Где в декабре найти снег в России
Тридцатого декабря на Сахалине был снег.
Да, проехав от Москвы до Улан-Удэ на поезде, я нигде не смог его обнаружить, и наконец-то увидел здесь. Снега было так много, что с крыш он сползал огромными трехметровыми языками с сосульками на концах. Но островитяне жаловались, что зима выдалась бесснежная, и даже гора Лысая в этом году, ну, лысая. Гору было видно прямо из моей комнаты в квартире друга Темы. Видно и Красную оттуда, видно еще заснеженные вершины за ними, видно и западный склон «Горного воздуха» - мекки всех дальневосточных и островных доскеров, канатная дорога на который доставляет катальщиков чуть ли не из центра города. А если бы выходили окна квартиры на противоположную сторону - видно было бы другую гряду, протянувшуюся напротив.
Солнце всегда долго пряталось за пиками и выскакивало около десяти утра, врываясь через окна, спать после этого было уже просто свинство - ведь уже в пять вечера оно скрывалось обратно. А днем можно было так много всего: второго января я уже радостно и неуклюже скользил по лесной лыжне под сплетенными ветвями елей, накрывшихся толстыми шапками снега. Через ветки прорывалось румяное солнце, и не было прекрасней этого второго января в моей жизни. Скользил в этот день, казалось, весь город. Ну, те, кто не резал склон на досках. Таких дней, солнечных и снежных, с лыжами и доской, было в этом декабре много, гораздо больше, чем за все три мои последние зимы.
Иногда мы устраивали дзен-пати: пикник на льду замерзшего залива с видом на чернеющий скелет корабля и вечернее созерцание огней местной газозаливочной станции, вечерние посиделки с литрами вкуснейшего чая в самой теплой семье в мире и панорамный вид с вершины горы. Дзен сменялся марш-бросками на лыжах и первыми уроками резьбы по снегу от Учителя. После первого дня на доске я едва мог передвигаться, ноги приходилось поднимать руками, жужжало что-то в не раз побитой об склон голове, и все, о чем я мог думать: как правильно перекладывать кант и когда я снова смогу разогнуться, чтобы встать на борд. Снился склон. Во сне я резал его с филигранностью ювелира, прыгал и в воздухе успевал показывать чикам большой палец, в общем, во сне учиться было уже не надо. Как бы напыщенно это не звучало, но на острове начался новый этап в моей жизни - Эра Борда.
На острове я снова поверил в людей: здесь выращивают виноград и отмечают праздник Божоле, здесь бородатые геологи и геодезисты собираются на музыкальные вечера и поют про дальние походы, палатки и добро-вечное, здесь мне по дороге на гору желают мягкого снега даже незнакомые пузатые мужики в ватниках цвета хаки, здесь надо решать, чем заняться в выходные - тридцатикилометровым походом на лыжах к морю, подъемом на пик или рыбалкой на льду, здесь загорают в январе. Здесь, на востоке-превостоке - самая русская в мире зима.
Сейчас я лечу через всю страну с востока на запад, почему-то над Новым Уренгоем. Самый долгий закат в моей жизни - горизонт золотится вот уже три часа, мы догоняем день. Мы летим туда, где не отключают раза два в неделю воду, где йогурт не стоит больше ста рублей, где близко Европа, а не сто километров до Японии.
Но я никогда не забуду сказочный Сахалин, где в минус тридцать меня грели такие теплые люди с острова - самые милые Робинзоны на всем шаре. Спасибо. Большое солено-вяленое пропесоченное и заснеженное спасибо.
Да, проехав от Москвы до Улан-Удэ на поезде, я нигде не смог его обнаружить, и наконец-то увидел здесь. Снега было так много, что с крыш он сползал огромными трехметровыми языками с сосульками на концах. Но островитяне жаловались, что зима выдалась бесснежная, и даже гора Лысая в этом году, ну, лысая. Гору было видно прямо из моей комнаты в квартире друга Темы. Видно и Красную оттуда, видно еще заснеженные вершины за ними, видно и западный склон «Горного воздуха» - мекки всех дальневосточных и островных доскеров, канатная дорога на который доставляет катальщиков чуть ли не из центра города. А если бы выходили окна квартиры на противоположную сторону - видно было бы другую гряду, протянувшуюся напротив.
Солнце всегда долго пряталось за пиками и выскакивало около десяти утра, врываясь через окна, спать после этого было уже просто свинство - ведь уже в пять вечера оно скрывалось обратно. А днем можно было так много всего: второго января я уже радостно и неуклюже скользил по лесной лыжне под сплетенными ветвями елей, накрывшихся толстыми шапками снега. Через ветки прорывалось румяное солнце, и не было прекрасней этого второго января в моей жизни. Скользил в этот день, казалось, весь город. Ну, те, кто не резал склон на досках. Таких дней, солнечных и снежных, с лыжами и доской, было в этом декабре много, гораздо больше, чем за все три мои последние зимы.
Иногда мы устраивали дзен-пати: пикник на льду замерзшего залива с видом на чернеющий скелет корабля и вечернее созерцание огней местной газозаливочной станции, вечерние посиделки с литрами вкуснейшего чая в самой теплой семье в мире и панорамный вид с вершины горы. Дзен сменялся марш-бросками на лыжах и первыми уроками резьбы по снегу от Учителя. После первого дня на доске я едва мог передвигаться, ноги приходилось поднимать руками, жужжало что-то в не раз побитой об склон голове, и все, о чем я мог думать: как правильно перекладывать кант и когда я снова смогу разогнуться, чтобы встать на борд. Снился склон. Во сне я резал его с филигранностью ювелира, прыгал и в воздухе успевал показывать чикам большой палец, в общем, во сне учиться было уже не надо. Как бы напыщенно это не звучало, но на острове начался новый этап в моей жизни - Эра Борда.
На острове я снова поверил в людей: здесь выращивают виноград и отмечают праздник Божоле, здесь бородатые геологи и геодезисты собираются на музыкальные вечера и поют про дальние походы, палатки и добро-вечное, здесь мне по дороге на гору желают мягкого снега даже незнакомые пузатые мужики в ватниках цвета хаки, здесь надо решать, чем заняться в выходные - тридцатикилометровым походом на лыжах к морю, подъемом на пик или рыбалкой на льду, здесь загорают в январе. Здесь, на востоке-превостоке - самая русская в мире зима.
Сейчас я лечу через всю страну с востока на запад, почему-то над Новым Уренгоем. Самый долгий закат в моей жизни - горизонт золотится вот уже три часа, мы догоняем день. Мы летим туда, где не отключают раза два в неделю воду, где йогурт не стоит больше ста рублей, где близко Европа, а не сто километров до Японии.
Но я никогда не забуду сказочный Сахалин, где в минус тридцать меня грели такие теплые люди с острова - самые милые Робинзоны на всем шаре. Спасибо. Большое солено-вяленое пропесоченное и заснеженное спасибо.