Страруда - Истории Чудовищ: Странная птица. Ночами снятся дебри неизведанных лесов!.. [2]
Нас было в той палате четверо, а сейчас трое. Мы все школьного возраста и все девочки. У нас там так - девочек к девочкам, школьниц к школьницам и тому подобное. Видимо врач решил, что так мы не передеремся друг с дружкой.
Напротив нашей были еще палаты, оттуда выходили странные создания и тихо бродили по коридору. До того как доставили Наташу все было спокойно. Мы, приоткрыв дверь, наблюдали за этим фигурами так, словно они были инопланетянами. Точнее инопланетянками - все в этом корпусе были женщинами разного возраста. Некоторые палаты вообще напоминали дома престарелых. Я тут лежала уже неделю.
Вру, наверное, больше. Но точно не больше месяца, я вообще-то тут была не на лечении. На обследовании - мне никак не могли поставить диагноз и сказали - будешь хорошо себя вести - полежишь недельку, а дальше на дневной стационар, будешь приходить и отмечаться. Я спросила:
-А как это - хорошо себя вести, - и начала оглядываться в поисках инструкции для хороших девочек в психушке. Мой лечащий врач тот же самый что говорил с Наташей, он - наверное, мне все же показалось - улыбнулся уголками рта и что-то записал у себя там.
Я тогда училась в шестом классе и была самой молодой из всех. Я перепрыгнула через три класса сразу, выучив и сдав все что можно и нельзя - наверное, поэтому попала сюда. А может из-за того случая с соседкой. А может, потому что любила запускать фейерверки. Все бы ничего - но мы с моим одноклассником как-то решили запускать их не в небо, а в сторону соседских дворов. Я кстати жила в частном доме, у нас там всю улицу должны были сносить и постепенно сносили. Старые, многим больше стал лет, деревянные дома моих подруг, где я так любила играть, искать потайные комнаты и все такое, еще дореволюционные дома короче - они падали один за другим. Приезжали такие машины и убивали дома. Они стонали каждый раз, и мне было жалко. Может еще это из-за случая с подменой табличек и по ошибке снесенным домом. Мне тогда серьезно влетело и родители подали иск, чтобы не платить за меня штраф.
«Ну, вот подумаешь - поменяла таблички и что?»
«Они что там идиоты? Не тот дом снесли, ну и что?»
В общем, я так и не поняла из-за чего, но однажды из школьного кабинета, где нас всех обследовали после драки за молоточек - я очень не любила эту процедуру и кусалась каждый раз как меня хотели бить им по коленке, мне было так неприятно, я убить могла, этот слабенький удар ноюще отдавался по всему телу сводил его судорогой и разжималась я только хорошенько искусав медсестру - короче оттуда мне дали этот «билет»…
И вот теперь я здесь.
Тут по ночам так интересно - словно в доме с привидениями. Тут поначалу было вообще супер. Я быстро подружилась с моей соседкой - тихой и спокойной Аней, она была на три года старше меня, но она наоборот отставала. Но при этом очень любила читать. Вся её койка была обложена книгами, она словно старалась за ними закрыться от мира. Мир пришел к ней в образе меня и сразу снес весь бастион из Жуль Верна, Энн Райс, Дойла, и других что стопками возвышались до моего прихода.
Она не обиделась, наверное, испугалась и кинулась их собирать. Я до этого с печатными книгами была то на вы, не столько уважала - ну не уважаешь же ты и в правду всех тех которых зовешь на Вы, просто это «Вы», это как попытка держать дистанцию. Я говорю «Вы», значит, вы для меня не люди и если будете умирать попрошу не хвататься за мое платье - получите ногой в живот а то и ниже. Тех, кому я разрешу за себя хвататься я зову на «Ты», а тех кого сама буду тащить вообще никак не зову. Просто молча, сижу и … дышу.
Я сперва удивилась - за что её положили, думала - что-то несерьезное. Оказалось она школу прогуливала, пряталась по углам и чердакам её водили тащили носили туда на руках и следили, под конец в комитет обращались им сюда путевку выдали. Я у неё расспрашивала:
-В чем там проблемы.
И клала перед ней свою коллекцию фруктов, которую таскали мне мама с братом. Она уменьшалась и пополнялась регулярно.
Аня рассказала. И показала. У неё между ног все в мА-аленьких пятнышках красных было. Я спросила:
-Это что? Пчелы? Пасечница?
Она ответила, что циркуль.
-И ты никому не говорила и не показывала?
Она замотала головой. И укусив мой недоеденный банан впилась в меня карими глазами. Мол - «не говори ни слова, не проболтайся, не расскажи, не надо».
-Ну как хочешь. «Не буду я рассказывать, что в школе тебя кололи»…
Потом появилась новенькая. Её волосы торчали в разные стороны, словно она залезла головой куда-то не туда. Эта мысль мне не давала покоя - куда же она так головой попала, что стала похожа на чучело. Правда потом её помыли причесали слегка насилу и привели в божеский вид. Оказалось, что она вполне милая. И часто смеется, даже слишком часто. Кира была веселая донельзя, и особенно это касалось врачей. Она мне указывала на их лбы и говорила, что там у них член болтается.
-Вчера приводят ко мне высокого худого, а за ним целая делегация. Я от них в угол забилась, там попрохладнее. Этот открывает рот и начинает слегка прихрамывая языком говорить, оглядываясь на коллег. А на голове у старика за ним, - она понизила голос до шепота интимного, - а у него на голове целый выводок этих…
-Кого «этих», - спросила я её.
-Они болтаются, все мохнаты, как с плодоносящего дерева свисают в разные стороны и вокруг яйца, тоже мохнатенькие, как киви. Он вертит резко так головой, а они трясутся. Я смотрю на них всех и угорая. А этот второй который, у него два длинный говорит старику тому - мол, вот смотрите у нас интересный пациент. Старик делает ко мне шаг и я визжа отскакиваю в угол. Кричу - «ну не с этим же ко мне!» Он прячет за спину папку и пытается приблизиться, а они у него на башке трясутся. Я ржу, все тело дергается как под струями холодной воды, но угол тесный, с него не сбежишь не съедешь.
-Во-от кА-ак, - протягиваю я её свой банан. Она с сомнение смотрит на него. Я улыбаюсь и говорю:
-Он не мохнатый, ешь, мне его мама принесла.
И вот мы с ней вдвоем хрумкаем бананы и она рассказывает что по всей клинике их особенно много, это тех у кого на лбу вырос член. Я говорю:
-Только у мальчиков?
Она мне:
-У мужчин всех возрастов и у всех разные. В длину в ширину, сморщенные и гладкие как, - протягивает мне мой банан и указывает на него.
-А у профессора их много было?
Она кидает банановую шкурку под кровать и начинает на ней прыгать заливаясь хохотом. Видать неслабо ей померещилось.
Я говорю:
-Слушай, а может это у тебя дар такой. Видеть степень озабоченности граждан.
Она перестает прыгать передо мной, так что я сама взлетаю на полметра каждый раз и говорит:
-Чего?
Мне снится сон, я стою на мосту а подомной идут, плывут люди, словно облака в небе которое из наших окон не видно, они так медленно и размашисто двигаются, что мне становится смешно и хорошо. А потом я вижу что у них окромя галстуков ничего нет и на лбу у каждого по члену и мне становится неуютно и страшно. Я просыпаюсь и вижу Киру, которая пытается покачаться на люстре. Она отпускает одну руку и показывает мне «тсссс!»
Я тоже говорю «тсссс!» и пытаюсь вспомнить тревожный сон и не могу. Под вечер вспомню снова.
Я умываюсь и смотрю на зеркало. По нему ползает много муравьев, одна муха, несколько мошек и в углу я внезапно замечаю огромную многоножку. Так, она мой сегодняшний трофей. Прячу многоножистую тварь в карман, переломив пополам, чтобы она еще была жива но никуда не стремилась уползти и иду по коридору между дверьми в иные миры обратно. Раздается крик и открыв дверь я вижу как агрессивная напала на Аню. Та визжит и слабо но сопротивляется, попыткам запихать ей что-то в рот. Я прихожу на помощь, но пока пытаюсь разжать её железные пальцы, Аня начинает дергать ногами сминая простыню, я вижу как у неё закатываются глаза. Прибегают санитары. Лучше поздно чем никогда. Агрессивную уводят из палаты.
«Слава ангелам на небе!»
Я встаю на колени и начинаю молиться, как и тогда в церкви на самом деле щиплю себе соски и, покачиваясь вперед назад, сжимаю бедра. Экстаз божественный наступает очень быстро и неумолимо. Аню уводят на проверку к врачу. Из столовой приходит Кира и доедает все мои бананы. Я молюсь. Мне так хорошо.
В этот вечер я украла Райс у Ани и читала до утра, освещая книгу подсветкой мобильника под одеялом. Приходилось его постоянно включать каждые несколько секунд, так как идиоты программисты не предусмотрели функцию постоянной подсветки. Я спрашиваю Аню - она умеет перепрограммировать мобильники? Аню крутит головой и лезит искать свою Райс, которая тихо и уютно лежит у меня под подушкой. Она облазила всю комнату, залезла под каждую койку и перерыла мусорное ведро в неработающей ванной комнатке. Пришла и обиженно плюхнулась на кровать. Боится искать у меня в постели!
Она считает нас всех тут Агрессивными. Сегодня на обеде я поделилась с ней многоножкой. Она плакала, я сделала ей сюрприз и подложила в бутерброд, между сыром с маслом и хлебом. Она откусила и увидела что там. И плакала. Это были слезы счастья! Они невероятно вкусные, вкуснее курятины!
Надо будет еще одну найти.
Вечером учу Аню молиться. Она сопротивляется и, вырвавшись, убегает в ванную, где нет раковины, и из закрытого крана на кафель капает вода, если сдвинуть ведро, которое там ставит уборщица. Когда она уходит я или Кира, кто первый добежит, сдвигаем его в сторону. Потом там можно бегать по тонкой лужице босиком, представляя себе, что это трава с росой!
Черт, я так хочу опять побегать по траве с росой, а эта дурра не хочет учиться молиться. Она говорит, что я её насилую! Я достаю из-под подушки томик Райс и показываю его ей. Она смотрит на него, широко открыв свои карие глаза. Я говорю:
-И в чем тут разница?
Она плачет. Я говорю:
-Бог есть!
Она смотрит на меня с ужасом. Я поднимаю кверху палец и говорю ласково:
-Он нас всех любит!
Она смотрит на меня с первозданным ужасом и быстро-быстро и глубоко дышит. Я спрашиваю:
-Ты когда очутилась Там, видела Его?
Она смотрит и мотает головой. Я злюсь и, развернув к себе её мокрое от слез лицо бью по небу лбом, она скулит. Я спрашиваю еще раз медленно и ласково:
-Тебя когда отправила туда агрессивная, ты там что-нибудь увидела?
Я же помню, как закатывались её глаза!? А что там было под веками? У меня в голове то что там, подо лбом это как кинотеатр и на его экрана можно что-то интересное посмотреть.
-Ну ладно. Давай я попробую все повторить, а ты мне расскажешь что увидишь, окей? А потом я верну тебе томик Райс и дам банан?
Она вырывается и стучит кулачками в закрытую на ночь дверь палаты. Потом сползает вниз и плачет, уткнувшись в кофту. Я подхожу и, обняв, прижимаю её к груди, глажу по голове и думаю - «она не захочет, нужно кого-то другого попросить, до чертиков же интересно, а у меня правило - когда что-то пришло в голову, сразу доводить все до финального конца»
Я поднимаю её заплаканное лицо и целую, она вся дрожит и смотрит на меня со страхом, я говорю:
-Ладно, если тебе страшно давай я посмотрю Кино, а ты будешь меня душить. Ну как?
Она вертит головой и смотрит на меня с жалостью.
Утром не спавшая всю ночь Аня говорит мне, что она повесится.
-Я повешусь. В школу я больше не пойду и сюда я больше не вернусь, как выйду отсюда - убегу, а если найдут - повешусь.
Я предлагаю ей найти, потом меня во сне и рассказать как там. Она плачет и убегает из палаты в столовку, где её маленькую, но совсем не умеющую быстро бегать ловит пузатый санитар и доставляет обратно ко мне в палату. Я говорю:
-Давай я тебя здесь повешу, и ты мне все на следующую ночь расскажешь?
Она кричит-плачет и снова убегает, на этот раз в туалет, который как раз у нас за стеной, тот в который ходит персонал. Её снова находят, и чрез пятнадцать минут она сидит у меня на постели и смотрит в пустоту.
Я даю ей томик Райс и глажу по голове, она вздрагивает каждый раз так, словно я её бью наотмашь. Я бью наотмашь, и она тихо сидит, склонив голову, словно я её глажу. Я говорю:
-Ты кошка?
Мне снится школа. Кругом снуют ивы, они замечают, что я их вижу, и замирают, раскачиваясь на ветру. Вдруг раздается сирена воздушной тревоги, и школа начинает вращаться, из её окон льется свет, она все быстрее, быстрее крутится на месте, периодически освещая все вокруг лучами прожекторов-окон. Я просыпаюсь с криком:
-Школа! Менты! Мальчики шухер!
Аня плачет в моей постели, обняв меня и все свои книжки, одна из них лежит у меня на лице, в постели холодно мокро и жутко неудобно. Я вылезаю и иду умываться. Дверь закрыта, но на обычный замок. Тихо посвистывая я достаю заколку для волос, открываю дверь и иду умываться. Мимо идет санитар и молча смотрит на меня, я улыбаюсь, машу ему рукой и говорю:
-Я быстро!
Он исчезает за поворотом длиннющего коридора. А я иду умываться. Меня останавливает открывшаяся дверь, и я оказываюсь лицом к лицу с моим лечащим врачом. Разве ночью он не должен быть дома в теплом семейном кругу или жариться с маслом в собственном соку на огне семейного очага. Такая картинка вспыхивает у меня внутри, и я ему говорю:
-Мои соболезнования.
Он спрашивает, почему я не сплю в палате и кто меня выпустил. Я показываю ему заколку и говорю, что хочу умыться, после Ани. Он спрашивает - почему собалезнования?
Я отвечаю:
-Ну, раз жизнь не удалась.
Он правит очки и спрашивает, с чего я взяла, что у меня не удалась жизнь раз я так еще молода. Вернусь в школу и все смогу начать сначала.
Я и говорю ему, что это только в играх можно все начать сначала. Он чешет устало рукой себя по макушке и говорит, что да это так, но никогда не поздно исправлять свои ошибки. Я ему отвечаю, что только идиоты исправляют свои ошибки, ведь при этом они порождают новые, которые снова будут исправлять чуть погодя. Он спрашивает меня - а что же делать? Не жить же, ломясь вперед подобно быку на арене. Я говорю, что жить можно как угодно. Он вздыхает, я вздыхаю. Он жмет мне руку и, повесив на плечо сумку, идет по коридору под дружное подмигивание лампочек. Я иду умываться.
Весь следующий день с перерывами на еду и уколы я учу агрессивную молиться, она способная и мы блаженно молимся, пока пресытившись покаянием, я не собираюсь уходить к себе в палату. Она начинает ныть и жаловаться на двери, я указываю на потолок пальцев и говорю, закрыв глаза:
-Агрессия дана нам во благо, не превышай благо другого своим, ибо такова наша судьба здесь. Она кидается на меня, открыв рот, и пытается меня душить. Мы весело деремся. Я, лежа на спине, пинаю её в живот и бью снизу в нос и губы кулаками, она не может подобраться к моему горлу, я попадаю несколько раз ей в низ живота и она, упав, ловит ртом воздух, потом тяжело поднимается и начинается второй раунд.
Она атакует меня в живот, оставив попытки схватить за горло. Я прыгаю на люстру, как Кира учила и попадаю обеими ногами ей в лицо. Она, брызгая слюней, кричит, что я сука блять и тварь и со всеми ними (дверьми, сквозь которые ходят люди) заодно. Нас разнимают санитары, и по очереди с нами разговаривает вчерашняя семейная свинка, которую я видела во сне поджаривавшуюся над «Семейным Очагом», она вся была вкусная жирная лоснящаяся, и колышек был воткнут ей в жопу и выходил изо рта. Вытирая с лица кровь, спрашиваю:
-Вашей любимой книгой была «Властитель Мух»?
-Как ты догада… в смысле - с чего ты взяла?
Я машу руками и кричу звонким голосом, он внимательно смотрит за моими манипуляциями, потом успокоившись, говорю:
-Извините, просто я думала, что это ваш сын.
Встаю и иду к выходу, он смотрит на фотографию с китобойным промыслом на стене кабинета.
Миллу звали Настей, но она называла себя Миллой. Была не очень милая и глаз один больше другого, впрочем, пахла хорошо, не как агрессивная и не грызла ногти как Аня. Очень любила слушать мои рассказы о всяком-разном-чудесном. Я устала болтать с ней часами и поставила условие - я расскажу, после рассказывает она. Господи, лучше бы я тогда промолчала!
-Помню, выходит он пьяный и злой. Я ненавижу этот запах перегара. И мы стоим, с этим фейерверком в руках и думаем, куда нам его запустить. Мы устали тыкать им как все глупцы в небо, мы думали мы умнее. У каждого феера должна быть цель! Так мне сказал этот пацан. Вообще я его плохо запомнила - слишком много их разных у меня было. Друзей, я про друзей в смысле, а не в том, как можно об этом подумать. Я за те годы, что была в школе сменила четыре школы и почти два десятка классов. Я как будет время, расскажу, почему так. И что там происходило. Но я твердо уверена - я познала и изучила все виды и типы классов и классовых «отношений», поэтому, когда мне говорят, например «классовая борьба» или «классовое неравенство», я лишь гордо вскидываю плечи и смотрю сверху вниз. Хоть роста я и не высокого, но я рано поняла - дело не в росте, можно даже с полутора метров смотреть на два с половиной сверху вниз и для этого не нужно залезать на парту или припаркованный автомобиль. Просто так берешь… и смо-о-отришь.
-Вот этот чувак вышел и смотрит на нас, а мы на него. И только он открыл рот чтобы опять нас послать - а делал он это постоянно - как Макс (именно так звали того паренька) закричал - на цель наводи!
-Какой чувак?
-А тот, которого мы потом убили!
-Мы, держа феер за длинную металлическую (из алюминия, из двух по полсантиметра сплетенных, напоминало нам спираль ДНК, сделанную из проволоки из выпотрошенного силового подземного кабеля) такую штуку и думали - «куда бы всадить?»
-Весело!
-Так вот мы развернули наш пушко-феер в его сторону и дали залп. Там гореть то от зажигалки две секунды ему, пьяный он тогда, наверное, и не понял, что это было. Но отлетел он порядочно.
-Сдох?
-Выжил.
-Ну вот…
-Меня опять водили на собеседование. А точнее на расстрел словесный и на дыбу взглядов. Они сидели человек пять, и смотрели и о чем-то совещались. И опять тот жирный (вот в него бы феер следующий, ах как сладко так думать и потирать ладошки), вот этот жирный четвертоподбородочный заметил, что я ему нравлюсь (о боже!) и не нравлюсь (высунула язык!) одновременно. Что ему нравится общаться с умной девочкой - он подчеркнул последние слова, наверное, хотел последний раз указать, что я же все-таки девочка. И ему не нравится смотреть, куда я качусь. Я спросила:
«А что ты там видишь?»
Он, не смущаясь, ответил - что ничего хорошего.
Я спросила - «а почему я этого не вижу?»
Он обрадовался - ведь у нас завязался поучительный разговор, и он сможет меня обмарализовать всю своим ртом.
И начал объяснять, поминутно углубляясь в статистику (я тогда промолчала на счет статистики, но это последний был подобный раз) и вновь и вновь капая мне на мозги моим грядущим темным будущем. И как он не хочет и никто ни мои родители, ни мои друзья (вот лгунишка!) не хочет чтобы такая умная и даже хорошая девочка так плохо кончила (я вся покраснела от его последних слов, до меня долетали брызги слюни и передо мной плясали все его подбородки но я была мученицей уже тогда - я ничего не говорила, хотя могла, я все стерпела!)
-Тяжело тебе.
Я уже тогда понимала - со старшими бесполезно спорить. Кстати брат, что через полгода вернулся из армии, мне мои подозрения подтвердил, ага дословно:
«Если дали приказ, не спорь, лучше промолчи, а еще лучше вытянись и крикни - так точно!»
«И сделай все по-своему»
«Потом в любом случае можно будет списать на недопонимание приказа и все такое. Если язык хорошо подвешен и кстати - самый лучший адвокат - ты сама»
«И ни в коем случае не спорь со старшими по званию - толку нет, и даже если после этого приказ ты выполнишь, все равно будешь не прав уже что спорил»
«А так всегда можно все делать, как хочешь, и каждый раз отмазываться»
Я все записала и повесила над экраном компа, ага.
Там был кот. Я как-то поняла, что это кот, только это был совсем не кот. Я просто чувствовала, что кот. Наверное, это трудно будет объяснить. Коты ведь не умеют поднимать вверх указательный палец и мизинец, оттопыривая большой, да еще делать это так естественно, словно и родились для этого жеста. И пальцы не пальцы, но жест был, такой знакомый, в нем столько жило задора, что все ушло куда-то далеко и навсегда. Я поняла, что смогу отпустить себя.
-Ну что девочка, мы выбираемся отсюда?
Я не могла не согласиться на такое в высшей степени заманчивое предложение.
-Ты не спрашиваешь «как?», ты в высшей степени умница!
Котэ заметил. Я сияла. Мы понимали друг друга. Это так здорово! Я не очень сентиментально, но приятно когда тебя хвалят, хоть изредка для разнообразия.
-Йо! - Заметил котэ. - У нас все получится, заодно и меня вытянешь.
-А ты кто, котэ? - Спросила я его. Он загадочно и одновременно отважно обернулся и ответил:
-Постоялец. Забыли меня тут короче.
-У тебя есть мел? - Спросил котэ. Я покачала головой.
-И как ты вообще живешь тут без мела. Ладно, я тебе добуду его.
На мгновение он стал совсем обычным котиком, и прошмыгнул за дверь, а когда вернулся, из пасти его вывалился кусок мела. Вывалился и покатился так в сторону, а я сижу на полу, подобрав ноги руками, и смотрю на него. И чувствую, как уменьшаюсь, все меньше и меньше становлюсь. Тупею, наверное, подумала я.
-Маленькая, ну же, мА-аленькая… - твердил котэ.
-Мы меня уменьшаешь? - Спросила его я. Котэ и в ус не дул, а все твердил «маленькая ты, мА-аленькая…», пока у меня не пошли круги перед глазами, и я не потребовала прекратить.
-Ну, вроде сойдешь… - Примериваясь ко мне, сказал котэ. - Сгодишься.
-Ты меня сватать будешь, на что я сгожусь?
-Не-не, все сложнее и проще, большая ты не пролезешь.
-Не пролезу взрослой?
-А ты считаешь себя взрослой? - Почесываясь, спросил котэ. Я даже не нашлась, что ответить.
-Накатывает временами. - Честно призналась я.
-Плачевно. - Подтвердил мои самые страшные опасения котэ. - Если ты станешь взрослой, то останешься тут навсегда, эта клетка тебе не по зубам тогда, а мои когти тут бессильны, покуда нету тела у меня.
-Вот как… - сказала я, и поудобнее уселась на пятую точку, широко раздвинув ноги. - Иди ко мне.
-Ты хочешь, чтобы я в тебя залез? Нетушки, я лучше пока котом побуду.
-Я согреть тебя хотела!
Котэ посмотрел на меня одним глазом, второй у него был закрыт.
-А почему ты просто выйти через дверь с другими людьми не можешь? - Спросила я его, кусая мизинец.
-А почему ты просто выйти через дверь с другими людьми не можешь? - повторил слово в слово мою фразу котэ. Я хихикнула. Было так хорошо и приятно. Он такой мягкий и пушистый, я уже знаю, что у него внутри, хи-хи!
-Что для вас людей дверь, для меня лабиринт из сомнений, что для вас лабиринт из сомнений, мне как дверь открыть и закрыть. - Сказал мудрый котэ.
-Вау. - Ответила тупая я. - Открой мою дверь, пожалуйста!
-Что я и собираюсь сделать!!! - Взвился кот, его шерсть стала дыбом, а зеленые глаза пожелтели как листья перед листопадом. «Щас полетят!», мелькнула шальная мысль, и я непроизвольна ладошками закрыла глазики кота.
-Вот как? - Мой рот остался открытым. - А я думала, ты хочешь, чтобы я тебя вывела из больницы.
-Ты понимаешь, где находишься? - Спросил меня котэ.
-В больнице. - Осторожно ответила я.
-Нет, червь, ты не туда заползла!
-Я не червяк. - Совсем не обидевшись, сказала я.
-Червяк, еще какой и главное который. Ты временной червь, ползешь от рождения и до самой смерти, носишься везде, растекаешься по миру, а потом себя подтягиваешь. Учись смотреть больше, чем в трех измерениях.
-Ясно. - Сказала я. - Хорошо, для тебя все, пожалуйста. Ну как, котик, ты хочешь меня? - Я закрыла левый глаз.
Котэ согласился и уселся на колени. Наверное, глазик решил дело.
-Что ты там только что сказал, про измерения.
-Рисуй свои собственные. Люди признают только четыре, так им удобнее думать и главное - жить. А тебе придется вертеться.
-Вращаться? - Спросила я.
-Ага. Юлой. Иначе останешься тут навсегда!
-В больнице? - Спросила я.
-Ты совсем дура? Слово судьба тебе что-нибудь говорит, червяк, я знаю, куда ты ползешь, я вижу твой след!
-Ага. - Я не хотела его злить и улыбалась, как можно ласковее обнажая свои зубы, чтобы он не догадался, что я проголодалась. - Значит, будем рисовать? Эти, которые вот так, перпендикулярно? - Я вспоминала школьную геометрию.
-Они все вот так. Пока ты не ре
-Бывай! - Вякнул котэ, и его размазало по мокрому асфальту. Проезжавший БМВ оказался для него катком.
-Котик, что же это, котик, ты чего же это?! - Ломала руки я.
-Хы… - Сказал котэ, удаляясь от меня на зимних шинах. Так я поняла, что котэ стал машиной.
-Машинный котэ… - как-то вяло произнесла я. Окончательно растерявшись, просто лежала на земле, приподняв голову, рассматривала все вокруг. Руки ощутимо холодели в грязной жиже слегка подтаявшего снега, да и одета я не была для улицы. Но я снова стала свободной!
Я размышляла про машинный мир для жидких и быстрорастворимых котэ, пока шла домой. Нос я перестала чувствовать два квартала от больницы, руки через четыре, а неопределенное время спустя уткнулась в промерзший насквозь сугроб. Так я поняла, что больше не чувствую лапок.
-Сейчас… - шептала я, - скоро, я стану газообразным котэ, и буду парить, парить над зимними улицами, яркие-яркие огни, как красиво…
Потом меня затащили в машину и везли куда-то. Водитель потирал ладони, грел их об друг дружку, словно я его переморозила и приговаривал:
-Сейчас, еще немножко, уже почти приехали… - и все в том же духе. Странно, я не думала, что водители останавливаются, чтобы подобрать сугробных потеряшек. Мне так понравились эти два слова, что я всячески катала их во рту, примеривая то так, то эдак. Только вот вслух произнести не могла, каждый раз, как пыталась - ничегошеньки не слышала.
А потом я снова оказалась в больнице и там со мной что-то делали. Пиратом мне не быть, думала я, бывают пираты без ноги, но я никогда не слышала про пиратов без всех четырех конечностей, грустно все это.
Котэ знал все ответы на все вопросы мира, но не мог открыть простую дверь. А потом я вспомнила про Наташу.
-Котэ. - Сказала я пустоте. Она не ответила мне.
Правильный котэ, решила я.
Напротив нашей были еще палаты, оттуда выходили странные создания и тихо бродили по коридору. До того как доставили Наташу все было спокойно. Мы, приоткрыв дверь, наблюдали за этим фигурами так, словно они были инопланетянами. Точнее инопланетянками - все в этом корпусе были женщинами разного возраста. Некоторые палаты вообще напоминали дома престарелых. Я тут лежала уже неделю.
Вру, наверное, больше. Но точно не больше месяца, я вообще-то тут была не на лечении. На обследовании - мне никак не могли поставить диагноз и сказали - будешь хорошо себя вести - полежишь недельку, а дальше на дневной стационар, будешь приходить и отмечаться. Я спросила:
-А как это - хорошо себя вести, - и начала оглядываться в поисках инструкции для хороших девочек в психушке. Мой лечащий врач тот же самый что говорил с Наташей, он - наверное, мне все же показалось - улыбнулся уголками рта и что-то записал у себя там.
Я тогда училась в шестом классе и была самой молодой из всех. Я перепрыгнула через три класса сразу, выучив и сдав все что можно и нельзя - наверное, поэтому попала сюда. А может из-за того случая с соседкой. А может, потому что любила запускать фейерверки. Все бы ничего - но мы с моим одноклассником как-то решили запускать их не в небо, а в сторону соседских дворов. Я кстати жила в частном доме, у нас там всю улицу должны были сносить и постепенно сносили. Старые, многим больше стал лет, деревянные дома моих подруг, где я так любила играть, искать потайные комнаты и все такое, еще дореволюционные дома короче - они падали один за другим. Приезжали такие машины и убивали дома. Они стонали каждый раз, и мне было жалко. Может еще это из-за случая с подменой табличек и по ошибке снесенным домом. Мне тогда серьезно влетело и родители подали иск, чтобы не платить за меня штраф.
«Ну, вот подумаешь - поменяла таблички и что?»
«Они что там идиоты? Не тот дом снесли, ну и что?»
В общем, я так и не поняла из-за чего, но однажды из школьного кабинета, где нас всех обследовали после драки за молоточек - я очень не любила эту процедуру и кусалась каждый раз как меня хотели бить им по коленке, мне было так неприятно, я убить могла, этот слабенький удар ноюще отдавался по всему телу сводил его судорогой и разжималась я только хорошенько искусав медсестру - короче оттуда мне дали этот «билет»…
И вот теперь я здесь.
Тут по ночам так интересно - словно в доме с привидениями. Тут поначалу было вообще супер. Я быстро подружилась с моей соседкой - тихой и спокойной Аней, она была на три года старше меня, но она наоборот отставала. Но при этом очень любила читать. Вся её койка была обложена книгами, она словно старалась за ними закрыться от мира. Мир пришел к ней в образе меня и сразу снес весь бастион из Жуль Верна, Энн Райс, Дойла, и других что стопками возвышались до моего прихода.
Она не обиделась, наверное, испугалась и кинулась их собирать. Я до этого с печатными книгами была то на вы, не столько уважала - ну не уважаешь же ты и в правду всех тех которых зовешь на Вы, просто это «Вы», это как попытка держать дистанцию. Я говорю «Вы», значит, вы для меня не люди и если будете умирать попрошу не хвататься за мое платье - получите ногой в живот а то и ниже. Тех, кому я разрешу за себя хвататься я зову на «Ты», а тех кого сама буду тащить вообще никак не зову. Просто молча, сижу и … дышу.
Я сперва удивилась - за что её положили, думала - что-то несерьезное. Оказалось она школу прогуливала, пряталась по углам и чердакам её водили тащили носили туда на руках и следили, под конец в комитет обращались им сюда путевку выдали. Я у неё расспрашивала:
-В чем там проблемы.
И клала перед ней свою коллекцию фруктов, которую таскали мне мама с братом. Она уменьшалась и пополнялась регулярно.
Аня рассказала. И показала. У неё между ног все в мА-аленьких пятнышках красных было. Я спросила:
-Это что? Пчелы? Пасечница?
Она ответила, что циркуль.
-И ты никому не говорила и не показывала?
Она замотала головой. И укусив мой недоеденный банан впилась в меня карими глазами. Мол - «не говори ни слова, не проболтайся, не расскажи, не надо».
-Ну как хочешь. «Не буду я рассказывать, что в школе тебя кололи»…
Потом появилась новенькая. Её волосы торчали в разные стороны, словно она залезла головой куда-то не туда. Эта мысль мне не давала покоя - куда же она так головой попала, что стала похожа на чучело. Правда потом её помыли причесали слегка насилу и привели в божеский вид. Оказалось, что она вполне милая. И часто смеется, даже слишком часто. Кира была веселая донельзя, и особенно это касалось врачей. Она мне указывала на их лбы и говорила, что там у них член болтается.
-Вчера приводят ко мне высокого худого, а за ним целая делегация. Я от них в угол забилась, там попрохладнее. Этот открывает рот и начинает слегка прихрамывая языком говорить, оглядываясь на коллег. А на голове у старика за ним, - она понизила голос до шепота интимного, - а у него на голове целый выводок этих…
-Кого «этих», - спросила я её.
-Они болтаются, все мохнаты, как с плодоносящего дерева свисают в разные стороны и вокруг яйца, тоже мохнатенькие, как киви. Он вертит резко так головой, а они трясутся. Я смотрю на них всех и угорая. А этот второй который, у него два длинный говорит старику тому - мол, вот смотрите у нас интересный пациент. Старик делает ко мне шаг и я визжа отскакиваю в угол. Кричу - «ну не с этим же ко мне!» Он прячет за спину папку и пытается приблизиться, а они у него на башке трясутся. Я ржу, все тело дергается как под струями холодной воды, но угол тесный, с него не сбежишь не съедешь.
-Во-от кА-ак, - протягиваю я её свой банан. Она с сомнение смотрит на него. Я улыбаюсь и говорю:
-Он не мохнатый, ешь, мне его мама принесла.
И вот мы с ней вдвоем хрумкаем бананы и она рассказывает что по всей клинике их особенно много, это тех у кого на лбу вырос член. Я говорю:
-Только у мальчиков?
Она мне:
-У мужчин всех возрастов и у всех разные. В длину в ширину, сморщенные и гладкие как, - протягивает мне мой банан и указывает на него.
-А у профессора их много было?
Она кидает банановую шкурку под кровать и начинает на ней прыгать заливаясь хохотом. Видать неслабо ей померещилось.
Я говорю:
-Слушай, а может это у тебя дар такой. Видеть степень озабоченности граждан.
Она перестает прыгать передо мной, так что я сама взлетаю на полметра каждый раз и говорит:
-Чего?
Мне снится сон, я стою на мосту а подомной идут, плывут люди, словно облака в небе которое из наших окон не видно, они так медленно и размашисто двигаются, что мне становится смешно и хорошо. А потом я вижу что у них окромя галстуков ничего нет и на лбу у каждого по члену и мне становится неуютно и страшно. Я просыпаюсь и вижу Киру, которая пытается покачаться на люстре. Она отпускает одну руку и показывает мне «тсссс!»
Я тоже говорю «тсссс!» и пытаюсь вспомнить тревожный сон и не могу. Под вечер вспомню снова.
Я умываюсь и смотрю на зеркало. По нему ползает много муравьев, одна муха, несколько мошек и в углу я внезапно замечаю огромную многоножку. Так, она мой сегодняшний трофей. Прячу многоножистую тварь в карман, переломив пополам, чтобы она еще была жива но никуда не стремилась уползти и иду по коридору между дверьми в иные миры обратно. Раздается крик и открыв дверь я вижу как агрессивная напала на Аню. Та визжит и слабо но сопротивляется, попыткам запихать ей что-то в рот. Я прихожу на помощь, но пока пытаюсь разжать её железные пальцы, Аня начинает дергать ногами сминая простыню, я вижу как у неё закатываются глаза. Прибегают санитары. Лучше поздно чем никогда. Агрессивную уводят из палаты.
«Слава ангелам на небе!»
Я встаю на колени и начинаю молиться, как и тогда в церкви на самом деле щиплю себе соски и, покачиваясь вперед назад, сжимаю бедра. Экстаз божественный наступает очень быстро и неумолимо. Аню уводят на проверку к врачу. Из столовой приходит Кира и доедает все мои бананы. Я молюсь. Мне так хорошо.
В этот вечер я украла Райс у Ани и читала до утра, освещая книгу подсветкой мобильника под одеялом. Приходилось его постоянно включать каждые несколько секунд, так как идиоты программисты не предусмотрели функцию постоянной подсветки. Я спрашиваю Аню - она умеет перепрограммировать мобильники? Аню крутит головой и лезит искать свою Райс, которая тихо и уютно лежит у меня под подушкой. Она облазила всю комнату, залезла под каждую койку и перерыла мусорное ведро в неработающей ванной комнатке. Пришла и обиженно плюхнулась на кровать. Боится искать у меня в постели!
Она считает нас всех тут Агрессивными. Сегодня на обеде я поделилась с ней многоножкой. Она плакала, я сделала ей сюрприз и подложила в бутерброд, между сыром с маслом и хлебом. Она откусила и увидела что там. И плакала. Это были слезы счастья! Они невероятно вкусные, вкуснее курятины!
Надо будет еще одну найти.
Вечером учу Аню молиться. Она сопротивляется и, вырвавшись, убегает в ванную, где нет раковины, и из закрытого крана на кафель капает вода, если сдвинуть ведро, которое там ставит уборщица. Когда она уходит я или Кира, кто первый добежит, сдвигаем его в сторону. Потом там можно бегать по тонкой лужице босиком, представляя себе, что это трава с росой!
Черт, я так хочу опять побегать по траве с росой, а эта дурра не хочет учиться молиться. Она говорит, что я её насилую! Я достаю из-под подушки томик Райс и показываю его ей. Она смотрит на него, широко открыв свои карие глаза. Я говорю:
-И в чем тут разница?
Она плачет. Я говорю:
-Бог есть!
Она смотрит на меня с ужасом. Я поднимаю кверху палец и говорю ласково:
-Он нас всех любит!
Она смотрит на меня с первозданным ужасом и быстро-быстро и глубоко дышит. Я спрашиваю:
-Ты когда очутилась Там, видела Его?
Она смотрит и мотает головой. Я злюсь и, развернув к себе её мокрое от слез лицо бью по небу лбом, она скулит. Я спрашиваю еще раз медленно и ласково:
-Тебя когда отправила туда агрессивная, ты там что-нибудь увидела?
Я же помню, как закатывались её глаза!? А что там было под веками? У меня в голове то что там, подо лбом это как кинотеатр и на его экрана можно что-то интересное посмотреть.
-Ну ладно. Давай я попробую все повторить, а ты мне расскажешь что увидишь, окей? А потом я верну тебе томик Райс и дам банан?
Она вырывается и стучит кулачками в закрытую на ночь дверь палаты. Потом сползает вниз и плачет, уткнувшись в кофту. Я подхожу и, обняв, прижимаю её к груди, глажу по голове и думаю - «она не захочет, нужно кого-то другого попросить, до чертиков же интересно, а у меня правило - когда что-то пришло в голову, сразу доводить все до финального конца»
Я поднимаю её заплаканное лицо и целую, она вся дрожит и смотрит на меня со страхом, я говорю:
-Ладно, если тебе страшно давай я посмотрю Кино, а ты будешь меня душить. Ну как?
Она вертит головой и смотрит на меня с жалостью.
Утром не спавшая всю ночь Аня говорит мне, что она повесится.
-Я повешусь. В школу я больше не пойду и сюда я больше не вернусь, как выйду отсюда - убегу, а если найдут - повешусь.
Я предлагаю ей найти, потом меня во сне и рассказать как там. Она плачет и убегает из палаты в столовку, где её маленькую, но совсем не умеющую быстро бегать ловит пузатый санитар и доставляет обратно ко мне в палату. Я говорю:
-Давай я тебя здесь повешу, и ты мне все на следующую ночь расскажешь?
Она кричит-плачет и снова убегает, на этот раз в туалет, который как раз у нас за стеной, тот в который ходит персонал. Её снова находят, и чрез пятнадцать минут она сидит у меня на постели и смотрит в пустоту.
Я даю ей томик Райс и глажу по голове, она вздрагивает каждый раз так, словно я её бью наотмашь. Я бью наотмашь, и она тихо сидит, склонив голову, словно я её глажу. Я говорю:
-Ты кошка?
Мне снится школа. Кругом снуют ивы, они замечают, что я их вижу, и замирают, раскачиваясь на ветру. Вдруг раздается сирена воздушной тревоги, и школа начинает вращаться, из её окон льется свет, она все быстрее, быстрее крутится на месте, периодически освещая все вокруг лучами прожекторов-окон. Я просыпаюсь с криком:
-Школа! Менты! Мальчики шухер!
Аня плачет в моей постели, обняв меня и все свои книжки, одна из них лежит у меня на лице, в постели холодно мокро и жутко неудобно. Я вылезаю и иду умываться. Дверь закрыта, но на обычный замок. Тихо посвистывая я достаю заколку для волос, открываю дверь и иду умываться. Мимо идет санитар и молча смотрит на меня, я улыбаюсь, машу ему рукой и говорю:
-Я быстро!
Он исчезает за поворотом длиннющего коридора. А я иду умываться. Меня останавливает открывшаяся дверь, и я оказываюсь лицом к лицу с моим лечащим врачом. Разве ночью он не должен быть дома в теплом семейном кругу или жариться с маслом в собственном соку на огне семейного очага. Такая картинка вспыхивает у меня внутри, и я ему говорю:
-Мои соболезнования.
Он спрашивает, почему я не сплю в палате и кто меня выпустил. Я показываю ему заколку и говорю, что хочу умыться, после Ани. Он спрашивает - почему собалезнования?
Я отвечаю:
-Ну, раз жизнь не удалась.
Он правит очки и спрашивает, с чего я взяла, что у меня не удалась жизнь раз я так еще молода. Вернусь в школу и все смогу начать сначала.
Я и говорю ему, что это только в играх можно все начать сначала. Он чешет устало рукой себя по макушке и говорит, что да это так, но никогда не поздно исправлять свои ошибки. Я ему отвечаю, что только идиоты исправляют свои ошибки, ведь при этом они порождают новые, которые снова будут исправлять чуть погодя. Он спрашивает меня - а что же делать? Не жить же, ломясь вперед подобно быку на арене. Я говорю, что жить можно как угодно. Он вздыхает, я вздыхаю. Он жмет мне руку и, повесив на плечо сумку, идет по коридору под дружное подмигивание лампочек. Я иду умываться.
Весь следующий день с перерывами на еду и уколы я учу агрессивную молиться, она способная и мы блаженно молимся, пока пресытившись покаянием, я не собираюсь уходить к себе в палату. Она начинает ныть и жаловаться на двери, я указываю на потолок пальцев и говорю, закрыв глаза:
-Агрессия дана нам во благо, не превышай благо другого своим, ибо такова наша судьба здесь. Она кидается на меня, открыв рот, и пытается меня душить. Мы весело деремся. Я, лежа на спине, пинаю её в живот и бью снизу в нос и губы кулаками, она не может подобраться к моему горлу, я попадаю несколько раз ей в низ живота и она, упав, ловит ртом воздух, потом тяжело поднимается и начинается второй раунд.
Она атакует меня в живот, оставив попытки схватить за горло. Я прыгаю на люстру, как Кира учила и попадаю обеими ногами ей в лицо. Она, брызгая слюней, кричит, что я сука блять и тварь и со всеми ними (дверьми, сквозь которые ходят люди) заодно. Нас разнимают санитары, и по очереди с нами разговаривает вчерашняя семейная свинка, которую я видела во сне поджаривавшуюся над «Семейным Очагом», она вся была вкусная жирная лоснящаяся, и колышек был воткнут ей в жопу и выходил изо рта. Вытирая с лица кровь, спрашиваю:
-Вашей любимой книгой была «Властитель Мух»?
-Как ты догада… в смысле - с чего ты взяла?
Я машу руками и кричу звонким голосом, он внимательно смотрит за моими манипуляциями, потом успокоившись, говорю:
-Извините, просто я думала, что это ваш сын.
Встаю и иду к выходу, он смотрит на фотографию с китобойным промыслом на стене кабинета.
Миллу звали Настей, но она называла себя Миллой. Была не очень милая и глаз один больше другого, впрочем, пахла хорошо, не как агрессивная и не грызла ногти как Аня. Очень любила слушать мои рассказы о всяком-разном-чудесном. Я устала болтать с ней часами и поставила условие - я расскажу, после рассказывает она. Господи, лучше бы я тогда промолчала!
-Помню, выходит он пьяный и злой. Я ненавижу этот запах перегара. И мы стоим, с этим фейерверком в руках и думаем, куда нам его запустить. Мы устали тыкать им как все глупцы в небо, мы думали мы умнее. У каждого феера должна быть цель! Так мне сказал этот пацан. Вообще я его плохо запомнила - слишком много их разных у меня было. Друзей, я про друзей в смысле, а не в том, как можно об этом подумать. Я за те годы, что была в школе сменила четыре школы и почти два десятка классов. Я как будет время, расскажу, почему так. И что там происходило. Но я твердо уверена - я познала и изучила все виды и типы классов и классовых «отношений», поэтому, когда мне говорят, например «классовая борьба» или «классовое неравенство», я лишь гордо вскидываю плечи и смотрю сверху вниз. Хоть роста я и не высокого, но я рано поняла - дело не в росте, можно даже с полутора метров смотреть на два с половиной сверху вниз и для этого не нужно залезать на парту или припаркованный автомобиль. Просто так берешь… и смо-о-отришь.
-Вот этот чувак вышел и смотрит на нас, а мы на него. И только он открыл рот чтобы опять нас послать - а делал он это постоянно - как Макс (именно так звали того паренька) закричал - на цель наводи!
-Какой чувак?
-А тот, которого мы потом убили!
-Мы, держа феер за длинную металлическую (из алюминия, из двух по полсантиметра сплетенных, напоминало нам спираль ДНК, сделанную из проволоки из выпотрошенного силового подземного кабеля) такую штуку и думали - «куда бы всадить?»
-Весело!
-Так вот мы развернули наш пушко-феер в его сторону и дали залп. Там гореть то от зажигалки две секунды ему, пьяный он тогда, наверное, и не понял, что это было. Но отлетел он порядочно.
-Сдох?
-Выжил.
-Ну вот…
-Меня опять водили на собеседование. А точнее на расстрел словесный и на дыбу взглядов. Они сидели человек пять, и смотрели и о чем-то совещались. И опять тот жирный (вот в него бы феер следующий, ах как сладко так думать и потирать ладошки), вот этот жирный четвертоподбородочный заметил, что я ему нравлюсь (о боже!) и не нравлюсь (высунула язык!) одновременно. Что ему нравится общаться с умной девочкой - он подчеркнул последние слова, наверное, хотел последний раз указать, что я же все-таки девочка. И ему не нравится смотреть, куда я качусь. Я спросила:
«А что ты там видишь?»
Он, не смущаясь, ответил - что ничего хорошего.
Я спросила - «а почему я этого не вижу?»
Он обрадовался - ведь у нас завязался поучительный разговор, и он сможет меня обмарализовать всю своим ртом.
И начал объяснять, поминутно углубляясь в статистику (я тогда промолчала на счет статистики, но это последний был подобный раз) и вновь и вновь капая мне на мозги моим грядущим темным будущем. И как он не хочет и никто ни мои родители, ни мои друзья (вот лгунишка!) не хочет чтобы такая умная и даже хорошая девочка так плохо кончила (я вся покраснела от его последних слов, до меня долетали брызги слюни и передо мной плясали все его подбородки но я была мученицей уже тогда - я ничего не говорила, хотя могла, я все стерпела!)
-Тяжело тебе.
Я уже тогда понимала - со старшими бесполезно спорить. Кстати брат, что через полгода вернулся из армии, мне мои подозрения подтвердил, ага дословно:
«Если дали приказ, не спорь, лучше промолчи, а еще лучше вытянись и крикни - так точно!»
«И сделай все по-своему»
«Потом в любом случае можно будет списать на недопонимание приказа и все такое. Если язык хорошо подвешен и кстати - самый лучший адвокат - ты сама»
«И ни в коем случае не спорь со старшими по званию - толку нет, и даже если после этого приказ ты выполнишь, все равно будешь не прав уже что спорил»
«А так всегда можно все делать, как хочешь, и каждый раз отмазываться»
Я все записала и повесила над экраном компа, ага.
Там был кот. Я как-то поняла, что это кот, только это был совсем не кот. Я просто чувствовала, что кот. Наверное, это трудно будет объяснить. Коты ведь не умеют поднимать вверх указательный палец и мизинец, оттопыривая большой, да еще делать это так естественно, словно и родились для этого жеста. И пальцы не пальцы, но жест был, такой знакомый, в нем столько жило задора, что все ушло куда-то далеко и навсегда. Я поняла, что смогу отпустить себя.
-Ну что девочка, мы выбираемся отсюда?
Я не могла не согласиться на такое в высшей степени заманчивое предложение.
-Ты не спрашиваешь «как?», ты в высшей степени умница!
Котэ заметил. Я сияла. Мы понимали друг друга. Это так здорово! Я не очень сентиментально, но приятно когда тебя хвалят, хоть изредка для разнообразия.
-Йо! - Заметил котэ. - У нас все получится, заодно и меня вытянешь.
-А ты кто, котэ? - Спросила я его. Он загадочно и одновременно отважно обернулся и ответил:
-Постоялец. Забыли меня тут короче.
-У тебя есть мел? - Спросил котэ. Я покачала головой.
-И как ты вообще живешь тут без мела. Ладно, я тебе добуду его.
На мгновение он стал совсем обычным котиком, и прошмыгнул за дверь, а когда вернулся, из пасти его вывалился кусок мела. Вывалился и покатился так в сторону, а я сижу на полу, подобрав ноги руками, и смотрю на него. И чувствую, как уменьшаюсь, все меньше и меньше становлюсь. Тупею, наверное, подумала я.
-Маленькая, ну же, мА-аленькая… - твердил котэ.
-Мы меня уменьшаешь? - Спросила его я. Котэ и в ус не дул, а все твердил «маленькая ты, мА-аленькая…», пока у меня не пошли круги перед глазами, и я не потребовала прекратить.
-Ну, вроде сойдешь… - Примериваясь ко мне, сказал котэ. - Сгодишься.
-Ты меня сватать будешь, на что я сгожусь?
-Не-не, все сложнее и проще, большая ты не пролезешь.
-Не пролезу взрослой?
-А ты считаешь себя взрослой? - Почесываясь, спросил котэ. Я даже не нашлась, что ответить.
-Накатывает временами. - Честно призналась я.
-Плачевно. - Подтвердил мои самые страшные опасения котэ. - Если ты станешь взрослой, то останешься тут навсегда, эта клетка тебе не по зубам тогда, а мои когти тут бессильны, покуда нету тела у меня.
-Вот как… - сказала я, и поудобнее уселась на пятую точку, широко раздвинув ноги. - Иди ко мне.
-Ты хочешь, чтобы я в тебя залез? Нетушки, я лучше пока котом побуду.
-Я согреть тебя хотела!
Котэ посмотрел на меня одним глазом, второй у него был закрыт.
-А почему ты просто выйти через дверь с другими людьми не можешь? - Спросила я его, кусая мизинец.
-А почему ты просто выйти через дверь с другими людьми не можешь? - повторил слово в слово мою фразу котэ. Я хихикнула. Было так хорошо и приятно. Он такой мягкий и пушистый, я уже знаю, что у него внутри, хи-хи!
-Что для вас людей дверь, для меня лабиринт из сомнений, что для вас лабиринт из сомнений, мне как дверь открыть и закрыть. - Сказал мудрый котэ.
-Вау. - Ответила тупая я. - Открой мою дверь, пожалуйста!
-Что я и собираюсь сделать!!! - Взвился кот, его шерсть стала дыбом, а зеленые глаза пожелтели как листья перед листопадом. «Щас полетят!», мелькнула шальная мысль, и я непроизвольна ладошками закрыла глазики кота.
-Вот как? - Мой рот остался открытым. - А я думала, ты хочешь, чтобы я тебя вывела из больницы.
-Ты понимаешь, где находишься? - Спросил меня котэ.
-В больнице. - Осторожно ответила я.
-Нет, червь, ты не туда заползла!
-Я не червяк. - Совсем не обидевшись, сказала я.
-Червяк, еще какой и главное который. Ты временной червь, ползешь от рождения и до самой смерти, носишься везде, растекаешься по миру, а потом себя подтягиваешь. Учись смотреть больше, чем в трех измерениях.
-Ясно. - Сказала я. - Хорошо, для тебя все, пожалуйста. Ну как, котик, ты хочешь меня? - Я закрыла левый глаз.
Котэ согласился и уселся на колени. Наверное, глазик решил дело.
-Что ты там только что сказал, про измерения.
-Рисуй свои собственные. Люди признают только четыре, так им удобнее думать и главное - жить. А тебе придется вертеться.
-Вращаться? - Спросила я.
-Ага. Юлой. Иначе останешься тут навсегда!
-В больнице? - Спросила я.
-Ты совсем дура? Слово судьба тебе что-нибудь говорит, червяк, я знаю, куда ты ползешь, я вижу твой след!
-Ага. - Я не хотела его злить и улыбалась, как можно ласковее обнажая свои зубы, чтобы он не догадался, что я проголодалась. - Значит, будем рисовать? Эти, которые вот так, перпендикулярно? - Я вспоминала школьную геометрию.
-Они все вот так. Пока ты не ре
-Бывай! - Вякнул котэ, и его размазало по мокрому асфальту. Проезжавший БМВ оказался для него катком.
-Котик, что же это, котик, ты чего же это?! - Ломала руки я.
-Хы… - Сказал котэ, удаляясь от меня на зимних шинах. Так я поняла, что котэ стал машиной.
-Машинный котэ… - как-то вяло произнесла я. Окончательно растерявшись, просто лежала на земле, приподняв голову, рассматривала все вокруг. Руки ощутимо холодели в грязной жиже слегка подтаявшего снега, да и одета я не была для улицы. Но я снова стала свободной!
Я размышляла про машинный мир для жидких и быстрорастворимых котэ, пока шла домой. Нос я перестала чувствовать два квартала от больницы, руки через четыре, а неопределенное время спустя уткнулась в промерзший насквозь сугроб. Так я поняла, что больше не чувствую лапок.
-Сейчас… - шептала я, - скоро, я стану газообразным котэ, и буду парить, парить над зимними улицами, яркие-яркие огни, как красиво…
Потом меня затащили в машину и везли куда-то. Водитель потирал ладони, грел их об друг дружку, словно я его переморозила и приговаривал:
-Сейчас, еще немножко, уже почти приехали… - и все в том же духе. Странно, я не думала, что водители останавливаются, чтобы подобрать сугробных потеряшек. Мне так понравились эти два слова, что я всячески катала их во рту, примеривая то так, то эдак. Только вот вслух произнести не могла, каждый раз, как пыталась - ничегошеньки не слышала.
А потом я снова оказалась в больнице и там со мной что-то делали. Пиратом мне не быть, думала я, бывают пираты без ноги, но я никогда не слышала про пиратов без всех четырех конечностей, грустно все это.
Котэ знал все ответы на все вопросы мира, но не мог открыть простую дверь. А потом я вспомнила про Наташу.
-Котэ. - Сказала я пустоте. Она не ответила мне.
Правильный котэ, решила я.