Русский капитан-2
Уже когда написал материал для заметки и стал подбирать иллюстрации к ней, нашел гравюру в английской газете «Завтрак с Жубером». И мелким шрифтом- наш специальный корреспондент и русский офицер на завтраке с генералом Жубером и его женой в 4.30 утра 18 февраля! Указано даже то, что Жубер предоставил палатку на время пребывания в лагере. Дата почти совпадает с записками Покровского- он датирует встречу 19 февраля, причем это может быть датировка дневниковой записи, а событие произошло накануне, либо небольшая ошибка художника, либо Покровского. В общем можно предположить, что на рисунке изображен именно он, и,в любом случае, эта иллюстрация с натуры совпадает с описаниями нашего героя, и даже если это не он, то она все равно точно передает атмосферу той встречи.
«У генерала уже готов был утренний кофе и небольшая закуска. За завтраком мой любезный начальник предупредил меня, что есть попутчик в Коленсо и, если я спешу, то могу
ехать сегодня.
- Я хотел, - говорил он, - отправить вас на Тугелу к генералу Бота, это очень предприимчивый и даровитый генерал, уже проявивший себя спионскопскими делами, но под Коленсо сейчас больше работы и я уже заготовил для вас письма к генералу Мейеру. Согласны ли вы? - Мне оставалось только рассыпаться в благодарностях за такие заботы самого генерала.
В приёмной канцелярии, куда мы прошли после завтрака, я ожидал своего пакета; старый секретарь никак не мог отыскать. В это время торопливо вошедшая старуха, жена генерала, начала возиться у сундука, того самого большого сундука, стоявшего за канцелярским столом, в котором, я думал, хранятся все секреты войны. Вот думаю, хоть и баба, а знает всё, сейчас найдёт мои бумаги. Но каково было моё удивление, когда она одну за одной выволокла оттуда всевозможные женские юбки и разные чепчики и душегрейки!.. O, Sancta Simlicitas! (О, святая простота!)… Деловая канцелярия, военные советы и бабьи юбки - всё вместе!
Наконец, мои бумаги нашлись, и я, сопутствуемый благословениями генерала, лихо гарцевал по дороге в Коленсо.»
Большим подспорьем также было и то, что в отличие от многих иностранных добровольцев, Покровский знал бурский язык.
«Видел, между прочим, заброшенный английский лагерь. С этим лагерем вышел курьёз, доказывающий наивность буров в военном отношении. Один отважный бур пробрался ночью на соседнюю с лагерем гору и наблюдал за лагерем. Оставленные англичанами у палаток несколько чучел английских солдат благодаря качанию ветра он принял за живые фигуры. В результате целые сутки подряд буры сильно обстреливали этот показной лагерь и, конечно, много выпустили напрасных снарядов, а англичане сидят да посмеиваются.»
«Я и мой проводник, наконец, добрались до генерала Мейера. Он стоял около своей кибитки.
Генерал Лукас Мейер
Это громадный широкоплечий человек лет сорока пяти с весноватым лицом, густо обросшим тёмной с проседью бородой, большим широким носом и толстыми губами, прикрытыми порыжевшими жёсткими усами. Изогнутые дугой брови окаймляли его голубые глаза, беспокойно перебегавшие с одного предмета на другой и не выдерживавшие пристального взгляда. Он как будто стыдился своего огромного роста и его ноги, вследствие ли этого, или по каким другим естественным причинами, были слегка изогнуты. Одетый в высокие сапоги, в короткий пиджак с открытой жилеткой, показывавший светлую фланелевую рубаху этот генерал своим видом сильно напоминал провинциального второй гильдии купца. Если бы его короткий пиджак заменить тёмно-синей поддевкой, а бурую шляпу - простой фуражкой с козырьком, да посадить в большой русской деревне за прилавок торговать дёгтем и маслом, то там бы он казался бы более на месте, чем в качестве командира под Коленсо.
Молодцевато подъехав к нему и любезно раскланявшись и отрекомендовавшись, я не встретил от него обычного приветствия и рукопожатия, после чего ни мало не задумавшись, сам первый подал ему руку. Наши европейские привычки у буров не признаются. Всякого рода донесения, сообщения, приказания, на здешнем военном жаргоне одинаково называются рапортами. Подал я и свой паспорт. Быстро прочитав письмо от генерала Жубера, рекомендовавшее меня как полезного защитника Трансвааля, могущего не только стрелять, но умеющего и выбрать выгодную позицию и хорошо знающего «всякие фортификации» (выражение генерала), Мейер кивнул в пространство головой и, ни к кому собственно не обращаясь, под нос себе пробормотал: «Хорошо, обождите здесь». Скорее догадавшись, чем поняв, что это относится ко мне, я остался ждать, не расседлывая своей лошади». Ожидание, впрочем, затянулось до следующего дня, зато он встретил нескольких русских добровольцев, в частности штабс-капитана Шульженко. («всадник, одетый в грязный костюм бура, с всклокоченной чёрной бородой.
- Господа, дайте хоть полюбоваться на вас, видать, что русские, и по всему заметно - офицеры!»)
Посчитал нужным Покровский и опровергнуть «неверные сведения о русских добровольцах, сообщённые в «Петербургской газете» господином Николаевым, рисующих наших соотечественников с непривлекательной стороны.
Добровольцев в Трансваале набралось довольно много. Более всего, конечно, немцев (больше пруссаков и меньше австрийцев); из них две трети - народ мастеровой, рассчитывающий по окончании войны оставаться в Трансваале и поживится здешним золотом и алмазами. Все они - сомнительных нравственных качеств. Остальная треть немцев - офицеры и несколько искателей приключений. Много здесь и французов (рвавшихся отомстить за Фашоду, щедро наделённых от особого во Франции комитета по отправлению добровольцев в Трансвааль (что не тайна!) необходимыми на дорогу финансами и на абсент особо. Между ними есть и типы, есть и типики. Во многом между собой они и разнятся, но в одном все одинаковы: поголовно все любители спиртных напитков. Абсент, ром, коньяк, ликёры… только и видишь там, где француз. Понагляделся таки я, пока мы ехали от Марселя до Трансвааля. Говорят, русские любят выпить. Что правда, то правда! Но в области абсента и рома едва ли нашёлся бы любитель состязаться с французом. ..Немало также и голландской молодёжи ввиду знания государственного языка, по преимуществу занимающей здесь места писцов и чиновников. Понаехали и итальянцы и греки - мелкие торгаши, обидевшиеся на правительство за открыто выраженные симпатии англичанам в деле предложения вооружённой помощи; перебежали границу и некоторые португальцы. Попадаются и испанцы, и швейцарцы, и ирландцы, и, наконец, славяне: сербы, болгары и черногорцы. Почти все эти добровольцы привлечены слухами о неистощимых запасах золота и жаждут наживы. И как белое пятно на всём этом чёрном фоне выделяются наши немногочисленные русские добровольцы. Вот они все наперечёт, по порядку времени прибытия в Трансвааль: Шульженко, Едрихин, Арнольдов, Кравченко, Покровский, Августус, Никитин, Диатроптов, Гучков, Рукерт, Крафт, Николаев, князь Багратион-Мухранский, другой кавказец
NN (Сапаров?), Ганецкий, Максимов, Рубанов, Семёнов, граф Бобринский и Дрейер. Большинство из них (13 человек)- военные и все, бывшие офицеры. Желающих поживиться трансваальскими богатствами между ними нет никого. К совершающим Partie de Plaisir в Трансвааль вначале, действительно, можно было отнести трёх-четырёх лиц, но когда они с готовностью взялись за оружие и оказались солдатами ничуть не хуже нас, приходится разубедиться и в этом. Русские
добровольцы, покинувшие своих родных, бросившие службу, карьеру, решившиеся на всевозможные лишения, встали в ряды и потянули общую неприглядную лямку, своим мужеством и выносливостью поощряя падающих духов воинов, смело идя на опасные предприятия, с ежеминутным риском для собственной жизни за народ для них совершенно чужой.
Это ли не самопожертвование! Не скрою, что почти у всех офицеров была ещё одна затаенная цель, - это понюхать настоящего боевого пороху, испытать себя в серьёзной опасности, закалить, приготовить себя на случай необходимости своей родине и, главное, поучиться на практике тому делу, тому искусству, которому каждый военный посвятил всю свою жизнь.
Слова "скромные и непритязательные буры» возможны и правдоподобны только в описаниях господина И. Николаева. Каждый бур едет на войну с такими громадными чемоданами, с такими большими запасами съедобного, набирает столько разных чашек, чугунков, котелков и кастрюль, что поистине непритязательному русскому человеку, глядя на всё это, невольно думается: да уж не на новую ли ферму он перебирается? На дне его сундуков, под спудом, лежат большие запасы не сахарина, а настоящего сахара, на отсутствие которого так сильно жалуются в Трансваале, немало и прочих лакомств, вроде леденцовых конфет, столь любимых бурами, но ни за что они не угостят этим вас. Частенько масса заготовляемых ими продуктов портится, тухнет, так что приходится выбрасывать, а всё же бур не поделится с вами ничем и с улыбочкой посмотрит на своё погибающее добро. Буры удивляются, правда, количеству нашего багажа, но не множеству его, а малочисленности и смеются над нашей легкомысленностью».
Генералы Луис Бота и Лукас Мейер с женами.
«- Вот русские всегда так, - сказал генерал Бота, - читал я одну вашу военную статью: завтрак под пулями, - в них стреляют, а они, знай себе, закусывают. А и войско у вас хорошее! Для меня всегда ваши полководцы - первый пример.
Читал он, видимо, что-то в таком стиле-Минуты досуга генерала Радецкого на Шипке. Гурко и Скобелев (обсуждают не обращая внимания на обстрел). Да и сам Покровский вел себя под огнем соответствующе, разъезжая на лошади под выстрелами английской артиллерии, в то время как буры кричали ему уходи с баркаса «Не подставляй свою голову, дурак»! и «не демаскируй позиций!». Что ж, у каждого свои недостатки- буры казались русским офицерам наивными и невежественными в тактике, армейском этикете и тп. Бурам казалась странной привычка ходить под огнем в полный рост…
- Странно, почему так, - возразил я. - Для буров ведь нет примеров, они сами умнее всех, пример для всех!
- Я хоть и бур, - сказал генерал, - да не такой, как другие. Я понимаю и разделяю умение и неумение, счастье, удачу и знание. Видите, я окружён какими молодцами, они почти все европейцы. А ведь это тоже не по-бурски. Посмотрите на состоящих при Жубере или при Мейере и сравните с моими молодцами. С этими не пропадешь, хоть самому сейчас в бой с англичанами, не выдадут! У меня лодырей, укрывающихся от боя нет. На моих прямо любо-дорого смотреть. Я посмотрел всю свиту ещё раз и ещё раз убедился, что эти не выдадут».
Интересная встреча
«- Георгий Владимирович, вон на ферме Красный Крест, а в дверях видна розовенькая кофточка, поедем-ка туда!!
Непокинутая ферма оказалось английская, а розовенькая кофточка - молоденькая хозяйка, отказавшая нам в хлебе и воде: «У нас решительно ничего нет, - пищала она, - нас самих буры кормят, они отобрали у нас всё, а за то что мы не бунтуем, они не гонят нас; да и моего джентльмена нет дома».
- А если мы сами пороемся в ваших погребах, - сказал ей Крафт по-английски.
- Там ничего нет, да вы не будете делать это, вы не буры, а европейцы, это видно, к тому же здесь рядом Красный Крест,- протестовала она.
- Ваши глазки спасли вас от нашествия иноплеменников, - сказал ей Крафт на прощание и мы повернули к белому флагу с Красным Крестом.
- Господа! Три дня не ели, заблудились, потерялись, умираем с голода, накормите, - взмолились мы полушутя-полусерьёзно к подошедшим докторам.
Не более как через пять минут чай кипел, мясо жарилось, рассёдланные лошади с жадностью рвали траву».
После 8 или 9 писем публикации прекратились. Какая-то часть,видимо, не дошла до России (на это жалуется редакция и,видимо, знал и сам Покровский), как минимум одно письмо Покровский написал военному министру Куропаткину, но оно не сохранилось. Возможно было уничтожено, о чем я писал в заметке о Диатроптове. Да и обстановка не располагала к писанине.
Позднее стало известно,что Покровский сильно контужен лиддитной гранатой в голову и правое ухо и перешел вместе с двумя соотечественниками в итальянский отряд под начальством капитана Рикарди (Риччиарди). По другим данным- он был в отряде Терона. И, наконец, в отряде артиллерийского капитана фон Виманна, где он заведовал разведывательной и патрульной службой. По слухам, должен был стать командиром коммандо, но погиб накануне. С учетом неразберихи, слухов, искажений, неминуемых при партизанской войне не удивительно, что точные данные невозможно определить. Даже имя нашего героя, как уже говорилось, казалось местным жителям очень трудным и искажалось. Например, в газетах его называли капитан Le Boswonsky. А при обратном переводе на русский- Лебовский. Известно о прозвище «Русский капитан», в устах буров уже носившее уважительный оттенок, а не предубеждения времен начала войны. Почему капитан - не ясно. Возможно, его произвели, хотя по идее у буров не было разветвленной системы званий. Возможно, его так называли как командира отряда, для солидности. Но как партизан он однозначно прославился.
К примеру, с небольшим отрядом добровольцев в 11 (по другим данным 50 человек, от 40 до 80) человек захватил станцию Вашбанк и три товарных поезда. «Они были отлично вооружены и легко экипированы. 25 октября они угрожали Нкуту, в Зулуланде, и проникнув в пределы Наталя ночью, перерезали телеграф у Вантсриверифта и унесли телефонный аппарат. Они прошли к Бейту, затем к Вашбанку, разрушив телеграф между Умсингой и Дунди. Всадники прискакали к Вашбанку в 2 часа 30 минут утра 26 октября. Здесь они завладели товарным поездом, забрали некоторые боевые припасы, сожгли станционные постройки, разрушили линию и ранили одного служащего по фамилии Бранниган. Поезда и моста не тронули. Отсюда буры направились к северу. Последний раз о них слышали, когда они переходили Биггасберг». В другой раз красочно описывалось как он отцепил от одного из поездов паровоз с тендером, заложил в топку побольше угля и дал полный ход, а сам выпрыгнул, надеясь что паровоз-торпеда протаранит английский бронепоезд, но по счастью для британцев паровоз сошёл с рельс на крутом повороте железнодорожной колеи и столкновения не произошло. Правда или только мечты?
Дальнейшая судьба Покровского в России была неизвестна довольно долгое время. В уже упомянутой справке военный министр в холодном тоне докладывал, что он не вернулся в Россию. Еще летом 1902г. МИД делал запрос в посольство в Лондоне о его возможном нахождении в плену или на оккупированной территории (при этом он назван "прапорщиком запаса"), но уже осенью 1902г в газетах было напечатано письмо адвоката из Йоханнесбурга К. Зигфрида.
Леонид Семёнович Покровский скончался на ферме Паардепорт, принадлежащей «буру Подгитеру» 26 декабря 1900 г. в четыре часа дня от тяжёлого ранения, полученного накануне, во время штурма укреплений (возможно, как раз пресловутых блокгаузов. В другом описании указано, что буры взяли одно «укрепление» и «русский капитан» погиб при штурме второго. Вряд ли там была эшелонированная линия обороны во много рядов в стиле первой мировой) деревни Утрехт.
Нападение буров на английский блокгауз
Примерно полтретьего ночи английская пуля пронзила навылет грудь и буры утащили его с поля боя. Раненый потерял много крови. При его смерти присутствовал сам Зигфрид и капитан фон Виманн. Последними словами Покровского были «напишите отцу».
«Бур Потгитер», возможно, коммандант Фердинандус Якобус Потгитер, погибший в последнем крупном столкновении- битве при Ройвале в апреле 1902г.
Через много десятилетий, в 1938 г. товарищи по оружию собрали деньги на мраморную табличку с надписью на африкаанс: «В память капитана Леонида Покровского, родившегося в Варшаве, Россия, павшего при Утрехте 25 декабря 1900 г. Он добровольно отдал свою жизнь за нашу угнетённую страну. Никто не любит более чем он положивший жизнь за друзей своих. Поставлен иждивением своих товарищей по оружию»
Русский капитан-1
«У генерала уже готов был утренний кофе и небольшая закуска. За завтраком мой любезный начальник предупредил меня, что есть попутчик в Коленсо и, если я спешу, то могу
ехать сегодня.
- Я хотел, - говорил он, - отправить вас на Тугелу к генералу Бота, это очень предприимчивый и даровитый генерал, уже проявивший себя спионскопскими делами, но под Коленсо сейчас больше работы и я уже заготовил для вас письма к генералу Мейеру. Согласны ли вы? - Мне оставалось только рассыпаться в благодарностях за такие заботы самого генерала.
В приёмной канцелярии, куда мы прошли после завтрака, я ожидал своего пакета; старый секретарь никак не мог отыскать. В это время торопливо вошедшая старуха, жена генерала, начала возиться у сундука, того самого большого сундука, стоявшего за канцелярским столом, в котором, я думал, хранятся все секреты войны. Вот думаю, хоть и баба, а знает всё, сейчас найдёт мои бумаги. Но каково было моё удивление, когда она одну за одной выволокла оттуда всевозможные женские юбки и разные чепчики и душегрейки!.. O, Sancta Simlicitas! (О, святая простота!)… Деловая канцелярия, военные советы и бабьи юбки - всё вместе!
Наконец, мои бумаги нашлись, и я, сопутствуемый благословениями генерала, лихо гарцевал по дороге в Коленсо.»
Большим подспорьем также было и то, что в отличие от многих иностранных добровольцев, Покровский знал бурский язык.
«Видел, между прочим, заброшенный английский лагерь. С этим лагерем вышел курьёз, доказывающий наивность буров в военном отношении. Один отважный бур пробрался ночью на соседнюю с лагерем гору и наблюдал за лагерем. Оставленные англичанами у палаток несколько чучел английских солдат благодаря качанию ветра он принял за живые фигуры. В результате целые сутки подряд буры сильно обстреливали этот показной лагерь и, конечно, много выпустили напрасных снарядов, а англичане сидят да посмеиваются.»
«Я и мой проводник, наконец, добрались до генерала Мейера. Он стоял около своей кибитки.
Генерал Лукас Мейер
Это громадный широкоплечий человек лет сорока пяти с весноватым лицом, густо обросшим тёмной с проседью бородой, большим широким носом и толстыми губами, прикрытыми порыжевшими жёсткими усами. Изогнутые дугой брови окаймляли его голубые глаза, беспокойно перебегавшие с одного предмета на другой и не выдерживавшие пристального взгляда. Он как будто стыдился своего огромного роста и его ноги, вследствие ли этого, или по каким другим естественным причинами, были слегка изогнуты. Одетый в высокие сапоги, в короткий пиджак с открытой жилеткой, показывавший светлую фланелевую рубаху этот генерал своим видом сильно напоминал провинциального второй гильдии купца. Если бы его короткий пиджак заменить тёмно-синей поддевкой, а бурую шляпу - простой фуражкой с козырьком, да посадить в большой русской деревне за прилавок торговать дёгтем и маслом, то там бы он казался бы более на месте, чем в качестве командира под Коленсо.
Молодцевато подъехав к нему и любезно раскланявшись и отрекомендовавшись, я не встретил от него обычного приветствия и рукопожатия, после чего ни мало не задумавшись, сам первый подал ему руку. Наши европейские привычки у буров не признаются. Всякого рода донесения, сообщения, приказания, на здешнем военном жаргоне одинаково называются рапортами. Подал я и свой паспорт. Быстро прочитав письмо от генерала Жубера, рекомендовавшее меня как полезного защитника Трансвааля, могущего не только стрелять, но умеющего и выбрать выгодную позицию и хорошо знающего «всякие фортификации» (выражение генерала), Мейер кивнул в пространство головой и, ни к кому собственно не обращаясь, под нос себе пробормотал: «Хорошо, обождите здесь». Скорее догадавшись, чем поняв, что это относится ко мне, я остался ждать, не расседлывая своей лошади». Ожидание, впрочем, затянулось до следующего дня, зато он встретил нескольких русских добровольцев, в частности штабс-капитана Шульженко. («всадник, одетый в грязный костюм бура, с всклокоченной чёрной бородой.
- Господа, дайте хоть полюбоваться на вас, видать, что русские, и по всему заметно - офицеры!»)
Посчитал нужным Покровский и опровергнуть «неверные сведения о русских добровольцах, сообщённые в «Петербургской газете» господином Николаевым, рисующих наших соотечественников с непривлекательной стороны.
Добровольцев в Трансваале набралось довольно много. Более всего, конечно, немцев (больше пруссаков и меньше австрийцев); из них две трети - народ мастеровой, рассчитывающий по окончании войны оставаться в Трансваале и поживится здешним золотом и алмазами. Все они - сомнительных нравственных качеств. Остальная треть немцев - офицеры и несколько искателей приключений. Много здесь и французов (рвавшихся отомстить за Фашоду, щедро наделённых от особого во Франции комитета по отправлению добровольцев в Трансвааль (что не тайна!) необходимыми на дорогу финансами и на абсент особо. Между ними есть и типы, есть и типики. Во многом между собой они и разнятся, но в одном все одинаковы: поголовно все любители спиртных напитков. Абсент, ром, коньяк, ликёры… только и видишь там, где француз. Понагляделся таки я, пока мы ехали от Марселя до Трансвааля. Говорят, русские любят выпить. Что правда, то правда! Но в области абсента и рома едва ли нашёлся бы любитель состязаться с французом. ..Немало также и голландской молодёжи ввиду знания государственного языка, по преимуществу занимающей здесь места писцов и чиновников. Понаехали и итальянцы и греки - мелкие торгаши, обидевшиеся на правительство за открыто выраженные симпатии англичанам в деле предложения вооружённой помощи; перебежали границу и некоторые португальцы. Попадаются и испанцы, и швейцарцы, и ирландцы, и, наконец, славяне: сербы, болгары и черногорцы. Почти все эти добровольцы привлечены слухами о неистощимых запасах золота и жаждут наживы. И как белое пятно на всём этом чёрном фоне выделяются наши немногочисленные русские добровольцы. Вот они все наперечёт, по порядку времени прибытия в Трансвааль: Шульженко, Едрихин, Арнольдов, Кравченко, Покровский, Августус, Никитин, Диатроптов, Гучков, Рукерт, Крафт, Николаев, князь Багратион-Мухранский, другой кавказец
NN (Сапаров?), Ганецкий, Максимов, Рубанов, Семёнов, граф Бобринский и Дрейер. Большинство из них (13 человек)- военные и все, бывшие офицеры. Желающих поживиться трансваальскими богатствами между ними нет никого. К совершающим Partie de Plaisir в Трансвааль вначале, действительно, можно было отнести трёх-четырёх лиц, но когда они с готовностью взялись за оружие и оказались солдатами ничуть не хуже нас, приходится разубедиться и в этом. Русские
добровольцы, покинувшие своих родных, бросившие службу, карьеру, решившиеся на всевозможные лишения, встали в ряды и потянули общую неприглядную лямку, своим мужеством и выносливостью поощряя падающих духов воинов, смело идя на опасные предприятия, с ежеминутным риском для собственной жизни за народ для них совершенно чужой.
Это ли не самопожертвование! Не скрою, что почти у всех офицеров была ещё одна затаенная цель, - это понюхать настоящего боевого пороху, испытать себя в серьёзной опасности, закалить, приготовить себя на случай необходимости своей родине и, главное, поучиться на практике тому делу, тому искусству, которому каждый военный посвятил всю свою жизнь.
Слова "скромные и непритязательные буры» возможны и правдоподобны только в описаниях господина И. Николаева. Каждый бур едет на войну с такими громадными чемоданами, с такими большими запасами съедобного, набирает столько разных чашек, чугунков, котелков и кастрюль, что поистине непритязательному русскому человеку, глядя на всё это, невольно думается: да уж не на новую ли ферму он перебирается? На дне его сундуков, под спудом, лежат большие запасы не сахарина, а настоящего сахара, на отсутствие которого так сильно жалуются в Трансваале, немало и прочих лакомств, вроде леденцовых конфет, столь любимых бурами, но ни за что они не угостят этим вас. Частенько масса заготовляемых ими продуктов портится, тухнет, так что приходится выбрасывать, а всё же бур не поделится с вами ничем и с улыбочкой посмотрит на своё погибающее добро. Буры удивляются, правда, количеству нашего багажа, но не множеству его, а малочисленности и смеются над нашей легкомысленностью».
Генералы Луис Бота и Лукас Мейер с женами.
«- Вот русские всегда так, - сказал генерал Бота, - читал я одну вашу военную статью: завтрак под пулями, - в них стреляют, а они, знай себе, закусывают. А и войско у вас хорошее! Для меня всегда ваши полководцы - первый пример.
Читал он, видимо, что-то в таком стиле-Минуты досуга генерала Радецкого на Шипке. Гурко и Скобелев (обсуждают не обращая внимания на обстрел). Да и сам Покровский вел себя под огнем соответствующе, разъезжая на лошади под выстрелами английской артиллерии, в то время как буры кричали ему уходи с баркаса «Не подставляй свою голову, дурак»! и «не демаскируй позиций!». Что ж, у каждого свои недостатки- буры казались русским офицерам наивными и невежественными в тактике, армейском этикете и тп. Бурам казалась странной привычка ходить под огнем в полный рост…
- Странно, почему так, - возразил я. - Для буров ведь нет примеров, они сами умнее всех, пример для всех!
- Я хоть и бур, - сказал генерал, - да не такой, как другие. Я понимаю и разделяю умение и неумение, счастье, удачу и знание. Видите, я окружён какими молодцами, они почти все европейцы. А ведь это тоже не по-бурски. Посмотрите на состоящих при Жубере или при Мейере и сравните с моими молодцами. С этими не пропадешь, хоть самому сейчас в бой с англичанами, не выдадут! У меня лодырей, укрывающихся от боя нет. На моих прямо любо-дорого смотреть. Я посмотрел всю свиту ещё раз и ещё раз убедился, что эти не выдадут».
Интересная встреча
«- Георгий Владимирович, вон на ферме Красный Крест, а в дверях видна розовенькая кофточка, поедем-ка туда!!
Непокинутая ферма оказалось английская, а розовенькая кофточка - молоденькая хозяйка, отказавшая нам в хлебе и воде: «У нас решительно ничего нет, - пищала она, - нас самих буры кормят, они отобрали у нас всё, а за то что мы не бунтуем, они не гонят нас; да и моего джентльмена нет дома».
- А если мы сами пороемся в ваших погребах, - сказал ей Крафт по-английски.
- Там ничего нет, да вы не будете делать это, вы не буры, а европейцы, это видно, к тому же здесь рядом Красный Крест,- протестовала она.
- Ваши глазки спасли вас от нашествия иноплеменников, - сказал ей Крафт на прощание и мы повернули к белому флагу с Красным Крестом.
- Господа! Три дня не ели, заблудились, потерялись, умираем с голода, накормите, - взмолились мы полушутя-полусерьёзно к подошедшим докторам.
Не более как через пять минут чай кипел, мясо жарилось, рассёдланные лошади с жадностью рвали траву».
После 8 или 9 писем публикации прекратились. Какая-то часть,видимо, не дошла до России (на это жалуется редакция и,видимо, знал и сам Покровский), как минимум одно письмо Покровский написал военному министру Куропаткину, но оно не сохранилось. Возможно было уничтожено, о чем я писал в заметке о Диатроптове. Да и обстановка не располагала к писанине.
Позднее стало известно,что Покровский сильно контужен лиддитной гранатой в голову и правое ухо и перешел вместе с двумя соотечественниками в итальянский отряд под начальством капитана Рикарди (Риччиарди). По другим данным- он был в отряде Терона. И, наконец, в отряде артиллерийского капитана фон Виманна, где он заведовал разведывательной и патрульной службой. По слухам, должен был стать командиром коммандо, но погиб накануне. С учетом неразберихи, слухов, искажений, неминуемых при партизанской войне не удивительно, что точные данные невозможно определить. Даже имя нашего героя, как уже говорилось, казалось местным жителям очень трудным и искажалось. Например, в газетах его называли капитан Le Boswonsky. А при обратном переводе на русский- Лебовский. Известно о прозвище «Русский капитан», в устах буров уже носившее уважительный оттенок, а не предубеждения времен начала войны. Почему капитан - не ясно. Возможно, его произвели, хотя по идее у буров не было разветвленной системы званий. Возможно, его так называли как командира отряда, для солидности. Но как партизан он однозначно прославился.
К примеру, с небольшим отрядом добровольцев в 11 (по другим данным 50 человек, от 40 до 80) человек захватил станцию Вашбанк и три товарных поезда. «Они были отлично вооружены и легко экипированы. 25 октября они угрожали Нкуту, в Зулуланде, и проникнув в пределы Наталя ночью, перерезали телеграф у Вантсриверифта и унесли телефонный аппарат. Они прошли к Бейту, затем к Вашбанку, разрушив телеграф между Умсингой и Дунди. Всадники прискакали к Вашбанку в 2 часа 30 минут утра 26 октября. Здесь они завладели товарным поездом, забрали некоторые боевые припасы, сожгли станционные постройки, разрушили линию и ранили одного служащего по фамилии Бранниган. Поезда и моста не тронули. Отсюда буры направились к северу. Последний раз о них слышали, когда они переходили Биггасберг». В другой раз красочно описывалось как он отцепил от одного из поездов паровоз с тендером, заложил в топку побольше угля и дал полный ход, а сам выпрыгнул, надеясь что паровоз-торпеда протаранит английский бронепоезд, но по счастью для британцев паровоз сошёл с рельс на крутом повороте железнодорожной колеи и столкновения не произошло. Правда или только мечты?
Дальнейшая судьба Покровского в России была неизвестна довольно долгое время. В уже упомянутой справке военный министр в холодном тоне докладывал, что он не вернулся в Россию. Еще летом 1902г. МИД делал запрос в посольство в Лондоне о его возможном нахождении в плену или на оккупированной территории (при этом он назван "прапорщиком запаса"), но уже осенью 1902г в газетах было напечатано письмо адвоката из Йоханнесбурга К. Зигфрида.
Леонид Семёнович Покровский скончался на ферме Паардепорт, принадлежащей «буру Подгитеру» 26 декабря 1900 г. в четыре часа дня от тяжёлого ранения, полученного накануне, во время штурма укреплений (возможно, как раз пресловутых блокгаузов. В другом описании указано, что буры взяли одно «укрепление» и «русский капитан» погиб при штурме второго. Вряд ли там была эшелонированная линия обороны во много рядов в стиле первой мировой) деревни Утрехт.
Нападение буров на английский блокгауз
Примерно полтретьего ночи английская пуля пронзила навылет грудь и буры утащили его с поля боя. Раненый потерял много крови. При его смерти присутствовал сам Зигфрид и капитан фон Виманн. Последними словами Покровского были «напишите отцу».
«Бур Потгитер», возможно, коммандант Фердинандус Якобус Потгитер, погибший в последнем крупном столкновении- битве при Ройвале в апреле 1902г.
Через много десятилетий, в 1938 г. товарищи по оружию собрали деньги на мраморную табличку с надписью на африкаанс: «В память капитана Леонида Покровского, родившегося в Варшаве, Россия, павшего при Утрехте 25 декабря 1900 г. Он добровольно отдал свою жизнь за нашу угнетённую страну. Никто не любит более чем он положивший жизнь за друзей своих. Поставлен иждивением своих товарищей по оружию»
Русский капитан-1