О Вольтере, и об атеистах в XVII - XVIII веках
«Во Франции около 1750 года жил некий английский иезуит, по имени Нидгем, обряженный в мирскую одежду и служивший тогда наставником племянника г-на Диллона, архиепископа Тулузы. Человек этот ставил физические, и особенно химические, опыты.
Насыпав в бутылки муку, добытую из пораженной спорыньей ржи, и хорошенько заткнув эти бутылки, в которых был также добавлен бараний соус, вываренный в других бутылях, он затем сделал вывод, что этот бараний соус и ржаная мука породили угорьков, тотчас же породивших следующее поколение, и таким образом, порода "угрей" безразлично рождается и из бараньего сока, и из ржаного зерна.
Натуралист, пользующийся доброй славой, не усомнился в том, что этот Нидгем - атеист до мозга костей. Он сделал вывод: раз можно создавать угорьков из ржаной муки, значит, можно также из пшеничной муки делать людей; он посчитал, что все - дело рук химии и природы и что доказано, таким образом, будто возможно обойтись без Бога - Творца вселенной.
Подобное свойство муки легко ввело в заблуждение человека (Мопертюи. - Примеч. Вольтера.), по несчастью обуянного в то время идеями, способными заставить трепетать за человеческий разум и его слабость. Он вознамерился, во-первых, прорыть отверстие вплоть до центра Земли, дабы увидеть срединный ее огонь, затем - анатомировать патагонцев, дабы познать природу души, далее - пропитать кожу больных древесной смолой, дабы воспрепятствовать выпотам, и, наконец, привести свою душу в экстаз, дабы предрекать будущее. Если добавить, что его снедало еще более несчастное намерение - загнать в угол своих двух собратьев, то это вовсе не принесет чести атеизму и послужит лишь нашему замешательству и уходу в самих себя.
Весьма необычно, что люди, отрицая Творца, приписали себе способность порождать угорьков.
Самое печальное здесь, что наиболее образованные натуралисты приняли смехотворную систему иезуита Нидгема, связав ее с системой Майе, утверждавшего, будто океан образовал Пиренеи и Альпы и люди изначально были морскими свиньями, чей раздвоенный хвост перешел в ходе времени в ляжки и голени, как мы уже говорили об этом раньше. Подобные фантазии могут быть помещены рядом с угорьками, рожденными мукой.
Недавно распространился слух, будто в Брюсселе курица зачала от кролика с полдюжины крольчат.
Подлинная смехотворность и лживость преобразования муки и бараньего сока в угорьков все же были выявлены: сделал это г-н Спалланцани несколько лучший наблюдатель, чем Нидгем.
Не было даже нужды в его наблюдениях для того, чтобы доказать экстравагантность столь явной фантазии. Угорьки Нидгема незамедлительно отправились туда же, куда и брюссельская курица.
Тем не менее в 1768 году точный и изысканный переводчик Лукреция, человек здравомыслящий, позволил уловить себя до такой степени, что он не только излагает в своих примечаниях к книге VIII, на странице 361, пресловутые опыты Нидгема, но и делает все от него зависящее, дабы указать на их состоятельность.
Эти идеи послужили новым основанием для построения "Системы природы". Начиная с главы второй автор изъясняется так:
"Увлажнив муку водой и закупорив эту смесь, через некоторое время с помощью микроскопа можно обнаружить, что она произвела на свет организованные существа, которые, как считалось, мука и вода не способны творить. Таким образом, неодушевленная природа может совершить переход к жизни, каковая представляет собой не что иное, как сочетание движений".
Даже если бы эта неслыханная глупость явилась правдой, я не вижу, строго говоря, каким образом она могла бы служить отрицанию Бога: ведь вполне возможно при этом существование некоего верховного Существа, разумного и могущественного, кое, образовав Солнце и все светила, удостоило бы также создать без семени крошечные микроскопические существа. Здесь нет никакого противоречия в терминах. Доказательного свидетельства того, что Бога не существует, следовало бы поискать в чем-то другом; однако именно этого другого никто, разумеется, не встречал и не встретит».
[Вольтер «Статьи из ʺФилософского словаря»] и далее почти все цитаты оттуда же.
--------------------------------------------------------
Это Вольтер потешается над атеистами, коих, надо заметить, во времена Вольтера было очень мало, и считали их либо недоумками, либо развратниками. Открыто атеистом мог объявить себя далеко не каждый, но подозревать и обвинять в скрытом в атеизме - любимое дело интеллектуалов того времени, типа, «на словах-то он в бога верит, а в душу, душу ему загляните, темна она, и есть в речах его, и в писаниях что-то непотребное, не хочет ли он покуситься на силу и благодать божью, да и не ставит ли под сомнение само божественное существование тоже, надо бы его проверить, проветрить как следует на предмет истинной веры». Ну, или как-то так. Но, не об этом речь.
Хотя и об этом тоже, ибо для меня атеист в XVII-XVIII веках - фигура загадочная, и любопытная. Сначала я считал, что атеисты рекрутировались в основном из придворных кругов, где грязь и интриги пестовали цинизм, и заставляли надеяться не столько на помощь божью, сколько на самого себя - свою силу, хитрость, наглость и т.п., то есть, сама практика отбивала у придворных желание искренне верить в Бога там, где все решают человеческие деяния, случай и сила. Отсюда формализация религиозной веры (сходил в церковь, исполнил ритуал, ну и ладно), которая так беспокоила Лейбница. Но, возможно, у меня упрощенный взгляд на прошлое.
«Атеисты - большей частью смелые и заблуждающиеся ученые, плохо рассуждающие: не понимая акт творения, происхождение зла и другие трудные вопросы, они прибегают к гипотезе необходимости и извечности вещей» - пишет Вольтер.
Кстати, с эпистемологической точки зрения, по мнению Вольтера, атеизм появляется скорее там, где вселенную считают бесконечной и наполненной (природа не терпит пустоты, и все такое). Тут уже один шаг до материализма. А там, где предполагается наличие в природе пустоты, там безверию нет места.
«Философия Ньютона, допускающая и доказывающая конечность материи и существование пустоты, столь же наглядно доказывает существование Бога».
А Лейбниц кстати, отчаянно спорил с последователями Ньютона, и письма его к ним стали классикой философии.
Сам же Вольтер, открыл, что наличие пустоты во вселенной опровергает учение Спинозы, забыв почему-то, что такие суждения протухли еще во времена Бейля, статью которого про Спинозу Вольтер тщательно изучил. А статья Бейля о Спинозе в ʺСловареʺ начинается следующими словами:
«Спиноза Бенедикт, де - еврей по происхождению, впоследствии отступник от иудаизма и, наконец, атеист».
По тем временам - приговор с описанием ступеней падения. Впрочем, Спинозу с его репутацией аскетичного и честного искателя истины могли и помиловать (ибо он сумел умереть очень рано). Да, и у самого Бейля репутация была с душком (это еще надо проверить, так ли честно верует он в Бога), слишком во многом он любил сомневаться, и не зря именно с ним в первую очередь спорит Лейбниц в своей знаменитой «Теодицее».
А Шефстбери писал, что атеисты есть сомневающиеся (те, кто оплакивают свое безверие как несчастие) и есть дерзкие и самонадеянные. С последними расправляются гражданские власти, но у кого есть средства, чтобы вести расследование в глубинах человеческой души? - вопрошает в конце концов Шефстбери. И может лучше оставить атеистов в покое? Бог их и так накажет.
Для Вольтера прячущиеся по углам атеисты все-таки предпочтительнее, чем религиозные фанатики. Его боязнь понять можно, в памяти еще были религиозные войны, и какого-либо вредительства ожидать скорее можно было от фанатиков, нежели от каких-то полумифических атеистов, хотя бы потому, что религиозных фанатиков в то время в Европе было больше (и гадости делать они любили), и были они активнее, намного активнее, чем атеисты, намного популярнее, и часто имели доступ к власти и средствам насилия. «…Фанатизм тысячекрат гибельнее, ибо атеизм вообще не внушает кровавых страстей, фанатизм же их провоцирует; атеизм не противостоит преступлениям, но фанатизм их вызывает…».
Но, не стоит забывать, что страх перед фанатизмом, в принципе, любым фанатизмом, жил в сердцах и умах многих философов того времени, как бы они не относились к Богу - разум требует середины, нельзя поддаваться страстям и впадать в крайности. Исступление, фанатизм, рабское подчинение страстям и желаниям - это удел людей необразованных, невежественных, неспособных управлять собою при помощи рассудка. Свойственен фанатизм и женщинам, которым разум не нужен, или чужд им в силу природных особенностей. Эпоха Просвещения была жестока к женщинам.
Однако, и атеистов нужно иногда опасаться. И тем более, не надо давать атеистам власть, ибо нет надежды, что, потеряв Бога они сохранят милосердие (по крайней мере, этого стоит остерегаться).
«Я бы не хотел иметь дело с государем-атеистом, заинтересованным в том, чтобы истолочь меня в ступе: уверен, что в этом случае меня стерли бы в порошок. Я не хотел бы также, если бы я сам был сувереном, иметь дело с придворными-атеистами, заинтересованными в том, чтобы меня отравить: мне нужно было бы тогда на всякий случай каждый день принимать противоядие. А, следовательно, абсолютно необходимо и для государей, и для народов чтобы идея верховного Существа, Творца, управителя, воздающего и карающего, была запечатлена глубоко в умах».
«Кабинетный атеист почти всегда -- спокойный философ, фанатик же всегда мятежен; однако придворный атеист или атеист-государь мог бы стать бичем человечества. Борджа и ему подобные совершили почти столько же зла, сколько мюнстерские и севеннские фанатики: я имею в виду фанатиков обеих партий. Беда кабинетных атеистов заключается в том, что они творят атеистов придворных».
Тут начинается своего рода инструментализация религии. Теперь религия нужна для того, чтобы держать в узде страсти человеческие, чтобы не лезло наружу злоба людская, чтобы был в людях и для людей нравственный закон и т.п.
И, кстати, когда Вольтер спорит с оптимистами, убеждающими всех вокруг, что наш мир - это лучший из миров, то Вольтер начинает напоминать Ивана Карамазова, и даже, как-бы оправдывает атеистов, мол, они конечно, заблуждаются, но понятно почему они впали в безверие, посмотрите сколько зла вокруг, сколько горя и слез, так и хочется вернуть билет Богу, и т.д., и т.п.
Однако, прагматика берет верх, и Бог нужен людям и для людей, а совсем не для истины.
Бог нужен обществу, чтобы жить спокойно, или отдельному человеку, чтобы чувствовать себя спокойно, уповая на конечную божественную справедливость в этом или потустороннем мире.
Образованным и разумным Бог вообще не нужен. А вот черни и быдлу - да, тут без Бога никуда. А иначе, как управлять всей этой невежественной суеверной толпой?
И Вольтер пишет:
«Далее, задают вопрос, может ли сохранить свое существование народ, состоящий из атеистов. Как мне представляется, следует различать народ в собственном смысле этого слова и сообщество философов, стоящее над народом. Весьма верно, что в любой стране население нуждается в крепкой узде; и, если бы Бейль распоряжался хотя бы пятьюстами или шестьюстами крестьян, он не обошелся бы без провозглашения пред ними существования Бога -- карающего и воздающего. Но Бейль не сказал бы этого эпикурейцам - людям богатым, влюбленным в спокойный досуг, культивировавшим все социальные добродетели, и особенно дружбу, избегавшим сложностей и опасностей общественных дел, ведшим, наконец, приятный и невинный образ жизни».
Вот и прагматика религии. Впрочем, подобную инструментализацию религии можно найти у Спинозы в «Богословско-политическом трактате» в то время повсюду запрещенном.
Приведенное выше высказывание, возможно было лакомым кусочком для советских специалистов по борьбе с религией, ибо откровенно указывало, что ʺрелигия - опиум для народаʺ; религия нужна эксплуататорам, чтобы держать в узде народные массы и т.п., о чем любили говорить на уроках истории в школе и на лекциях по научному атеизму в вузах и сельских домах культуры. Классовый характер религии как на ладони - религия нужна только для управления бедными и темными народными массами; богачи, цинично проповедуя веру в Бога, могут в Бога и не верить.
А, вообще, Вольтер, конечно, болтун ужасный. Его философские писания весьма противоречивы, и такое впечатление, что его философские позиции зависят от погоды и боли в спине.
Вот, Вольтер бодренький, здоровенький, весь светится радостью, и готов утверждать, на беду всем несогласным (которых он с невероятным апломбом поносит последними словами), что свобода воли есть, ее не может не быть, ибо он ощущает себя свободным и способным к действию. И не надо с ним спорить.
А вот погода - гадость, спина болит, лапы ломит, хвост отваливается (последнее зачеркнуто), настроение дрянь, недавно сделали операцию (из мочевого пузыря металлическим зондом выгнали камень), в общем все плохо, и в философском тексте скользит глубокая уверенность, что человек - существо слабое и беспомощное, во всем господствует необходимость, а «случайность» - только слово, используемое по недоразумению. «Свобода моя состоит в том, чтобы я шел, когда я хочу идти, и чтобы мне не мешала подагра», но нет этой свободы. «Человек полагает, а Бог располагает». Но, тут важно не забывать, что во времена Вольтера и раньше были другие представления, о том, что такое свобода, весьма отличающиеся от нынешних, но это уже другая большая тема, сейчас в данный момент к описанию невозможная.
Насыпав в бутылки муку, добытую из пораженной спорыньей ржи, и хорошенько заткнув эти бутылки, в которых был также добавлен бараний соус, вываренный в других бутылях, он затем сделал вывод, что этот бараний соус и ржаная мука породили угорьков, тотчас же породивших следующее поколение, и таким образом, порода "угрей" безразлично рождается и из бараньего сока, и из ржаного зерна.
Натуралист, пользующийся доброй славой, не усомнился в том, что этот Нидгем - атеист до мозга костей. Он сделал вывод: раз можно создавать угорьков из ржаной муки, значит, можно также из пшеничной муки делать людей; он посчитал, что все - дело рук химии и природы и что доказано, таким образом, будто возможно обойтись без Бога - Творца вселенной.
Подобное свойство муки легко ввело в заблуждение человека (Мопертюи. - Примеч. Вольтера.), по несчастью обуянного в то время идеями, способными заставить трепетать за человеческий разум и его слабость. Он вознамерился, во-первых, прорыть отверстие вплоть до центра Земли, дабы увидеть срединный ее огонь, затем - анатомировать патагонцев, дабы познать природу души, далее - пропитать кожу больных древесной смолой, дабы воспрепятствовать выпотам, и, наконец, привести свою душу в экстаз, дабы предрекать будущее. Если добавить, что его снедало еще более несчастное намерение - загнать в угол своих двух собратьев, то это вовсе не принесет чести атеизму и послужит лишь нашему замешательству и уходу в самих себя.
Весьма необычно, что люди, отрицая Творца, приписали себе способность порождать угорьков.
Самое печальное здесь, что наиболее образованные натуралисты приняли смехотворную систему иезуита Нидгема, связав ее с системой Майе, утверждавшего, будто океан образовал Пиренеи и Альпы и люди изначально были морскими свиньями, чей раздвоенный хвост перешел в ходе времени в ляжки и голени, как мы уже говорили об этом раньше. Подобные фантазии могут быть помещены рядом с угорьками, рожденными мукой.
Недавно распространился слух, будто в Брюсселе курица зачала от кролика с полдюжины крольчат.
Подлинная смехотворность и лживость преобразования муки и бараньего сока в угорьков все же были выявлены: сделал это г-н Спалланцани несколько лучший наблюдатель, чем Нидгем.
Не было даже нужды в его наблюдениях для того, чтобы доказать экстравагантность столь явной фантазии. Угорьки Нидгема незамедлительно отправились туда же, куда и брюссельская курица.
Тем не менее в 1768 году точный и изысканный переводчик Лукреция, человек здравомыслящий, позволил уловить себя до такой степени, что он не только излагает в своих примечаниях к книге VIII, на странице 361, пресловутые опыты Нидгема, но и делает все от него зависящее, дабы указать на их состоятельность.
Эти идеи послужили новым основанием для построения "Системы природы". Начиная с главы второй автор изъясняется так:
"Увлажнив муку водой и закупорив эту смесь, через некоторое время с помощью микроскопа можно обнаружить, что она произвела на свет организованные существа, которые, как считалось, мука и вода не способны творить. Таким образом, неодушевленная природа может совершить переход к жизни, каковая представляет собой не что иное, как сочетание движений".
Даже если бы эта неслыханная глупость явилась правдой, я не вижу, строго говоря, каким образом она могла бы служить отрицанию Бога: ведь вполне возможно при этом существование некоего верховного Существа, разумного и могущественного, кое, образовав Солнце и все светила, удостоило бы также создать без семени крошечные микроскопические существа. Здесь нет никакого противоречия в терминах. Доказательного свидетельства того, что Бога не существует, следовало бы поискать в чем-то другом; однако именно этого другого никто, разумеется, не встречал и не встретит».
[Вольтер «Статьи из ʺФилософского словаря»] и далее почти все цитаты оттуда же.
--------------------------------------------------------
Это Вольтер потешается над атеистами, коих, надо заметить, во времена Вольтера было очень мало, и считали их либо недоумками, либо развратниками. Открыто атеистом мог объявить себя далеко не каждый, но подозревать и обвинять в скрытом в атеизме - любимое дело интеллектуалов того времени, типа, «на словах-то он в бога верит, а в душу, душу ему загляните, темна она, и есть в речах его, и в писаниях что-то непотребное, не хочет ли он покуситься на силу и благодать божью, да и не ставит ли под сомнение само божественное существование тоже, надо бы его проверить, проветрить как следует на предмет истинной веры». Ну, или как-то так. Но, не об этом речь.
Хотя и об этом тоже, ибо для меня атеист в XVII-XVIII веках - фигура загадочная, и любопытная. Сначала я считал, что атеисты рекрутировались в основном из придворных кругов, где грязь и интриги пестовали цинизм, и заставляли надеяться не столько на помощь божью, сколько на самого себя - свою силу, хитрость, наглость и т.п., то есть, сама практика отбивала у придворных желание искренне верить в Бога там, где все решают человеческие деяния, случай и сила. Отсюда формализация религиозной веры (сходил в церковь, исполнил ритуал, ну и ладно), которая так беспокоила Лейбница. Но, возможно, у меня упрощенный взгляд на прошлое.
«Атеисты - большей частью смелые и заблуждающиеся ученые, плохо рассуждающие: не понимая акт творения, происхождение зла и другие трудные вопросы, они прибегают к гипотезе необходимости и извечности вещей» - пишет Вольтер.
Кстати, с эпистемологической точки зрения, по мнению Вольтера, атеизм появляется скорее там, где вселенную считают бесконечной и наполненной (природа не терпит пустоты, и все такое). Тут уже один шаг до материализма. А там, где предполагается наличие в природе пустоты, там безверию нет места.
«Философия Ньютона, допускающая и доказывающая конечность материи и существование пустоты, столь же наглядно доказывает существование Бога».
А Лейбниц кстати, отчаянно спорил с последователями Ньютона, и письма его к ним стали классикой философии.
Сам же Вольтер, открыл, что наличие пустоты во вселенной опровергает учение Спинозы, забыв почему-то, что такие суждения протухли еще во времена Бейля, статью которого про Спинозу Вольтер тщательно изучил. А статья Бейля о Спинозе в ʺСловареʺ начинается следующими словами:
«Спиноза Бенедикт, де - еврей по происхождению, впоследствии отступник от иудаизма и, наконец, атеист».
По тем временам - приговор с описанием ступеней падения. Впрочем, Спинозу с его репутацией аскетичного и честного искателя истины могли и помиловать (ибо он сумел умереть очень рано). Да, и у самого Бейля репутация была с душком (это еще надо проверить, так ли честно верует он в Бога), слишком во многом он любил сомневаться, и не зря именно с ним в первую очередь спорит Лейбниц в своей знаменитой «Теодицее».
А Шефстбери писал, что атеисты есть сомневающиеся (те, кто оплакивают свое безверие как несчастие) и есть дерзкие и самонадеянные. С последними расправляются гражданские власти, но у кого есть средства, чтобы вести расследование в глубинах человеческой души? - вопрошает в конце концов Шефстбери. И может лучше оставить атеистов в покое? Бог их и так накажет.
Для Вольтера прячущиеся по углам атеисты все-таки предпочтительнее, чем религиозные фанатики. Его боязнь понять можно, в памяти еще были религиозные войны, и какого-либо вредительства ожидать скорее можно было от фанатиков, нежели от каких-то полумифических атеистов, хотя бы потому, что религиозных фанатиков в то время в Европе было больше (и гадости делать они любили), и были они активнее, намного активнее, чем атеисты, намного популярнее, и часто имели доступ к власти и средствам насилия. «…Фанатизм тысячекрат гибельнее, ибо атеизм вообще не внушает кровавых страстей, фанатизм же их провоцирует; атеизм не противостоит преступлениям, но фанатизм их вызывает…».
Но, не стоит забывать, что страх перед фанатизмом, в принципе, любым фанатизмом, жил в сердцах и умах многих философов того времени, как бы они не относились к Богу - разум требует середины, нельзя поддаваться страстям и впадать в крайности. Исступление, фанатизм, рабское подчинение страстям и желаниям - это удел людей необразованных, невежественных, неспособных управлять собою при помощи рассудка. Свойственен фанатизм и женщинам, которым разум не нужен, или чужд им в силу природных особенностей. Эпоха Просвещения была жестока к женщинам.
Однако, и атеистов нужно иногда опасаться. И тем более, не надо давать атеистам власть, ибо нет надежды, что, потеряв Бога они сохранят милосердие (по крайней мере, этого стоит остерегаться).
«Я бы не хотел иметь дело с государем-атеистом, заинтересованным в том, чтобы истолочь меня в ступе: уверен, что в этом случае меня стерли бы в порошок. Я не хотел бы также, если бы я сам был сувереном, иметь дело с придворными-атеистами, заинтересованными в том, чтобы меня отравить: мне нужно было бы тогда на всякий случай каждый день принимать противоядие. А, следовательно, абсолютно необходимо и для государей, и для народов чтобы идея верховного Существа, Творца, управителя, воздающего и карающего, была запечатлена глубоко в умах».
«Кабинетный атеист почти всегда -- спокойный философ, фанатик же всегда мятежен; однако придворный атеист или атеист-государь мог бы стать бичем человечества. Борджа и ему подобные совершили почти столько же зла, сколько мюнстерские и севеннские фанатики: я имею в виду фанатиков обеих партий. Беда кабинетных атеистов заключается в том, что они творят атеистов придворных».
Тут начинается своего рода инструментализация религии. Теперь религия нужна для того, чтобы держать в узде страсти человеческие, чтобы не лезло наружу злоба людская, чтобы был в людях и для людей нравственный закон и т.п.
И, кстати, когда Вольтер спорит с оптимистами, убеждающими всех вокруг, что наш мир - это лучший из миров, то Вольтер начинает напоминать Ивана Карамазова, и даже, как-бы оправдывает атеистов, мол, они конечно, заблуждаются, но понятно почему они впали в безверие, посмотрите сколько зла вокруг, сколько горя и слез, так и хочется вернуть билет Богу, и т.д., и т.п.
Однако, прагматика берет верх, и Бог нужен людям и для людей, а совсем не для истины.
Бог нужен обществу, чтобы жить спокойно, или отдельному человеку, чтобы чувствовать себя спокойно, уповая на конечную божественную справедливость в этом или потустороннем мире.
Образованным и разумным Бог вообще не нужен. А вот черни и быдлу - да, тут без Бога никуда. А иначе, как управлять всей этой невежественной суеверной толпой?
И Вольтер пишет:
«Далее, задают вопрос, может ли сохранить свое существование народ, состоящий из атеистов. Как мне представляется, следует различать народ в собственном смысле этого слова и сообщество философов, стоящее над народом. Весьма верно, что в любой стране население нуждается в крепкой узде; и, если бы Бейль распоряжался хотя бы пятьюстами или шестьюстами крестьян, он не обошелся бы без провозглашения пред ними существования Бога -- карающего и воздающего. Но Бейль не сказал бы этого эпикурейцам - людям богатым, влюбленным в спокойный досуг, культивировавшим все социальные добродетели, и особенно дружбу, избегавшим сложностей и опасностей общественных дел, ведшим, наконец, приятный и невинный образ жизни».
Вот и прагматика религии. Впрочем, подобную инструментализацию религии можно найти у Спинозы в «Богословско-политическом трактате» в то время повсюду запрещенном.
Приведенное выше высказывание, возможно было лакомым кусочком для советских специалистов по борьбе с религией, ибо откровенно указывало, что ʺрелигия - опиум для народаʺ; религия нужна эксплуататорам, чтобы держать в узде народные массы и т.п., о чем любили говорить на уроках истории в школе и на лекциях по научному атеизму в вузах и сельских домах культуры. Классовый характер религии как на ладони - религия нужна только для управления бедными и темными народными массами; богачи, цинично проповедуя веру в Бога, могут в Бога и не верить.
А, вообще, Вольтер, конечно, болтун ужасный. Его философские писания весьма противоречивы, и такое впечатление, что его философские позиции зависят от погоды и боли в спине.
Вот, Вольтер бодренький, здоровенький, весь светится радостью, и готов утверждать, на беду всем несогласным (которых он с невероятным апломбом поносит последними словами), что свобода воли есть, ее не может не быть, ибо он ощущает себя свободным и способным к действию. И не надо с ним спорить.
А вот погода - гадость, спина болит, лапы ломит, хвост отваливается (последнее зачеркнуто), настроение дрянь, недавно сделали операцию (из мочевого пузыря металлическим зондом выгнали камень), в общем все плохо, и в философском тексте скользит глубокая уверенность, что человек - существо слабое и беспомощное, во всем господствует необходимость, а «случайность» - только слово, используемое по недоразумению. «Свобода моя состоит в том, чтобы я шел, когда я хочу идти, и чтобы мне не мешала подагра», но нет этой свободы. «Человек полагает, а Бог располагает». Но, тут важно не забывать, что во времена Вольтера и раньше были другие представления, о том, что такое свобода, весьма отличающиеся от нынешних, но это уже другая большая тема, сейчас в данный момент к описанию невозможная.