ПССное 4
Империя Украина
Империей я буду называть государство (независимо от его размеров), которое политически и административно контролирует определенную территорию, на которой проживают различные, слабо между собою связанные сообщества (этнические, субэтнические, территориальные).
Сословный вопрос в конце XX - начале XXI века уже абсолютно не актуален, хотя в некоторых особо консервативных странах, например, в Великобритании, былое сословное деление еще тем или иным образом напоминает о себе (об этом писал Всеволод Овчинников в «Сакуре и дубе»). Но единству британской нации это абсолютно не грозит, гораздо большую угрозу для нее представляют шотландский национализм и неспособность интегрировать многочисленных «цветных» подданных Ее Величества. В нашем же случае Советская власть провела такую социальную унификацию, так перетасовала население, что подобный вопрос даже не стоит на повестке дня. Если нация - это машина по «перемолу» населения в единообразную национальную массу, то советская нация «перемалывала» попавшие в нее сообщества с удвоенной скоростью.
Племенной вопрос для восточных славян не актуален века так с XI-XII-го. Так что весьма интересная тема попыток интеграции многочисленных кавказских и среднеазиатских (а также северных, сибирских и дальневосточных) племен в советскую нацию для нас периферийна. Хотя отметим, что только непрестанными заботами Советской власти киргиз-кайсаки Старшего, Среднего и Младшего Жузов были объединены, получили наименование «казахи» и отделены от киргизов. Кыпчаки, текинцы, йомуды, сарыки и т.д. трансформировались (насколько сильно - это отдельный вопрос) в туркменов, а картлийцы, кахетинцы, гурийцы, мингрелы, сваны - в грузин. Несомненно одно, хотя возрождение племенной (клановой - родовой) солидарности в условиях распада былой национальной идентичности и дает определенные преимущества (этнические мафии), но, как свидетельствует опыт независимой Ичкерии или африканских государств, разъедаемых трайбализмом, построить на этой почве современное государство, не говоря уже про нацию, невозможно.
В условиях, когда основная национальная работа проведена: очерчены границы национального государства и у населения выработано чувство территориальности, проведена унификация и упразднены (насколько это возможно) пережитки былых социальных устройств - дело остается за малым. За выработкой и распространением (навязыванием) национального сознания.
Национальное сознание включает в себя построенные на основе определенной системы ценностей представления, нормы и образцы поведения, обычаи и традиции, обязательные для каждого лояльного члена нации. Не следует путать национальное сознание с элементами этнического стереотипа поведения. Каковой передается с помощью сигнальной наследственности (по принципу «Делай, как папа!». Ну, или мама).
В отличие от бессознательной этничности, ограничивающейся бытовой сферой, национальное сознание является попыткой приподнять «среднего человека» над повседневностью. Чаще всего за волосы. Потому как подавляющее число людей активно не желают, чтобы их вытаскивали из киплинговской милой египетской тьмы. Так что миссия националиста - это почти «миссия Белого Человека». Неслучайно в украинском националистическом дискурсе столь значительное место занимает понятие «свідомий українець» и постоянные жалобы на нехватку этой самой «свидомости» в массах.
Понятие «сознательность» говорит о том, что членом нации можно стать, но им невозможно родиться. Если какая-нибудь условная «Галя» из полтавских Кобеляк или даже львовского Дрогобыча во время учебы в столице нагуляет ребеночка от заезжего вождя племени Мумбо-Юмбо и вырастят этого отпрыска дружбы народов ее батько и маты, то будет оный условный дитятя стопроцентным малороссом или галичанином, выросшим на варениках или шкварках. Но вот станет ли он «свідомим українцем» или «жидомоскальським шовіністом», зависит уже от того, какие, прямо по Высоцкому, «нужные книжки ты в детстве читал». Если, конечно, дитятко будет относится к тем довольно немногочисленным индивидуумам, кои способны к сознательному выбору.
Дабы меня не обвинили в элитаризме, сошлюсь на авторитет отца Андрея Кураева («Христианин в языческом мире»): «Судьбы народов зависят в религиозной сфере от того выбора, что сделают 10-15 процентов религиозно самостоятельных граждан. А, значит, миссионеру для обращения народа в свою веру не нужно обращать большинство населения. Достаточно оказаться в поле зрения тех, кто сам ищет религиозную истину, и не оттолкнуть их. А затем эти десять-пятнадцать процентов уже передадут свой опыт и свои убеждения остальным. А если задача носит чисто негативный характер: раскол народа, то достаточно эти 15 процентов расколоть на двадцать групп по полпроцента - и народный организм будет духовно обезглавлен».
В нашем случае, эти десять процентов свидомых граждан интересуют вопросы национальной самоидентификации, они стремятся к выработке собственной точки зрения по тем или иным вопросам, как говорится «занимают активную гражданскую позицию. Павел Крупкин назвал таких людей «национальный актив». Они являются носителями и разработчиками национального самосознания.
Остальные 90% - это национальная масса, которая является объектом действий нацактива и пассивным потребителем продуктов национального самосознания, главным образом символики. Национальное самосознание - это индивидуальная система взглядов, присущая как отдельным людям, так и целым общественным группам. Т.е. это «проект» нации с точки зрения определенного идеологического либо политического сообщества. На ранних стадиях создания государства-нации реально конкурируют между собой несколько таких проектов (несколько форм национального сознания). Как правило, либо побеждает одна из них, либо стороны идут на компромисс (в противном случае раздел государства). Затем система образования, средства массовой информации, система государственной пропаганды распространяет победившее национальное самосознание среди «широких народных масс». Так формируется национальное сознание - согласие (консенсус) по базовым вопросам жизни нации, которое завершает собой процесс национального строительства.
Великая Отечественная война закончила процесс построения советской нации, этапами которого были Гражданская война, коллективизация, репрессии 30-х («тридцать седьмой»). Победа стала символической точкой, окончательно примирившей большевистскую власть и население СССР. Подавляющее большинство тех, кто не принимал Советы и навязываемый ими проект, были либо физически уничтожены, либо «сменили вехи». Пропаганда закончила дело, сформировав в мировоззрении советских людей определенную картину прошлого, настоящего и будущего. И хотя официальная мифология еще не раз подвергалась весьма значительной коррекции («XX съезд»), но дело было уже закончено.
«Перестройка» стала испытанием для советского «национального актива». Испытанием, которое он не одолел, начал давать трещины году эдак в 1987-ом, с началом политики «гласности», и рассыпался к 1991 году. Но «широкие народные массы» оставались непоколебимы. Скорее всего, именно поэтому распад СССР и прошел без шума и пыли. Бурлящие народные толпы не кинулись на улицы и повторения 1917-го не произошло. Обратим внимание, что и массовые народные движения (типа, пресловутого «Саюдиса»), и большая кровь появились в наименее интегрированных регионах: Прибалтике и Закавказье. Весь остальной советский народ продемонстрировал растерянный «пофигизм».
Сейчас в это трудно поверить, но накануне провозглашения независимости население УССР действительно представляло собой монолит, на фоне которого украинские националисты смотрелись сущими маргиналами. Например, я был весьма политизированным ребенком, начитавшимся «Комсомолки» и до хрипоты спорившим с учителями-«ретроградами» на уроках истории и русской литературы. Но желто-голубой флаг впервые увидел в 16-летнем возрасте, летом 1990 года. И то, не в родном городе на Днепропетровщине, а во время экскурсии в Умань. Кучка людей с «прапором» вызвала в моей экскурсионной группе чувства близкие к тем, что испытывают зрители при выходе на арену малоизвестных клоунов. Через год этот прапор стал державным.
91% на референдуме 1 декабря 1991 года было реакцией человека, у которого «голова кругом идет» и главное желание: «Да отцепитесь вы от меня, не трогайте меня, дайте, я залезу под одеяло и накроюсь подушкой!» Первые пару лет никто вообще не верил, что мы больше в СССР не живем. Казалось, это игра, скоро она закончится и все будет по-старому. Тем более что, по большому счету, ничего первое время и не менялось. Ну, да, жить становилось все хуже, но веселее. Началась первая, робкая, кравчуковская украинизация. Я как раз поступил на истфак Днепропетровского университета и у нас несколько преподавателей попытались перейти на украинский. Помучились и плюнули. Единственное исключение - «препод», читавший у нас «Историю Украины». Талантливый лектор, но националюга… Каково же было мое удивление, когда я узнал, что он - бывший секретарь парторганизации факультета. Сейчас, кстати - священник в Киевском патриархате! Для меня это знаковая фигура. Очень многое объясняющая, в том числе и в современных событиях.
В принципе, в идеологической сфере мало что поменялось. Ну, кафедры истории КПСС переименовались в кафедры истории Украины. Этим все и ограничилось. Вся идеологическая база советского периода осталась в силе. Все те же люди продолжали выдавать на-гора все ту же идеологическую жвачку для населения. Разве что начали менять «плюсы» на «минусы» и наоборот. Дело нехитрое: щелк рубильником. Но даже этого оказалось достаточно, чтобы монолитный ранее украинский советский народ дал трещину.
Первый звоночек прозвенел в 94-ом. Сначала крымчане выбрали Мешкова. Затем выборы президента Украины. Помните: «Кравчук - мир! Кучма - война!» Западные регионы за Кравчука, восточные и южные за Кучму.
Прийдя к власти, Кучма начал свою «многовекторную» внешнюю политику. Внутренняя была не менее прагматичной. Я думаю, Леонид Данилович войдет в историю как украинский Баррас. Если, конечно, считать Леонида Макаровича украинским Робеспьером. Вообще-то, первые годы незалэжности полностью укладываются в бессмертное: «Маемо тэ, що маемо». Пока в разных там москвах проводились «гайдаризации» всей страны, стреляли танки и лопались дефолты, у нас царила тишь, да гладь, да термидорианская благодать. И вот в этой тиши начался процесс рассыпания украинского советского народа. Неслышный как песочная осыпь. Население как-то незаметно осознало, что все. эСэСэСэРа больше нет. Пропаганда больше не работала. Идеологической накачки, которой люди подвергались с детства: октябрята - пионеры - комсомол (и это только надводная часть айсберга) не стало. Население было предоставлено само себе и медленно, но уверенно, стало превращаться в «туземцев». Тиражи книг упали до, по советским меркам, несуществующих. Тиражи газет также резко упали, их чтение свелось к просмотру телепрограмм, местных новостей и криминального чтива. Украинизация продолжалась, но приняла «ползучие» формы. Украинский язык в русскоязычных регионах рассматривался как «сакральный». Все понимают, но в реальной жизни не используют.
Украина стала империей. Населенной сообществами туземцев, которые интересуют власть лишь в той степени, в которой представляют опасность. Если туземцы платят подати, дают рекрутов и не бузят, на них не обращают внимания. Первыми начали бузить крымские татары, выторговав себе, таким образом, какой-то параллельный статус, со своими параллельным меджлисом и захватами земли. В ответ началась мобилизация русскоязычных крымчан, которые также превратились в сообщество с ярко выраженной региональной идентичностью. Еще двумя подобными территориальными сообществами стали Галичина и Донбасс. Наименее и наиболее интегрированные в советскую нацию регионы. Галицкая элита сделала ставку на символический капитал бандеровских партизанских лесов, отсюда все эти демонстративные переименования улиц и прочие пиар-акции. Элита Донбасса подчеркнуто ничего не меняла. Обозначились два символических полюса. Все попытки построения общенациональных партий приказами сверху, далее взятия под козырек и демонстрации тяжкого звероподобного рвения не пошли. Реально дееспособными становились лишь политические структуры, сформированные на базе бизнесс-групп с подчеркнуто региональным компонентом.
Еще одним консолидированным (если не организационно, то, по крайней мере, «ментально») сообществом стала украиноязычная интеллигенция, в массе своей состоящая из бывших «бойцов идеологического фронта», поддержанных властью. Ибо положение обязывает. А все попытки консолидации русскоязычной интеллигенции провалились. Страшно далеки они оказались от народа. Да и идей вменяемых у них не было.
Ситуация стала напоминать ту, что была в конце XIX - начале XX столетия, только в зеркальном отображении. Где-то в заоблачной выси есть имперская власть. Есть несколько придворных группировок, ненавидящих друг друга и борющихся на ласковый взгляд императора. Есть небольшие группы озабоченных интеллигентов, ведущих идеологические бои местного значения, никому, кроме участников, не интересные. На окраинах есть племена, способные нарушить спокойствие Поднебесной, с ними нужно вести малоприятные дипломатические переговоры и торговаться, не забывая про devide et impera. И есть туземное население, которое живет по-старому, как от дедов завещано, пытается приспособиться к новым социально-экономическим условиям и наиболее приспособившиеся начинают тяготиться старыми порядками.
И дело начинает подбираться к национальной революции.
Нацбилдинг
Над темой «оранжевой революции» пролито уже столько чернил, что добавить что-либо оригинальное весьма тяжело. Отметим только, что где-то до 2004 года глубоко в подсознании украинского «свидомого» национального актива занозой сидела мысль о том, что государственная независимость была не получена, а подарена. Как-то все получилось без усилий, без национального подъема, в общем, не по-взрослому. Периодически это чувство прорывалось в истерическом желании националистически настроенной интеллигенции «взойти на баррикады». Вот Майдан и стал сублимацией этого чувства. Попыткой прорыва из постсоветской империи в национальное государство.
Попыткой, вызвавшей подъем украинских национальных чувств и эйфорию. Не будем кривить душой, большинство стоящих на Майдане и сочувствующих им, были вполне искренни. Но, как показали события, для половины граждан Украины предложенный национальный проект оказался не симпатичным. И они тоже были вполне искренни. Но вся проблема, а может быть отсутствие проблемы, заключается в том, что никакого альтернативного проекта за их искренней нелюбовью к проекту «Украина» не было. Было непрятие украинства, был здоровый консерватизм и вытекающее из него отрицательное отношение к «революционерам», пусть даже и «бархатным». Были осколки былого советского сознания с его «братским русским народом» и неприятием НАТО и США. Было вполне человеческое чувство (особенно у жителей Донбасса): «Наших бьют!». Может даже (хотя в это трудно поверить), кого-то зачаровала ослепительная харизма Януковича (хе-хе!). Но все это негативная программа, голосование «против», а вот «за» не было. За отсутствием оного.
Можно было смеяться над действительно смешными закидонами майдановой украинской идеи, но противопоставить ей что-либо вменяемое и позитивное не получилось. Что могли предложить сине-белые: «Давайте ничего не будем менять?» Кстати, именно это и спасло Украину от раскола и возможной гражданской войны. Что могли противопоставить русские монархисты февральской стихии в 1917-ом? Да ничего, только тихонько отойти в сторону. Счастье наше, что у нас не настоящая революция, а ее бархатная симуляция.
Тем не менее, с победой «оранжевой революции» постсоветская часть нашей истории закончилась. И главным итогом сих событий, как мне кажется, стало утверждение украинского национального дискурса в качестве господствующего. Это не значит, что утвержден некий официальный канон, любое отступление от которого будет расцениваться как ересь со всеми вытекающими последствиями. Пока. Официальный канон еще не утвержден - это еще впереди.
Хотя уже можно сформулировать основные положения, на которых должно базироваться украинское национальное сознание. Территориальность - границы Украины есть границы распространения украинской нации, существовавшей с древнейших времен. Следовательно, внедрение термина «Украина», «на территории Украины» и т.д. во все предыдущие эпохи. Отсюда понятия типа: «украинские земли Киевской Руси», «южноукраинские территории XIX века» и тому подобных. Национальная история строится по схеме: древнейший украинский народ - украинская Киевская Русь - Галицко-Волынское княжество - борьба за национальное возрождение в Речи Посполитой - Козацкое государство - борьба за национальное возрождение в Российской и Австрийской империй - «Визвольни змагання» 1917-1921 годов - борьба за национальное возрождение в СССР - исполнение многовековых чаяний украинского народа - победа демократии, открывающая путь в Европу. Внутренняя гуманитарная политика - форсированная украинизация. Внешняя политика - форсированная интеграция в НАТО и ЕС, выстраивание образа России, как «вечного врага», поддержка антироссийских режимов. Естественно, существуют и другие более и менее радикальные версии украинства, которые власть вольна выбирать, исходя из своих стратегических или тактических интересов.
Проще говоря, идет процесс нацбилдинга, элементами которого являются и «Голодомор», и поддержка «братского грузинского народа», и «НАТО - наш компас земной, а Европа - награда за смелость», и памятник Карлу XII на поле Полтавской битвы ко 300-летию оной, и много еще чего.
Ситуация чем-то забавно напоминает вторую половину XIX века. Только в зеркальном отображении. Некогда «униженные и оскорбленные» украинцы теперь на коне, за ними власть, административные и финансовые ресурсы, средства пропаганды, а значит не только кучка искренне увлеченных националистов, но и полчища карьеристов и приспособленцев, почуявших, откуда ветер дует. Любую попытку вякнуть что-нибудь не в тему, теперь можно рассматривать как польско-австрийскую, пардон, российскую вражескую агитацию.
Поскольку каких-то структурных социальных преобразований проводить не нужно (как я уже писал, всю национальную «зачистку» провела Советская власть), то можно сосредоточиться и вести бои на идеологическом фронте. Причем, таковые и ведутся методами XIX века. Не чуждыми нам методами отсталой, расслабленной и либеральной Российской империи. А самыми что ни на есть европейскими - французскими. Вспомним, как сначала Вторая Империи, а затем и Третья Республика разделалась с окситанским (провансальским) движением. А ведь еще в середине XIX века не менее 40% жителей Франции не понимали французского языка! Тем не менее, Прованс так и не стал французской Украиной. А Малороссия, а за ней и Слобожанщина с Новороссией имеют все шансы на это.
Неукраинский национальный дискурс практически отсутствует. Представители русского национального актива разобщены и маргинализированы. Население… Какие могут быть претензии к туземцам?! «Если зайца долго бить, он научится курить». Вроде бы есть все шансы на превращение украинского националистического самосознания в национальное сознание жителей Украины. Но есть одна маленькая закавыка с загогулиной. На дворе, кто не заметил, цветет и пахнет Постмодерн. А значит «наша песенка до конца не спета!»
to be continued