием писал к Чичерину: «Солнце уже вступает в знак Мадеры и скоро вступит в знак Рома (новый календарь моего сочинения), а мы все еще должны упиваться жидкою надеждою на будущие вина. Сжалься над нами, бедными!»
Друзья-помещики часто наезжали друг к другу в окружении своих домочадцев и знакомых. Порой подобные «нашествия» ограничивались одним днем, иногда - длились по нескольку дней и даже недель. Об одном из таких посещений Мары говорится в письме Е.Ф. Кривцовой к Е.Б. Чичериной (в то время в вяжлинской усадьбе гостил Евгений Боратынский): «Самым забавным было то... что абсолютно все разъезжали, а конечной целью всеобщего нашествия была Мара. Как и следовало ожидать, я присоединилась к веселой компании, и, предупредив их заранее об этом налете, мы перенеслись туда в воскресение. Мы очень весело провели весь день. Дамы из Мары были очень любезны, каждая в своем жанре: одна очень положительная, вторая - романтичная, а третья - возвышенная и сверх того еще тетушка - хозяйка. И действительно, я никогда не видела мадам Sergе [Софью Михайловну] такой веселой и разговорчивой. Мадам Устинова была превосходна. В гостиной, которая всегда носила отпечаток тайны, витал дух праздника. После обеда монсеньер и мадам Устиновы вместе с Сергеем отправились с визитом к мадам Панчулидзевой; Евгений ушел к себе в комнату, а три двоюродные сестры, Леон [Лев Аврамович?] и я принялись болтать.... Полчаса спустя мы тоже отправились в Любичи. Как Вам нравится эта увеселительная прогулка?.. Таков порядок!»
Дети Николая Васильевича Чичерина. Сидят слева направо: Борис, Владимир, Аркадий.
Стоят: Сергей, Александра, Петр, Василий, Андрей. Фото 1860-х гг.
Нередко в Маре бывал Яков Иванович Сабуров - родственник Хвощинских и Чичериных, который жил в Тамбове, выбирался уездным предводителем дворянства и был попечителем гимназии. Человек образованный и неглупый, он располагал множеством разных сведений, был забавен и остер на язык. Как свидетельствовали современники, у Боратынских в Маре имелся портрет Сабурова, который Сергей Аврамович однажды «за какую-то вину повесил вверх ногами», и в таком перевернутом виде он продолжал оставаться долгое время, приводя в замешательство друзей и знакомых.
В 1832 году у Чичерина в Умете жил Николай Филиппович Павлов, который, находясь вдали от светской суеты, написал здесь две повести - «Именины» и «Аукцион». Человек увлекающийся и азартный, он играл в шахматы с Я.И. Сабуровым, гостившим в ту пору в Умете, и проиграл ему более 1000 рублей ассигнациями. Павлов внес заметное одушевление в жизнь местного общества, каждый член которого стремился залучить московскую знаменитость к себе в гости. «Гордец Павлов просит назначить ему день для визита, - писал Боратынский к Чичерину. - Он слишком полагается на мирное и робкое простодушие нашей провинции, чтобы поверить, что на него могут рассердиться за это возвышенное самоуничижение... Он для нас - желанный гость в любое время, я хотел бы, чтобы он пришел сейчас же! Но вот мой ответ. Полагаясь на мою волю, пусть он появится раньше, чем эта записка придет к Вам, либо пусть больше не занимается глупостями... Приезжай, ради бога, завтра обедать или ужинать, как знаешь! Привези Павлова и его тетради». В Маре Павлов читал свои новые произведения и сохранил о тех днях самые добрые воспоминания. «О степи, степи! - писал он к Чичерину, вернувшись в Москву. - Спасибо тебе, друг, ты мне открыл у себя в доме новый мир, ты разрезал мою жизнь надвое: мне кажется, другая половина должна быть лучше… Обними Баратынского, да покрепче. Славный он человек!» В другом месте письма Павлов добавлял: «Погрейся за меня у кривцовского камина, а с Баратынским выпей рюмку рома».
Так протекала жизнь кирсановских друзей в сельской глуши, удаленной «от суеты больших городов и от мелочности малых». В их обществе, при всем разнообразии сильных характеров, умели понимать и ценить друг друга.
Река Вяжля близ Ильиновки Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Фото 1905 года
Однако у нас не должно сложиться превратного впечатления, что будто бы жизнь вяжлинских помещиков представляла собой сплошной праздник. Будни, как и у всех поместных дворян, наполнялись вполне прозаичными трудами и заботами «о хлебе насущном». Роль помещика была сродни работе администратора, который при помощи управляющего должен был организовать и контролировать хозяйственные механизмы своего имения: строительство, посев и уборку урожая, садовые работы, усадебный быт, жизнь крестьян. Удивительно, что у Сергея Боратынского после всех подобных дел и решения множества проблем оставалось время для врачебной практики, самообразования и творчества.
Примечания
1 Сабуров Я.И. Изд. 1888.
2 Дельвиг А.И. Изд. 1912.
3 Чичерин Б.Н. Изд. 1987.
4 Здесь и далее по тексту: Чичерин Б.Н. Изд. 1999.
По материалам моей книги «Край отеческий…» История усадьбы Боратынских» (СПб., 2006)
Река Вяжля. Вид на село Сергиевка (бывшие владения Сергея Аврамовича Боратынского) Фото 2013 года