Duty Free. Юнион Сквер
Оригинал взят у dmitrypastushok в Duty Free. Юнион Сквер
Юнион Сквер - Куда это они? Я повернулся и посмотрел туда, где еще минуту назад тусовалась целая свора ниггеров. Сейчас весь их движняк с криками мчался к кустам, росшим вдоль забора, и дальше, к выходу из парка. - С чего бы это? - спросил я. Слава пожал плечами и, отхлебнув пива, стал смотреть на мерцающие по ту сторону Гудзона огни Джерси-Сити. Еще час назад нас подхватывала и несла за собой толпа на шумной 42-й улице, так что теперь тишина внушала некоторое беспокойство. В Нью-Йорке не бывает тихо. Если становится тихо, жди беды. - Блядь, куда делись эти задроты? - я заметно нервничал. - Да хуй его знает... - Ах ты ж еб твою мать! К нам приближались трое полицейских. Два мужика и баба, все на крайне сложных щщах. - Эй, вы что здесь делаете? - Гуляем. - По ночам здесь гулять нельзя. - А уже ночь? Один из копов взглядом показал на огромную рекламу Колгейт на том берегу, часы на ней показывали час ночи. Слава поставил свою банку на землю и, как ни в чем не бывало, широко улыбался. Он производил на них приятное впечатление. - Ты бы брал пример со своего друга, он хотя бы пиво убрал. - пожурил меня другой коп. В руках я все еще держал свое бухло. - Нервничаю просто. - Почему вы нервничаете? Слава все так же похуистически улыбался. - Мы только что сожрали труп, - сказал он. - Что? Какой труп? Где сожрали? - Э, ребята, это он пошутил, спокойно. - Ваши документы. - Блядь, Слава, ну ты и мудак, - сказал я по-русски и протянул полицейскому свою старую студенческую карту, срок действия которой истек еще года три назад. - Вы откуда? - Из Москвы. - Что здесь делаете? - В отпуске. Самолет через пару дней, - врал я. - Билеты есть? - С собой? - Да. Откуда, начальник, хотелось сказать мне, ты дебил, что ли? Тем временем, в мощном свете уличного фонаря телка в погонах выливала наше пиво в мутную воду Гудзона. - Нету. Нет билетов, но мы обязательно улетим, что мы тут забыли... - Многие так не считают, - полицейский вбивал в меня взглядом гвозди, но не скажу, что мне было очень неуютно, учитывая тот объем алкоголя, что мы уже впитали, бродя по душным улицам Нью-Йорка. Откровенно говоря, нам было все равно. Коп, видимо, думал точно так же, поэтому просто вернул мне карту, погрозил пальцем, и они двинули дальше спасать Америку. Мы пошли в другую сторону, куда до этого убежали ниггеры. Оказались у дороги, там вся их шайка и тусовалась. Человек десять, среди них три качка типа Игзибит, один дохлый типа Снуп, один пидор типа того парня из кино про Пятый элемент, четыре телки всех размеров и еще один стремной наружности чувак с железными накладками на зубах, не поддающийся определению посредством предложенной классификации. Все что-то пили из картонных стаканчиков для колы. Судя по запаху, что-то крепкое. - Э, парни, ну вы даете! - положил мне руку на плечо один из качков. - Что такое? - Как вы от копов отделались?! Нас окружили плотным кольцом любопытные чуваки. - Мы просто отдали им свои пушки. - Ну вы мазафака крутые черти! Мы думали, они вас сейчас повяжут. - А то, - Слава потрепал качка за щеку, за что тот его даже не пристрелил. - You’re fucking bastards! - добавил кто-то. Один из пидоров стоял на дороге, задрав юбку. Он ждал машину, а на нем была крутая плиссированная юбка родом из наших девяностых. Второй, который с железными зубами, взял Славу под руку и предложил выпить за героев. Нам налили рома и мы, не чокаясь, выпили. - А теперь, малышка, не хочешь ли прогуляться к берегу? - обратился я к самой толстой бабенке. - Как скажет мой братец, - она ткнула качка в бок и застенчиво улыбнулась. Ну, настолько застенчиво, насколько может это делать бегемот. Братец, видимо, подохуел от такой прыти, поэтому предложил выпить еще. Что мы немедленно и сделали. Потусовавшись с ними еще с полчаса, под оглушительные респектосы мы свалили в сторону Юнион сквер. Там можно было немного поспать, не выезжая с Манхэттена. Жили мы в то время у одного полузнакомого эмигранта на Брайтоне. Хотя он любил утверждать, что это не Брайтон уже, а местечко, в котором доживают свои деньки умасленные достойной пенсией американские генералы. Говенное было место, что тут скажешь. кроме отвращения почти ничего не ощущаешь, когда в темном, убогом помещении лонг-айлендской высотки ешь красный борщ с мясом. Из дешевых колонок китайского музыкального центра скорбит Юра Шевчук, мы скорбим вместе с ним, нас угнетают будни этих маргиналов, застрявших у обочины по дороге с Востока на Запад, а дороги никакой и нет, это скажет вам любой, кто переступал нулевой меридиан в Гринвиче. Как они умудрились застрять в пустоте, делая этот шаг, непонятно. Может быть, они были просто выведены из организма, как это происходит с ненужными бактериями. Удивляет только, почему ненужный балласт был сброшен в таком отличном месте. Как ни крути, как ни старайся оправдать закат Европы ее историческим величием и превосходством над Америкой, Нью-Йорк - запредельно крутой город. Мы кое-как улетели с Джамайки и транзитом через парочку штатовских захолустий приземлились в аэропорту Кеннеди. Жаль, что не приплыли сюда по морю. Хотелось бы получше понять, отчего так хохотал селиновский герой, когда путешествовал на край ночи. Перед ним Нью-Йорк не лежал, раскинувшись, как женщина, а стоял, толпился высотками на берегу Атлантического океана. Весь бетонный Манхэттен вышел на демонстрацию архитектурных достижений. Дома кряхтели, налегая друг на друга. Задние ряды подталкивали теснившихся у воды, сея хаос и суматоху. На Кони-Айленде прогуливались черепашьим шагом старички, дети возились в песке на пляже, туристы щелкали фотоаппаратами, пытаясь подобрать подходящий ракурс и качественно зафиксировать пейзажи, которые Даррен Аронофски сделал в некотором смысле знаменитыми. Было жарко, Слава снял майку и лениво жрал мороженое, сидя на причале. Я считал этажи в жилой многоэтажке на берегу. Постоянно сбивался, не досчитав до тридцати. Застывший скелет аттракциона отвлекал внимание. Огромную надпись "Циклон" на самой его верхушке я уже где-то видел. Хотелось пива, но мы же в Америке, как им объяснишь, что сидеть на берегу океана с бутылкой Хайнекена или портвейна гораздо круче, чем с банкой имбирного, блядь, пива или того хуже, с картонным ведром из Старбакса. Слава разобрался с мороженым, облизал пальцы, вытер руки об шорты и заявил, что идет домой спать. С утра мы по ямайской привычке немного дунули, на солнце нас укатало в плавящийся асфальт, разморило, в общем, изрядно. Я съел два сникерса и поплелся к метро, решив, что отдохну по дороге. В кондиционированном вагоне нью-йоркской подземки спать перехотелось. Я раскидал свои кости по скользкому пластиковому сиденью и смотрел в окно. Поезд проезжал мимо бруклинских трущоб. Двухэтажные халупы с матерыми тачками у входа, украинские вывески магазинов, промзоны, кладбища. На Юнион Сквер зашел в Старбакс, взял эспрессо, но попросил налить его в большой картонное бумажный стакан, с которым, как с компасом в вытянутой руке, передвигаются по улице деловитые нью-йоркеры. Местное варево европейцу должно быть противопоказано. Если где-нибудь в Неаполе американцы откроют свою кофейню, то больше, чем сутки, она там не простоит, ее враз расхуячат местные. И правильно сделают. Зато в старбаксовский стакан можно заливать купленный в ликер-сторе пивас и, не прячась, пить его посреди дня прямо на улице. Начал я с запотевшего патрона короны экстра, который перелил в картонную посуду прямо за прилавком у продавца-латиноса. - Лучше все-таки с лаймом, - сказал он и достал откуда-то из-под стола маленький зеленый лайм, отрезал кусочек и протянул мне. Я бросил его в пиво, сделал пару глотков. Так и в самом деле было вкуснее. На улице стояла жара, я пошел в сквер у метро, сел на траву и стал смотреть на америкосов. Смотреть особо было не на что. Одни были просто хуево одеты, другие были слишком жирные, у девушек с симпатичными лицами неизменно оказывались жопы слона. Даже у вполне нормальных людей хотелось найти какой-нибудь изъян. Это было несложно. Я сходил за еще одним пивом, перелил его в начинающий размокать стакан и пошел на юг в сторону Гринич Виллидж. Во времена Генри Миллера здесь вроде как была самая четкая тусовка - в темных углах смрадных кафешек писатели жахались в десна с актрисами, в многочисленных дансингах художники снимали телок-натурщиц, а в подворотнях происходили таинственные события, главными действующими лицами которых и становилась эта богема. Видно было, что тут живут люди. В отличие от каких-нибудь сороковых улиц. Казалось, рекламы на улицах становилось меньше. Вывеска у допотопной автозаправки недалеко от Хорэйшо стрит: - Where're you going? - Куда, куда... - отвечал, - не знаю. - Are you satisfied? - читал я на заднем стекле проезжающего автобуса. - Ну, так, иногда. Бывало и лучше. - Be sure - you've made the best choice, - написано на витрине магазина одежды. В этом я был далеко не уверен. Подленькая сентиментальность пряталась в каждой капле алкоголя, которую я впитывал в десяти тысячах километров от дома. Действительность начинала расплываться перед глазами, как будто на нее накладывали мутные картинки-воспоминания из прошлого. Вместо аккуратных, европейского вида домов нью-йоркского Гринич Виллиджа, которые я видел, в мыслях моих вставали обшарпанные, с осыпающейся штукатуркой здания на Покровке. Я шел не к Гудзону, а куда-то к Солянке, и дальше - на Яузу. Если бы я продался какой-нибудь сраной корпорации, протянувшей свои вонючие щупальца по всему миру, и преуспел там в круглосуточном отсасывании членов, то вполне мог бы обитать в этом районе, меж двух застроенных небоскребами кусков Манхэттена. Жил бы здесь, в одном из заблеванных плющом домов, по утрам, следуя клише псевдоуспешного педанта, бегал по набережной к яхт-клубу, на обратной дороге брал в одной из тысячи одинаковых кофеен американо ту-гоу, очередное бумажное ведро с картонным рукавом, сделанным из переработанного сырья, оргазмируя от собственной важности и раздрачивая эго, возвращался в свою квартиру с охуенно дорогим дизайном в стиле минимал, улыбаясь бегущим навстречу, таким же чертовым никчемным мудилам, как и я. Дома - гребаный контрастный душ, низкокалорийный завтрак, трехсотдолларовая рубашка от какого-нибудь гандона и эксклюзивный галстук, сжимающий шею. Кстати, он когда-нибудь крепким узлом намертво схватится за крюк под потолком, а из-под ног выскользнет стильная табуретка из последней коллекции табуреток. Рано или поздно это обязательно произойдет. Если извернуться и попытаться взять отсрочку, то можно сдохнуть более естественным путем. Под надзором строгой сиделки в престижном госпитале, где твоим единственным посетителем будет личный адвокат. Известное дело, Америка - страна возможностей. В кафе на Мортон стрит девушка за стойкой лихо забила фильтр молотым кофе, пристроила его к допотопной кофе-машине и через минуту поставила передо мной чашку настоящего эспрессо. Я сел за столик у окна и стал смотреть на улицу. Еще не так давно где-то в этом районе жил Бродский. Сейчас его Нобелевской премии едва хватило бы на то, чтоб купить здесь однокомнатную квартиру. Бродского увезли на кладбище, а богема переехала туда, где подешевле. За окном ветер гулял в листве редких молодых деревьев, намертво замурованных в асфальт тротуара, а в синем небе между крышами домов медленно плыл самолет. Когда уже почти стемнело, я двинул к Гудзону, смотрел на черную воду, пил, не прячась, пиво из жестянки и говорил о чем-то с рыбаками. О чем-то неважном. В баре недалеко от Хорэйшо играла музыка, старая французская музыка. Было очень накурено, несмотря на распахнутые настежь окна. Всем места не хватало, многие толпились у обклеенных вишневого цвета обоями стен, где были расставлены приземистые антикварного вида буфеты, на которые посетители ставили стаканы с выпивкой. Можно было подумать, что открыв дверь и войдя внутрь, я оказался в Париже 30-х годов, или в прошлогодней Москве, в том кафе в здании театра. Пока же все беззаботно бухали, впитывали шипящие, извлекаемые из затертых пластинок звуки и чего-то ждали - кто-то новой порции бухла, кто-то - заказанное чуть раньше такси или любимую песню, какая к черту Москва. Точно, в десяти тысячах километров от дома никуда от ассоциаций не денешься, память - сука, швыряет тебя, куда ей вздумается. Тогда было так же накурено, а музыка рвалась из окон, билась в стену дома напротив и замирала где-то посреди Большой Никитской. Кафе ломилось от вливающей себе алкоголь в глотки людской массы, я так же стоял с бокалом портвейна у стены и дрыгал ногой в такт знакомой мелодии. А она - когда я ее увидел, когда увидел ее длинные светлые волосы, рассыпавшиеся по голым плечам, она что-то показывала на экране телефона обнимавшему ее высокому парню. Я не видел ее уже больше года. - Привет, - сказал я, тронув ее за руку, и сделал шаг назад. Она резко обернулась: - О, привет! Не ожидала тебя здесь увидеть. - Я здесь часто бываю. - Да, я тоже, странно. - Ладно, ты не одна? Не буду тебя отвлекать. Я сильно занервничал и мне хотелось быстрее свалить оттуда. Она взяла меня под руку и мы пошли в дальний конец зала - Да, я тут со своим парнем… - О, у тебя появился парень? - Я усиленно улыбался, изображая гребаную фальшивую веселость, отчего уголки губ начинали мелко дрожать. - Да, вон он, я с ним сейчас стояла. Я не оборачивался, смотрел на нее, а она - мне за спину, на него. - Понятно, как вообще поживаешь? - задал я еще один мудацкий вопрос и, чтоб заткнуть самому себе рот, стал цедить портвейн, который тут же предательски кончился. - Отлично, - казалось, ей было говорить намного легче, - а ты? - Да неважно, какая разница, ну, ладно, не буду тебя отвлекать. - Ты снова хочешь от меня избавиться? - она едва улыбнулась. - Тебе не привыкать. - Нет, я просто... Ладно, мне просто неудобно. - Ты здесь с кем? - С друзьями, - соврал я. - В общем, увидимся. Я взял себе еще один портвейн и встал у окна. Она была спиной ко мне, ее заслоняли тела танцующих, потом я на секунду видел ее волосы и плечи, и она исчезала снова. В руке ее мелькала сигарета. Странно, раньше она никогда не курила. Я поставил стакан на потрескавшееся дерево буфета и стал проталкиваться к бару. Залитую алкоголем липкую дубовую стойку облепили слетевшиеся со всего мира мухи, одна из них отцепилась от кормушки и растворилась в толпе. Я тут же занял освободившийся табурет, подозвал бармена, заказал рюмку портвейна и принялся ждать. ОГЛАВЛЕНИЕ
Юнион Сквер - Куда это они? Я повернулся и посмотрел туда, где еще минуту назад тусовалась целая свора ниггеров. Сейчас весь их движняк с криками мчался к кустам, росшим вдоль забора, и дальше, к выходу из парка. - С чего бы это? - спросил я. Слава пожал плечами и, отхлебнув пива, стал смотреть на мерцающие по ту сторону Гудзона огни Джерси-Сити. Еще час назад нас подхватывала и несла за собой толпа на шумной 42-й улице, так что теперь тишина внушала некоторое беспокойство. В Нью-Йорке не бывает тихо. Если становится тихо, жди беды. - Блядь, куда делись эти задроты? - я заметно нервничал. - Да хуй его знает... - Ах ты ж еб твою мать! К нам приближались трое полицейских. Два мужика и баба, все на крайне сложных щщах. - Эй, вы что здесь делаете? - Гуляем. - По ночам здесь гулять нельзя. - А уже ночь? Один из копов взглядом показал на огромную рекламу Колгейт на том берегу, часы на ней показывали час ночи. Слава поставил свою банку на землю и, как ни в чем не бывало, широко улыбался. Он производил на них приятное впечатление. - Ты бы брал пример со своего друга, он хотя бы пиво убрал. - пожурил меня другой коп. В руках я все еще держал свое бухло. - Нервничаю просто. - Почему вы нервничаете? Слава все так же похуистически улыбался. - Мы только что сожрали труп, - сказал он. - Что? Какой труп? Где сожрали? - Э, ребята, это он пошутил, спокойно. - Ваши документы. - Блядь, Слава, ну ты и мудак, - сказал я по-русски и протянул полицейскому свою старую студенческую карту, срок действия которой истек еще года три назад. - Вы откуда? - Из Москвы. - Что здесь делаете? - В отпуске. Самолет через пару дней, - врал я. - Билеты есть? - С собой? - Да. Откуда, начальник, хотелось сказать мне, ты дебил, что ли? Тем временем, в мощном свете уличного фонаря телка в погонах выливала наше пиво в мутную воду Гудзона. - Нету. Нет билетов, но мы обязательно улетим, что мы тут забыли... - Многие так не считают, - полицейский вбивал в меня взглядом гвозди, но не скажу, что мне было очень неуютно, учитывая тот объем алкоголя, что мы уже впитали, бродя по душным улицам Нью-Йорка. Откровенно говоря, нам было все равно. Коп, видимо, думал точно так же, поэтому просто вернул мне карту, погрозил пальцем, и они двинули дальше спасать Америку. Мы пошли в другую сторону, куда до этого убежали ниггеры. Оказались у дороги, там вся их шайка и тусовалась. Человек десять, среди них три качка типа Игзибит, один дохлый типа Снуп, один пидор типа того парня из кино про Пятый элемент, четыре телки всех размеров и еще один стремной наружности чувак с железными накладками на зубах, не поддающийся определению посредством предложенной классификации. Все что-то пили из картонных стаканчиков для колы. Судя по запаху, что-то крепкое. - Э, парни, ну вы даете! - положил мне руку на плечо один из качков. - Что такое? - Как вы от копов отделались?! Нас окружили плотным кольцом любопытные чуваки. - Мы просто отдали им свои пушки. - Ну вы мазафака крутые черти! Мы думали, они вас сейчас повяжут. - А то, - Слава потрепал качка за щеку, за что тот его даже не пристрелил. - You’re fucking bastards! - добавил кто-то. Один из пидоров стоял на дороге, задрав юбку. Он ждал машину, а на нем была крутая плиссированная юбка родом из наших девяностых. Второй, который с железными зубами, взял Славу под руку и предложил выпить за героев. Нам налили рома и мы, не чокаясь, выпили. - А теперь, малышка, не хочешь ли прогуляться к берегу? - обратился я к самой толстой бабенке. - Как скажет мой братец, - она ткнула качка в бок и застенчиво улыбнулась. Ну, настолько застенчиво, насколько может это делать бегемот. Братец, видимо, подохуел от такой прыти, поэтому предложил выпить еще. Что мы немедленно и сделали. Потусовавшись с ними еще с полчаса, под оглушительные респектосы мы свалили в сторону Юнион сквер. Там можно было немного поспать, не выезжая с Манхэттена. Жили мы в то время у одного полузнакомого эмигранта на Брайтоне. Хотя он любил утверждать, что это не Брайтон уже, а местечко, в котором доживают свои деньки умасленные достойной пенсией американские генералы. Говенное было место, что тут скажешь. кроме отвращения почти ничего не ощущаешь, когда в темном, убогом помещении лонг-айлендской высотки ешь красный борщ с мясом. Из дешевых колонок китайского музыкального центра скорбит Юра Шевчук, мы скорбим вместе с ним, нас угнетают будни этих маргиналов, застрявших у обочины по дороге с Востока на Запад, а дороги никакой и нет, это скажет вам любой, кто переступал нулевой меридиан в Гринвиче. Как они умудрились застрять в пустоте, делая этот шаг, непонятно. Может быть, они были просто выведены из организма, как это происходит с ненужными бактериями. Удивляет только, почему ненужный балласт был сброшен в таком отличном месте. Как ни крути, как ни старайся оправдать закат Европы ее историческим величием и превосходством над Америкой, Нью-Йорк - запредельно крутой город. Мы кое-как улетели с Джамайки и транзитом через парочку штатовских захолустий приземлились в аэропорту Кеннеди. Жаль, что не приплыли сюда по морю. Хотелось бы получше понять, отчего так хохотал селиновский герой, когда путешествовал на край ночи. Перед ним Нью-Йорк не лежал, раскинувшись, как женщина, а стоял, толпился высотками на берегу Атлантического океана. Весь бетонный Манхэттен вышел на демонстрацию архитектурных достижений. Дома кряхтели, налегая друг на друга. Задние ряды подталкивали теснившихся у воды, сея хаос и суматоху. На Кони-Айленде прогуливались черепашьим шагом старички, дети возились в песке на пляже, туристы щелкали фотоаппаратами, пытаясь подобрать подходящий ракурс и качественно зафиксировать пейзажи, которые Даррен Аронофски сделал в некотором смысле знаменитыми. Было жарко, Слава снял майку и лениво жрал мороженое, сидя на причале. Я считал этажи в жилой многоэтажке на берегу. Постоянно сбивался, не досчитав до тридцати. Застывший скелет аттракциона отвлекал внимание. Огромную надпись "Циклон" на самой его верхушке я уже где-то видел. Хотелось пива, но мы же в Америке, как им объяснишь, что сидеть на берегу океана с бутылкой Хайнекена или портвейна гораздо круче, чем с банкой имбирного, блядь, пива или того хуже, с картонным ведром из Старбакса. Слава разобрался с мороженым, облизал пальцы, вытер руки об шорты и заявил, что идет домой спать. С утра мы по ямайской привычке немного дунули, на солнце нас укатало в плавящийся асфальт, разморило, в общем, изрядно. Я съел два сникерса и поплелся к метро, решив, что отдохну по дороге. В кондиционированном вагоне нью-йоркской подземки спать перехотелось. Я раскидал свои кости по скользкому пластиковому сиденью и смотрел в окно. Поезд проезжал мимо бруклинских трущоб. Двухэтажные халупы с матерыми тачками у входа, украинские вывески магазинов, промзоны, кладбища. На Юнион Сквер зашел в Старбакс, взял эспрессо, но попросил налить его в большой картонное бумажный стакан, с которым, как с компасом в вытянутой руке, передвигаются по улице деловитые нью-йоркеры. Местное варево европейцу должно быть противопоказано. Если где-нибудь в Неаполе американцы откроют свою кофейню, то больше, чем сутки, она там не простоит, ее враз расхуячат местные. И правильно сделают. Зато в старбаксовский стакан можно заливать купленный в ликер-сторе пивас и, не прячась, пить его посреди дня прямо на улице. Начал я с запотевшего патрона короны экстра, который перелил в картонную посуду прямо за прилавком у продавца-латиноса. - Лучше все-таки с лаймом, - сказал он и достал откуда-то из-под стола маленький зеленый лайм, отрезал кусочек и протянул мне. Я бросил его в пиво, сделал пару глотков. Так и в самом деле было вкуснее. На улице стояла жара, я пошел в сквер у метро, сел на траву и стал смотреть на америкосов. Смотреть особо было не на что. Одни были просто хуево одеты, другие были слишком жирные, у девушек с симпатичными лицами неизменно оказывались жопы слона. Даже у вполне нормальных людей хотелось найти какой-нибудь изъян. Это было несложно. Я сходил за еще одним пивом, перелил его в начинающий размокать стакан и пошел на юг в сторону Гринич Виллидж. Во времена Генри Миллера здесь вроде как была самая четкая тусовка - в темных углах смрадных кафешек писатели жахались в десна с актрисами, в многочисленных дансингах художники снимали телок-натурщиц, а в подворотнях происходили таинственные события, главными действующими лицами которых и становилась эта богема. Видно было, что тут живут люди. В отличие от каких-нибудь сороковых улиц. Казалось, рекламы на улицах становилось меньше. Вывеска у допотопной автозаправки недалеко от Хорэйшо стрит: - Where're you going? - Куда, куда... - отвечал, - не знаю. - Are you satisfied? - читал я на заднем стекле проезжающего автобуса. - Ну, так, иногда. Бывало и лучше. - Be sure - you've made the best choice, - написано на витрине магазина одежды. В этом я был далеко не уверен. Подленькая сентиментальность пряталась в каждой капле алкоголя, которую я впитывал в десяти тысячах километров от дома. Действительность начинала расплываться перед глазами, как будто на нее накладывали мутные картинки-воспоминания из прошлого. Вместо аккуратных, европейского вида домов нью-йоркского Гринич Виллиджа, которые я видел, в мыслях моих вставали обшарпанные, с осыпающейся штукатуркой здания на Покровке. Я шел не к Гудзону, а куда-то к Солянке, и дальше - на Яузу. Если бы я продался какой-нибудь сраной корпорации, протянувшей свои вонючие щупальца по всему миру, и преуспел там в круглосуточном отсасывании членов, то вполне мог бы обитать в этом районе, меж двух застроенных небоскребами кусков Манхэттена. Жил бы здесь, в одном из заблеванных плющом домов, по утрам, следуя клише псевдоуспешного педанта, бегал по набережной к яхт-клубу, на обратной дороге брал в одной из тысячи одинаковых кофеен американо ту-гоу, очередное бумажное ведро с картонным рукавом, сделанным из переработанного сырья, оргазмируя от собственной важности и раздрачивая эго, возвращался в свою квартиру с охуенно дорогим дизайном в стиле минимал, улыбаясь бегущим навстречу, таким же чертовым никчемным мудилам, как и я. Дома - гребаный контрастный душ, низкокалорийный завтрак, трехсотдолларовая рубашка от какого-нибудь гандона и эксклюзивный галстук, сжимающий шею. Кстати, он когда-нибудь крепким узлом намертво схватится за крюк под потолком, а из-под ног выскользнет стильная табуретка из последней коллекции табуреток. Рано или поздно это обязательно произойдет. Если извернуться и попытаться взять отсрочку, то можно сдохнуть более естественным путем. Под надзором строгой сиделки в престижном госпитале, где твоим единственным посетителем будет личный адвокат. Известное дело, Америка - страна возможностей. В кафе на Мортон стрит девушка за стойкой лихо забила фильтр молотым кофе, пристроила его к допотопной кофе-машине и через минуту поставила передо мной чашку настоящего эспрессо. Я сел за столик у окна и стал смотреть на улицу. Еще не так давно где-то в этом районе жил Бродский. Сейчас его Нобелевской премии едва хватило бы на то, чтоб купить здесь однокомнатную квартиру. Бродского увезли на кладбище, а богема переехала туда, где подешевле. За окном ветер гулял в листве редких молодых деревьев, намертво замурованных в асфальт тротуара, а в синем небе между крышами домов медленно плыл самолет. Когда уже почти стемнело, я двинул к Гудзону, смотрел на черную воду, пил, не прячась, пиво из жестянки и говорил о чем-то с рыбаками. О чем-то неважном. В баре недалеко от Хорэйшо играла музыка, старая французская музыка. Было очень накурено, несмотря на распахнутые настежь окна. Всем места не хватало, многие толпились у обклеенных вишневого цвета обоями стен, где были расставлены приземистые антикварного вида буфеты, на которые посетители ставили стаканы с выпивкой. Можно было подумать, что открыв дверь и войдя внутрь, я оказался в Париже 30-х годов, или в прошлогодней Москве, в том кафе в здании театра. Пока же все беззаботно бухали, впитывали шипящие, извлекаемые из затертых пластинок звуки и чего-то ждали - кто-то новой порции бухла, кто-то - заказанное чуть раньше такси или любимую песню, какая к черту Москва. Точно, в десяти тысячах километров от дома никуда от ассоциаций не денешься, память - сука, швыряет тебя, куда ей вздумается. Тогда было так же накурено, а музыка рвалась из окон, билась в стену дома напротив и замирала где-то посреди Большой Никитской. Кафе ломилось от вливающей себе алкоголь в глотки людской массы, я так же стоял с бокалом портвейна у стены и дрыгал ногой в такт знакомой мелодии. А она - когда я ее увидел, когда увидел ее длинные светлые волосы, рассыпавшиеся по голым плечам, она что-то показывала на экране телефона обнимавшему ее высокому парню. Я не видел ее уже больше года. - Привет, - сказал я, тронув ее за руку, и сделал шаг назад. Она резко обернулась: - О, привет! Не ожидала тебя здесь увидеть. - Я здесь часто бываю. - Да, я тоже, странно. - Ладно, ты не одна? Не буду тебя отвлекать. Я сильно занервничал и мне хотелось быстрее свалить оттуда. Она взяла меня под руку и мы пошли в дальний конец зала - Да, я тут со своим парнем… - О, у тебя появился парень? - Я усиленно улыбался, изображая гребаную фальшивую веселость, отчего уголки губ начинали мелко дрожать. - Да, вон он, я с ним сейчас стояла. Я не оборачивался, смотрел на нее, а она - мне за спину, на него. - Понятно, как вообще поживаешь? - задал я еще один мудацкий вопрос и, чтоб заткнуть самому себе рот, стал цедить портвейн, который тут же предательски кончился. - Отлично, - казалось, ей было говорить намного легче, - а ты? - Да неважно, какая разница, ну, ладно, не буду тебя отвлекать. - Ты снова хочешь от меня избавиться? - она едва улыбнулась. - Тебе не привыкать. - Нет, я просто... Ладно, мне просто неудобно. - Ты здесь с кем? - С друзьями, - соврал я. - В общем, увидимся. Я взял себе еще один портвейн и встал у окна. Она была спиной ко мне, ее заслоняли тела танцующих, потом я на секунду видел ее волосы и плечи, и она исчезала снова. В руке ее мелькала сигарета. Странно, раньше она никогда не курила. Я поставил стакан на потрескавшееся дерево буфета и стал проталкиваться к бару. Залитую алкоголем липкую дубовую стойку облепили слетевшиеся со всего мира мухи, одна из них отцепилась от кормушки и растворилась в толпе. Я тут же занял освободившийся табурет, подозвал бармена, заказал рюмку портвейна и принялся ждать. ОГЛАВЛЕНИЕ