Duty Free. Пляс Пигаль
Оригинал взят у dmitrypastushok в Duty Free. Пляс Пигаль
Пляс Пигаль В ту ночь я долго мотался по душным улицам в поисках темных углов и безлюдных подворотен. Бутылка белого сухого в моей руке равномерно пустела, распирая мочевой пузырь. Казалось, что поссать в Париже, кроме как в кафе, больше негде. Я остановился у будки телефона-автомата, сунул опустевшую бутылку подмышку и расстегнул ширинку. Выше по улице на фоне темного неба выделялась громадина Сакре-Кер. Внизу у подножия Монмартра, куда сейчас стекала моя ссанина, мигала вывеска Мулен Руж. В баре напротив усач за обшарпанной стойкой протирал стаканы. Кроме него в заведении вроде бы никого не было. Я шагнул внутрь. За столиком в углу спал старик. Рядом с ним на высоком стуле сидела женщина лет пятидесяти в розовом нижнем белье и черных ботфортах. Она безучастно чесала старика за ухом, как пса. Перед ней стоял наперсток эспрессо. Я сел за стойку и подозвал оживившегося бармена. - Скучная ночка, а? - Вполне живая. Сегодня, по крайней мере, есть посетители, - добавил он. Я еще раз посмотрел на старика со шлюхой. - Три водки. В один стакан, пожалуйста. - Это все? - Нет, еще лимон. Я уже успел прилично уделаться и поэтому решил сберечь съеденный накануне ужин внутри. Бармен только пожал плечами и пошел готовить заказ. По телевизору показывали скачки, которые, как и меня, никого не интересовали: на трибунах сиротливо жались под зонтиками несколько зрителей. Бармен принес водку. Стараясь не дышать, я залпом опрокинул стакан. Медленно откусил кусочек лимона. Потом перегнулся через стойку и, схватив бармена за плечи, зарылся носом в его седеющую шевелюру и шумно вдохнул. Тошнота отступила. - Русский? - спросил бармен. - Да, особенно сегодня вечером. - Еще один сумасшедший. Вы друг другу подходите, - он ткнул пальцем мне за спину. Я обернулся и увидел девушку, она сидела одна с бокалом красного. Я не заметил ее, когда вошел. Перед ней стояли две пустые бутылки, в третьей вина оставалось на два пальца. - Говорит, чтоб я не убирал посуду, - заметил бармен. Я попросил у него чистый бокал и молча подсел к девушке. Она никак не отреагировала. Я взял ее бутылку и выпил остатки вина. Она даже не посмотрела в мою сторону. Только сосредоточенно наматывала на палец длинный светлый локон. Высокая, судя по всему, она сидела там, вытянув ноги под столом, прямая, как вермишель, которую только достали из пачки и уложили на край кастрюли. Я нагло рассматривал ее. Короткие джинсовые шорты, белая кожа. Я глубоко дышал и считал до десяти. Досчитав, медленно положил руку ей на бедро. Она сгребла со стола пустые бутылки: первая полетела в спящего старика. Мимо. Вторая попала шлюхе в каблук и укатилась под стол. Бармен присел, и третий снаряд с грохотом разбил зеркало за его спиной. Я вскочил, девушка за мной. Мы выбежали на улицу. Она хохотала, как сумасшедшая. Мне пришлось шлепнуть ее по лицу. - Ты охренел? - спросила она по-русски. - Особенно сегодня ночью. - Ладно, пойдем, - она потащила меня вверх к церкви Сакре-Кер. Мы карабкались по узким улицам Монмартра, она рассказывала мне про Брамса и сложную жизнь русской модели в Париже. Иногда я немного отставал и с удовольствием рассматривал ее сзади. Она вышагивала, как богиня, а на ногах у нее были черные высокие кеды Конверс с логотипом AC-DC. Болеет за Санкт-Паули, успел подумать я. - Слушай, как Брамс сочетается с AC-DC? - Как скажешь тоже... Ты идиот? Помолчав, она добавила: - Они никак не сочетаются. AC-DC - для девочек, Брамс - для мальчиков. Я не стал ничего уточнять. У входа в церковь на лестнице тусовались арабы и негры. Один малец подкатил к нам и потряс у меня перед носом пустым пластиковым стаканчиком. Я налил ему немного вина. Малец скривил и без того недовольное лицо, вылил содержимое на ступеньки и пошел обратно к своей компании. Моя спутница подхватила с земли пустую бутылку и двинула за ним следом. Я взял ее за руку и потащил в сторону. Зашипев, она закинула баттл в кусты и полезла через забор к лестнице, которая вела куда-то вниз. - Так ближе. Ближе к чему? Я снова решил не спрашивать и молча полез за ней. Мы спускались по ступенькам, держась за руки. Перед нами лежал ночной Париж, в гостиничном номере у меня лежал теплый арманьяк, о котором я теперь почти не вспоминал. На полпути она остановилась, прижалась ко мне и, касаясь губами моего уха, сказала: - Я... хочу... чтобы ты... меня... трахнул... прямо здесь. - Знаешь, я... - Что, не хочешь? - Да нет. Делов-то. Сейчас возьму и трахну. - И?.. - она, не моргая, смотрела на меня. Мы полезли в кусты. Ветки царапали мне лицо и ноги, но я, как мудак, ломился вперед и тянул ее за собой. Мы сели на траву и стали целоваться. Я понемногу осмелел и запустил руку ей в трусы. Там было горячо. То есть, теплее, чем на улице. Я проворно стащил с нее шорты и трусы и принялся за дело. Мое дело продолжалось минуты две. Еще бы, то был мой первый французский секс. - Ты взял меня малой кровью, - говорила она, вытирая краем футболки царапины на моем лице. - Поехали в Марэ? - предложила она. Мы поймали такси. По дороге я к ней даже не прикасался. Сидел, вжавшись в сиденье, и смотрел в окно. Водитель, казалось, не обращал внимания на то, что улицы в Париже узкие, как галстуки Агнес Би, а по обочинам стояли тысячи мопедов и потрепанных тачек. Местные жители не парятся по поводу небольших вмятин и царапин на кузове. Как и любое другое недоразумение, парижане могут превратить это в элемент индивидуального стиля. По царапинам на авто парижанин может, как минимум, угадать пол владельца. С достатком уже сложнее. Преуспевающий инвестбанкир может ограничиться велосипедом. А студент-филолог из Сорбонны будет передвигаться на дорогой антикварной Веспе. На Рю де ля Веррери тусовались полчища геев. Классический микс андрогинных двойников Брайна Молко и двухметровых берлинских наци. Мы шли по мостовой, сканируя окружающее пространство. На пересечении с Рю дю Темпль нам попался образец парижского стрит-арта - тварь из пиксельных квадратиков, похожая на осьминога, дело рук Космического Захватчика. Когда-то я по ночам рисовал на стенах московских зданий Эрика Кантону с девизом PLAY. Я решил, что дело Эрика должен продолжить портрет Путина, который как бы намекает нам - PRAY. Но, к сожалению, Бэнкси умер во мне раньше, чем эта идея претворилась в свою никчемную жизнь. Или к счастью. Иначе я, может быть, не вышагивал бы сейчас бок о бок c самой красивой девушкой самого красивого в мире города. Мы свернули в дыру, которая называлась, кажется, Столли’с. Таких приятно убогих мест в Париже не так-то много. Я подошел к стойке и заказал нам по бокалу Гиннесса. Свободные места были, но на улице. Там у входа терлась отстойного вида молодежь. Таких показывают в фильмах про 1968 год. Короче говоря, классное заведение. Опрокинув одним махом пол-бокала, я притянул свою новую подружку к себе и смачно поцеловал в губы. Во мне бушевало два чувства. Во-первых, у меня только что был секс, после которого не нужно тянуть лямку уставшего супруга. Во-вторых, я стоял там бухой, лохматый, как обоссанная псина, но при этом со мной рядом была роскошная девица. Жизнь в такие моменты как-будто нашептывает тебе: все делаешь правильно, продолжай в том же духе. Вот я и продолжал. Глотнул пивка и снова потянулся к своей подружке. На этот раз она подозрительно на меня посмотрела: - Что за проявления нежности, малыш? Я уже не очень-то быстро соображал, поэтому просто ответил: - А что? - Ты, я надеюсь, не из тех любящих пофантазировать мальчиков, которые похожи на щенят? Я честно сказал, что нет. Я-то так не думал. - Ну, вот и хорошо. А я отойду на минуту. Она пошла в единственный в заведении туалет, который был размером с половинку сортира в Ту-134, а я остался стоять на месте с двумя пустыми бокалами. В бар вошли три девушки, одна симпатичная и с ней два прицепа. Симпатичная тут же направилась в сортир. Я решительным жестом преградил ей дорогу: - Ты туда не войдешь! - Почему это? - Там кто-то умер. - Как это - умер? - Так, взял и умер. Поэтому там занято. Подвалили ее подруги, два больших и шумных американских грузовика. - Э, да вы из Америки. - Что он от тебя хочет? - Говорит, в туалете кто-то умер. Я заулыбался и утвердительно закивал. - Да он врет, посмотри на него. - Не вру, спросите у бармена. Одна из подруг пошла к бармену. Тот, перегнувшись через прилавок, что-то ей объяснял. Дослушав, она вернулась к нам. Бармен посмотрел на меня и пожал плечами. - Он сказал, что это неправда, хотя у них всякое случается. - Ты умная девушка. - Что? - Ладно, пойду узнаю. А ты, - я ткнул пальцем в милашку, которая была похожа на Натали Портман, - дай номер телефона. Она продиктовала, я записал. Я уже и сам не соображал, зачем с ними сцепился. Едва я постучал в туалет, как дверь открылась и оттуда вышла моя подружка. - Ну, ты долго! - Скучал? - Нет, - снова честно ответил я. - Вот и хорошо. Уходя, я помахал американке. Она улыбалась, но когда увидела, что я не один, отвернулась. На улице, привалившись к церковной стене, сидел бомж. Молодой белый мужик, перед ним лежала шапка с мелочью. Он пил вино, слушал айпод и резво посматривал на прохожих, что-то еле слышно напевая. Проходя мимо, я кинул в него монеткой. - Эй, фак офф! - крикнул мне вслед бомжара. Попал, с удовлетворением подумал я. - Играешь в Хантера Томпсона? - Нет. Просто бомжи заебали. Я думал, Париж - столица моды, а оказывается Париж - столица бомжей. - Ладно, пойдем. - Куда? - Увидишь. Раз на бомжей тебе смотреть не нравится, посмотрим на моду. Мы свернули с Веррери и пошли на север, в сторону Монмартра. В ночном магазине у арабов купили вина. Даже в самой занюханной лавке здесь стояли километровые батареи бутылок. Названия на этикетках впечатляли. Бордо! Анжуйское! Бургундское! Я взял белое сухое за пять евро. Содрал ценник. Ведь мы шли в гости. - Почти на месте, - сказала она. Мы стояли у больших деревянных дверей с домофоном. Позвонили, дверь тут же открылась. Прошли через внутренний дворик к подъезду и дальше - к лестнице. Там нас уже ждала долговязая девица в коротких шортах. Нас представили друг другу. Мы поднимались по лестнице, я шел сзади и слушал женский галдеж. Девушки покачивали бедрами, передо мной открывался прекрасный вид. Если б не приходилось подниматься по лестнице, то я был бы не прочь наблюдать подобную картину часами. В квартире было шумно, как в баре пятничным вечером. Послонявшись пару минут, я насчитал всего трех парней, телок - намного больше. Вписка была внушительной, с тремя комнатами, студией и выходом на крышу. Я подошел к парню, который ставил музыку. Он оказался украинским фотографом из Германии, сплошной совковый интернационал. Оправдывая свою европейскую принадлежность, парень включил ритмичное берлинское техно. Кивая в такт башкой, я отправился снова гулять по квартире. Ее размеры позволяли шагать, как по бульвару. Я поднялся по приставной лестнице и оказался на крыше соседнего здания. Тут сидели девушки-модели, они пили вино и что-то вяло обсуждали. Я молча сел рядом и стал рассматривать их лица. Все они были по-своему красивые, с одинаково идеальными фигурами. Вряд ли хоть одной из них было больше двадцати трех. Как из этой коробки конфет выбрать самую вкусную, если начинка во всех одинаковая? Одинаково хорошая или одинаково плохая - этого я для себя пока еще не решил. Я склонялся к первому варианту. Состав телок постоянно менялся. Кто-то уходил, кто-то приходил. Я лежал, подложив под голову подушку, и смотрел в черное парижское небо. Иногда его разрезали ровные полосы света прожекторов на Эйфелевой башне. Я закрыл глаза и уснул. Мне снилась она, я увидел ее на перроне станции Шатле, я все отчетливо помнил. Она вошла в вагон, я следом за ней, встал напротив у двери. Она на меня не смотрела, я тоже старался смотреть в окно. Стоял и не решался к ней подойти. Поезд ехал неестественно долго, нигде не останавливаясь. Наконец, мы добрались до конечной станции. Она вышла на перрон и пошла к выходу. Сверху на лестницу вышла служащая в форме и помахала ключами. Все, метро закрыто, сказала вахтерша. Я даже не удивился тому, что понимаю по-французски. Моя подруга или девушка, которая была на нее очень похожа, шла к выходу, я за ней. Нет, это точно была она, никаких сомнений. Я видел ее ноги, ровную спину, длинные волосы, убранные в пучок на макушке. Она поднималась по лестнице, пролет за пролетом, я немного отстал. Впереди показался выход и кусок ночного неба, которое разрезал свет прожекторов. Я ускорил шаг, выбежал на улицу и снова оказался на крыше. Ее нигде не было. Стало холодно. Я открыл глаза. Сделал большой глоток из бутылки, болела голова. Посмотрел по сторонам. Кроме меня здесь были еще двое. Берлинский хохол вскарабкался на телку, которая встретила нас внизу, и жадно кусал ее губы. Та была не против. Они не обращали на меня никакого внимания. Обычные люди. Начинают и заканчивают, как и все. С минуту понаблюдав за длинными, как шпалы, ногами телки, я поднялся. Фотограф стал стаскивать с нее шорты. Она шумно дышала, парень усердно сопел. Она тискала его за жопу. Моя жопа тоже требовала внимания. В квартире все так же играла музыка, за большим столом сидели две незнакомые бабы и лысый мужик лет тридцати. Я сел на диван и стал пить вино. Часы на стене показывали три часа ночи. Лысый рассказывал про реализм в живописи. - А у тебя есть любимая картина? - спросила у него одна из девушек. - Есть, работы Курбе. - Ты что, художник? - я встрял в разговор. Меня будто не слышали. - А что за работа? - продолжила допрос другая. - «Происхождение мира». Прекрасная картина, в которой тонко подчеркивается двойственность женского начала… В моей бутылке уже ничего не осталось. Я подумал о том, что мне только что снилось. - Эй, а где та девушка, с которой я пришел сюда? Все посмотрели на меня, как будто только сейчас заметили. Впрочем, так оно, наверное, и было. Увлекающиеся люди. - Кто? - Ну, такая… Высокая, длинные светлые волосы. Я с ней сюда пришел. Они переглянулись и пожали плечами. Лысый продолжал затирать про живопись. Я пошел на поиски. - Привет, ты не знаешь, где девушка, такая светловолосая?.. - спрашивал я у того, кто мне попадался. Все непонимающе мотали головой: - Кто? Ты кого ищешь? Я чувствовал себя, как герой фильмов Линча. То есть, как полный мудак, с которым творится какая-то неведомая хуйня. Я пошел на балкон. Там тусовалась все та же пара, телка спала на плече у фотографа. - Эй, где моя подруга? - я стал тормошить ее. Она не просыпалась. Пришлось ущипнуть ее за голый зад. - А! Дурак что ли? - она резко вскочила и замахнулась, чтоб дать мне по лицу. Я вовремя отскочил. - Где она? - Кто? - Да что тут с вами со всеми. Ну, та, с которой я пришел сюда. Телка смотрела на меня, как на героя фильмов Линча. - Не понимаю, о чем ты. Я махнул на них рукой и поплелся в квартиру. Там ставили музыку, о чем-то говорили и все пили, пили, пили… Мне становилось дурно от такого обилия красивых людей. По улице шли одинокие прохожие. Начинало светать. Я сидел на бордюре и ел сочный блин с сыром. Достал телефон и написал глупое сообщение американке из бара. Она не отвечала. Я двинул в гостиницу. Наутро мне было плохо, очень плохо. Голова раскалывалась, я не вылезал из кровати. К обеду полегчало. Мне нужно было найти ее. Красивых много, а она одна. Я оделся и пошел прогуляться. На перроне станции Шатле ее, конечно же, не было. Я прислонился к стене и стал тупо смотреть по сторонам. Это точно не сон, подумалось мне. Не тот сон, в котором мне хотелось оказаться. Я вышел на улицу и побрел к Сене. У музея Орсе не было никакой очереди. По реке плыли катера, полные туристов. Пестрая толпа, они махали руками отдыхающим, которые стояли на мосту. Все улыбались. Жизнь, не меняя направления, шла по своим делам. В музее нельзя было фотографировать. Зато продавалось вино. Выпив стакан, я направился изучать внутренности бывшего вокзала. Работы Курбе были выставлены в отдельной комнате. Самое почетное место среди них занимало «Происхождение мира». На небольшом полотне был изображен обильно заросший волосами половой орган, принадлежащий, очевидно, весьма дородной даме. В общем, произведение искусства представляло собой написанную маслом запредельно волосатую пизду. Я рассматривал картину, пытаясь сообразить, где же в ней двойной смысл женского начала… На объект моего желания эта штука явно не походила. Если мир действительно произошел из такой дыры, то грош ему цена. У меня на этот счет была своя версия. Только натурщица исчезла. Снова разболелась голова. Я спустился в метро и доехал до Монмартра. У Сакре-Кер перелез через железное ограждение и улегся на поросшем травой спуске. Солнце заваливалось за горизонт. Далеко впереди виднелась башня Монпарнас. Я перевернулся на бок и уснул. Снова тот же сон. Когда я проснулся, было уже темно. На лестнице у церкви шумели черные. Кто-то бил бутылки, всем было весело. Я думал взобраться на каменную тумбу на самом верху и, раскинув руки, закричать: пошли все на хуй, гребаные уроды! Но у меня были дела поважнее. Превозмочь низменные желания очень легко, когда они грозят тебе значительными физическими увечьями. У метро Пигаль все кипело. Часы показывали час ночи. Машины, люди, огни борделей, все смешалось в мигающую шевелящуюся кучу и радостно бурлило. Я тоже чувствовал себя неплохо. В баре незнакомый бармен протирал стаканы. Я зашел, не оглядываясь, боялся посмотреть по сторонам. - Водки. - Хорошая ночка, не правда ли? - спросил бармен. Я кивнул и опрокинул стакан. Сердце стучало в ушах, ничего не было слышно. Спину сковала резкая боль, зазвенело разбитое стекло. Я был счастлив, что на этот раз она не промахнулась. ОГЛАВЛЕНИЕ
Пляс Пигаль В ту ночь я долго мотался по душным улицам в поисках темных углов и безлюдных подворотен. Бутылка белого сухого в моей руке равномерно пустела, распирая мочевой пузырь. Казалось, что поссать в Париже, кроме как в кафе, больше негде. Я остановился у будки телефона-автомата, сунул опустевшую бутылку подмышку и расстегнул ширинку. Выше по улице на фоне темного неба выделялась громадина Сакре-Кер. Внизу у подножия Монмартра, куда сейчас стекала моя ссанина, мигала вывеска Мулен Руж. В баре напротив усач за обшарпанной стойкой протирал стаканы. Кроме него в заведении вроде бы никого не было. Я шагнул внутрь. За столиком в углу спал старик. Рядом с ним на высоком стуле сидела женщина лет пятидесяти в розовом нижнем белье и черных ботфортах. Она безучастно чесала старика за ухом, как пса. Перед ней стоял наперсток эспрессо. Я сел за стойку и подозвал оживившегося бармена. - Скучная ночка, а? - Вполне живая. Сегодня, по крайней мере, есть посетители, - добавил он. Я еще раз посмотрел на старика со шлюхой. - Три водки. В один стакан, пожалуйста. - Это все? - Нет, еще лимон. Я уже успел прилично уделаться и поэтому решил сберечь съеденный накануне ужин внутри. Бармен только пожал плечами и пошел готовить заказ. По телевизору показывали скачки, которые, как и меня, никого не интересовали: на трибунах сиротливо жались под зонтиками несколько зрителей. Бармен принес водку. Стараясь не дышать, я залпом опрокинул стакан. Медленно откусил кусочек лимона. Потом перегнулся через стойку и, схватив бармена за плечи, зарылся носом в его седеющую шевелюру и шумно вдохнул. Тошнота отступила. - Русский? - спросил бармен. - Да, особенно сегодня вечером. - Еще один сумасшедший. Вы друг другу подходите, - он ткнул пальцем мне за спину. Я обернулся и увидел девушку, она сидела одна с бокалом красного. Я не заметил ее, когда вошел. Перед ней стояли две пустые бутылки, в третьей вина оставалось на два пальца. - Говорит, чтоб я не убирал посуду, - заметил бармен. Я попросил у него чистый бокал и молча подсел к девушке. Она никак не отреагировала. Я взял ее бутылку и выпил остатки вина. Она даже не посмотрела в мою сторону. Только сосредоточенно наматывала на палец длинный светлый локон. Высокая, судя по всему, она сидела там, вытянув ноги под столом, прямая, как вермишель, которую только достали из пачки и уложили на край кастрюли. Я нагло рассматривал ее. Короткие джинсовые шорты, белая кожа. Я глубоко дышал и считал до десяти. Досчитав, медленно положил руку ей на бедро. Она сгребла со стола пустые бутылки: первая полетела в спящего старика. Мимо. Вторая попала шлюхе в каблук и укатилась под стол. Бармен присел, и третий снаряд с грохотом разбил зеркало за его спиной. Я вскочил, девушка за мной. Мы выбежали на улицу. Она хохотала, как сумасшедшая. Мне пришлось шлепнуть ее по лицу. - Ты охренел? - спросила она по-русски. - Особенно сегодня ночью. - Ладно, пойдем, - она потащила меня вверх к церкви Сакре-Кер. Мы карабкались по узким улицам Монмартра, она рассказывала мне про Брамса и сложную жизнь русской модели в Париже. Иногда я немного отставал и с удовольствием рассматривал ее сзади. Она вышагивала, как богиня, а на ногах у нее были черные высокие кеды Конверс с логотипом AC-DC. Болеет за Санкт-Паули, успел подумать я. - Слушай, как Брамс сочетается с AC-DC? - Как скажешь тоже... Ты идиот? Помолчав, она добавила: - Они никак не сочетаются. AC-DC - для девочек, Брамс - для мальчиков. Я не стал ничего уточнять. У входа в церковь на лестнице тусовались арабы и негры. Один малец подкатил к нам и потряс у меня перед носом пустым пластиковым стаканчиком. Я налил ему немного вина. Малец скривил и без того недовольное лицо, вылил содержимое на ступеньки и пошел обратно к своей компании. Моя спутница подхватила с земли пустую бутылку и двинула за ним следом. Я взял ее за руку и потащил в сторону. Зашипев, она закинула баттл в кусты и полезла через забор к лестнице, которая вела куда-то вниз. - Так ближе. Ближе к чему? Я снова решил не спрашивать и молча полез за ней. Мы спускались по ступенькам, держась за руки. Перед нами лежал ночной Париж, в гостиничном номере у меня лежал теплый арманьяк, о котором я теперь почти не вспоминал. На полпути она остановилась, прижалась ко мне и, касаясь губами моего уха, сказала: - Я... хочу... чтобы ты... меня... трахнул... прямо здесь. - Знаешь, я... - Что, не хочешь? - Да нет. Делов-то. Сейчас возьму и трахну. - И?.. - она, не моргая, смотрела на меня. Мы полезли в кусты. Ветки царапали мне лицо и ноги, но я, как мудак, ломился вперед и тянул ее за собой. Мы сели на траву и стали целоваться. Я понемногу осмелел и запустил руку ей в трусы. Там было горячо. То есть, теплее, чем на улице. Я проворно стащил с нее шорты и трусы и принялся за дело. Мое дело продолжалось минуты две. Еще бы, то был мой первый французский секс. - Ты взял меня малой кровью, - говорила она, вытирая краем футболки царапины на моем лице. - Поехали в Марэ? - предложила она. Мы поймали такси. По дороге я к ней даже не прикасался. Сидел, вжавшись в сиденье, и смотрел в окно. Водитель, казалось, не обращал внимания на то, что улицы в Париже узкие, как галстуки Агнес Би, а по обочинам стояли тысячи мопедов и потрепанных тачек. Местные жители не парятся по поводу небольших вмятин и царапин на кузове. Как и любое другое недоразумение, парижане могут превратить это в элемент индивидуального стиля. По царапинам на авто парижанин может, как минимум, угадать пол владельца. С достатком уже сложнее. Преуспевающий инвестбанкир может ограничиться велосипедом. А студент-филолог из Сорбонны будет передвигаться на дорогой антикварной Веспе. На Рю де ля Веррери тусовались полчища геев. Классический микс андрогинных двойников Брайна Молко и двухметровых берлинских наци. Мы шли по мостовой, сканируя окружающее пространство. На пересечении с Рю дю Темпль нам попался образец парижского стрит-арта - тварь из пиксельных квадратиков, похожая на осьминога, дело рук Космического Захватчика. Когда-то я по ночам рисовал на стенах московских зданий Эрика Кантону с девизом PLAY. Я решил, что дело Эрика должен продолжить портрет Путина, который как бы намекает нам - PRAY. Но, к сожалению, Бэнкси умер во мне раньше, чем эта идея претворилась в свою никчемную жизнь. Или к счастью. Иначе я, может быть, не вышагивал бы сейчас бок о бок c самой красивой девушкой самого красивого в мире города. Мы свернули в дыру, которая называлась, кажется, Столли’с. Таких приятно убогих мест в Париже не так-то много. Я подошел к стойке и заказал нам по бокалу Гиннесса. Свободные места были, но на улице. Там у входа терлась отстойного вида молодежь. Таких показывают в фильмах про 1968 год. Короче говоря, классное заведение. Опрокинув одним махом пол-бокала, я притянул свою новую подружку к себе и смачно поцеловал в губы. Во мне бушевало два чувства. Во-первых, у меня только что был секс, после которого не нужно тянуть лямку уставшего супруга. Во-вторых, я стоял там бухой, лохматый, как обоссанная псина, но при этом со мной рядом была роскошная девица. Жизнь в такие моменты как-будто нашептывает тебе: все делаешь правильно, продолжай в том же духе. Вот я и продолжал. Глотнул пивка и снова потянулся к своей подружке. На этот раз она подозрительно на меня посмотрела: - Что за проявления нежности, малыш? Я уже не очень-то быстро соображал, поэтому просто ответил: - А что? - Ты, я надеюсь, не из тех любящих пофантазировать мальчиков, которые похожи на щенят? Я честно сказал, что нет. Я-то так не думал. - Ну, вот и хорошо. А я отойду на минуту. Она пошла в единственный в заведении туалет, который был размером с половинку сортира в Ту-134, а я остался стоять на месте с двумя пустыми бокалами. В бар вошли три девушки, одна симпатичная и с ней два прицепа. Симпатичная тут же направилась в сортир. Я решительным жестом преградил ей дорогу: - Ты туда не войдешь! - Почему это? - Там кто-то умер. - Как это - умер? - Так, взял и умер. Поэтому там занято. Подвалили ее подруги, два больших и шумных американских грузовика. - Э, да вы из Америки. - Что он от тебя хочет? - Говорит, в туалете кто-то умер. Я заулыбался и утвердительно закивал. - Да он врет, посмотри на него. - Не вру, спросите у бармена. Одна из подруг пошла к бармену. Тот, перегнувшись через прилавок, что-то ей объяснял. Дослушав, она вернулась к нам. Бармен посмотрел на меня и пожал плечами. - Он сказал, что это неправда, хотя у них всякое случается. - Ты умная девушка. - Что? - Ладно, пойду узнаю. А ты, - я ткнул пальцем в милашку, которая была похожа на Натали Портман, - дай номер телефона. Она продиктовала, я записал. Я уже и сам не соображал, зачем с ними сцепился. Едва я постучал в туалет, как дверь открылась и оттуда вышла моя подружка. - Ну, ты долго! - Скучал? - Нет, - снова честно ответил я. - Вот и хорошо. Уходя, я помахал американке. Она улыбалась, но когда увидела, что я не один, отвернулась. На улице, привалившись к церковной стене, сидел бомж. Молодой белый мужик, перед ним лежала шапка с мелочью. Он пил вино, слушал айпод и резво посматривал на прохожих, что-то еле слышно напевая. Проходя мимо, я кинул в него монеткой. - Эй, фак офф! - крикнул мне вслед бомжара. Попал, с удовлетворением подумал я. - Играешь в Хантера Томпсона? - Нет. Просто бомжи заебали. Я думал, Париж - столица моды, а оказывается Париж - столица бомжей. - Ладно, пойдем. - Куда? - Увидишь. Раз на бомжей тебе смотреть не нравится, посмотрим на моду. Мы свернули с Веррери и пошли на север, в сторону Монмартра. В ночном магазине у арабов купили вина. Даже в самой занюханной лавке здесь стояли километровые батареи бутылок. Названия на этикетках впечатляли. Бордо! Анжуйское! Бургундское! Я взял белое сухое за пять евро. Содрал ценник. Ведь мы шли в гости. - Почти на месте, - сказала она. Мы стояли у больших деревянных дверей с домофоном. Позвонили, дверь тут же открылась. Прошли через внутренний дворик к подъезду и дальше - к лестнице. Там нас уже ждала долговязая девица в коротких шортах. Нас представили друг другу. Мы поднимались по лестнице, я шел сзади и слушал женский галдеж. Девушки покачивали бедрами, передо мной открывался прекрасный вид. Если б не приходилось подниматься по лестнице, то я был бы не прочь наблюдать подобную картину часами. В квартире было шумно, как в баре пятничным вечером. Послонявшись пару минут, я насчитал всего трех парней, телок - намного больше. Вписка была внушительной, с тремя комнатами, студией и выходом на крышу. Я подошел к парню, который ставил музыку. Он оказался украинским фотографом из Германии, сплошной совковый интернационал. Оправдывая свою европейскую принадлежность, парень включил ритмичное берлинское техно. Кивая в такт башкой, я отправился снова гулять по квартире. Ее размеры позволяли шагать, как по бульвару. Я поднялся по приставной лестнице и оказался на крыше соседнего здания. Тут сидели девушки-модели, они пили вино и что-то вяло обсуждали. Я молча сел рядом и стал рассматривать их лица. Все они были по-своему красивые, с одинаково идеальными фигурами. Вряд ли хоть одной из них было больше двадцати трех. Как из этой коробки конфет выбрать самую вкусную, если начинка во всех одинаковая? Одинаково хорошая или одинаково плохая - этого я для себя пока еще не решил. Я склонялся к первому варианту. Состав телок постоянно менялся. Кто-то уходил, кто-то приходил. Я лежал, подложив под голову подушку, и смотрел в черное парижское небо. Иногда его разрезали ровные полосы света прожекторов на Эйфелевой башне. Я закрыл глаза и уснул. Мне снилась она, я увидел ее на перроне станции Шатле, я все отчетливо помнил. Она вошла в вагон, я следом за ней, встал напротив у двери. Она на меня не смотрела, я тоже старался смотреть в окно. Стоял и не решался к ней подойти. Поезд ехал неестественно долго, нигде не останавливаясь. Наконец, мы добрались до конечной станции. Она вышла на перрон и пошла к выходу. Сверху на лестницу вышла служащая в форме и помахала ключами. Все, метро закрыто, сказала вахтерша. Я даже не удивился тому, что понимаю по-французски. Моя подруга или девушка, которая была на нее очень похожа, шла к выходу, я за ней. Нет, это точно была она, никаких сомнений. Я видел ее ноги, ровную спину, длинные волосы, убранные в пучок на макушке. Она поднималась по лестнице, пролет за пролетом, я немного отстал. Впереди показался выход и кусок ночного неба, которое разрезал свет прожекторов. Я ускорил шаг, выбежал на улицу и снова оказался на крыше. Ее нигде не было. Стало холодно. Я открыл глаза. Сделал большой глоток из бутылки, болела голова. Посмотрел по сторонам. Кроме меня здесь были еще двое. Берлинский хохол вскарабкался на телку, которая встретила нас внизу, и жадно кусал ее губы. Та была не против. Они не обращали на меня никакого внимания. Обычные люди. Начинают и заканчивают, как и все. С минуту понаблюдав за длинными, как шпалы, ногами телки, я поднялся. Фотограф стал стаскивать с нее шорты. Она шумно дышала, парень усердно сопел. Она тискала его за жопу. Моя жопа тоже требовала внимания. В квартире все так же играла музыка, за большим столом сидели две незнакомые бабы и лысый мужик лет тридцати. Я сел на диван и стал пить вино. Часы на стене показывали три часа ночи. Лысый рассказывал про реализм в живописи. - А у тебя есть любимая картина? - спросила у него одна из девушек. - Есть, работы Курбе. - Ты что, художник? - я встрял в разговор. Меня будто не слышали. - А что за работа? - продолжила допрос другая. - «Происхождение мира». Прекрасная картина, в которой тонко подчеркивается двойственность женского начала… В моей бутылке уже ничего не осталось. Я подумал о том, что мне только что снилось. - Эй, а где та девушка, с которой я пришел сюда? Все посмотрели на меня, как будто только сейчас заметили. Впрочем, так оно, наверное, и было. Увлекающиеся люди. - Кто? - Ну, такая… Высокая, длинные светлые волосы. Я с ней сюда пришел. Они переглянулись и пожали плечами. Лысый продолжал затирать про живопись. Я пошел на поиски. - Привет, ты не знаешь, где девушка, такая светловолосая?.. - спрашивал я у того, кто мне попадался. Все непонимающе мотали головой: - Кто? Ты кого ищешь? Я чувствовал себя, как герой фильмов Линча. То есть, как полный мудак, с которым творится какая-то неведомая хуйня. Я пошел на балкон. Там тусовалась все та же пара, телка спала на плече у фотографа. - Эй, где моя подруга? - я стал тормошить ее. Она не просыпалась. Пришлось ущипнуть ее за голый зад. - А! Дурак что ли? - она резко вскочила и замахнулась, чтоб дать мне по лицу. Я вовремя отскочил. - Где она? - Кто? - Да что тут с вами со всеми. Ну, та, с которой я пришел сюда. Телка смотрела на меня, как на героя фильмов Линча. - Не понимаю, о чем ты. Я махнул на них рукой и поплелся в квартиру. Там ставили музыку, о чем-то говорили и все пили, пили, пили… Мне становилось дурно от такого обилия красивых людей. По улице шли одинокие прохожие. Начинало светать. Я сидел на бордюре и ел сочный блин с сыром. Достал телефон и написал глупое сообщение американке из бара. Она не отвечала. Я двинул в гостиницу. Наутро мне было плохо, очень плохо. Голова раскалывалась, я не вылезал из кровати. К обеду полегчало. Мне нужно было найти ее. Красивых много, а она одна. Я оделся и пошел прогуляться. На перроне станции Шатле ее, конечно же, не было. Я прислонился к стене и стал тупо смотреть по сторонам. Это точно не сон, подумалось мне. Не тот сон, в котором мне хотелось оказаться. Я вышел на улицу и побрел к Сене. У музея Орсе не было никакой очереди. По реке плыли катера, полные туристов. Пестрая толпа, они махали руками отдыхающим, которые стояли на мосту. Все улыбались. Жизнь, не меняя направления, шла по своим делам. В музее нельзя было фотографировать. Зато продавалось вино. Выпив стакан, я направился изучать внутренности бывшего вокзала. Работы Курбе были выставлены в отдельной комнате. Самое почетное место среди них занимало «Происхождение мира». На небольшом полотне был изображен обильно заросший волосами половой орган, принадлежащий, очевидно, весьма дородной даме. В общем, произведение искусства представляло собой написанную маслом запредельно волосатую пизду. Я рассматривал картину, пытаясь сообразить, где же в ней двойной смысл женского начала… На объект моего желания эта штука явно не походила. Если мир действительно произошел из такой дыры, то грош ему цена. У меня на этот счет была своя версия. Только натурщица исчезла. Снова разболелась голова. Я спустился в метро и доехал до Монмартра. У Сакре-Кер перелез через железное ограждение и улегся на поросшем травой спуске. Солнце заваливалось за горизонт. Далеко впереди виднелась башня Монпарнас. Я перевернулся на бок и уснул. Снова тот же сон. Когда я проснулся, было уже темно. На лестнице у церкви шумели черные. Кто-то бил бутылки, всем было весело. Я думал взобраться на каменную тумбу на самом верху и, раскинув руки, закричать: пошли все на хуй, гребаные уроды! Но у меня были дела поважнее. Превозмочь низменные желания очень легко, когда они грозят тебе значительными физическими увечьями. У метро Пигаль все кипело. Часы показывали час ночи. Машины, люди, огни борделей, все смешалось в мигающую шевелящуюся кучу и радостно бурлило. Я тоже чувствовал себя неплохо. В баре незнакомый бармен протирал стаканы. Я зашел, не оглядываясь, боялся посмотреть по сторонам. - Водки. - Хорошая ночка, не правда ли? - спросил бармен. Я кивнул и опрокинул стакан. Сердце стучало в ушах, ничего не было слышно. Спину сковала резкая боль, зазвенело разбитое стекло. Я был счастлив, что на этот раз она не промахнулась. ОГЛАВЛЕНИЕ