ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ
Оригинал взят у dmitrypastushok в ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ
Стюардесса спрашивает, желаю ли я чего-нибудь выпить. Либо это стандартный вопрос, либо по моим сложным щщам реально читается, что я сейчас сдохну, если не напьюсь. Беру банку пиваса. Потом еще. Потом еще. Самолет резко наклоняется, московские трущобы просвечивают через дымку облаков, пилот пукающей радиосвязью сообщает, что через двадцать минут мы будем во Внуково, а температура плюс пятнадцать. Маленькую тушку боинга привычно качает при подлете к земле. Логическое мышление в такие моменты у меня напрочь отключается, иррациональный страх проникает в каждую клетку организма, алкоголь взбивается адреналином. Я трезвею с такой же скоростью, как самолет теряет высоту. Откуда-то спереди раздаются женские крики, - "Мы не туда летим!". Через несколько рядов от меня плачет ребенок. Он всех страшно заебал за два часа полета. В момент посадки его рев становится просто невыносимым. Я вытряхиваю из банки последний глоток пива и закрываю глаза. Мне страшно, на лбу выступают капли пота. Еще двадцать минут, и я буду дома. В аэроэкспрессе до Киевского вокзала начинает раскалываться голова. Я выпиваю таблетку и пытаюсь заснуть. Нихуя не выходит. Двойное отрицание. Я летал в Берлин всего на три дня, но, вернувшись обратно, кажется, что не был здесь уже очень давно. Попадаю в метро, когда там ежедневный вечерний пиздец. На кольцевой в конце станции сложный порядок хаоса нарушается хаотическим беспорядком. Вижу, как трое чуваков с аптечками, намекающими на их принадлежность к древней профессии, с трудом прорубаются сквозь плотный поток офисного дерьма, возвращающегося с работы домой. Прорубаюсь в том же направлении. Не из любопытства, просто мне в первый вагон. Два мусора стоят возле валяющегося на грязном полу грязного тела. Если бы не они, толпа бы его уже намотала на сотни подошв. Обрывки фраз стекают по стене кровавыми каплями - "порезали...", "суки...", "...звоните в скорую". Грохот поезда накрывает станцию огромным тазом, я вминаюсь в вагон, остервенело работая локтями. Слышал, что на синей ветке работает кондиционер. Теперь я знаю, что это пиздеж. Дома воображаемым сачком ловлю отходняки. Если в одиночестве и есть свои приколы, то явно не в такие дни. В какой-то момент понимаю, что уже хуеву тучу времени лежу в одежде на кровати и смотрю в потолок. Не знаю, может, это и нормально, но меня такие расклады немного пугают. Потолок, кстати, хуевый - в трещинах, кое-где хлопьями виснет краска. В углу комнаты ненайденным сигналом синеет телевизор. Моя наполовину проебанная молодость окрашена таким же цветом. Депресняки костлявыми пальцами хватают за горло и сжимают кадык. Возможно, в поисках своего сигнала я зашел слишком далеко. Жаль, нельзя взять пульт и перемотать жизнь назад. Может, заказать шлюху? Будет хотя бы с кем поговорить. Я раздеваюсь и иду в ванну, холодный паркет скрипит от старости. Включаю воду и эмбрионом сворачиваюсь под горячей струей, она с силой бьет меня прямо в темя. Становится немного легче. Зеркало запотевает. Нахуй шлюху! Она может внести нихуевый диссонанс в установившееся, вроде бы, шаткое равновесие и разъебать мой убогий внутренний мирок ко всем чертям. Поскрипывая старым паркетом, я пробираюсь обратно в комнату и ложусь на кровать. Вечер вязко проникает через тонкие занавески, заливая пространство серой густой субстанцией. Посталкогольные страхи ватным одеялом обволакивают меня. Я закрываю глаза и засыпаю. Просыпаюсь от удара об асфальт. Когда летишь с крыши типовой советской девятиэтажки и ударяешься при этом об асфальт, это всегда неприятно, даже если происходит во сне. Часы на экране мобильного телефона показывают, что я спал семь минут. Дерьмово! Утром встаю, потому что так надо. Кому это надо, правда, неясно. На работу хожу по привычке. Тщеславных целей не преследую, на карьеру поблевал из окна маршрутки. Лень вперемешку с отвращением к исполняемым обязанностям не способствуют прыжкам через ступеньку по карьерной лестнице. Мудак с унылым лицом на окладе задрота средней степени офисной тяжести. Кажется, в крутых конторах это называется специалист. Ну, или там ведущий эксперт. Короче, я чмо. Выхожу из дома, начинаю дневной цикл. Тридцать циклов - девяносто тысяч сраных рублей. Не много и не мало. Никак. Никак, кстати, это тоже про меня. Немного пешком, потом маршрутка, потом метро, потом пешком, потом на лифте. Потом вяло ебать курсором иконку браузера. Семь часов с перерывом на обед и, может быть, на посрать. Семь, а не восемь - это протест обществу потребления в масштабе меня. Потом на лифте, потом пешком, потом метро, потом маршрутка, потом немного пешком. Улавливаете повторяющуюся последовательность? Это ключ к коду моей жизни. В реальности реальность хуй положила на самое большое простое число, все гораздо проще. Проснулся, поел, посидел в инете, поел, уснул - моя жизнь не зашифрована, она в открытом источнике. Блядь, сегодня застрял в офисе до одиннадцати вечера. Несколько раз в месяц случаются странные дни. В эти странные дни самый главный босс ебет в жопу подчиненных из своего ареала. Подчиненным невыносимо обидно и больно, поэтому они психологически обоснованно спускают анальную кару вниз по иерархическому древу компании, на одном из нижних уровней которого нахожусь я. В общем, иногда вялое интернет-дрочево заменяется суетливым составлением мудацких отчетов и прочего говна, которое никто читать не будет, но сделать которое нужно, как любят выражаться всякие внушающие стойкое отвращение ковокеры, кровь из носа. Можно было взять такси, но я решил поехать на метро. Билетерша приспустила на кассе жалюзи, так что лица ее невидно. Пока она отсчитывала сдачу, я рассматривал толстые, с коричневыми бляшками руки и обширную грудь, на которой параллельно столу лежит бейджик с фотографией и печатью. Билетерша не хочет никого видеть, и я ее понимаю. В своей стеклянной коробке, которую какие-то мудаки классифицировали как «офис класса А», я бы тоже с радостью поставил свой стол в такое место, чтоб видеть только стену и уродский фикус, выползая из своей норы, как паук, только чтобы пожрать. Но в стеклянной коробке гребаные стены есть только на лестничной площадке. Мы, как рыбы, перемещаемся по аквариуму, тыкаемся носами в звуконепроницаемые стены, и если перестать шевелить хвостом, то ты опускаешься на самое дно. Главное, что снаружи это никого не волнует, никакого влияния на тот мир, который находится за стенами аквариума, мы не оказываем. Всем - похуй. В общем, я поехал на метро. Как ни крути, а в ночном метро есть долбаная романтика. Зашел в первый вагон, встал напротив дверей и стал рассматривать свое отражение, перечеркнутое по горизонтали надписью «не прислоняться». Романтика появилась через пару станций в виде двух пьяных узбеков, гоняющихся по вагону за школьного вида девками с вопросами, дающими понять, что они готовы выебать практически любую представительницу женского пола. Школьного вида девки определенно подходили под предложенную классификацию. На следующей станции они пугливо съебались, а узбеки, заметив прогуливающихся по платформе мусоров, остались. Свобода для них была важнее секса! От метро иду домой пешком. Маршрутки уже не ходят, садиться здесь в машину не хочется. У меня особый район. При неудачном раскладе можно легко оказаться за гаражом в синем пакете, а гаражей тут много, так что не найдут. По пути от метро до моего дома ровно шесть работающих фонарей. Я вынимаю из ушей наушники и иду от одного пучка света к другому, так же, как прыгают по кочкам, пробираясь через болото. Впереди подслеповато мигают зажигающимися окнами рассыпающиеся панельные многоэтажки. Когда читаешь в топе яндекса новости о том, что кто-то на окраине Москвы выбросил из окна ребенка, я легко представляю себе свой дом, или тот, что рядом. Подхожу к очередному фонарю, остается еще два. На асфальте - черные пятна, при свете видно, что это вроде бы кровь. Пятна тянутся от обочины до подворотни перед остановкой. Вокруг - никого, только проезжают мимо редкие бомбилы. У поворота пятна превращаются в маленькие лужицы. Мне стремно, но я останавливаюсь и вглядываюсь в ночь. В траве кто-то слабо шевелится. Подхожу ближе - это собака, какая-то дворняга. Она еле слышно скулит. У нее влажная, блестящая шерсть. Я упираю руки в колени и пытаюсь рассмотреть пса получше. Пес начинает скулить громче и пытается забраться подальше в траву. На секунду он поворачивает ко мне изуродованную, окровавленную морду. Кажется, что он плачет. Ему больно и страшно. Мне просто как будто страшно. Я разворачиваюсь и иду домой. С балкона в кухню пытается пролезть колючая московская темень, я включаю икеевский светильник с очень ебанутым названием, заставляя пространство довольствоваться мягким полумраком. Открываю ноутбук, наливаю в стакан вискаря. Выхожу на балкон, курю и смотрю на район. Мрачные и злые окраины. Район охуенно красив! Возвращаюсь в кухню, делаю глоток алкоголя и начинаю писать какую-то хуйню про любовь. Если в одиночестве и есть приколы, то именно в такие моменты. На магнитофоне родом из девяностых крутится зажеванная кассета с доисторической электронщиной из тех же времен. Я пью и курю. Думаю, эта фраза только в прошедшем времени уже высечена на могиле какой-нибудь рок-звезды. Про любовь что-то не вяжется. Ощущаю себя пьяным. Выхожу из квартиры и иду на первый этаж, там из почтовых ящиков торчат газеты бесплатных объявлений. Беру одну и возвращаюсь в кухонный полумрак. Кассета заканчивается и начинает играть вторая сторона. Вроде, когда-то это называлось автореверс. Объявления шлюх стандартно на последней странице. Ищу свой район и звоню. - Да? Женский голос. - Хочу заказать девушку, - С трудом выдавливаю из себя эту мудацкую фразу. В данную секунду я себя презираю. - Адрес? Диктую адрес. - Домофон? - Домофона нет. - Если что, звонить на этот телефон? Простые вопросы резкими пощечинами приводят меня в чувство. - Да на этот. - Примерно через сорок минут. Кажется, гудки в трубке более эмоциональны, чем эта телка. Выхожу на балкон со стаканом бурбона и курю. Знаете, я очень часто ненавижу этот город. Иногда меня тянет блевать от него. Иногда я от него блюю. Город делает нас, а мы его. Взаимнооднозначное соответствие. Гребаная биекция - полузабытое слово из времен автореверса. Он сделал из нас недочеловеков, а мы утопили его в крови и посыпали сверху безразличием. Я смотрю на район холодной осенней ночью с высоты девятнадцатого этажа. Район охуенно красив. Шлюха приезжает минут через пятьдесят - неприличные девушки тоже опаздывают. Открываю ей дверь, а самого бьет мелкая дрожь. Нихуя не приятное ощущение. Двойное отрицание также не придает уверенности. За время ожидания я протрезвел, с радостью бы все отменил, но звонить и говорить, что я передумал, было еще страшнее, чем стремительно надвигающийся акт нелюбви. Если по чесноку, то до этого момента я трахался с проституткой два раза. Оба были еще в эпоху первого Путина и третьего альбома Кирпичей. Короче говоря, я жил в общаге и трахался просто за компанию, когда один чувак лишался девственности. Во второй раз была примерно похожая ситуация, только девственности уже никто не лишался. Она мнется в коридоре, какая-то молоденькая и испуганная, я не знаю, что надо говорить и надо ли вообще что-то говорить. На всякий случай показываю, где можно повесить куртку. Мы проходим на кухню, я наливаю себе вискарь и пью. Она говорит, что тоже бы выпила. Наливаю ей в стакан, она зачем-то чокается со мной и выпивает. Я говорю, что если она хочет, то может курить в квартире. Сам выхожу на балкон, просто я люблю курить именно здесь. Она выходит следом за мной, может, ей нравится курить тоже именно здесь. Мы стоим, молчим и смотрим на трущобы. Холодно, но это только в кайф. Где-то рвутся ебланские петарды, пьяные мудаки отмечают день рожденья. Параллелепипеды домов высвечиваются желтоватыми оконными пятнами. Фонари прочерчивают вены дорог. А небо черное-черное. В какой-то извращенной степени даже романтично. - Ты любишь Москву? - Зачем-то спрашиваю я. Она отвечает не сразу. - Да. Кажется, я перестал бояться. Возвращаемся на кухню, я включаю две конфорки на газовой плите, потому что холодно. Они уютно горят синим пламенем. - Ты можешь сразу заплатить? Отсчитываю два своих дневных цикла и отдаю ей. - Мне надо в душ. - Окей. Она идет в ванну, а я переворачиваю зажеванную кассету, потому что автореверс срабатывает только один раз. Делаю глоток вискаря. Странно, но хочется трахаться. Выходит завернутая в мое полотенце. - Пошли? - Окей. Мы заходим в комнату, я раздеваюсь и ложусь на кровать. Она выскальзывает из-под полотенца и ложится тоже. Совершенно внезапно мы начинаем целоваться. А я думал, что шлюхи не целуются - видел это в каком-то фильме. Мы трахаемся минут двадцать. Для меня это необычно долго. Потом она снова идет в ванну, а я на кухню. Сижу голый на табуретке, пью вискарь и смотрю на синий огонек конфорки. Она приходит и начинает курить, смотрит в стену. - Зачем тебе любовь за деньги? Я подумал, что она сознательно избегает слова «проститутка». - В смысле? - Ну, ты что не можешь пойти куда-нибудь и познакомиться с девушкой? Я выключаю плиту - уже тепло. - Могу. - Тогда зачем все это? Я думал, так проще. - Я думал, так проще. Она тушит бычок в пепельнице и поворачивается ко мне. Кассета поворачивается автореверсом. - Хочешь еще раз? - А время разве осталось? Она улыбается. Первый раз за всю историю наших отношений. - Пошли, это подарок. Мы идем и трахаемся минут двадцать. Она надевает куртку и уже собирается уходить, но вдруг останавливается. - Классная музыка на кухне играет, что это? - Хуй знает, что-то из детства. Я достаю кассету из магнитофона и протягиваю ей. - Подарок. Не знаю, оценит ли она или вышвырнет в мусоропровод, когда я захлопну за ней дверь. По большому счету мне насрать. Я захлопываю за ней дверь, мой убогий внутренний мирок разъебан ко всем чертям. Репосты всячески приветствуются
Стюардесса спрашивает, желаю ли я чего-нибудь выпить. Либо это стандартный вопрос, либо по моим сложным щщам реально читается, что я сейчас сдохну, если не напьюсь. Беру банку пиваса. Потом еще. Потом еще. Самолет резко наклоняется, московские трущобы просвечивают через дымку облаков, пилот пукающей радиосвязью сообщает, что через двадцать минут мы будем во Внуково, а температура плюс пятнадцать. Маленькую тушку боинга привычно качает при подлете к земле. Логическое мышление в такие моменты у меня напрочь отключается, иррациональный страх проникает в каждую клетку организма, алкоголь взбивается адреналином. Я трезвею с такой же скоростью, как самолет теряет высоту. Откуда-то спереди раздаются женские крики, - "Мы не туда летим!". Через несколько рядов от меня плачет ребенок. Он всех страшно заебал за два часа полета. В момент посадки его рев становится просто невыносимым. Я вытряхиваю из банки последний глоток пива и закрываю глаза. Мне страшно, на лбу выступают капли пота. Еще двадцать минут, и я буду дома. В аэроэкспрессе до Киевского вокзала начинает раскалываться голова. Я выпиваю таблетку и пытаюсь заснуть. Нихуя не выходит. Двойное отрицание. Я летал в Берлин всего на три дня, но, вернувшись обратно, кажется, что не был здесь уже очень давно. Попадаю в метро, когда там ежедневный вечерний пиздец. На кольцевой в конце станции сложный порядок хаоса нарушается хаотическим беспорядком. Вижу, как трое чуваков с аптечками, намекающими на их принадлежность к древней профессии, с трудом прорубаются сквозь плотный поток офисного дерьма, возвращающегося с работы домой. Прорубаюсь в том же направлении. Не из любопытства, просто мне в первый вагон. Два мусора стоят возле валяющегося на грязном полу грязного тела. Если бы не они, толпа бы его уже намотала на сотни подошв. Обрывки фраз стекают по стене кровавыми каплями - "порезали...", "суки...", "...звоните в скорую". Грохот поезда накрывает станцию огромным тазом, я вминаюсь в вагон, остервенело работая локтями. Слышал, что на синей ветке работает кондиционер. Теперь я знаю, что это пиздеж. Дома воображаемым сачком ловлю отходняки. Если в одиночестве и есть свои приколы, то явно не в такие дни. В какой-то момент понимаю, что уже хуеву тучу времени лежу в одежде на кровати и смотрю в потолок. Не знаю, может, это и нормально, но меня такие расклады немного пугают. Потолок, кстати, хуевый - в трещинах, кое-где хлопьями виснет краска. В углу комнаты ненайденным сигналом синеет телевизор. Моя наполовину проебанная молодость окрашена таким же цветом. Депресняки костлявыми пальцами хватают за горло и сжимают кадык. Возможно, в поисках своего сигнала я зашел слишком далеко. Жаль, нельзя взять пульт и перемотать жизнь назад. Может, заказать шлюху? Будет хотя бы с кем поговорить. Я раздеваюсь и иду в ванну, холодный паркет скрипит от старости. Включаю воду и эмбрионом сворачиваюсь под горячей струей, она с силой бьет меня прямо в темя. Становится немного легче. Зеркало запотевает. Нахуй шлюху! Она может внести нихуевый диссонанс в установившееся, вроде бы, шаткое равновесие и разъебать мой убогий внутренний мирок ко всем чертям. Поскрипывая старым паркетом, я пробираюсь обратно в комнату и ложусь на кровать. Вечер вязко проникает через тонкие занавески, заливая пространство серой густой субстанцией. Посталкогольные страхи ватным одеялом обволакивают меня. Я закрываю глаза и засыпаю. Просыпаюсь от удара об асфальт. Когда летишь с крыши типовой советской девятиэтажки и ударяешься при этом об асфальт, это всегда неприятно, даже если происходит во сне. Часы на экране мобильного телефона показывают, что я спал семь минут. Дерьмово! Утром встаю, потому что так надо. Кому это надо, правда, неясно. На работу хожу по привычке. Тщеславных целей не преследую, на карьеру поблевал из окна маршрутки. Лень вперемешку с отвращением к исполняемым обязанностям не способствуют прыжкам через ступеньку по карьерной лестнице. Мудак с унылым лицом на окладе задрота средней степени офисной тяжести. Кажется, в крутых конторах это называется специалист. Ну, или там ведущий эксперт. Короче, я чмо. Выхожу из дома, начинаю дневной цикл. Тридцать циклов - девяносто тысяч сраных рублей. Не много и не мало. Никак. Никак, кстати, это тоже про меня. Немного пешком, потом маршрутка, потом метро, потом пешком, потом на лифте. Потом вяло ебать курсором иконку браузера. Семь часов с перерывом на обед и, может быть, на посрать. Семь, а не восемь - это протест обществу потребления в масштабе меня. Потом на лифте, потом пешком, потом метро, потом маршрутка, потом немного пешком. Улавливаете повторяющуюся последовательность? Это ключ к коду моей жизни. В реальности реальность хуй положила на самое большое простое число, все гораздо проще. Проснулся, поел, посидел в инете, поел, уснул - моя жизнь не зашифрована, она в открытом источнике. Блядь, сегодня застрял в офисе до одиннадцати вечера. Несколько раз в месяц случаются странные дни. В эти странные дни самый главный босс ебет в жопу подчиненных из своего ареала. Подчиненным невыносимо обидно и больно, поэтому они психологически обоснованно спускают анальную кару вниз по иерархическому древу компании, на одном из нижних уровней которого нахожусь я. В общем, иногда вялое интернет-дрочево заменяется суетливым составлением мудацких отчетов и прочего говна, которое никто читать не будет, но сделать которое нужно, как любят выражаться всякие внушающие стойкое отвращение ковокеры, кровь из носа. Можно было взять такси, но я решил поехать на метро. Билетерша приспустила на кассе жалюзи, так что лица ее невидно. Пока она отсчитывала сдачу, я рассматривал толстые, с коричневыми бляшками руки и обширную грудь, на которой параллельно столу лежит бейджик с фотографией и печатью. Билетерша не хочет никого видеть, и я ее понимаю. В своей стеклянной коробке, которую какие-то мудаки классифицировали как «офис класса А», я бы тоже с радостью поставил свой стол в такое место, чтоб видеть только стену и уродский фикус, выползая из своей норы, как паук, только чтобы пожрать. Но в стеклянной коробке гребаные стены есть только на лестничной площадке. Мы, как рыбы, перемещаемся по аквариуму, тыкаемся носами в звуконепроницаемые стены, и если перестать шевелить хвостом, то ты опускаешься на самое дно. Главное, что снаружи это никого не волнует, никакого влияния на тот мир, который находится за стенами аквариума, мы не оказываем. Всем - похуй. В общем, я поехал на метро. Как ни крути, а в ночном метро есть долбаная романтика. Зашел в первый вагон, встал напротив дверей и стал рассматривать свое отражение, перечеркнутое по горизонтали надписью «не прислоняться». Романтика появилась через пару станций в виде двух пьяных узбеков, гоняющихся по вагону за школьного вида девками с вопросами, дающими понять, что они готовы выебать практически любую представительницу женского пола. Школьного вида девки определенно подходили под предложенную классификацию. На следующей станции они пугливо съебались, а узбеки, заметив прогуливающихся по платформе мусоров, остались. Свобода для них была важнее секса! От метро иду домой пешком. Маршрутки уже не ходят, садиться здесь в машину не хочется. У меня особый район. При неудачном раскладе можно легко оказаться за гаражом в синем пакете, а гаражей тут много, так что не найдут. По пути от метро до моего дома ровно шесть работающих фонарей. Я вынимаю из ушей наушники и иду от одного пучка света к другому, так же, как прыгают по кочкам, пробираясь через болото. Впереди подслеповато мигают зажигающимися окнами рассыпающиеся панельные многоэтажки. Когда читаешь в топе яндекса новости о том, что кто-то на окраине Москвы выбросил из окна ребенка, я легко представляю себе свой дом, или тот, что рядом. Подхожу к очередному фонарю, остается еще два. На асфальте - черные пятна, при свете видно, что это вроде бы кровь. Пятна тянутся от обочины до подворотни перед остановкой. Вокруг - никого, только проезжают мимо редкие бомбилы. У поворота пятна превращаются в маленькие лужицы. Мне стремно, но я останавливаюсь и вглядываюсь в ночь. В траве кто-то слабо шевелится. Подхожу ближе - это собака, какая-то дворняга. Она еле слышно скулит. У нее влажная, блестящая шерсть. Я упираю руки в колени и пытаюсь рассмотреть пса получше. Пес начинает скулить громче и пытается забраться подальше в траву. На секунду он поворачивает ко мне изуродованную, окровавленную морду. Кажется, что он плачет. Ему больно и страшно. Мне просто как будто страшно. Я разворачиваюсь и иду домой. С балкона в кухню пытается пролезть колючая московская темень, я включаю икеевский светильник с очень ебанутым названием, заставляя пространство довольствоваться мягким полумраком. Открываю ноутбук, наливаю в стакан вискаря. Выхожу на балкон, курю и смотрю на район. Мрачные и злые окраины. Район охуенно красив! Возвращаюсь в кухню, делаю глоток алкоголя и начинаю писать какую-то хуйню про любовь. Если в одиночестве и есть приколы, то именно в такие моменты. На магнитофоне родом из девяностых крутится зажеванная кассета с доисторической электронщиной из тех же времен. Я пью и курю. Думаю, эта фраза только в прошедшем времени уже высечена на могиле какой-нибудь рок-звезды. Про любовь что-то не вяжется. Ощущаю себя пьяным. Выхожу из квартиры и иду на первый этаж, там из почтовых ящиков торчат газеты бесплатных объявлений. Беру одну и возвращаюсь в кухонный полумрак. Кассета заканчивается и начинает играть вторая сторона. Вроде, когда-то это называлось автореверс. Объявления шлюх стандартно на последней странице. Ищу свой район и звоню. - Да? Женский голос. - Хочу заказать девушку, - С трудом выдавливаю из себя эту мудацкую фразу. В данную секунду я себя презираю. - Адрес? Диктую адрес. - Домофон? - Домофона нет. - Если что, звонить на этот телефон? Простые вопросы резкими пощечинами приводят меня в чувство. - Да на этот. - Примерно через сорок минут. Кажется, гудки в трубке более эмоциональны, чем эта телка. Выхожу на балкон со стаканом бурбона и курю. Знаете, я очень часто ненавижу этот город. Иногда меня тянет блевать от него. Иногда я от него блюю. Город делает нас, а мы его. Взаимнооднозначное соответствие. Гребаная биекция - полузабытое слово из времен автореверса. Он сделал из нас недочеловеков, а мы утопили его в крови и посыпали сверху безразличием. Я смотрю на район холодной осенней ночью с высоты девятнадцатого этажа. Район охуенно красив. Шлюха приезжает минут через пятьдесят - неприличные девушки тоже опаздывают. Открываю ей дверь, а самого бьет мелкая дрожь. Нихуя не приятное ощущение. Двойное отрицание также не придает уверенности. За время ожидания я протрезвел, с радостью бы все отменил, но звонить и говорить, что я передумал, было еще страшнее, чем стремительно надвигающийся акт нелюбви. Если по чесноку, то до этого момента я трахался с проституткой два раза. Оба были еще в эпоху первого Путина и третьего альбома Кирпичей. Короче говоря, я жил в общаге и трахался просто за компанию, когда один чувак лишался девственности. Во второй раз была примерно похожая ситуация, только девственности уже никто не лишался. Она мнется в коридоре, какая-то молоденькая и испуганная, я не знаю, что надо говорить и надо ли вообще что-то говорить. На всякий случай показываю, где можно повесить куртку. Мы проходим на кухню, я наливаю себе вискарь и пью. Она говорит, что тоже бы выпила. Наливаю ей в стакан, она зачем-то чокается со мной и выпивает. Я говорю, что если она хочет, то может курить в квартире. Сам выхожу на балкон, просто я люблю курить именно здесь. Она выходит следом за мной, может, ей нравится курить тоже именно здесь. Мы стоим, молчим и смотрим на трущобы. Холодно, но это только в кайф. Где-то рвутся ебланские петарды, пьяные мудаки отмечают день рожденья. Параллелепипеды домов высвечиваются желтоватыми оконными пятнами. Фонари прочерчивают вены дорог. А небо черное-черное. В какой-то извращенной степени даже романтично. - Ты любишь Москву? - Зачем-то спрашиваю я. Она отвечает не сразу. - Да. Кажется, я перестал бояться. Возвращаемся на кухню, я включаю две конфорки на газовой плите, потому что холодно. Они уютно горят синим пламенем. - Ты можешь сразу заплатить? Отсчитываю два своих дневных цикла и отдаю ей. - Мне надо в душ. - Окей. Она идет в ванну, а я переворачиваю зажеванную кассету, потому что автореверс срабатывает только один раз. Делаю глоток вискаря. Странно, но хочется трахаться. Выходит завернутая в мое полотенце. - Пошли? - Окей. Мы заходим в комнату, я раздеваюсь и ложусь на кровать. Она выскальзывает из-под полотенца и ложится тоже. Совершенно внезапно мы начинаем целоваться. А я думал, что шлюхи не целуются - видел это в каком-то фильме. Мы трахаемся минут двадцать. Для меня это необычно долго. Потом она снова идет в ванну, а я на кухню. Сижу голый на табуретке, пью вискарь и смотрю на синий огонек конфорки. Она приходит и начинает курить, смотрит в стену. - Зачем тебе любовь за деньги? Я подумал, что она сознательно избегает слова «проститутка». - В смысле? - Ну, ты что не можешь пойти куда-нибудь и познакомиться с девушкой? Я выключаю плиту - уже тепло. - Могу. - Тогда зачем все это? Я думал, так проще. - Я думал, так проще. Она тушит бычок в пепельнице и поворачивается ко мне. Кассета поворачивается автореверсом. - Хочешь еще раз? - А время разве осталось? Она улыбается. Первый раз за всю историю наших отношений. - Пошли, это подарок. Мы идем и трахаемся минут двадцать. Она надевает куртку и уже собирается уходить, но вдруг останавливается. - Классная музыка на кухне играет, что это? - Хуй знает, что-то из детства. Я достаю кассету из магнитофона и протягиваю ей. - Подарок. Не знаю, оценит ли она или вышвырнет в мусоропровод, когда я захлопну за ней дверь. По большому счету мне насрать. Я захлопываю за ней дверь, мой убогий внутренний мирок разъебан ко всем чертям. Репосты всячески приветствуются