Старые книжные полки
Написано было в понедельник. Подумалось мне, что я могу опять взяться за "рассказы по понедельникам" в фейсбуке. Но для фейсбука получилось слишком длинно и слишком про себя. Да и время не то. А здесь вполне может быть "свое время". Поколебалась три дня, да и переместила рассказ сюда.
Когда-то давно, в отрочестве, у меня был маленький фотоаппаратик «Весна» и я любила им щелкать («снимать», как тогда говорили), а потом печатать черно-белые фотографии. В фотоаппаратик вставлялась пленка - я до сих пор помню все движения рук, как это делалось, потом надо было ее аккуратно вынуть, не засветив, проявить в особой емкости, высушить и печатать фотографии («карточки», а не «фотки») с помощью увеличителя, которого многие мои молодые друзья вообще никогда не видали. Слова «фоткать» никто даже и придумать не мог бы (сейчас его вторжение видится мне неизбежным, сколько бы я и мне подобные ни кривились).
Работать с пленкой приходилось при свете красного фонаря - зажигать обычный свет было нельзя, иначе весь процесс мог быть испорчен. Полной темноты при этом не было, все было видно, только в другом свете. Все белое виделось красным, а красное - черным. И с другими красками происходили всякие метаморфозы, на которые я тогда внимания не обращала.
Последние полгода мне все кажется, что я живу при свете такого фонаря - все краски поменялись. Все видится в другом цвете. При этом все дела, все движения рук остались те же. Только обычный свет зажечь не получается. Только изредка, в «рассказах по понедельникам» я себе позволяю «жить при свете». Т.е. писать просто о том, что есть в ближнем окружении, или что со мной случилось, или находится сейчас у меня перед глазами, или выплывает из памяти. На один день или даже на пару часов выключить тревожный фонарик (забудешь о нем, как же), зажечь обычную лампочку памяти или зрения и поделиться с другими тем, что появилось в обычном свете. Получается не каждый понедельник, но иногда получается. Вот как сегодня.
Давая глазам отдохнуть от компьютера, я сегодня дотянулась до сумки со старыми фотографиями и письмами, перебирала их как пасьянс, сложила немножко по-другому - видимо, поэтому и слова побежали, начинаясь именно от черно-белых прямоугольничков.
Сидя на полу и перебирая старые карточки, я постепенно загляделась на соседние две полки, где стоят близкие моему сердцу, но далекие от нынешней жизни книги - книги из прошлых жизней.
Я в эти полки не заглядывала много лет. Книг вокруг меня всегда много, но то отдельная песня. Полки эти - уцелевшие остатки от двух книжных шкафов, которые еще до моего рождения стояли в одной-единственной комнате в коммунальной квартире, где жили тогда мои родители, а потом еще мы с сестрой (и еще жила няня Маруся в прилежащем коридорчике). Шкафы назывались «шведскими» по неизвестным мне причинам и составлялись из отдельных полок. Шкафы эти живут со мной всю жизнь с небольшими перерывами. Их чинили, из крашеных они сделались руками моего сына чисто деревянными, полки ломались, чинились, портились механизмы, позволяющие поднимать и убирать стеклянную крышку внутрь, тоже чинились, потом из двух делали один, более-менее целый, остальные полки стоят по две по разным стенам, и вот рядом с таким мини-шкафом из двух полок я и сидела на полу «и груду писем разбирала».
Бог мой, подумалось мне, какие только кусочки моей жизни на этих полках не осели! - ну просто раскопки Шлимановской Трои (и слово «Троя» тоже где-то прозвенело колокольчиком). Доставшиеся от мамы старые словари, в частности драгоценные русско-английский и англо-русский словари Боянуса и Мюллера, где каждая страница листана-перелистана; два старых-престарых издания французского энциклопедического словаря Larousse (никогда ими не пользовалась, тоже в наследство достались, я смотрела в более новые), редкие немецкие и японские словари (каждый язык - здоровый кусок биографии, а все обычные словари давно отданы), книги мемуаров, подаренные авторами или составителями; статуэтка сидящего не то в скорби, не то в отчаянии человека, сделанная и подаренная Мулей (моей американской тетушкой) - тоже большой кусок жизни, связанный с Америкой, сувенирная тарелка с фотографией дочки Насти в обнимку с маленьким Сережкой, буклет к десятилетию Декабрьских вечеров, книга Михаила Чехова в английском варианте…
А под всеми книгами - батюшки! - большой том формата А4 в дерматиновом переплете, почти слившийся с донышком полки и поэтому практически невидимый. Чтобы увидеть, надо было сесть на пол.
Десять лет я искала этот том, а он лежал тут себе притаившись. Неужели я наконец нашла свое достояние, самиздатского Мандельштама, которого мой друг по университету - с тех пор давно уже доктор наук и профессор - некогда своими руками перепечатал на машинке (!) с какого-то зарубежного издания, могущего быть в их доме, переплёл и подарил мне второй (или третий) экземпляр? Целиком «Камень», «Tristia», более поздние стихи, наброски… Я читала этот том десятилетия, я с юности разбогатела на всю жизнь стихами Мандельштама, подпольного в те времена, до сих пор лечу его стихами головные боли, я знала почти всё наизусть, - всё от этого дареного, старательными руками сделанного тома. Десять лет после переезда искала его среди книг и бумаг, давно уже с ним распрощалась и очень жалела. Когда писала книжку «Дареные книги», чуть не плакала, что его нет. А сегодня он взял да нашелся.
Из гнезда упавших щеглов
Косари приносят назад...
Но и это было не всё. Боковые деревянные краешки переднего стекла полки мешали увидеть, что же там стоит в углах. Открыла, заглянула. Вместе с другими стоит еще одна много читанная книга: сборник пьес Жана Жироду и одна из них «La guerre de Troie n’aura pas lieu» - «Троянской войны не будет» - ну вот она и Троя. Я писала об этой пьесе раньше, когда все нынешнее только-только начиналось, когда только мечталось, что разумные герои этой драмы - троянец Гектор и грек Одиссей - оставаясь в противостоянии, тем не менее сумеют вместе удержать закрытыми «ворота войны», сумеют удержать безумие войны.. Они не сумели. И не только в драме. Я не верю, что их не было. Но безумие слишком сильное. Книгу закрыла, поставила на полку. Ворота открыты нараспашку.
Вот так. Понедельник заканчивается, и я возвращаюсь в сегодняшний мир - мир тех самых распахнутых ворот, мир, где тускло горит красный фонарик, напоминая обо всем остальном. Здесь много близких и дорогих мне людей, и мы друг другу нужны - это хорошо. Живем дальше. Понедельник бывает каждую неделю - встретимся.
Когда-то давно, в отрочестве, у меня был маленький фотоаппаратик «Весна» и я любила им щелкать («снимать», как тогда говорили), а потом печатать черно-белые фотографии. В фотоаппаратик вставлялась пленка - я до сих пор помню все движения рук, как это делалось, потом надо было ее аккуратно вынуть, не засветив, проявить в особой емкости, высушить и печатать фотографии («карточки», а не «фотки») с помощью увеличителя, которого многие мои молодые друзья вообще никогда не видали. Слова «фоткать» никто даже и придумать не мог бы (сейчас его вторжение видится мне неизбежным, сколько бы я и мне подобные ни кривились).
Работать с пленкой приходилось при свете красного фонаря - зажигать обычный свет было нельзя, иначе весь процесс мог быть испорчен. Полной темноты при этом не было, все было видно, только в другом свете. Все белое виделось красным, а красное - черным. И с другими красками происходили всякие метаморфозы, на которые я тогда внимания не обращала.
Последние полгода мне все кажется, что я живу при свете такого фонаря - все краски поменялись. Все видится в другом цвете. При этом все дела, все движения рук остались те же. Только обычный свет зажечь не получается. Только изредка, в «рассказах по понедельникам» я себе позволяю «жить при свете». Т.е. писать просто о том, что есть в ближнем окружении, или что со мной случилось, или находится сейчас у меня перед глазами, или выплывает из памяти. На один день или даже на пару часов выключить тревожный фонарик (забудешь о нем, как же), зажечь обычную лампочку памяти или зрения и поделиться с другими тем, что появилось в обычном свете. Получается не каждый понедельник, но иногда получается. Вот как сегодня.
Давая глазам отдохнуть от компьютера, я сегодня дотянулась до сумки со старыми фотографиями и письмами, перебирала их как пасьянс, сложила немножко по-другому - видимо, поэтому и слова побежали, начинаясь именно от черно-белых прямоугольничков.
Сидя на полу и перебирая старые карточки, я постепенно загляделась на соседние две полки, где стоят близкие моему сердцу, но далекие от нынешней жизни книги - книги из прошлых жизней.
Я в эти полки не заглядывала много лет. Книг вокруг меня всегда много, но то отдельная песня. Полки эти - уцелевшие остатки от двух книжных шкафов, которые еще до моего рождения стояли в одной-единственной комнате в коммунальной квартире, где жили тогда мои родители, а потом еще мы с сестрой (и еще жила няня Маруся в прилежащем коридорчике). Шкафы назывались «шведскими» по неизвестным мне причинам и составлялись из отдельных полок. Шкафы эти живут со мной всю жизнь с небольшими перерывами. Их чинили, из крашеных они сделались руками моего сына чисто деревянными, полки ломались, чинились, портились механизмы, позволяющие поднимать и убирать стеклянную крышку внутрь, тоже чинились, потом из двух делали один, более-менее целый, остальные полки стоят по две по разным стенам, и вот рядом с таким мини-шкафом из двух полок я и сидела на полу «и груду писем разбирала».
Бог мой, подумалось мне, какие только кусочки моей жизни на этих полках не осели! - ну просто раскопки Шлимановской Трои (и слово «Троя» тоже где-то прозвенело колокольчиком). Доставшиеся от мамы старые словари, в частности драгоценные русско-английский и англо-русский словари Боянуса и Мюллера, где каждая страница листана-перелистана; два старых-престарых издания французского энциклопедического словаря Larousse (никогда ими не пользовалась, тоже в наследство достались, я смотрела в более новые), редкие немецкие и японские словари (каждый язык - здоровый кусок биографии, а все обычные словари давно отданы), книги мемуаров, подаренные авторами или составителями; статуэтка сидящего не то в скорби, не то в отчаянии человека, сделанная и подаренная Мулей (моей американской тетушкой) - тоже большой кусок жизни, связанный с Америкой, сувенирная тарелка с фотографией дочки Насти в обнимку с маленьким Сережкой, буклет к десятилетию Декабрьских вечеров, книга Михаила Чехова в английском варианте…
А под всеми книгами - батюшки! - большой том формата А4 в дерматиновом переплете, почти слившийся с донышком полки и поэтому практически невидимый. Чтобы увидеть, надо было сесть на пол.
Десять лет я искала этот том, а он лежал тут себе притаившись. Неужели я наконец нашла свое достояние, самиздатского Мандельштама, которого мой друг по университету - с тех пор давно уже доктор наук и профессор - некогда своими руками перепечатал на машинке (!) с какого-то зарубежного издания, могущего быть в их доме, переплёл и подарил мне второй (или третий) экземпляр? Целиком «Камень», «Tristia», более поздние стихи, наброски… Я читала этот том десятилетия, я с юности разбогатела на всю жизнь стихами Мандельштама, подпольного в те времена, до сих пор лечу его стихами головные боли, я знала почти всё наизусть, - всё от этого дареного, старательными руками сделанного тома. Десять лет после переезда искала его среди книг и бумаг, давно уже с ним распрощалась и очень жалела. Когда писала книжку «Дареные книги», чуть не плакала, что его нет. А сегодня он взял да нашелся.
Из гнезда упавших щеглов
Косари приносят назад...
Но и это было не всё. Боковые деревянные краешки переднего стекла полки мешали увидеть, что же там стоит в углах. Открыла, заглянула. Вместе с другими стоит еще одна много читанная книга: сборник пьес Жана Жироду и одна из них «La guerre de Troie n’aura pas lieu» - «Троянской войны не будет» - ну вот она и Троя. Я писала об этой пьесе раньше, когда все нынешнее только-только начиналось, когда только мечталось, что разумные герои этой драмы - троянец Гектор и грек Одиссей - оставаясь в противостоянии, тем не менее сумеют вместе удержать закрытыми «ворота войны», сумеют удержать безумие войны.. Они не сумели. И не только в драме. Я не верю, что их не было. Но безумие слишком сильное. Книгу закрыла, поставила на полку. Ворота открыты нараспашку.
Вот так. Понедельник заканчивается, и я возвращаюсь в сегодняшний мир - мир тех самых распахнутых ворот, мир, где тускло горит красный фонарик, напоминая обо всем остальном. Здесь много близких и дорогих мне людей, и мы друг другу нужны - это хорошо. Живем дальше. Понедельник бывает каждую неделю - встретимся.