Памяти Алексея Кретинина, агента КГБ.
Алёша Кретинин работал на КГБ.
Исчерпывающим доказательством могло бы быть личное признание, но оно не состоялось при жизни нашего героя.
Посмертным могла стать расписка о сотрудничестве, но и её никто нам не предъявит.
Практически всю жизнь мне приходилось размышлять почти о каждом своем знакомом: работает он (она) на "органы" или нет? Один критерий удалось сформулировать. Если человек совершает поступки, противоречащие одновременно как интересам группы, в которую он входит, так и его личным интересам, то объясненить это можно лишь двумя обстоятельствами. Либо он не в своем уме, либо есть какая-то третья сила, с которой он сотрудничает. В случае диссидентского кружка или оппозиционной организации речь идет о тайной полиции.
С Алёшей мы познакомились в 1987 году.
Сентябрь и октябрь 1987 года я провел в Москве, где держал голодовку, требуя реабилитации по ранее отсиженному сроку.
Голодовка завершилась ровно через месяц, когда меня наконец задержали, доставили в "Матросскую тишину" и отправили в сопровождении двух чекистов и за госсчет на поезде в Новосибирск. Я познакомился в ходе голодовки с Сергеем Григорьянцем и всей тогдашней редакцией журнала "Гласность" и мне стало стыдно. Стыдно продолжать требовать собственной реабилитации, когда люди занимаются конкретным антисоветским делом, отсидев куда более солидные сроки.
Чекисты увозили из Москвы сибирского корреспондента "Гласности": формально я нарушил секретный,но действовавший для всех бывших политзаключенных запрет находиться в Москве более 24 часов. Можно сказать, провожали к месту работы.
В конце октября я развесил в шести новосибирских вузах объявления, предлагающие желающим сотрудничать с первым независимым журналом "Гласность". В течение ноября ко мне пришли пять человек. И все, как показало время, агенты КГБ.
Первых двух я не пустил на порог. Ни на студентов, ни на преподавателей они не были похоже даже отдалённо. Меня изумило УКГБ по Новосибирской области, подсылавшее приблатненную шпану к отсиденту. Чекисты быстро исправились.
Третьим оказался, как чуть позже выяснилось, заместитель секретаря комитета ВЛКСМ НЭТИ - шустрый молодой человек, который забежал пару раз. Четвертым пришел Игорь Макурин. Заходил неоднократно, беря для чтения и возвращая номера "Гласности". Спустя полгода я встретил его среди ведущих митинга общества "Память" в академгородке. Тогда КГБ работал с этой общественной организацией особенно плотно: среди антисемитов, прикрывавшихся борьбой за трезвость и экологию, Игорь был тайной полиции нужнее. Сейчас (2018) известный предприниматель Игорь Макурин владеет малотиражной чекистской газетой для новосибирской интеллигенции "Новая Сибирь" - форма стала соответствовать содержанию, явление перестало скрывать сущность.
Последним визитёром по объявлению был Алёша Кретинин.
Представился как студент пединститута. Рассказал, что привлекался по 70-й статье, будучи студентом гумфака НГУ. Чудом избежал посадки, но был отправлен в армию. Регулярно заходил за свежими номерами "Гласности", столь же регулярно возвращал. В недавнем интервью бывшей жены Алексея вычитал, что никакого уголовного дела не было, а был совет секретаря парткома гумфака взять академотпуск и послужить в армии, после того, как у него нашли репринт "Собачьего сердца". Кто нашел и при каких обстоятельствах, супруга, видимо, знает не больше, чем я об уголовном деле за "антисоветскую агитацию и пропаганду".
Я никак не связал с Алексеем свой арест в декабре 1987 года при попытке повесить плакат на здании консерватории накануне первой годовщины гибели Анатолия Марченко в Чистопольской тюрьме. Он знал о моем плане, но поскольку меня приглашали на правозащитный семинар в Москву, я тщеславно связал арест с этим семинаром, для срыва которого в те же дни в Украине задержали Вячеслава Чорновила, в Армении Паруйра Айрикяна и ещё нескольких человек в других местах Союза. Хотя логика должна была подсказать, что чекистам известно не только о приглашении, но и о том, что авиабилета я не приобретал и на работе отгула не оформлял,т.е., ехать не собирался. А вот о намерении повесить листовку знали только двое. Мне дали пятнадцать суток за хулиганство, якобы я обматерил задержавших меня чекистов, я объявил сухую голодовку и на пятый день вышел на свободу: прокурорская проверка показала, что пострадавших с фамилиями и адресами, указанными в административном деле, в природе не существует. Больше прокурорских проверок с подобным результатом в моей практике не было.
В июне 1988 года Алексей помогал мне в сборе подписей во время праздника газеты "Молодость Сибири". В то время в Новосибирске силами заключенных строились два номенклатурных объекта: новое здание КГБ (ныне ФАПСИ) и высшей партийной школы (ныне академия госслужбы). Подписи собирались под требованием передать эти новостройки под объекты здравоохранения. Акция получилась заметная, собрали несколько сот подписей, ни одна советская газета об этом не сообщила, но "голоса" рассказали подробно.
Через неделю я отбыл в Москву - поработать в редакции "Гласности", Алексей остался представлять редакцию в Новосибирске вместо меня. Мне больше не надо было числиться где-то на работе и жить строго по месту прописки: в мае Верховный совет СССР отменил статью, карающую за тунеядство. С Алексеем связь поддерживалась не только по телефону. Он несколько раз прилетал в Москву, как в редакцию "Гласности", так и на мероприятия "Демократического союза", имел возможность лично познакомиться со многими активистами неформальных организаций.
В феврале 1989 года я вернулся в Новосибирск с намерением создать независимое издание в Сибири и обеспечивать информацией корпункты западных информагентств, журналистов которых редко выпускали из Москвы. В частности, неплохо удался видеорепортаж о рабочих зонах внутри города, заказанный американцами. Кроме уже упомянутых зданий ВПШ и КГБ, колючей проволокой была затянута гостиница у вокзала и вся Вокзальная магистраль напротив ЦУМа - полное торжество принудительного труда при коммунизме.
К тому времени в Сибири сформировалась сеть информаторов московских независимых изданий, которые были готовы помочь в создании сибирского информагентства. Прекращение глушения западных радиостанций позволяло эту информацию широко распространять. В самом Новосибирске развитие кооперативного движения привело к тому, что появились люди, способные инвестировать приличные деньги в политику и СМИ.
Алёша согласился войти в состав редакции "Пресс-бюллетеня Сибирского информационного агентства". Даже привел испуганного юношу по фамилии Богданец. Записали юношу в редакторы - с тех пор никто его не видел.
Первые три номера делал я один. В количестве пяти экземпляров. Но знали о них многие - основное содержание по телефону передавалось в Мюнхен и по понедельникам разносилось по миру в передаче радио "Свобода" "Судьбы Сибири". Два следующих номера делал Георгий Сидоров, потому они так не похожи на первые и последующие, пока я отсиживал очередные 15 суток за появление в Нарымском сквере.
С майского съезда независимых журналистов в Вильнюсе я и Максим Клименко вернулись уже с отпечатанным массовым тиражом 8-м выпуском пресс-бюллетеня. К тому времени в редакцию подтянулись Александра Лаврова и Александр Петроченко, на которых в дальнейшем и легла основная тяжесть работы. Алексей особым усердием в редакции не отличался, но любил в мое отсутствие (после июльской голодовки на площади Ленина я сначала уехал в Кузбасс - шахтерские забастовки, а потом попал на 15 суток) поддерживать связь с Мюнхеном и Парижем.
Жёсткий нажим КГБ оказывал на редакцию в октябре. Я уехал на пару недель в Мюнхен, потом Александр Гинзбург пригласил в Париж, далее "Репортёры без границ" в Монпелье и Барселону. Чекисты разными путями, но доводили до сведения редакции: Мананников не вернётся, он устроился на Западе, а вы все сядете. Меня действительно уговаривали остаться в Мюнхене, но я отказался. В конце сентября был опубликован закон о выборах народных депутатов РСФСР и я решил проверить его демократичность на себе. Алексей неприятно удивил меня тем, что к концу моего заграничного вояжа перестал выходить на связь, а по возвращении сообщил, что больше не может числиться в редакции, поскольку это создаёт препятствия его учёбе. Это было тем более странно, поскольку финансовое положение ПБ было к тому
времени вполне устойчивым, и приличная зарплата выдавалась своевременно. Я пожелал ему успехов, но через некоторое время узнал, что он издает дайджест публикаций московской и прибалтийской прессы под претенциозным названием "Сибирский курьер", в котором не было ничего сибирского, кроме прописки составителя, и пытается выдвинуться кандидатом в народные депутаты РСФСР по Октябрьскому округу...
Моя кампания была весёлой. Первый секретарь обкома Виталий Муха поставил задачу не допустить избрания антисоветчика Мананникова. Его товарищ, член бюро обкома и начальник управления КГБ по Новосибирской области Николай Фролов, взял под козырек. Подметные листовки не помогали. Пришлось выписывать из Москвы Олега Туманова, советского шпиона, проработавшего редактором на радио "Свобода" более десяти лет. Слегка поддатый Туманов в прямом эфире государственного ТВ делился своими догадками о том, что радио "Свобода" - несомненный филиал ЦРУ и ему необходимо дать отпор. Отпор дать не получилось с помощью одного агента КГБ накануне выборов - пришлось "расчехлять" другого уже после выборов, партия и КГБ не хотели сдавать позиции.
Уже в мае, когда вокруг избранного народного депутата от национально-территориального округа (=от всего города Новосибирска) ежедневно вились все будущие карьеристы от "демократии", в редакцию Пресс-бюллетеня принесли макет нового номера "Сибирского курьера". Там впервые появилась не перепечатка, а авторский материал. За подписью Алексея Кретинина. С рассказом о том, какой же негодяй этот Мананников, заменивший новосибирским избирателям родную коммунистическую партию. Этот макет с нашим курьером и за редакционный счёт должен был улететь в Вильнюс и вернуться двухтысячным тиражом в Новосибирск. Мы решили сделать иначе. Макет "Сибирского курьера" не отправили, а текст Алексея Кретинина разместили без купюр в ближайшем номере Пресс-бюллетеня (тиражом 15000 экземпляров), пообещав отправить гонорар, если такой будет истребован, не автору, а заказчику - в КГБ. Любой желающий до сих пор может ознакомиться с этим документом в 66 выпуске Пресс-бюллетеня.
Ни тихий уход из редакции осенью 1989-го, ни громкий стук дверью весной 1990-го не имеют рационального объяснения ни с точки зрения интересов общего дела, ни с позиции поиска личной алешиной выгоды.
Естественно, что и на "Свободе", и в "Русской мысли", куда Пресс-бюллетень попадал раньше, чем читателям в Новосибирске, с тех пор контактов с агентом КГБ не поддерживали. Неудивительно, что "Сибирский курьер" больше не выходил, издание, как и издатель-"диссидент" предназначалось для одноразового использования. У новосибирской, вечно копеечно зависимой от власти, интеллигенции институт репутации имеет мало общего с тем, который действовал в среде диссидентов и политзаключенных. И тайное, и открытое сотрудничество с "органами"считается умением устраиваться в жизни. "Расчехление" не сделало Алексея нерукопожатным, он успешно переквалифицировался в краеведы, не забывая раз в полгода в чекистской газете для эстетов "Новая Сибирь" язвительно живописать мою биографию. И немного подрабатывать оказанием политтехнологических услуг той номенклатуре, с которой раньше якобы боролся. Когда ещё были выборы.
Кстати, "Новая Сибирь" в общей сложности по искам о защите чести и достоинства должна мне 50 миллионов неденоминированных рублей, по курсу середины 90-х это примерно 10 тысяч долларов - очень хорошие для тех времён деньги. Но чекисты не платят, они лишь спустя десятилетия выдают справки о причинах смерти. Например, "Пресс-бюллетень" размещал уточнения и изменения в ближайшем номере, если появлялись сомнения в точности ранее опубликованной информации, "Новая Сибирь" твёрдо и последовательно не выполняла даже решения суда о публикации опровержений.
Выполнил Алексей служебный долг и в своей дипломной работе, посвящённой сибирскому самиздату времён перестройки. Пресс-бюллетень там упомянут как отвратительный пример злоупотребления свободой слова со стороны оборзевших неформалов и, в общем, малозаметное грязное пятно на ярком цветном ковре независимой печати. Я заметил в дипломной работе историка пару авторских вымыслов для большей пестроты ковра. Якобы Тамара Котляревская с друзьями издавала в 87 году журнал для отказников. Я часто бывал у Тамары, но никаких намерений что-то писать, а тем более издавать, у этой милой женщины никогда не было. Якобы в 88 году вышли два номера газеты "Сибирская трибуна", исполненные фотоспособом. Я даже помню наше с ним обсуждение названия такой газеты. Но дальше названия дело не пошло. Ни фото-, ни каким иным способом такая газета на свет не появилась, но в историю самиздата попала.
Еще одно воспоминание. О службе в армии я Алёшу во время нашего тесного общения не спрашивал. Понимал, что после уголовного дела по 70-й статье УК, сослали парня в стройбат в глухомани, укомплектованный выходцами с Кавказа или из Средней Азии, чтобы служба мёдом не казалась. И как же я был изумлен, прочтя в 1993 году его мемуары о сбитом доблестными советскими пилотами южнокорейском Боинге. Спустя ровно десять лет. Оказывается, опальный антисоветчик служил в частях повышенной секретности - Дальневосточном округе войск противовоздушной обороны. И не просто служил. А сидел в редакции их многотиражки. Под крылом политотдела и под боком у особистов. А я стеснялся задать вопрос, как ему удалось в стройбате не сорваться и не загреметь в дисбат!
Для сравнения. В сентябре 1985 года, уже после отсидки, я завербовался помощником бурового мастера искать нефть в районе Игарки. Но к работе так и не приступил. Первым же рейсом меня вернули из Игарки в Новосибирск. Человеку, имевшему за плечами ст. 190-1 УК РСФСР, въезд в пограничную зону, которой считалась Игарка, был запрещен. А мне (и другим) Алёша повествовал о возбуждении уголовного дела по более суровой 70-й. После закрытия дела по которой его отправили повышать идейно-политическую подготовку летчиков и ракетчиков, стоявших на страже воздушных рубежей нашей социалистической родины. Такое было возможно. Но только после письменного согласия на сотрудничество с КГБ.
Газета "Новая Сибирь" в течении десяти лет после смерти канонизирует Алексея Кретинина как несгибаемого борца за демократию и известного краеведа. Против второго у меня нет никаких возражений: его заметки из истории Новониколаевска читать было интересно. Но вот борьба за демократию велась на противоположной от КГБ стороне баррикад. И проиграна она во многом благодаря тем, кого чекисты в промышленных масштабах внедряли и внедряют повсюду, особенно в ряды оппозиции.
Исчерпывающим доказательством могло бы быть личное признание, но оно не состоялось при жизни нашего героя.
Посмертным могла стать расписка о сотрудничестве, но и её никто нам не предъявит.
Практически всю жизнь мне приходилось размышлять почти о каждом своем знакомом: работает он (она) на "органы" или нет? Один критерий удалось сформулировать. Если человек совершает поступки, противоречащие одновременно как интересам группы, в которую он входит, так и его личным интересам, то объясненить это можно лишь двумя обстоятельствами. Либо он не в своем уме, либо есть какая-то третья сила, с которой он сотрудничает. В случае диссидентского кружка или оппозиционной организации речь идет о тайной полиции.
С Алёшей мы познакомились в 1987 году.
Сентябрь и октябрь 1987 года я провел в Москве, где держал голодовку, требуя реабилитации по ранее отсиженному сроку.
Голодовка завершилась ровно через месяц, когда меня наконец задержали, доставили в "Матросскую тишину" и отправили в сопровождении двух чекистов и за госсчет на поезде в Новосибирск. Я познакомился в ходе голодовки с Сергеем Григорьянцем и всей тогдашней редакцией журнала "Гласность" и мне стало стыдно. Стыдно продолжать требовать собственной реабилитации, когда люди занимаются конкретным антисоветским делом, отсидев куда более солидные сроки.
Чекисты увозили из Москвы сибирского корреспондента "Гласности": формально я нарушил секретный,но действовавший для всех бывших политзаключенных запрет находиться в Москве более 24 часов. Можно сказать, провожали к месту работы.
В конце октября я развесил в шести новосибирских вузах объявления, предлагающие желающим сотрудничать с первым независимым журналом "Гласность". В течение ноября ко мне пришли пять человек. И все, как показало время, агенты КГБ.
Первых двух я не пустил на порог. Ни на студентов, ни на преподавателей они не были похоже даже отдалённо. Меня изумило УКГБ по Новосибирской области, подсылавшее приблатненную шпану к отсиденту. Чекисты быстро исправились.
Третьим оказался, как чуть позже выяснилось, заместитель секретаря комитета ВЛКСМ НЭТИ - шустрый молодой человек, который забежал пару раз. Четвертым пришел Игорь Макурин. Заходил неоднократно, беря для чтения и возвращая номера "Гласности". Спустя полгода я встретил его среди ведущих митинга общества "Память" в академгородке. Тогда КГБ работал с этой общественной организацией особенно плотно: среди антисемитов, прикрывавшихся борьбой за трезвость и экологию, Игорь был тайной полиции нужнее. Сейчас (2018) известный предприниматель Игорь Макурин владеет малотиражной чекистской газетой для новосибирской интеллигенции "Новая Сибирь" - форма стала соответствовать содержанию, явление перестало скрывать сущность.
Последним визитёром по объявлению был Алёша Кретинин.
Представился как студент пединститута. Рассказал, что привлекался по 70-й статье, будучи студентом гумфака НГУ. Чудом избежал посадки, но был отправлен в армию. Регулярно заходил за свежими номерами "Гласности", столь же регулярно возвращал. В недавнем интервью бывшей жены Алексея вычитал, что никакого уголовного дела не было, а был совет секретаря парткома гумфака взять академотпуск и послужить в армии, после того, как у него нашли репринт "Собачьего сердца". Кто нашел и при каких обстоятельствах, супруга, видимо, знает не больше, чем я об уголовном деле за "антисоветскую агитацию и пропаганду".
Я никак не связал с Алексеем свой арест в декабре 1987 года при попытке повесить плакат на здании консерватории накануне первой годовщины гибели Анатолия Марченко в Чистопольской тюрьме. Он знал о моем плане, но поскольку меня приглашали на правозащитный семинар в Москву, я тщеславно связал арест с этим семинаром, для срыва которого в те же дни в Украине задержали Вячеслава Чорновила, в Армении Паруйра Айрикяна и ещё нескольких человек в других местах Союза. Хотя логика должна была подсказать, что чекистам известно не только о приглашении, но и о том, что авиабилета я не приобретал и на работе отгула не оформлял,т.е., ехать не собирался. А вот о намерении повесить листовку знали только двое. Мне дали пятнадцать суток за хулиганство, якобы я обматерил задержавших меня чекистов, я объявил сухую голодовку и на пятый день вышел на свободу: прокурорская проверка показала, что пострадавших с фамилиями и адресами, указанными в административном деле, в природе не существует. Больше прокурорских проверок с подобным результатом в моей практике не было.
В июне 1988 года Алексей помогал мне в сборе подписей во время праздника газеты "Молодость Сибири". В то время в Новосибирске силами заключенных строились два номенклатурных объекта: новое здание КГБ (ныне ФАПСИ) и высшей партийной школы (ныне академия госслужбы). Подписи собирались под требованием передать эти новостройки под объекты здравоохранения. Акция получилась заметная, собрали несколько сот подписей, ни одна советская газета об этом не сообщила, но "голоса" рассказали подробно.
Через неделю я отбыл в Москву - поработать в редакции "Гласности", Алексей остался представлять редакцию в Новосибирске вместо меня. Мне больше не надо было числиться где-то на работе и жить строго по месту прописки: в мае Верховный совет СССР отменил статью, карающую за тунеядство. С Алексеем связь поддерживалась не только по телефону. Он несколько раз прилетал в Москву, как в редакцию "Гласности", так и на мероприятия "Демократического союза", имел возможность лично познакомиться со многими активистами неформальных организаций.
В феврале 1989 года я вернулся в Новосибирск с намерением создать независимое издание в Сибири и обеспечивать информацией корпункты западных информагентств, журналистов которых редко выпускали из Москвы. В частности, неплохо удался видеорепортаж о рабочих зонах внутри города, заказанный американцами. Кроме уже упомянутых зданий ВПШ и КГБ, колючей проволокой была затянута гостиница у вокзала и вся Вокзальная магистраль напротив ЦУМа - полное торжество принудительного труда при коммунизме.
К тому времени в Сибири сформировалась сеть информаторов московских независимых изданий, которые были готовы помочь в создании сибирского информагентства. Прекращение глушения западных радиостанций позволяло эту информацию широко распространять. В самом Новосибирске развитие кооперативного движения привело к тому, что появились люди, способные инвестировать приличные деньги в политику и СМИ.
Алёша согласился войти в состав редакции "Пресс-бюллетеня Сибирского информационного агентства". Даже привел испуганного юношу по фамилии Богданец. Записали юношу в редакторы - с тех пор никто его не видел.
Первые три номера делал я один. В количестве пяти экземпляров. Но знали о них многие - основное содержание по телефону передавалось в Мюнхен и по понедельникам разносилось по миру в передаче радио "Свобода" "Судьбы Сибири". Два следующих номера делал Георгий Сидоров, потому они так не похожи на первые и последующие, пока я отсиживал очередные 15 суток за появление в Нарымском сквере.
С майского съезда независимых журналистов в Вильнюсе я и Максим Клименко вернулись уже с отпечатанным массовым тиражом 8-м выпуском пресс-бюллетеня. К тому времени в редакцию подтянулись Александра Лаврова и Александр Петроченко, на которых в дальнейшем и легла основная тяжесть работы. Алексей особым усердием в редакции не отличался, но любил в мое отсутствие (после июльской голодовки на площади Ленина я сначала уехал в Кузбасс - шахтерские забастовки, а потом попал на 15 суток) поддерживать связь с Мюнхеном и Парижем.
Жёсткий нажим КГБ оказывал на редакцию в октябре. Я уехал на пару недель в Мюнхен, потом Александр Гинзбург пригласил в Париж, далее "Репортёры без границ" в Монпелье и Барселону. Чекисты разными путями, но доводили до сведения редакции: Мананников не вернётся, он устроился на Западе, а вы все сядете. Меня действительно уговаривали остаться в Мюнхене, но я отказался. В конце сентября был опубликован закон о выборах народных депутатов РСФСР и я решил проверить его демократичность на себе. Алексей неприятно удивил меня тем, что к концу моего заграничного вояжа перестал выходить на связь, а по возвращении сообщил, что больше не может числиться в редакции, поскольку это создаёт препятствия его учёбе. Это было тем более странно, поскольку финансовое положение ПБ было к тому
времени вполне устойчивым, и приличная зарплата выдавалась своевременно. Я пожелал ему успехов, но через некоторое время узнал, что он издает дайджест публикаций московской и прибалтийской прессы под претенциозным названием "Сибирский курьер", в котором не было ничего сибирского, кроме прописки составителя, и пытается выдвинуться кандидатом в народные депутаты РСФСР по Октябрьскому округу...
Моя кампания была весёлой. Первый секретарь обкома Виталий Муха поставил задачу не допустить избрания антисоветчика Мананникова. Его товарищ, член бюро обкома и начальник управления КГБ по Новосибирской области Николай Фролов, взял под козырек. Подметные листовки не помогали. Пришлось выписывать из Москвы Олега Туманова, советского шпиона, проработавшего редактором на радио "Свобода" более десяти лет. Слегка поддатый Туманов в прямом эфире государственного ТВ делился своими догадками о том, что радио "Свобода" - несомненный филиал ЦРУ и ему необходимо дать отпор. Отпор дать не получилось с помощью одного агента КГБ накануне выборов - пришлось "расчехлять" другого уже после выборов, партия и КГБ не хотели сдавать позиции.
Уже в мае, когда вокруг избранного народного депутата от национально-территориального округа (=от всего города Новосибирска) ежедневно вились все будущие карьеристы от "демократии", в редакцию Пресс-бюллетеня принесли макет нового номера "Сибирского курьера". Там впервые появилась не перепечатка, а авторский материал. За подписью Алексея Кретинина. С рассказом о том, какой же негодяй этот Мананников, заменивший новосибирским избирателям родную коммунистическую партию. Этот макет с нашим курьером и за редакционный счёт должен был улететь в Вильнюс и вернуться двухтысячным тиражом в Новосибирск. Мы решили сделать иначе. Макет "Сибирского курьера" не отправили, а текст Алексея Кретинина разместили без купюр в ближайшем номере Пресс-бюллетеня (тиражом 15000 экземпляров), пообещав отправить гонорар, если такой будет истребован, не автору, а заказчику - в КГБ. Любой желающий до сих пор может ознакомиться с этим документом в 66 выпуске Пресс-бюллетеня.
Ни тихий уход из редакции осенью 1989-го, ни громкий стук дверью весной 1990-го не имеют рационального объяснения ни с точки зрения интересов общего дела, ни с позиции поиска личной алешиной выгоды.
Естественно, что и на "Свободе", и в "Русской мысли", куда Пресс-бюллетень попадал раньше, чем читателям в Новосибирске, с тех пор контактов с агентом КГБ не поддерживали. Неудивительно, что "Сибирский курьер" больше не выходил, издание, как и издатель-"диссидент" предназначалось для одноразового использования. У новосибирской, вечно копеечно зависимой от власти, интеллигенции институт репутации имеет мало общего с тем, который действовал в среде диссидентов и политзаключенных. И тайное, и открытое сотрудничество с "органами"считается умением устраиваться в жизни. "Расчехление" не сделало Алексея нерукопожатным, он успешно переквалифицировался в краеведы, не забывая раз в полгода в чекистской газете для эстетов "Новая Сибирь" язвительно живописать мою биографию. И немного подрабатывать оказанием политтехнологических услуг той номенклатуре, с которой раньше якобы боролся. Когда ещё были выборы.
Кстати, "Новая Сибирь" в общей сложности по искам о защите чести и достоинства должна мне 50 миллионов неденоминированных рублей, по курсу середины 90-х это примерно 10 тысяч долларов - очень хорошие для тех времён деньги. Но чекисты не платят, они лишь спустя десятилетия выдают справки о причинах смерти. Например, "Пресс-бюллетень" размещал уточнения и изменения в ближайшем номере, если появлялись сомнения в точности ранее опубликованной информации, "Новая Сибирь" твёрдо и последовательно не выполняла даже решения суда о публикации опровержений.
Выполнил Алексей служебный долг и в своей дипломной работе, посвящённой сибирскому самиздату времён перестройки. Пресс-бюллетень там упомянут как отвратительный пример злоупотребления свободой слова со стороны оборзевших неформалов и, в общем, малозаметное грязное пятно на ярком цветном ковре независимой печати. Я заметил в дипломной работе историка пару авторских вымыслов для большей пестроты ковра. Якобы Тамара Котляревская с друзьями издавала в 87 году журнал для отказников. Я часто бывал у Тамары, но никаких намерений что-то писать, а тем более издавать, у этой милой женщины никогда не было. Якобы в 88 году вышли два номера газеты "Сибирская трибуна", исполненные фотоспособом. Я даже помню наше с ним обсуждение названия такой газеты. Но дальше названия дело не пошло. Ни фото-, ни каким иным способом такая газета на свет не появилась, но в историю самиздата попала.
Еще одно воспоминание. О службе в армии я Алёшу во время нашего тесного общения не спрашивал. Понимал, что после уголовного дела по 70-й статье УК, сослали парня в стройбат в глухомани, укомплектованный выходцами с Кавказа или из Средней Азии, чтобы служба мёдом не казалась. И как же я был изумлен, прочтя в 1993 году его мемуары о сбитом доблестными советскими пилотами южнокорейском Боинге. Спустя ровно десять лет. Оказывается, опальный антисоветчик служил в частях повышенной секретности - Дальневосточном округе войск противовоздушной обороны. И не просто служил. А сидел в редакции их многотиражки. Под крылом политотдела и под боком у особистов. А я стеснялся задать вопрос, как ему удалось в стройбате не сорваться и не загреметь в дисбат!
Для сравнения. В сентябре 1985 года, уже после отсидки, я завербовался помощником бурового мастера искать нефть в районе Игарки. Но к работе так и не приступил. Первым же рейсом меня вернули из Игарки в Новосибирск. Человеку, имевшему за плечами ст. 190-1 УК РСФСР, въезд в пограничную зону, которой считалась Игарка, был запрещен. А мне (и другим) Алёша повествовал о возбуждении уголовного дела по более суровой 70-й. После закрытия дела по которой его отправили повышать идейно-политическую подготовку летчиков и ракетчиков, стоявших на страже воздушных рубежей нашей социалистической родины. Такое было возможно. Но только после письменного согласия на сотрудничество с КГБ.
Газета "Новая Сибирь" в течении десяти лет после смерти канонизирует Алексея Кретинина как несгибаемого борца за демократию и известного краеведа. Против второго у меня нет никаких возражений: его заметки из истории Новониколаевска читать было интересно. Но вот борьба за демократию велась на противоположной от КГБ стороне баррикад. И проиграна она во многом благодаря тем, кого чекисты в промышленных масштабах внедряли и внедряют повсюду, особенно в ряды оппозиции.