Duty Free. Шёнхаузер Аллее
Оригинал взят у dmitrypastushok в Duty Free. Шёнхаузер Аллее
Внуково. Терминал B В тот момент я снова остался один - на какое-то мгновение остановился, посмотрел по сторонам, и, надо же, никто не заметил моего отсутствия. Дома, в съемной московской квартире, меня ждала только стопка неоплаченных счетов. Я даже допил последнюю бутылку пива и вынес мусор. Такое бывает иногда, знаете, случается почти с каждым. Это нормально, просто в этом городе абсолютный максимум становится нормой. Ты должен - именно должен - сделать все, что от тебя зависит, а дальше - как повезет. И если кто-то вдруг сознательно покинет очередь, вслед ему обязательно крикнут: «You are fucking bastard!». Ты, мать твою, гребаный ублюдок, вернись в строй и будь, как все. Почему-то мало, кто задумывается о том, что проснуться с утра, одеться и выйти на улицу - уже большая победа. Неделю назад неизвестный сотрудник немецкого консульства лишил мой заграничный паспорт девственности, аккуратно вклеив шенгенскую визу. Кажется, паспорт был немного удивлен и даже напуган. Сумбурно все вышло и неожиданно. - Цель поездки? - этот вопрос в визовом центре задавали вместо «привет, как дела». Ну, не говорить же правду? - Туризм. Служащий равнодушно посмотрел на меня и зашелестел бумагами. Такие придурки, как я, подозрения не вызывали. - Возьмите квитанцию и оплатите счет в кассе, - механически подытожил наш, по сути, неудавшийся диалог сотрудник центра. Таким же безразличным был пограничник в окне паспортного контроля. Я подхватил свою сумку, почти все содержимое которой сводилось к разваливающемуся фотоаппарату "Зенит", двум чистым футболкам, бритве и зубной щетке, и пошел на досмотр. У металлоискателя, раскинув руки в немом приветствии, стояла женщина в резиновых перчатках. Старательно придавая квадратуру своему лопающемуся от калорийной пищи лицу, она четко выполняла записанный на дискету ее мозга алгоритм. Я не вмешивался в процесс. Просто посмотрел в потолок и дал ей себя ощупать. Главное, умей отключаться от тех фокусов, которые с тобой проделывает действительность, это уже немало. Что делать дальше, было не особо понятно. До вылета оставалось чуть больше часа. Мимо процокала каблуками знойная киса, которая одним движением бедер присоединила меня к радикальной армии своих адептов. Я тупо поводил жалом и направился следом за ней в Дьюти Фри. Там мое внимание сходу переключилось на бутылки. Пробка, вылетающая из горлышка, без последствий превращает любые ужасы в хороший повод выпить. Помаявшись у витрин, я взял с полки Джек Дениелс и направился к кассе. Через прозрачную стену внуковского терминала было хорошо видно, как взлетают самолеты. Примерно через полчаса объявят посадку на рейс Москва-Берлин. Мне было двадцать два года, и то был мой первый Берлин. Потом их станет гораздо больше. Я буду сваливать из города чуть ли не каждые выходные, а паспорт станет дешевой шлюхой. На его страницах не останется свободного места для нового клейма. Но тогда мне было двадцать два, паспорт только что прошел дефлорацию, и то был мой первый Берлин. Я скрутил пробку и сделал глоток виски. По сравнению с паленым алкоголем, который мы затаривали в ночном магазине рядом с университетской общагой, Джек проваливался ко мне внутрь легко, как вода. Когда я в детстве читал книжки о путешествиях, в которых пираты пили из заплесневелых бутылей ямайский ром, он мне представлялся на вкус таким же. В тех историях все обладало сумасшедшей притягательностью. Если какого-нибудь молокососа запирали в трюме и из жратвы у него оставались только гребаные черствые галеты, мне казалось, что вкуснее этих сухарей ничего быть не может. А когда отважные герои романов сидели поздней ночью у костра где-нибудь в Южной Африке и бодрым голосом говорили: «Господа! Завтра пеший переход - двадцать пять миль!», я думал - вот это круто, вот это то, что надо. Черт, как мне тогда хотелось выбраться из своей конуры, ограниченной шестью бетонными панелями, натянуть на ноги любимые кеды, выйти во двор… А дальше на помощь мне приходила фантазия, и спустя мгновение я уже сидел вместе со всеми прямо на потрепанной куртке и, слушая охотничьи байки, периодически вырубал ударом ладони малярийного комара, который, конечно, был размером с воробья. Может быть, я пропускал самое интересное - дорогу. В ней, наверное, весь смысл и заключался. Вот как тогда. Приехать в аэропорт, купить бутылку, скрутить ей шею и сесть в зале ожидания, включиться, короче говоря, в игру. Я не говорил по-немецки. Помнил только "O Tannenbaum, o Tannenbaum, wie treu sind deine Blätter..." - начало детской новогодней песенки, которую мне вдолбили во втором классе на уровень подсознания. На вопрос, как я буду добираться до хостела, я сам себе отвечал, что хрен его знает, и надеялся разобраться на месте. Я сделал еще один глоток - нужно было избавляться от языкового барьера. Мне было приятно думать о том, что где-то здесь начинается моя дорога. И она обещает быть длинной. В сумке между бритвой и фотоаппаратом лежала бумажка с адресами берлинских смрадных дыр. Позолоченных умывальников хватало и в этом городе, ну их к черту, пустите меня в самую зловещую клоаку культурной столицы Европы, думал я, мне хотелось попасть туда, где люди живут, а не стоят в очереди. "Танцевальная Мекка" было написано на каком-то сайте. Честно говоря, танцевальную Мекку я представлял довольно смутно. Опять же, надеялся разобраться на месте. Я не знаю, почему выбрал именно Берлин. Точнее, не помню. Вроде бы, вначале собирался в Манчестер, там футбол и клубы, клубы и футбол. А что было в Берлине? Футбол так себе, а про остальное я вообще ничего не слыхал. Это потом оказалось, что находиться в гуще радикальных фанатов берлинского Унион, бултыхающегося в болоте первой лиги, или танцевать под AC/DC и Blur на стадионе Миллернтор во время гамбургского дерби несравнимо круче не вызывающего эмоций наблюдения за Манчестером или Барселоной, буднично препарирующих очередную жертву. Понял, что после берлинского техно и Бергхайна все московские клубы будут вызывать у меня приступ рвоты. Определенной цели тогда не было, просто хотелось поехать в Европу. И по большому счету - какая разница, куда именно, Манчестер, Берлин, Рим, Мадрид или Париж. Наверное, билеты в Берлин были самыми дешевыми, вот я и поехал. Короче говоря, мне тупо повезло, потому что я попал прямо в точку. Но об этом позже. Мне было двадцать два, недавно я окончил универ и устроился на первую работу. Миссия протирания жопы на говенной позиции стандартного офисного задрота благополучно стартовала. Я выехал из общаги и снял комнату в коммуналке, соседи были невероятными неудачниками. Такие же неудачники окружали меня в офисе. Они вкалывали с утра до вечера, пытаясь шагнуть на ступеньку выше, но у них мало, что выходило. Между соседними ступеньками вырастали новые, помельче, а они все шагали и шагали. Это как пить водку из крышечек на лестнице. По колпачку на каждую ступеньку. Вроде бы легко, а на деле - реально выматывает. Все, что у них выходило - это стареть и разлагаться на молекулы. Первый год сознательного существования налогоплательщика я искренне питал иллюзии, в мою жизнь ворвались бизнес-ланчи, дресс-коды и happy hours. По корпоративной почте я переписывался с русскими чуваками на английском языке. У меня появились смешные деньги, на которые утром можно было купить стакан кофе, а вечером сводить девушку в кино. Я пил отстойный московский эспрессо и исправно посещал девятичасовые сеансы, которые к выходным стабильно превращались в совместное распитие убогих коктейлей в говнобаре, нелепый двухминутный половой акт и смятый клочок бумаги с номером телефона, летящий в помойное ведро. У меня начал появляться живот. - Желаете оформить карту "Малина"? Этот вопрос лакмусовой бумажкой окунулся в кислую среду моего существования, и я с удивлением осознал, что становлюсь таким же неудачником, как они. Моя жизнь катилась в мусоропровод. - Нахуй, блядь! (зачеркнуто) Нет, спасибо! Я расплатился и вышел в холодный московский вечер, в котором мне предстояло уделаться в говно в одиночку, бродя по бесчисленным переулкам центрального административного округа. Утром следующего дня я поздно проснулся, забил конкретный болт на работу и заблевал толчок. Потом открыл ноутбук и купил билеты в Берлин. Сейчас я точно не помню, почему именно в Берлин. Помню, что сначала собирался в Манчестер. Скорее всего, туда просто были самые дешевые билеты. Шёнхаузер Аллее Солнечный луч, пройдя сквозь оконное стекло, многократно приумножил свою световую энергию, скользнул между жалюзи и уперся мне в ебало. Доброе утро. Я открыл глаза и сонно поводил жалом. Будущее было неясно, прошлое не хотело вспоминаться, настоящее ускользало. Картинка какая-то мутная и нихуя не видно. Я высунул руку из-под одеяла и снял солнечные очки. Стало гораздо комфортнее. За окном шел жаркий берлинский август, врезавшийся в память душными танцполами и рислингом в пластмассовых стаканах, забитыми людьми барами и одноевровыми жетонами на возврат бутылки из-под пива, креслами, прожженными окурками, и пляжами на Шпрее. Днем температура шкалила под тридцать, ночью диджей сверлил минимал, а температура шкалила еще выше. Тот берлинский август судорожно цеплялся за меня воскресными утрами, закрытыми магазинами и поисками воды на автозаправках. Он пах кофе, мочой, марихуаной и беспорядочным сексом. Стаптывал кеды, бычками самокруток обжигал губы, обводил загаром круги солнечных очков. Добавлял в фейсбуке новых френдов, шептал на ухо непристойности на испанском, итальянском и английском, ругался по-немецки. За окном шел сумасшедший берлинский август, а я старался от него не отставать. Сел на кровати и ногами нащупал кеды. До футбола еще была куча времени, торчать в хостеле не доставляло. Я кинул в сумку старый «Зенит», мятую пачку Лаки Страйк, книжку Набокова и вышел на улицу. В переходе на Зоо Гартен покупаю кофе, от ларька с хотдогами веет изжогой карривурст, по платформе мешками пустых бутылок громыхают бомжи. Сажусь в поезд S-Bahn, вагон почти пустой. Затыкаю уши треком Пола Калкбреннера, пью кофе осторожными глотками. Горячо и как-то непередаваемо вкусно. Шатаюсь в районе Пренцлауэр Берг, на восточноберлинских улочках все только начинает просыпаться. Чувак с туннелями в ушах медленно катит перед собой коляску с ребенком, два унионера, обвязавшись клубными шарфами, пробуют на вкус яичницу-глазунью и смачно прикладываются к чебурашкам пива, скрипят колеса ржавых велосипедов, официантка кофейни ловкими движениями укладывает табак в папиросную бумагу, худощавый парень в растянутой белой майке шаркает шлепанцами и расклеивает афиши. Пахнет пережаренными кофейными зернами, откуда-то сверху доносится техно. Вчера Берлин тусовался, сейчас он нехотя продирает глаза и соображает, чем занять время до следующей вечеринки. Залипаю в кафешке, Набоков хватает меня за волосы и макает в болото бытового безумия. Почему-то хочется позвонить домой. Мама говорит, что все нормально, только холодно и дожди. А тут август и плюс тридцать. И в метро пахнет мочой. До футбола еще долго, я цепляю первый Бекс, зажигалкой снимаю пробку. Ко мне подходит громила под два метра на цветах Униона. - Эй, парень, дай прикурить. Его грудная клетка явно любит упражнение «жим лежа». Даю прикурить. - Жарко, блядь, - жалуется он. Я, повинуясь какому-то стадному инстинкту, тоже засовываю сигарету в рот. - А в Москве холодно и дожди, прикинь. - Бывает, - бросает он, поворачивается и уходит. Знаете, мне двадцать семь лет, все мое личное имущество умещается в две спортивные сумки, а я не знаю - хорошо это или плохо. Я люблю футбол, рассказы Довлатова, техно, возвращаться домой в семь утра, трахаться без презерватива и курить с кофе. У меня нет цели. Я живу, чтобы заработать немного денег и уехать куда-нибудь подальше. Возвращаюсь, когда деньги заканчиваются. Я не люблю работать, терпеть не могу алкогольные коктейли, ненавижу бездомных собак. Все мои знакомые считают меня неудачником. Я считаю неудачниками всех своих знакомых. У меня нет ни одного друга, и я могу заплакать в конце фильма "Мимино". Что еще? У меня аллергия на мед, родинка на члене и первый разряд по шахматам. Вроде бы все. Этот сраный Уикэнд я искал где-то полчаса. В интернете было написано, что клуб находится на крыше высотки рядом с Александерплатц. Высоток было три, я был один и никуда не торопился. Женщина на входе курила самокрутку, имела неприветливый взгляд, джинсовую куртку и низкий голос. Увидев меня, она без разведки сразу кинула левый хук. - Что вы хотите? Я уклонился и перешел в клинч. - Хочу пройти в Уикэнд. Это реально? - Почему нет? Она подвинула свое тело в сторону, освободив проход. Я воспользовался этим. Действительно, почему нет? Лифт тащил на пятнадцатый этаж. Я сунул сигарету в рот, но лифтер-негр показал на знак "курить запрещено". Двери открылись, и меня пригвоздило к стене волной твердого ритма. Я заложил Лаки Страйк за ухо, зажмурился и нырнул головой вперед. Я плыл в музыке техно, тяжело дыша и против течения. Я тонул и терял сознание. Я поднимался на поверхность, жадно вбирая в легкие воздух. Начинался шторм, и меня швыряло из стороны в сторону. Потом - полный штиль, и хотелось разучиться дышать. На берег меня вынесло только через пару часов. Два этажа вверх и выбираешься на крышу. Мягкие диваны, свежий воздух, толпа над ночным Берлином. Я подошел к краю, облокотился о перила, посмотрел вниз. Там спали люди, много миллионов людей со своими проблемами, комплексами, мечтами. Люди, которым завтра на работу. Люди, которые болеют и умирают. Которые любят и ненавидят, завидуют и врут. Тут стоял я, совершенно один. У меня не было ни проблем, ни желаний, ни планов. В одной руке стакан рислинга, в другой сигарета. Протертые джинсы и потная футболка. Я улыбнулся в пустоту. Город подмигнул мне фарами такси. Полулежу на диване, дозирую рислинг, в голове просто музыка. Тонкие скулы и смуглый цвет кожи выдают в сидящей рядом девушке южанку. Она что-то мне говорит, а я что-то ей отвечаю, непривычно естественно. Весь Берлин погружен в сон, и только кучка ненормальных на крыше совковой высотки не желает останавливаться. Бармен взрывает бутылку шампанского, и брызги накрывают всех, кто рядом. Крыши домов района Митте подергиваются рассветно-розовым. Возвращаюсь в реальность со скоростью выкуривания сигареты. Зажимаю окурок между большим и указательным пальцем, щелчком отправляю его в полет над Александерплатц. Она действительно оказалась итальянкой. - Можешь остаться у меня, если хочешь. Хочу и остаюсь. Маленькая квартира на Шенхаузер Аллее, в подъезде детская коляска и толстый слой пыли. Длинный узкий туалет заклеен анонсами вечеринок, маленькое окошко в стене выходит во внутренний двор. Сажусь на толчок, открываю окошко и курю. Пахнет сексом. Ее звали Эрика. На спине, между лопатками, у нее был вытатуирован витрувианский человек. Я кончил быстро, а на второй раз уже не осталось сил, она пыталась прижаться телом, лезла целоваться. Отвернулся к стене и долго не мог уснуть, подкатывали рвотные рефлексы. Выписываюсь из квартиры, Эрика еще спит. На улице воскресное утро, тихо и пусто. Кофе обжигает руку, а круассан крошится в пакете. Звоню домой, там холодно и дожди. Кофе заканчивается, пахнет марихуаной и мочой. Отыскиваю русский бар в районе Розенталер Платц, врываюсь похмельностремительно, приземляюсь за стол у окна. - Солянку и сто водки, - отрывисто кидаю я бармену. Водку и суп приносят минут через пять. Ем и думаю, что заебала уже эта жара и запах мочи. Еще думаю, что дожди - это охуенно. Эрика присылает смску - «сегодня ночью буду в Бергхайне, приходи». Бергхайн - это лучшее техно в Европе. Набираю «Okay» и отправляю. ОГЛАВЛЕНИЕ
Внуково. Терминал B В тот момент я снова остался один - на какое-то мгновение остановился, посмотрел по сторонам, и, надо же, никто не заметил моего отсутствия. Дома, в съемной московской квартире, меня ждала только стопка неоплаченных счетов. Я даже допил последнюю бутылку пива и вынес мусор. Такое бывает иногда, знаете, случается почти с каждым. Это нормально, просто в этом городе абсолютный максимум становится нормой. Ты должен - именно должен - сделать все, что от тебя зависит, а дальше - как повезет. И если кто-то вдруг сознательно покинет очередь, вслед ему обязательно крикнут: «You are fucking bastard!». Ты, мать твою, гребаный ублюдок, вернись в строй и будь, как все. Почему-то мало, кто задумывается о том, что проснуться с утра, одеться и выйти на улицу - уже большая победа. Неделю назад неизвестный сотрудник немецкого консульства лишил мой заграничный паспорт девственности, аккуратно вклеив шенгенскую визу. Кажется, паспорт был немного удивлен и даже напуган. Сумбурно все вышло и неожиданно. - Цель поездки? - этот вопрос в визовом центре задавали вместо «привет, как дела». Ну, не говорить же правду? - Туризм. Служащий равнодушно посмотрел на меня и зашелестел бумагами. Такие придурки, как я, подозрения не вызывали. - Возьмите квитанцию и оплатите счет в кассе, - механически подытожил наш, по сути, неудавшийся диалог сотрудник центра. Таким же безразличным был пограничник в окне паспортного контроля. Я подхватил свою сумку, почти все содержимое которой сводилось к разваливающемуся фотоаппарату "Зенит", двум чистым футболкам, бритве и зубной щетке, и пошел на досмотр. У металлоискателя, раскинув руки в немом приветствии, стояла женщина в резиновых перчатках. Старательно придавая квадратуру своему лопающемуся от калорийной пищи лицу, она четко выполняла записанный на дискету ее мозга алгоритм. Я не вмешивался в процесс. Просто посмотрел в потолок и дал ей себя ощупать. Главное, умей отключаться от тех фокусов, которые с тобой проделывает действительность, это уже немало. Что делать дальше, было не особо понятно. До вылета оставалось чуть больше часа. Мимо процокала каблуками знойная киса, которая одним движением бедер присоединила меня к радикальной армии своих адептов. Я тупо поводил жалом и направился следом за ней в Дьюти Фри. Там мое внимание сходу переключилось на бутылки. Пробка, вылетающая из горлышка, без последствий превращает любые ужасы в хороший повод выпить. Помаявшись у витрин, я взял с полки Джек Дениелс и направился к кассе. Через прозрачную стену внуковского терминала было хорошо видно, как взлетают самолеты. Примерно через полчаса объявят посадку на рейс Москва-Берлин. Мне было двадцать два года, и то был мой первый Берлин. Потом их станет гораздо больше. Я буду сваливать из города чуть ли не каждые выходные, а паспорт станет дешевой шлюхой. На его страницах не останется свободного места для нового клейма. Но тогда мне было двадцать два, паспорт только что прошел дефлорацию, и то был мой первый Берлин. Я скрутил пробку и сделал глоток виски. По сравнению с паленым алкоголем, который мы затаривали в ночном магазине рядом с университетской общагой, Джек проваливался ко мне внутрь легко, как вода. Когда я в детстве читал книжки о путешествиях, в которых пираты пили из заплесневелых бутылей ямайский ром, он мне представлялся на вкус таким же. В тех историях все обладало сумасшедшей притягательностью. Если какого-нибудь молокососа запирали в трюме и из жратвы у него оставались только гребаные черствые галеты, мне казалось, что вкуснее этих сухарей ничего быть не может. А когда отважные герои романов сидели поздней ночью у костра где-нибудь в Южной Африке и бодрым голосом говорили: «Господа! Завтра пеший переход - двадцать пять миль!», я думал - вот это круто, вот это то, что надо. Черт, как мне тогда хотелось выбраться из своей конуры, ограниченной шестью бетонными панелями, натянуть на ноги любимые кеды, выйти во двор… А дальше на помощь мне приходила фантазия, и спустя мгновение я уже сидел вместе со всеми прямо на потрепанной куртке и, слушая охотничьи байки, периодически вырубал ударом ладони малярийного комара, который, конечно, был размером с воробья. Может быть, я пропускал самое интересное - дорогу. В ней, наверное, весь смысл и заключался. Вот как тогда. Приехать в аэропорт, купить бутылку, скрутить ей шею и сесть в зале ожидания, включиться, короче говоря, в игру. Я не говорил по-немецки. Помнил только "O Tannenbaum, o Tannenbaum, wie treu sind deine Blätter..." - начало детской новогодней песенки, которую мне вдолбили во втором классе на уровень подсознания. На вопрос, как я буду добираться до хостела, я сам себе отвечал, что хрен его знает, и надеялся разобраться на месте. Я сделал еще один глоток - нужно было избавляться от языкового барьера. Мне было приятно думать о том, что где-то здесь начинается моя дорога. И она обещает быть длинной. В сумке между бритвой и фотоаппаратом лежала бумажка с адресами берлинских смрадных дыр. Позолоченных умывальников хватало и в этом городе, ну их к черту, пустите меня в самую зловещую клоаку культурной столицы Европы, думал я, мне хотелось попасть туда, где люди живут, а не стоят в очереди. "Танцевальная Мекка" было написано на каком-то сайте. Честно говоря, танцевальную Мекку я представлял довольно смутно. Опять же, надеялся разобраться на месте. Я не знаю, почему выбрал именно Берлин. Точнее, не помню. Вроде бы, вначале собирался в Манчестер, там футбол и клубы, клубы и футбол. А что было в Берлине? Футбол так себе, а про остальное я вообще ничего не слыхал. Это потом оказалось, что находиться в гуще радикальных фанатов берлинского Унион, бултыхающегося в болоте первой лиги, или танцевать под AC/DC и Blur на стадионе Миллернтор во время гамбургского дерби несравнимо круче не вызывающего эмоций наблюдения за Манчестером или Барселоной, буднично препарирующих очередную жертву. Понял, что после берлинского техно и Бергхайна все московские клубы будут вызывать у меня приступ рвоты. Определенной цели тогда не было, просто хотелось поехать в Европу. И по большому счету - какая разница, куда именно, Манчестер, Берлин, Рим, Мадрид или Париж. Наверное, билеты в Берлин были самыми дешевыми, вот я и поехал. Короче говоря, мне тупо повезло, потому что я попал прямо в точку. Но об этом позже. Мне было двадцать два, недавно я окончил универ и устроился на первую работу. Миссия протирания жопы на говенной позиции стандартного офисного задрота благополучно стартовала. Я выехал из общаги и снял комнату в коммуналке, соседи были невероятными неудачниками. Такие же неудачники окружали меня в офисе. Они вкалывали с утра до вечера, пытаясь шагнуть на ступеньку выше, но у них мало, что выходило. Между соседними ступеньками вырастали новые, помельче, а они все шагали и шагали. Это как пить водку из крышечек на лестнице. По колпачку на каждую ступеньку. Вроде бы легко, а на деле - реально выматывает. Все, что у них выходило - это стареть и разлагаться на молекулы. Первый год сознательного существования налогоплательщика я искренне питал иллюзии, в мою жизнь ворвались бизнес-ланчи, дресс-коды и happy hours. По корпоративной почте я переписывался с русскими чуваками на английском языке. У меня появились смешные деньги, на которые утром можно было купить стакан кофе, а вечером сводить девушку в кино. Я пил отстойный московский эспрессо и исправно посещал девятичасовые сеансы, которые к выходным стабильно превращались в совместное распитие убогих коктейлей в говнобаре, нелепый двухминутный половой акт и смятый клочок бумаги с номером телефона, летящий в помойное ведро. У меня начал появляться живот. - Желаете оформить карту "Малина"? Этот вопрос лакмусовой бумажкой окунулся в кислую среду моего существования, и я с удивлением осознал, что становлюсь таким же неудачником, как они. Моя жизнь катилась в мусоропровод. - Нахуй, блядь! (зачеркнуто) Нет, спасибо! Я расплатился и вышел в холодный московский вечер, в котором мне предстояло уделаться в говно в одиночку, бродя по бесчисленным переулкам центрального административного округа. Утром следующего дня я поздно проснулся, забил конкретный болт на работу и заблевал толчок. Потом открыл ноутбук и купил билеты в Берлин. Сейчас я точно не помню, почему именно в Берлин. Помню, что сначала собирался в Манчестер. Скорее всего, туда просто были самые дешевые билеты. Шёнхаузер Аллее Солнечный луч, пройдя сквозь оконное стекло, многократно приумножил свою световую энергию, скользнул между жалюзи и уперся мне в ебало. Доброе утро. Я открыл глаза и сонно поводил жалом. Будущее было неясно, прошлое не хотело вспоминаться, настоящее ускользало. Картинка какая-то мутная и нихуя не видно. Я высунул руку из-под одеяла и снял солнечные очки. Стало гораздо комфортнее. За окном шел жаркий берлинский август, врезавшийся в память душными танцполами и рислингом в пластмассовых стаканах, забитыми людьми барами и одноевровыми жетонами на возврат бутылки из-под пива, креслами, прожженными окурками, и пляжами на Шпрее. Днем температура шкалила под тридцать, ночью диджей сверлил минимал, а температура шкалила еще выше. Тот берлинский август судорожно цеплялся за меня воскресными утрами, закрытыми магазинами и поисками воды на автозаправках. Он пах кофе, мочой, марихуаной и беспорядочным сексом. Стаптывал кеды, бычками самокруток обжигал губы, обводил загаром круги солнечных очков. Добавлял в фейсбуке новых френдов, шептал на ухо непристойности на испанском, итальянском и английском, ругался по-немецки. За окном шел сумасшедший берлинский август, а я старался от него не отставать. Сел на кровати и ногами нащупал кеды. До футбола еще была куча времени, торчать в хостеле не доставляло. Я кинул в сумку старый «Зенит», мятую пачку Лаки Страйк, книжку Набокова и вышел на улицу. В переходе на Зоо Гартен покупаю кофе, от ларька с хотдогами веет изжогой карривурст, по платформе мешками пустых бутылок громыхают бомжи. Сажусь в поезд S-Bahn, вагон почти пустой. Затыкаю уши треком Пола Калкбреннера, пью кофе осторожными глотками. Горячо и как-то непередаваемо вкусно. Шатаюсь в районе Пренцлауэр Берг, на восточноберлинских улочках все только начинает просыпаться. Чувак с туннелями в ушах медленно катит перед собой коляску с ребенком, два унионера, обвязавшись клубными шарфами, пробуют на вкус яичницу-глазунью и смачно прикладываются к чебурашкам пива, скрипят колеса ржавых велосипедов, официантка кофейни ловкими движениями укладывает табак в папиросную бумагу, худощавый парень в растянутой белой майке шаркает шлепанцами и расклеивает афиши. Пахнет пережаренными кофейными зернами, откуда-то сверху доносится техно. Вчера Берлин тусовался, сейчас он нехотя продирает глаза и соображает, чем занять время до следующей вечеринки. Залипаю в кафешке, Набоков хватает меня за волосы и макает в болото бытового безумия. Почему-то хочется позвонить домой. Мама говорит, что все нормально, только холодно и дожди. А тут август и плюс тридцать. И в метро пахнет мочой. До футбола еще долго, я цепляю первый Бекс, зажигалкой снимаю пробку. Ко мне подходит громила под два метра на цветах Униона. - Эй, парень, дай прикурить. Его грудная клетка явно любит упражнение «жим лежа». Даю прикурить. - Жарко, блядь, - жалуется он. Я, повинуясь какому-то стадному инстинкту, тоже засовываю сигарету в рот. - А в Москве холодно и дожди, прикинь. - Бывает, - бросает он, поворачивается и уходит. Знаете, мне двадцать семь лет, все мое личное имущество умещается в две спортивные сумки, а я не знаю - хорошо это или плохо. Я люблю футбол, рассказы Довлатова, техно, возвращаться домой в семь утра, трахаться без презерватива и курить с кофе. У меня нет цели. Я живу, чтобы заработать немного денег и уехать куда-нибудь подальше. Возвращаюсь, когда деньги заканчиваются. Я не люблю работать, терпеть не могу алкогольные коктейли, ненавижу бездомных собак. Все мои знакомые считают меня неудачником. Я считаю неудачниками всех своих знакомых. У меня нет ни одного друга, и я могу заплакать в конце фильма "Мимино". Что еще? У меня аллергия на мед, родинка на члене и первый разряд по шахматам. Вроде бы все. Этот сраный Уикэнд я искал где-то полчаса. В интернете было написано, что клуб находится на крыше высотки рядом с Александерплатц. Высоток было три, я был один и никуда не торопился. Женщина на входе курила самокрутку, имела неприветливый взгляд, джинсовую куртку и низкий голос. Увидев меня, она без разведки сразу кинула левый хук. - Что вы хотите? Я уклонился и перешел в клинч. - Хочу пройти в Уикэнд. Это реально? - Почему нет? Она подвинула свое тело в сторону, освободив проход. Я воспользовался этим. Действительно, почему нет? Лифт тащил на пятнадцатый этаж. Я сунул сигарету в рот, но лифтер-негр показал на знак "курить запрещено". Двери открылись, и меня пригвоздило к стене волной твердого ритма. Я заложил Лаки Страйк за ухо, зажмурился и нырнул головой вперед. Я плыл в музыке техно, тяжело дыша и против течения. Я тонул и терял сознание. Я поднимался на поверхность, жадно вбирая в легкие воздух. Начинался шторм, и меня швыряло из стороны в сторону. Потом - полный штиль, и хотелось разучиться дышать. На берег меня вынесло только через пару часов. Два этажа вверх и выбираешься на крышу. Мягкие диваны, свежий воздух, толпа над ночным Берлином. Я подошел к краю, облокотился о перила, посмотрел вниз. Там спали люди, много миллионов людей со своими проблемами, комплексами, мечтами. Люди, которым завтра на работу. Люди, которые болеют и умирают. Которые любят и ненавидят, завидуют и врут. Тут стоял я, совершенно один. У меня не было ни проблем, ни желаний, ни планов. В одной руке стакан рислинга, в другой сигарета. Протертые джинсы и потная футболка. Я улыбнулся в пустоту. Город подмигнул мне фарами такси. Полулежу на диване, дозирую рислинг, в голове просто музыка. Тонкие скулы и смуглый цвет кожи выдают в сидящей рядом девушке южанку. Она что-то мне говорит, а я что-то ей отвечаю, непривычно естественно. Весь Берлин погружен в сон, и только кучка ненормальных на крыше совковой высотки не желает останавливаться. Бармен взрывает бутылку шампанского, и брызги накрывают всех, кто рядом. Крыши домов района Митте подергиваются рассветно-розовым. Возвращаюсь в реальность со скоростью выкуривания сигареты. Зажимаю окурок между большим и указательным пальцем, щелчком отправляю его в полет над Александерплатц. Она действительно оказалась итальянкой. - Можешь остаться у меня, если хочешь. Хочу и остаюсь. Маленькая квартира на Шенхаузер Аллее, в подъезде детская коляска и толстый слой пыли. Длинный узкий туалет заклеен анонсами вечеринок, маленькое окошко в стене выходит во внутренний двор. Сажусь на толчок, открываю окошко и курю. Пахнет сексом. Ее звали Эрика. На спине, между лопатками, у нее был вытатуирован витрувианский человек. Я кончил быстро, а на второй раз уже не осталось сил, она пыталась прижаться телом, лезла целоваться. Отвернулся к стене и долго не мог уснуть, подкатывали рвотные рефлексы. Выписываюсь из квартиры, Эрика еще спит. На улице воскресное утро, тихо и пусто. Кофе обжигает руку, а круассан крошится в пакете. Звоню домой, там холодно и дожди. Кофе заканчивается, пахнет марихуаной и мочой. Отыскиваю русский бар в районе Розенталер Платц, врываюсь похмельностремительно, приземляюсь за стол у окна. - Солянку и сто водки, - отрывисто кидаю я бармену. Водку и суп приносят минут через пять. Ем и думаю, что заебала уже эта жара и запах мочи. Еще думаю, что дожди - это охуенно. Эрика присылает смску - «сегодня ночью буду в Бергхайне, приходи». Бергхайн - это лучшее техно в Европе. Набираю «Okay» и отправляю. ОГЛАВЛЕНИЕ