Лето 2020
Не первый уже год я оборачиваюсь в конце лета и смотрю, что же произошло за это светлое и цветущее время. Понятно, что этот год был особенный. И лето это было для меня совершенно не похоже на предыдущие, ну скажем, десять лет. Я гораздо меньше ездила. Пути мои лежали от Москвы до подмосковной Купавны или по очень ограниченному кругу мест в Москве (правда умудрилась при этом наездить на 15 тысяч рублей штрафов за неоформление пропусков, но моя умница-дочь Настя меня от них спасла четкими юридическими действиями). Два раза я покидала Москву на расстояние немножко подальше, но тоже не сказать, чтобы уж очень далеко.
Зато можно было много сидеть в тишине и отстраненности, что мне только на пользу и шло. Я пробую собрать, что же было в этой тишине. Много чтения о жизни людей, прошлой и нынешней. О прошлой - в воспоминаниях и книгах, о нынешней - в лентах, блогах и письмах. У меня были встречи, семинары, курсы, гости. И много событий у людей вокруг. Так что тишина - это внутреннее состояние, дарованное мне этим летом, а не внешняя реальность. В каком-то смысле, с тех пор, как в конце марта я ночью выпрыгнула из поезда в неожиданный снег по щиколотку на станции Инза, затем во внезапной ночной метели приехала на Горку, вошла в дом, лучше которого я и представить не могу, и увидела крупно написанную записку «Доброй ночи! Маша, ты живешь наверху. До утра. Лена», я так и живу в каком-то смысле «наверху». Такое интересное состояние, что-то подобное охраннику на автомобильной стоянке, который сидит себе в будке над всем мельтешеньем въездов и выездов, вроде бы со всем этим как-то связан, вроде бы какую-то роль во всем этом играет, но все и без него прекрасно знают, как въезжать и выезжать, и у всех при этом есть о чем думать кроме него. Записку я положила в прозрачный футляр, в котором держу компьютер, и смотрю на нее все лето. И «лето» для меня в воспоминании растянулось на полгода - от конца марта до нынешнего сентября.
Я расскажу больше о других, чем о себе, раз уж в этом и была суть этого лета.
Коль скоро я начала с Горки, так про неё и скажу: сообщество «Никольск-Горка» в этом году праздновало 25-летний юбилей. Это место, где люди живут ТАК, КАК ДОЛЖНЫ ЖИТЬ ЛЮДИ. Благословляю небо за свою связанность с этими людьми - врачом и строителем сообщества Еленой Животовской, художником Ваней Ключниковым, еще двумя Еленами, тетей Валей, живущей поблизости, Маргаритой Серафимовной Якобс и множеством других людей, взрослых и растущих, более или менее близких к поселению и его обитателям. Это пишу для тех, кто их не знает. А снимок мартовский - я с тех пор не была.
Что творилось во многих других местах - уму непостижимо. Похоже, ковид снес крыши у людей всерьез. И кажется мне, что здесь этого безумия было, как ни странно, меньше, чем в разной Инострании, ибо друзья мои из других стран удивлялись нашей свободе: «Как, ты просто ходишь в магазин? Сама?» Даже при том, что, решив вернуться домой в последний день марта, я сознательно променяла свободу на Горке на московскую жизнь со всеми ее регулировками и правилами, порой идиотскими или по крайней мере казавшимися таковыми, эта жизнь (конкретно моя) не была ни унизительной, ни даже особо стесненной. На даче в Купавне по дорогам ходили свободные люди, дети катались на велосипедах, папы-мамы с колясками и дамы с собачками осуществляли целенаправленные прогулки, кошки бродили сами по всем участкам без разбора, вокруг беспрерывно жужжали косилки, на соседнем участке какой-то ребенок все лето учился играть на блок-флейте («во поле бере-еза стоя-яла»), но так и не преуспел, дети с визгом плескались в бассейнах, люди ходили друг к другу в гости, делились саженцами и кабачками, а всякие тв-причитания по поводу целований грязных кроссовок у потомков рабов выглядели странными и очень далекими.
Природа откровенно радовалась, что людей на какое-то время загнали по домам: какие были этим летом радуги, какие картины создавались на небе, как цвели цветы! В начале лета дожди лили так, что даже старые, уже давно сформировавшиеся деревья рванули в рост и доросли до следующих этажей, а то и выше. Вот только яблони не захотели ко всему этому присоединиться и по большей части не дали своим яблокам дозреть и дорасти. Правда, в «Синей Птице» у Мориса Метерлинка старый царь деревьев Дуб называет фруктовые деревья отступниками и считает, что они вообще не совсем деревья.
Про Метерлинка я не случайно. У меня этим летом образовалась ученица (из близких знакомых), которая захотела учить французский. Мои устарелые понятия о том, как надо учить язык, она отмела, и была в этом так тверда, что я согласилась. И стали мы по ее хотению читать в удаленном режиме хорошие французские книги, совсем понемножку, но почти каждый день. Так мы прочли Le Petit Prince (Маленького Принца), а теперь читаем строчку за строчкой L’Oiseau Bleu (Синюю Птицу), и от меня требуется держать дисциплину за нее и за себя: у нее - чтобы не было посторонних разговоров, а у себя - чтобы я не лезла с вертящимся на языке переводом, а подождала: она сама сообразит и переведет. Метерлинк был символист и мистик, что мы вдвоем обнаруживаем каждый день, а небольшой памятник ему (бюст) стоит среди других памятников деятелям культуры из разных стран во внутреннем дворе Иностранки, куда я тоже добралась этим летом после пяти лет перерыва.
Иностранка или полностью «Всесоюзная Государственная библиотека иностранной литературы им. М.И.Рудомино» - для меня лучшее место в Москве. Всех иногородних друзей, если они просят меня показать что-нибудь в Москве, я вожу во дворик Иностранки, показываю памятники - Диккенс, Гейне... кого только нет, и рассказываю им удивительную историю как двадцатилетняя девушка Маргарита Рудомино приехала в Москву из Саратова в 1921 году и как на основе одного ее шкафа с иностранными книгами, доставшимися от тетки, была создана и огромная библиотека (вот эта самая «Иностранка»), и институт, который сейчас называется Лингвистический университет и, слава Богу, уже не носит имя Мориса Тореза, не имевшего к нему никакого отношения.
Тем или иным образом я соприкасалась с Иностранкой всю сознательную жизнь (даже тогда, когда этого здания еще не было, но библиотека-то была) и помню ее в очень разных состояниях. И вообще, про эту библиотеку надо писать много, а Маргарита Ивановна должна бы почетно называться «Основатель библиотек», как бывали «основатели монастырей», а вовсе не рядовым словом «библиотекарь». Но об этом когда-нибудь отдельно. А этим летом я хотела еще раз взять там старую книгу Poetic Diction, которую первый раз нашла в каталоге в 1985 году, а потом, через тридцать очень непростых лет пришла снова и обнаружила, что ее практически никто за это время не брал. И пять лет у меня был интересный клуб вокруг трудов Оуэна Барфилда, автора Poetic Diction. И даже этим летом мы встречались как и прежде. Но этим летом оказалось, что за пять лет опять поменялось многое, старые книги теперь взять домой опять нельзя. Зато я посидела в привычных залах, знакомых с ранней юности, ныне совершенно пустых из-за карантина, повспоминала, подержала книги в руках. Правда, они все уже у меня есть в современных изданиях.
Из разных сторон приходили вести - все это было этим летом: «суд», где «судили» Юрия Дмитриева, и уже не в первый раз чтение имён погибших людей, оставшимися бы безвестными без Юрия Дмитриева. Все больше и больше писали знающие люди о своих сомнениях в истине карантина и адекватности реакций власть имущих. И все время то оттуда, то отсюда доносились вести о волнениях: Белоруссия, шихан Куштау в Башкирии (как-то не очень обратили внимание, а там было очень серьезное дело), Хабаровск... Не очень часто бывало на моей памяти. Впрочем, понятно, что в прошлом мы просто очень многого не знали, даже войн не замечали, как сейчас живем себе и не замечаем того, что происходит, скажем, на Донбассе. Радио молчит, ну вроде бы, и ладно. И среди этого, среди сообщений моих здешних и нынешних друзей глаз мой зацепил совсем не сегодняшнюю историю о событиях в Киргизии в 1916 году, во время Первой мировой войны. http://daniyarov.kg/2020/08/13/dokument-n62-rasskaz-inzhenera-k-l-bondy/ .Почему-то она меня задела больше нынешних событий. Может быть, из-за художественности дневника русского инженера, оказавшегося в гуще невеселых событий (вот так он начинается: «Давно не писал. Катились дни. Незаметно промелькнула зима 15/16 года. Зазвенели в ярком небе жаворонки, над Чу обратно летели лебеди и журавли. Сначала редкие ирисы, затем густо-оранжевые тюльпаны и, наконец, ярко-красные маки устлали целые склоны гор»…). А может быть, потому, что уж так видна бездарность центральных российских властей, из-за которой люди, живущие далеко от этой власти, должны были бежать, гибнуть, воевать… Как-то всё не меняется. Ну, разве что Киргизия теперь - другое государство. Даже называется по-другому.
И две прекрасные поездки. Одна совсем короткая - на один день, в знакомое Родионцево, в дом Андрея Локтева, на этот раз на семинар Александра Цвелика: послушать, порисовать, повглядываться в растения и в рисунки растений вместе с добрыми друзьями.
Другая - вместе с «Маленькой капеллой» (в ее ограниченном составе), в города Торжок и Бежецк, на два очень долгих дня, куда вместилось многое. Про Бежецк уже замечательно написала Аня Глухова, хочется поделиться https://www.facebook.com/anna.glukhova.37/posts/316118464066621
А Торжок встретил нас (ехавших на машине) сильно разбитыми дорогами, но и показал музей тоже сильно разваленного, но упорно и достойно цепляющегося за жизнь старинного золотошвейного промысла (а как вы думали, откуда все эти дуэлянты флигель-адьютанты, у которых блещут эполеты, а также маршалы Советского Союза брали этот блеск? - это прилежные мастерицы расшивали стежок за стежком по старинным правилам).
Еще мы увидели сильно порушенные, но все еще (слава Богу) существующие усадьбы работы архитектора-палладианца Николая Львова: Раёк - подлинная Европа, расцветавшая в России в 18-19 веках,
и Василёво с его мегалитами - местный новоторжский Стоунхендж,
соединенный сейчас в единый музей с коренной российской деревянной архитектурой.
На обратной дороге мы съели по мороженому в Твери, где мне очень глянулся такой ничем не обозначенный монах-книжник, сидящий совсем недалеко от великолепного Путевого дворца, а в глаза бросилось то, что за полчаса, проведенные в Твери, повстречалась лишь одна женщина в маске. Остальные тверичане и гости города наслаждались хорошей погодой без масок и тоже ели мороженое.
И лето кончилось.