Коммунизм. Бабушкин и мой.
В Новосибирске на путепроводе над Красным проспектом в 60-е годы висел транспарант: "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме". Сначала красный с инициалами и фамилией автора, потом синий без упоминания Никиты Сергеевича Хрущева.
В школе на уроках, по радио, в туалете, где бабушка в качестве туалетной бумаги нарезала сборник "Материалы XXII съезда КПСС", на почтовых марках мне объясняли, что скоро производство чугуна и стали в стране вырастет так, что все реки станут молочными и потекут в кисельных берегах.
Как и почему это случится, я понять не мог. Не потому что был мал и глуп - этого никто понять не мог.
Но вот принцип распределения при коммунизме "от каждого по способностям, каждому по потребностям" я представлял себе очень хорошо.
От каждого по способностям - это ничего не делать, даже в школу не ходить.
Это воскресный день.
Желательно в июле. И дома, а не в каком-нибудь вонючем пионерлагере.
Чтобы с мамой отправиться с утра на пляж хоть на Обь, хоть на Обское море. Купаться без всяких ограничений и греться на песке, пить лимонад и есть мороженое.
К вечеру вернуться домой, там бабушка принесла клубнику с рынка и приготовила окрошку.
И вот когда июльское воскресенье будет каждый день - это и есть "по потребностям", это и есть коммунизм.
Бабушку мою, Анну Логиновну, хоть и с тремя классами образования, научным коммунистам надуть не удалось.
Она так и сказала: "Нет, к хорошей жизни с ними не вернуться". По её мнению, по способностям работали они, переехав в Сибирь со столыпинской реформой и получив землю во Вьюнах. Что умели, то и делали: пахали, сеяли, держали скотину и лошадей, летом в окрестных лесах заготавливали грибы и ягоду на зиму. И получали по потребностям: были сыты, а по праздникам ещё и пьяны. Потом пришли большевики с продразверсткой и бабушкин "коммунизм" кончился. После колыванского восстания бабке с дедом, ещё бездетным, пришлось бежать в город,чтобы не попасть под чекистские расправы, пополнить ряды пролетариата и почти всю жизнь работать на коммунистов за хлебные карточки. В отличие от братьев и сестер, оставшихся в деревне, им повезло. Тех, кто остался, ждали либо раскулачивание и ссылка в северные болота, либо крепостное право в колхозе.
Неудивительно, что на изводе коммунизма, в те несколько недель лета 1989 года, когда редакция "Пресс-бюллетеня Сибирского информационного агентства" располагалась у меня дома, бабушка на своем 91-м году была счастлива оказывать хоть какую-то помощь, тряхнуть колыванской повстанческой стариной по способностям и в соответствии с потребностями.
У меня теперь июльское воскресенье с пляжем и клубникой каждый день и круглый год.
И в школу ходить не надо.
Слава богу, без коммунизма.
В школе на уроках, по радио, в туалете, где бабушка в качестве туалетной бумаги нарезала сборник "Материалы XXII съезда КПСС", на почтовых марках мне объясняли, что скоро производство чугуна и стали в стране вырастет так, что все реки станут молочными и потекут в кисельных берегах.
Как и почему это случится, я понять не мог. Не потому что был мал и глуп - этого никто понять не мог.
Но вот принцип распределения при коммунизме "от каждого по способностям, каждому по потребностям" я представлял себе очень хорошо.
От каждого по способностям - это ничего не делать, даже в школу не ходить.
Это воскресный день.
Желательно в июле. И дома, а не в каком-нибудь вонючем пионерлагере.
Чтобы с мамой отправиться с утра на пляж хоть на Обь, хоть на Обское море. Купаться без всяких ограничений и греться на песке, пить лимонад и есть мороженое.
К вечеру вернуться домой, там бабушка принесла клубнику с рынка и приготовила окрошку.
И вот когда июльское воскресенье будет каждый день - это и есть "по потребностям", это и есть коммунизм.
Бабушку мою, Анну Логиновну, хоть и с тремя классами образования, научным коммунистам надуть не удалось.
Она так и сказала: "Нет, к хорошей жизни с ними не вернуться". По её мнению, по способностям работали они, переехав в Сибирь со столыпинской реформой и получив землю во Вьюнах. Что умели, то и делали: пахали, сеяли, держали скотину и лошадей, летом в окрестных лесах заготавливали грибы и ягоду на зиму. И получали по потребностям: были сыты, а по праздникам ещё и пьяны. Потом пришли большевики с продразверсткой и бабушкин "коммунизм" кончился. После колыванского восстания бабке с дедом, ещё бездетным, пришлось бежать в город,чтобы не попасть под чекистские расправы, пополнить ряды пролетариата и почти всю жизнь работать на коммунистов за хлебные карточки. В отличие от братьев и сестер, оставшихся в деревне, им повезло. Тех, кто остался, ждали либо раскулачивание и ссылка в северные болота, либо крепостное право в колхозе.
Неудивительно, что на изводе коммунизма, в те несколько недель лета 1989 года, когда редакция "Пресс-бюллетеня Сибирского информационного агентства" располагалась у меня дома, бабушка на своем 91-м году была счастлива оказывать хоть какую-то помощь, тряхнуть колыванской повстанческой стариной по способностям и в соответствии с потребностями.
У меня теперь июльское воскресенье с пляжем и клубникой каждый день и круглый год.
И в школу ходить не надо.
Слава богу, без коммунизма.