Неуловимые мстители
Отправляя меня по этапу в 1982 году, чекисты написали в приговоре, что свою антисоветскую деятельность я начал в 1975 году, будучи студентом Новосибирского государственного университета.
Малость ошиблись.
Преступную деятельность против "родной коммунистической партии" я начал гораздо раньше. И не на словах, а на деле.
До моего восьмого класса директором новосибирской школы номер три был Василий Федотович Лях, немолодой уже фронтовик. Говорят, человек достаточно суровый, но я как беспроблемный ученик с ним лично почти не сталкивался.Запомнился один эпизод в пятом классе. Директор оставил после уроков одних мальчишек и потребовал прекратить мочиться в туалете на пол. Дело в том, что два очка в туалете были отделены от входной двери перегородкой,за которую старшая шпана нас, мелюзгу, не пускала - там на переменах располагался курительный салон.Поэтому малая нужда справлялась непосредственно при входе и непосредственно на перегородку и на пол - писсуары тогда были дефицитом. Директор не столько обещал кары на головы неумеренных зассанцев, сколько налегал на вред мочи для здоровья. Спустя полвека Василия Федотовича опровергли Первый канал и Геннадий Малахов, доказавшие всей стране, что вовремя принятая внутрь пивная кружка свежей урины спасает от всех болезней.
Заботливого и беспартийного Василия Федотовича неожиданно для всех сменила властная и требовательная коммунистка Нина Прохоровна Черемисина. Случилось это после моего седьмого класса, где меня приняли в комсомол, а в начале восьмого как единственного на всю хулиганскую школу отличника назначили комсомольском секретарем.Нина Прохоровна вела у нас историю. Умело вдалбливала в юные головы важные исторические сведения о партийных съездах. У меня в памяти до сих пор хранится информация о "твердых" и "мягких" искровцах, бундовцах и прочих участниках второго съезда РСДРП.
То есть, к власти в школе мы пришли почти одновременно.
Член КПСС и старая дева Нина Прохоровна от детей и учителей требовала совершенства. В её партийном понимании.
Например, сидим мы с ней в каком-нибудь классе на забавном мероприятии, называвшемся "ленинский зачёт". Там комсомольцы бодро отчитывались о своих успехах за год: успеваемость, спорт, художественная самодеятельность и обязательно - изученные работы классиков от Маркса до Брежнева. Первых выступающих,бодро сообщавших о прочтении какого-то доклада Брежнева,прерывала и настойчиво поправляла "Какого Брежнева? Он, что одноклассник твой? Товарища Леонида Ильича Брежнева!". Добивалась полного соответствия устной речи подростков требованиям партийного этикета.
Совершенства она требовала и от учителей. Сути предъявляемых педагогам требований я не знал, но ее придирчивость, настойчивость и педантичность привели к тому,что после моего восьмого класса школу покинуло большинство наших любимых учителей. Осталась лишь математичка Алла Васильевна, которая не скрывала своих напряжённых отношений с новым директором от учеников, но обещала нас не бросать.
От меня, как и от других парней, Нина Прохоровна требовала совершенства в причёске. Юный строитель коммунизма не мог носить волосы,касающиеся ушей. Он всегда должен был готов к перемещению из-за школьной парты в армию или концлагерь. Требовала жёстко. Непосредственно в начале урока истории или при случайной встрече в коридоре: быстро в парикмахерскую. Не возвращайся, пока не приведешь свою голову в порядок.Нормальные комсомольцы и хулиганы шли стричься и через пару уроков возвращались. Я считал распоряжение директора незаконным, но на уроки ходить не мог, Нина Прохоровна запрещала другим учителям допускать до занятий тех, от кого она добивалась идеологически выверенной внешности. В результате периодически у меня возникали две-три недели, свободные от занятий. Я пересмотрел все фильмы, шедшие в кинотеатрах по два раза, прочёл множество книг, по средам после уроков приходил на заседания комитета комсомола. Пропустив половину уроков в девятом классе, я обнаружил, что по итогам года мой средний балл с круглой пятерки опустился ниже четырех. А к концу летних каникул узнал, что и математичка Алла Васильевна не выдержала противостояния с директором и ушла из школы.
Вспомнив, что через год надо куда-то поступать, а без учебы и приличных учителей это будет проблематично, я забрал документы и отнес их в соседнюю десятую школу, тогда ещё считавшуюся не элитной, а просто хорошей, с углубленным изучением отдельных предметов. И хотя за лето волосы у меня отросли не до ушей, а до плеч, легендарный директор "десятки" Ефим Наумович Варшицкий (за глаза - Фома) никаких претензий не высказал, удовлетворил мое желание учиться в математическом классе, заметив, что если ума не хватит догнать далеко ушедших от школьной программы одноклассников, в любой момент переведёт меня в обычный.
Ума хватило.
Находилось и свободное время для встреч с приятелями из третьей школы. Они все были возмущены тем, что Нине Прохоровне удалось выдавить любимого учителя математики.
Моя эмиграция и выдворение Аллы Васильевны породили "пятую" антидиректорскую колонну.
Как-то в конце сентября, в субботу, когда родители у Глобуса уехали в деревню, собрались за парой "огнетушителей" "Черносмородинового игристого" по рупь двадцать семь четверо школьников. Владимир Безуглов (он же Флойд), Александр Качанов(он же Глобус), Александр Разгоняев и я. Примерные ученики, спортсмены и члены ВЛКСМ. И хотя Нина Прохоровна всё нам уже разъяснила о бесперспективности индивидуального террора для утверждения социальной справедливости, но методы легальной борьбы с ее авторитарным режимом были исчерпаны.
Безысходность толкала нас к террору.
Пришлось спуститься во двор. Найти половинку кирпича.
Вернуться домой. Написать на двойном тетрадном листе левой рукой и печатными буквами "За Аллу Васильевну". Взбрызнуть этот листок одеколоном, дабы собаки не взяли след. Работая в перчатках, чтобы не оставить шансов дактилоскопии, завернуть половинку кирпича в этот листок, перевязав надёжно нитками.
Выйти из дома. Отправить Глобуса на стрему на перекресток улиц Октябрьской и Революции, Флойда оставив на перекрестке Октябрьской и Урицкого, дойти до окна директорского кабинета на первом этаже, выбрать самую удобную часть оконной рамы, состоявшей из двенадцати отделений и бросить "бомбу" в логово врага.
Террористический акт удался. В понедельник об этом говорила вся третья школа. Кирпич влетел в окно удачно, разбил стекло на директорском столе и доставил наше краткое послание.
Единственный, на наш взгляд, минус заключался в том, что 1/12 директорского окна застеклили ещё до обеда понедельника. Материальный ущерб врагу мы оценили как недостаточный.
Поэтому в следующее воскресенье лишь одного бойца оставили на стрёме под единственным в округе фонарем на углу Октябрьской и Урицкого, а трое взяли в руки кирпичи. Нанесённый врагу урон оказался значительнее. Директорский кабинет был выведен из строя на целый день.
Последняя успешная вылазка против кабинета коммунистического директора школы состоялась накануне 7 ноября. В окно были брошены четыре кирпича. Целились в перекрестья рамы, чтобы одним сильным ударом вынести все прилегающие стекла. Получилось - все стекла осыпались внутрь помещения. Собираясь утром у школы на демонстрацию и осторожно разливая портвейн за пазухой, мои друзья могли гордиться нашим удачным подарком к пятьдесят пятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
Решили сделать передышку: учеба, ежевечерние подготовительные курсы, по субботам скудные заработки на разгрузке вагонов на химзаводе или мелькомбинате ограничивали время для партизанской борьбы. Обсуждали возможность перехода от школьного окна к квартире Нины Прохоровны - жила она на втором этаже, но в более людном месте, в сталинском доме на пересечении Советской и Вокзальной магистрали.
Вычислили её окна, посчитав, что удар по ним следует наносить в разгар зимы, когда начнутся сорокаградусные морозы: и свидетелей на улице будет меньше, и холод станет нашим союзником...
Прервалась деятельность группы подпольщиков незадолго до Нового года.
Мы с Флойдом посещали подготовительные курсы в НЭТИ, ныне НГТУ. В тот вечер у нас была бутылка импортного бренди, которую мы распили на троих с участием нашего однокашника Андрея Быкова. На остановке у кинотеатра имени Маяковского расстались с Андреем и спонтанно решили преподнести Нине Прохоровне новогодний подарок. Не без труда отыскали в снегу кирпич, Флойд остался на стрёме. Я не торопясь дошёл до окна, оглядел совершенно пустую улицу вокруг, залепил кирпич в окно и в хорошем настроении, с модным тогда чувством глубокого удовлетворения пошел, а не побежал обратно. Дул сильный встречный ветер, я не слышал происходящего за спиной и был удивлен, когда два грузных тела сначала повисли на обеих моих руках, а потом заломили их за спину.
После седьмого ноября в школе еженощно дежурил оперативный комсомольский отряд при Железнодорожном РОВД. Обидно было позже узнать, что Андрей, с которым мы выпивали перед выходом "на дело" знал о засаде, но разговор об этом не зашёл, а подозревать нас - и предупредить - никому бы в голову не пришло.
Флойд ушел незамеченным, а меня доставили в участок.
Взятому в плен карбонарию не было 17 лет и до утра его задерживать не стали. Тут же допросили. Естественно, я настаивал, что действовал в одиночку, а о предыдущих терактах против директорского окна и вовсе не слышал. Добрый дознаватель, крупно выводя на папке скоросшивателя "206,ч.2", посоветовал мне проститься со школой и сушить сухари.
Поскольку я последовал милицейскому совету и с утра в школу не пошел, ко мне зашла одноклассница передать, что Фома ждёт меня в своём кабинете. Разговор был непродолжительным. Нотаций Ефим Наумович не читал, поинтересовался, не разобью ли я ему телевизор, если меня что-то будет не устраивать. Я заверил, что пока не вижу к тому ни малейшего повода. Он сообщил, что вынужден будет поставить мне неудовлетворительную оценку по поведению за полугодие.
Возвращаясь домой, достал из почтового ящика газету "Известия". Развернул.
Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии в связи с пятидесятилетием образования СССР от 28 декабря 1972 года предписывал"органам" закрыть дела по преступлениям, совершенным до его публикации.
На этот раз советская власть меня отпустила, едва схватив. Хоть я и не просил.
По комсомольской линии разбирательств не было: сюжет "комсомольцы бьют окна коммунистам" никаким боком в шаблоны идейно-воспитательной работы не укладывался.
Нину Прохоровну по окончании учебного года из школы убрали. Перевели в институт повышения квалификации учителей делиться богатым опытом.
Все мои подельники, городские партизаны, так и оставшиеся неуловимыми мстителями, успешно закончили школу, вузы, профессионально состоялись, живы и здоровы до сих пор. Воспитывают внуков.
Малость ошиблись.
Преступную деятельность против "родной коммунистической партии" я начал гораздо раньше. И не на словах, а на деле.
До моего восьмого класса директором новосибирской школы номер три был Василий Федотович Лях, немолодой уже фронтовик. Говорят, человек достаточно суровый, но я как беспроблемный ученик с ним лично почти не сталкивался.Запомнился один эпизод в пятом классе. Директор оставил после уроков одних мальчишек и потребовал прекратить мочиться в туалете на пол. Дело в том, что два очка в туалете были отделены от входной двери перегородкой,за которую старшая шпана нас, мелюзгу, не пускала - там на переменах располагался курительный салон.Поэтому малая нужда справлялась непосредственно при входе и непосредственно на перегородку и на пол - писсуары тогда были дефицитом. Директор не столько обещал кары на головы неумеренных зассанцев, сколько налегал на вред мочи для здоровья. Спустя полвека Василия Федотовича опровергли Первый канал и Геннадий Малахов, доказавшие всей стране, что вовремя принятая внутрь пивная кружка свежей урины спасает от всех болезней.
Заботливого и беспартийного Василия Федотовича неожиданно для всех сменила властная и требовательная коммунистка Нина Прохоровна Черемисина. Случилось это после моего седьмого класса, где меня приняли в комсомол, а в начале восьмого как единственного на всю хулиганскую школу отличника назначили комсомольском секретарем.Нина Прохоровна вела у нас историю. Умело вдалбливала в юные головы важные исторические сведения о партийных съездах. У меня в памяти до сих пор хранится информация о "твердых" и "мягких" искровцах, бундовцах и прочих участниках второго съезда РСДРП.
То есть, к власти в школе мы пришли почти одновременно.
Член КПСС и старая дева Нина Прохоровна от детей и учителей требовала совершенства. В её партийном понимании.
Например, сидим мы с ней в каком-нибудь классе на забавном мероприятии, называвшемся "ленинский зачёт". Там комсомольцы бодро отчитывались о своих успехах за год: успеваемость, спорт, художественная самодеятельность и обязательно - изученные работы классиков от Маркса до Брежнева. Первых выступающих,бодро сообщавших о прочтении какого-то доклада Брежнева,прерывала и настойчиво поправляла "Какого Брежнева? Он, что одноклассник твой? Товарища Леонида Ильича Брежнева!". Добивалась полного соответствия устной речи подростков требованиям партийного этикета.
Совершенства она требовала и от учителей. Сути предъявляемых педагогам требований я не знал, но ее придирчивость, настойчивость и педантичность привели к тому,что после моего восьмого класса школу покинуло большинство наших любимых учителей. Осталась лишь математичка Алла Васильевна, которая не скрывала своих напряжённых отношений с новым директором от учеников, но обещала нас не бросать.
От меня, как и от других парней, Нина Прохоровна требовала совершенства в причёске. Юный строитель коммунизма не мог носить волосы,касающиеся ушей. Он всегда должен был готов к перемещению из-за школьной парты в армию или концлагерь. Требовала жёстко. Непосредственно в начале урока истории или при случайной встрече в коридоре: быстро в парикмахерскую. Не возвращайся, пока не приведешь свою голову в порядок.Нормальные комсомольцы и хулиганы шли стричься и через пару уроков возвращались. Я считал распоряжение директора незаконным, но на уроки ходить не мог, Нина Прохоровна запрещала другим учителям допускать до занятий тех, от кого она добивалась идеологически выверенной внешности. В результате периодически у меня возникали две-три недели, свободные от занятий. Я пересмотрел все фильмы, шедшие в кинотеатрах по два раза, прочёл множество книг, по средам после уроков приходил на заседания комитета комсомола. Пропустив половину уроков в девятом классе, я обнаружил, что по итогам года мой средний балл с круглой пятерки опустился ниже четырех. А к концу летних каникул узнал, что и математичка Алла Васильевна не выдержала противостояния с директором и ушла из школы.
Вспомнив, что через год надо куда-то поступать, а без учебы и приличных учителей это будет проблематично, я забрал документы и отнес их в соседнюю десятую школу, тогда ещё считавшуюся не элитной, а просто хорошей, с углубленным изучением отдельных предметов. И хотя за лето волосы у меня отросли не до ушей, а до плеч, легендарный директор "десятки" Ефим Наумович Варшицкий (за глаза - Фома) никаких претензий не высказал, удовлетворил мое желание учиться в математическом классе, заметив, что если ума не хватит догнать далеко ушедших от школьной программы одноклассников, в любой момент переведёт меня в обычный.
Ума хватило.
Находилось и свободное время для встреч с приятелями из третьей школы. Они все были возмущены тем, что Нине Прохоровне удалось выдавить любимого учителя математики.
Моя эмиграция и выдворение Аллы Васильевны породили "пятую" антидиректорскую колонну.
Как-то в конце сентября, в субботу, когда родители у Глобуса уехали в деревню, собрались за парой "огнетушителей" "Черносмородинового игристого" по рупь двадцать семь четверо школьников. Владимир Безуглов (он же Флойд), Александр Качанов(он же Глобус), Александр Разгоняев и я. Примерные ученики, спортсмены и члены ВЛКСМ. И хотя Нина Прохоровна всё нам уже разъяснила о бесперспективности индивидуального террора для утверждения социальной справедливости, но методы легальной борьбы с ее авторитарным режимом были исчерпаны.
Безысходность толкала нас к террору.
Пришлось спуститься во двор. Найти половинку кирпича.
Вернуться домой. Написать на двойном тетрадном листе левой рукой и печатными буквами "За Аллу Васильевну". Взбрызнуть этот листок одеколоном, дабы собаки не взяли след. Работая в перчатках, чтобы не оставить шансов дактилоскопии, завернуть половинку кирпича в этот листок, перевязав надёжно нитками.
Выйти из дома. Отправить Глобуса на стрему на перекресток улиц Октябрьской и Революции, Флойда оставив на перекрестке Октябрьской и Урицкого, дойти до окна директорского кабинета на первом этаже, выбрать самую удобную часть оконной рамы, состоявшей из двенадцати отделений и бросить "бомбу" в логово врага.
Террористический акт удался. В понедельник об этом говорила вся третья школа. Кирпич влетел в окно удачно, разбил стекло на директорском столе и доставил наше краткое послание.
Единственный, на наш взгляд, минус заключался в том, что 1/12 директорского окна застеклили ещё до обеда понедельника. Материальный ущерб врагу мы оценили как недостаточный.
Поэтому в следующее воскресенье лишь одного бойца оставили на стрёме под единственным в округе фонарем на углу Октябрьской и Урицкого, а трое взяли в руки кирпичи. Нанесённый врагу урон оказался значительнее. Директорский кабинет был выведен из строя на целый день.
Последняя успешная вылазка против кабинета коммунистического директора школы состоялась накануне 7 ноября. В окно были брошены четыре кирпича. Целились в перекрестья рамы, чтобы одним сильным ударом вынести все прилегающие стекла. Получилось - все стекла осыпались внутрь помещения. Собираясь утром у школы на демонстрацию и осторожно разливая портвейн за пазухой, мои друзья могли гордиться нашим удачным подарком к пятьдесят пятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
Решили сделать передышку: учеба, ежевечерние подготовительные курсы, по субботам скудные заработки на разгрузке вагонов на химзаводе или мелькомбинате ограничивали время для партизанской борьбы. Обсуждали возможность перехода от школьного окна к квартире Нины Прохоровны - жила она на втором этаже, но в более людном месте, в сталинском доме на пересечении Советской и Вокзальной магистрали.
Вычислили её окна, посчитав, что удар по ним следует наносить в разгар зимы, когда начнутся сорокаградусные морозы: и свидетелей на улице будет меньше, и холод станет нашим союзником...
Прервалась деятельность группы подпольщиков незадолго до Нового года.
Мы с Флойдом посещали подготовительные курсы в НЭТИ, ныне НГТУ. В тот вечер у нас была бутылка импортного бренди, которую мы распили на троих с участием нашего однокашника Андрея Быкова. На остановке у кинотеатра имени Маяковского расстались с Андреем и спонтанно решили преподнести Нине Прохоровне новогодний подарок. Не без труда отыскали в снегу кирпич, Флойд остался на стрёме. Я не торопясь дошёл до окна, оглядел совершенно пустую улицу вокруг, залепил кирпич в окно и в хорошем настроении, с модным тогда чувством глубокого удовлетворения пошел, а не побежал обратно. Дул сильный встречный ветер, я не слышал происходящего за спиной и был удивлен, когда два грузных тела сначала повисли на обеих моих руках, а потом заломили их за спину.
После седьмого ноября в школе еженощно дежурил оперативный комсомольский отряд при Железнодорожном РОВД. Обидно было позже узнать, что Андрей, с которым мы выпивали перед выходом "на дело" знал о засаде, но разговор об этом не зашёл, а подозревать нас - и предупредить - никому бы в голову не пришло.
Флойд ушел незамеченным, а меня доставили в участок.
Взятому в плен карбонарию не было 17 лет и до утра его задерживать не стали. Тут же допросили. Естественно, я настаивал, что действовал в одиночку, а о предыдущих терактах против директорского окна и вовсе не слышал. Добрый дознаватель, крупно выводя на папке скоросшивателя "206,ч.2", посоветовал мне проститься со школой и сушить сухари.
Поскольку я последовал милицейскому совету и с утра в школу не пошел, ко мне зашла одноклассница передать, что Фома ждёт меня в своём кабинете. Разговор был непродолжительным. Нотаций Ефим Наумович не читал, поинтересовался, не разобью ли я ему телевизор, если меня что-то будет не устраивать. Я заверил, что пока не вижу к тому ни малейшего повода. Он сообщил, что вынужден будет поставить мне неудовлетворительную оценку по поведению за полугодие.
Возвращаясь домой, достал из почтового ящика газету "Известия". Развернул.
Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии в связи с пятидесятилетием образования СССР от 28 декабря 1972 года предписывал"органам" закрыть дела по преступлениям, совершенным до его публикации.
На этот раз советская власть меня отпустила, едва схватив. Хоть я и не просил.
По комсомольской линии разбирательств не было: сюжет "комсомольцы бьют окна коммунистам" никаким боком в шаблоны идейно-воспитательной работы не укладывался.
Нину Прохоровну по окончании учебного года из школы убрали. Перевели в институт повышения квалификации учителей делиться богатым опытом.
Все мои подельники, городские партизаны, так и оставшиеся неуловимыми мстителями, успешно закончили школу, вузы, профессионально состоялись, живы и здоровы до сих пор. Воспитывают внуков.