Из мерцающий заметок непродуктивного разума
Из мерцающий заметок непродуктивного разума
Простодушно и без задних мыслей наблюдал за пост-гуманистами (точнее, за их текстами, которые иногда попадаются на глаза)
Увидел, как строится пост-гуманистический дискурс
Например, идет пост-гуманист (какой-нибудь новый материалист, спекулятивный реалист etc), идет, думает о своем о человеческом, о житейском, и вдруг где-нибудь на заброшенном пустыре видит старую сломанную мотоциклетку, уже совсем ни к чему не пригодную. И пост-гуманист понимает, что перед ним ʺне-человеческийʺ объект. Далее, фотоаппарат, нечеловеческий объект зафиксирован, и выставлен где-нибудь в сети на обозрение с обязательным указанием: ʺВот, мол, полюбуйтесь, нечеловеческий объект - укор всем нам человекам, другая реальность и т.п.ʺ.
То есть, действуют определенные правила, которые организуют и упорядочивают речь и взгляд постгуманиста: надо искать заброшенные предметы (или одичавшие природные явления), фиксировать их, указывать на них пальцев, и сообщать городу и миру, что вот это и есть нечеловеческие формы существования, которые существуют независимо от человека и обладают своей агентностью, ибо не приспособлены к человеческим нуждам, и тем самым ставят под сомнение уникальность наших человеческих потребностей и нашего человеческого мира - и таким образом, без затей, развенчивается антропоцентрическое мышление. Правила несложные, усвоить их легко, говорить по этим правилам приятно.
Конечно, я немного упрощаю. Но, обратите внимание, чтобы разглядеть и описать нечеловеческий объект даже не надо переходить на другой язык, можно пользоваться нашим обыденным языком, что очень удобно для ленивых душ, и нетребовательного интеллекта. Но, чаще всего, чтобы создать эффект необычайности, пост-гуманисты накручивают многослойные и местами бессвязные речевые обороты с использованием ослепляющих терминов (дабы произвести впечатление), которые они запомнили, читая философские книжки. Такое говорение тоже является правилом игры в пост-гуманистический дискурс. Тут важна сама форма говорения. С одной стороны, это мимесис - подражание философской речи, что заставляет наивного обывателя с уважением смотреть на людей, способных так говорить. С другой стороны, это создает эффект о-странения - странная речь взывает к новым истинам. Современный человек воспитан в режиме постоянного ниспровержения (то, что сегодня кажется глупостью, завтра будет истиной), и привык не доверять собственному восприятию (вдруг то, что мне кажется глупостью сейчас, будет завтра истиной, и я буду выглядеть дураком), и поэтому любое странное говорение готов принять за истину, или воздержаться от критического высказывания, как минимум. Опять же, современный интеллектуал уже склонен воспринимать накопление знаний как смену модных теорий, и страх оказаться немодным (ʺтакие не модные, шепчут губы холодные, мысли вслухʺ (с)) также давит на потерявшееся в суете истин сознание интеллектуала и примкнувшему к нему интеллигента. В общем как-то так, если очень и очень коротко.
Поиск истины часто связывают с переходом на другой язык: философский, или научный. Можно вспомнить Хайдеггера, который чтобы выйти за пределы привычных рациональных истин создал свой громоздкий язык, который вызывает раздражение, но в который внимательно вчитываются, пытаясь понять смысл сказанного ʺнемецким мастеромʺ.
Есть много способов говорить об истине, то есть, есть определенное разнообразие дискурсов. Разговор о ʺнастоящей реальностиʺ может начаться с разоблачения предрассудков и устранении фиктивного (или симулятивного) мира и ложных утверждений, когда последние объявляют не более как пустыми словами, просто болтовней, в то время как ʺречь о настоящемʺ теряет статус языкового высказывания, сливаясь с бытием (или по-настоящему отражая бытие), то есть ʺистинные сужденияʺ из социального и культурного пространства перемещаются в онтологическую, равную самому бытию универсальную сферу. То есть, главный признак истины - тождество языка и вещи, не различимость языка и вещи. Но, наша жуткая реальность и скептический разум ʺговорятʺ, что такого состояния достичь невозможно, не впадая в наивный реализм (ʺмое говорение о реальности всегда является верным, потому, что оно не может быть невернымʺ).
Надо всегда быть уверенным, что есть язык, который способен действительно представлять реальность, представлять вещи такими, какие они есть. Если ставится под сомнение репрезентация истины через язык, то начинается отделение языка от вещей, и в конце концов вдруг может выясниться, что сами репрезентации создают вещи. Говорение, как минимум, организует наш взгляд на вещи. В конце концов можно потерять и саму вещь (референт речи), и не останется ничего кроме текста, или дискурсов, устроенных по определенным правилам. Но, не будем доходить до крайностей.
Но, возьмем, например, натурализующий дискурс. Как он устроен? По каким правилам функционирует? Как направляет и организует наш взгляд?
Чтобы ʺнатурализирующий дискурсʺ стал полновесной репрезентацией реальности сначала надо отказаться от обыденного языка - он неверно демонстрирует предметы, не показывает вещи такими, какими они есть на самом деле.
Далее, надо найти язык, который описывает тот материал из которого состоят предметы. Например, что есть пельмени? Это мясо в тесте. Чтобы добавить жутковатости и реализЬмУ, то можно сказать, что пельмени есть мясо безвинно убиенной коровы запиханное в обработанные до недифференцированного состояния остатки злачных растений. Таким образом, злой реализм как бы низвергает все наши ʺмифыʺ о пельменях как простой вкусной еде и особом способе времяпрепровождения (за столом на теплой кухне кушать горячие пельмени под водочку с хорошей беседой), и т.д., и т.п. В данном случае, пример с пельменями грубоват и несколько примитивен, но, мне кажется, все-таки в какой-то мере хорошо выявляет схему построения ʺнатурализированных сужденийʺ.
Но, надо заметить, что в наше время некоторые ʺнатурализирующие дискурсыʺ пользуются очень большой популярностью. Например, разговоры о количестве калорий в еде. Заметим, что этот дискурс не только организует наш взгляд (мы видим не еду, а калории, которые присутствуют в пище), но и на наше поведение (мы подсчитываем количество калорий в еде, и выбираем ту, где меньше калорий), то есть, калькулирующее сознание, руководимое ʺнатурализирующим дискурсомʺ управляет нашими поступками и предпочтениями. Можно привести другие примеры из этой же серии.
Есть множество способов дисквалифицировать обыденный язык.
Здесь обычно очень хорошо подходит язык описывающий физиологию, или слова заимствованные из естественнонаучного языка. И тогда можно без труда говорить об истинах нашего тела и нашего мира.
Это может выглядеть так, как будто мы производим редукцию к какому веществу (которое и составляет истину вещи или предмета), но самом деле здесь есть только переключение между различными языковыми практиками, различными способами говорениями, различными стратегиями описания. Поэтому, философский спор о квалиях - это не более как спор о способах говорения, так же как и борьба вокруг психофизической проблемы - это два (как минимум) способа описания реальности (два способа говорения о реальности, две репрезентации реальности).
Можно сказать, ʺмы хотим спать, потому что усталиʺ, а можно сказать ʺмы хотим спать, потому, что какое-то вещество в мозге замедляет работу нашего организмаʺ - и то, и другое высказывание будет правильными но второе высказывание претендует на особую научную истину.
Или, известное: можно с апломбом сообщить окружающим, что ʺмы любим потому, что нам так хочетсяʺ, но можно на все взглянуть научным натурализирующим взглядом и изречь: ʺмы любим потому, что у нас избыток тестостерона в организмеʺ.
Примеры не ахти какие, но пусть будут, ничего другого сейчас по глупости моей в голову не лезет.
Удобно редуцировать человеческие поступки к психике и ее проблемам, то есть, врубать переключатель с режима обыденной речи на психологические, и даже социологические дискурсы. У вас непонятная тревога? Вы ищете смысл существования? Нет, это просто бессознательное сообщает о ваших проблемах с папой и мамой в детстве. Давайте мы проведем с вами сеанс психотерапии, вы уясните проблему, и успокоитесь.
Или, вы хотите свободы, ненавидите эксплуатаров и власть имущих? Нет, это в вас говорит ресентимент, вы просто обижены на себя и свою судьбу и не можете смириться с этим, завидуя более талантливым и удачливым.
И так далее, и тому подобное.
И, конечно, человек подчиняющий себя ʺнатурализирующему дискурсуʺ в различных его модификациях и вариантах, то есть, человек считающий ʺнатурализирующий дискурсʺ единственно истинным и верным, - такой человек организует свое зрение в соответствии с предписаниями ʺнатурализирующего дискурсаʺ, то есть видит вокруг безвинно убиенных коров в обработанных злаках вместо пельменей, калории вместо вкусной еды, химические формулы вместо коньяка, излишек тестостерона вместо любви, психические комплексы вместо смысла, ресентимент вместо желания свободы и справедливости, и т.д., и т.п. до бесконечности.
То есть, дискурс создает вещи, такими, какими мы их видим. Дискурс определяет наше отношение к вещам. И от этого никуда не убежать, будь ты хоть трижды пост-гуманистом.
Хорошие пример ʺнатурализирующего дискурсаʺ можно было бы найти у Евгения Васильевича Базарова, но я уже забыл его речи, а копаться в ʺОтцах и детяхʺ лень.
Но, не следует забывать, что кроме ʺнатурализирующего дискурсаʺ существует множество других способов говорения, и они часто дисквалифицируют ʺнатурализирующий дискурсʺ, даже не через открытую критику, а только тем, что невозможно ʺнатурализирующий дискурсʺ использовать постоянно в повседневном общении (только фрагментарно, в нужном месте в нужное время), а с тем, кто попытается сделать это будут, скорее всего, говорить на языке психиатрии (и попадет он в классификации, созданные психиатрическим дискурсом).
И я совсем не собираюсь защищать обыденную речь. ʺСтолкновениеʺ между обыденной речью и ʺнатурализирующим дискурсомʺ - это не более как столкновение речевых практик в общем-то совершенно чуждых друг другу (вряд ли это можно даже приспособить к понятию ʺвойна языковʺ, по-настоящему обыденному патриархальному языку войну объявили феминизм и постколониальное сопротивление).
Господство обыденной речи - это тоже дискурсивное господство, которое тесно переплетается с социальным и политическим господством. И в принципе любой дискурс может превратиться в дискурс насилия, если он становится тотальным.
Ну, и напоследок, каждый дискурс об истине, также, как и всякая репрезентация, если она теряет свою локализованность и заявляет права на универсальность - это работа на исключение. Репрезентация, как и определенный способ говорения делает что-то видимым, но одновременно что-то превращает в невидимое. Поэтому тот, кто не может говорить (даже, если он делегирует свою речь другому), тот всегда либо не существует, либо подчиняется говорящему (создающему видимый мир и его смыслы), и повторяет его речь (могут ли субалтерны говорить?), присваивая себе вместе с чужой речью чужие желания, знания, страсти и т.д.
И таким образом, все эти разговоры о научных дискурсах, поисках истины, о квалиа, о психифизической проблеме и т.п. неожиданно становятся социальными и политическими разговорами о праве одних давать существование другим, о праве определять жизнь Другого, о праве и способности кого-то навязывать Другому свой смысл жизни, тем самым обеспечивая себе господство, и т.п. Но, это уже другой, очень долгий и длинный разговор.
В общем, как-то так, если очень и очень коротко, немного хаотично и невпопад. И можете считать, что это заметки из серии ʺпросто хочется поболтатьʺ, когда пишешь что-то, и одновременно с привычной тревогой прислушиваешься к тарахтенью стиральной машины, которая в последние моменты стирки начинает визжать с ужасной скоростью, что заставляет думать о возможных поломках нечеловеческого механизма.
P.S. Мотоциклетка не случайно возникла в моем тексте. Когда я читаю тексты новых материалистов, спекулятивных реалистов и других объектно-ориентированных мучеников современной философии, то почему-то вспоминаю одно место из ʺНеобычайных похождений Хулио Хуренитоʺ:
«Из Голландии мы направились в Италию и там… занимались также… совместными с футуристами выступлениями, которые, впрочем, были однообразны и состояли в выявлении бурных восторгов перед поломанным мотоциклетом, брошенным американским туристом за ненадобностью».
Простодушно и без задних мыслей наблюдал за пост-гуманистами (точнее, за их текстами, которые иногда попадаются на глаза)
Увидел, как строится пост-гуманистический дискурс
Например, идет пост-гуманист (какой-нибудь новый материалист, спекулятивный реалист etc), идет, думает о своем о человеческом, о житейском, и вдруг где-нибудь на заброшенном пустыре видит старую сломанную мотоциклетку, уже совсем ни к чему не пригодную. И пост-гуманист понимает, что перед ним ʺне-человеческийʺ объект. Далее, фотоаппарат, нечеловеческий объект зафиксирован, и выставлен где-нибудь в сети на обозрение с обязательным указанием: ʺВот, мол, полюбуйтесь, нечеловеческий объект - укор всем нам человекам, другая реальность и т.п.ʺ.
То есть, действуют определенные правила, которые организуют и упорядочивают речь и взгляд постгуманиста: надо искать заброшенные предметы (или одичавшие природные явления), фиксировать их, указывать на них пальцев, и сообщать городу и миру, что вот это и есть нечеловеческие формы существования, которые существуют независимо от человека и обладают своей агентностью, ибо не приспособлены к человеческим нуждам, и тем самым ставят под сомнение уникальность наших человеческих потребностей и нашего человеческого мира - и таким образом, без затей, развенчивается антропоцентрическое мышление. Правила несложные, усвоить их легко, говорить по этим правилам приятно.
Конечно, я немного упрощаю. Но, обратите внимание, чтобы разглядеть и описать нечеловеческий объект даже не надо переходить на другой язык, можно пользоваться нашим обыденным языком, что очень удобно для ленивых душ, и нетребовательного интеллекта. Но, чаще всего, чтобы создать эффект необычайности, пост-гуманисты накручивают многослойные и местами бессвязные речевые обороты с использованием ослепляющих терминов (дабы произвести впечатление), которые они запомнили, читая философские книжки. Такое говорение тоже является правилом игры в пост-гуманистический дискурс. Тут важна сама форма говорения. С одной стороны, это мимесис - подражание философской речи, что заставляет наивного обывателя с уважением смотреть на людей, способных так говорить. С другой стороны, это создает эффект о-странения - странная речь взывает к новым истинам. Современный человек воспитан в режиме постоянного ниспровержения (то, что сегодня кажется глупостью, завтра будет истиной), и привык не доверять собственному восприятию (вдруг то, что мне кажется глупостью сейчас, будет завтра истиной, и я буду выглядеть дураком), и поэтому любое странное говорение готов принять за истину, или воздержаться от критического высказывания, как минимум. Опять же, современный интеллектуал уже склонен воспринимать накопление знаний как смену модных теорий, и страх оказаться немодным (ʺтакие не модные, шепчут губы холодные, мысли вслухʺ (с)) также давит на потерявшееся в суете истин сознание интеллектуала и примкнувшему к нему интеллигента. В общем как-то так, если очень и очень коротко.
Поиск истины часто связывают с переходом на другой язык: философский, или научный. Можно вспомнить Хайдеггера, который чтобы выйти за пределы привычных рациональных истин создал свой громоздкий язык, который вызывает раздражение, но в который внимательно вчитываются, пытаясь понять смысл сказанного ʺнемецким мастеромʺ.
Есть много способов говорить об истине, то есть, есть определенное разнообразие дискурсов. Разговор о ʺнастоящей реальностиʺ может начаться с разоблачения предрассудков и устранении фиктивного (или симулятивного) мира и ложных утверждений, когда последние объявляют не более как пустыми словами, просто болтовней, в то время как ʺречь о настоящемʺ теряет статус языкового высказывания, сливаясь с бытием (или по-настоящему отражая бытие), то есть ʺистинные сужденияʺ из социального и культурного пространства перемещаются в онтологическую, равную самому бытию универсальную сферу. То есть, главный признак истины - тождество языка и вещи, не различимость языка и вещи. Но, наша жуткая реальность и скептический разум ʺговорятʺ, что такого состояния достичь невозможно, не впадая в наивный реализм (ʺмое говорение о реальности всегда является верным, потому, что оно не может быть невернымʺ).
Надо всегда быть уверенным, что есть язык, который способен действительно представлять реальность, представлять вещи такими, какие они есть. Если ставится под сомнение репрезентация истины через язык, то начинается отделение языка от вещей, и в конце концов вдруг может выясниться, что сами репрезентации создают вещи. Говорение, как минимум, организует наш взгляд на вещи. В конце концов можно потерять и саму вещь (референт речи), и не останется ничего кроме текста, или дискурсов, устроенных по определенным правилам. Но, не будем доходить до крайностей.
Но, возьмем, например, натурализующий дискурс. Как он устроен? По каким правилам функционирует? Как направляет и организует наш взгляд?
Чтобы ʺнатурализирующий дискурсʺ стал полновесной репрезентацией реальности сначала надо отказаться от обыденного языка - он неверно демонстрирует предметы, не показывает вещи такими, какими они есть на самом деле.
Далее, надо найти язык, который описывает тот материал из которого состоят предметы. Например, что есть пельмени? Это мясо в тесте. Чтобы добавить жутковатости и реализЬмУ, то можно сказать, что пельмени есть мясо безвинно убиенной коровы запиханное в обработанные до недифференцированного состояния остатки злачных растений. Таким образом, злой реализм как бы низвергает все наши ʺмифыʺ о пельменях как простой вкусной еде и особом способе времяпрепровождения (за столом на теплой кухне кушать горячие пельмени под водочку с хорошей беседой), и т.д., и т.п. В данном случае, пример с пельменями грубоват и несколько примитивен, но, мне кажется, все-таки в какой-то мере хорошо выявляет схему построения ʺнатурализированных сужденийʺ.
Но, надо заметить, что в наше время некоторые ʺнатурализирующие дискурсыʺ пользуются очень большой популярностью. Например, разговоры о количестве калорий в еде. Заметим, что этот дискурс не только организует наш взгляд (мы видим не еду, а калории, которые присутствуют в пище), но и на наше поведение (мы подсчитываем количество калорий в еде, и выбираем ту, где меньше калорий), то есть, калькулирующее сознание, руководимое ʺнатурализирующим дискурсомʺ управляет нашими поступками и предпочтениями. Можно привести другие примеры из этой же серии.
Есть множество способов дисквалифицировать обыденный язык.
Здесь обычно очень хорошо подходит язык описывающий физиологию, или слова заимствованные из естественнонаучного языка. И тогда можно без труда говорить об истинах нашего тела и нашего мира.
Это может выглядеть так, как будто мы производим редукцию к какому веществу (которое и составляет истину вещи или предмета), но самом деле здесь есть только переключение между различными языковыми практиками, различными способами говорениями, различными стратегиями описания. Поэтому, философский спор о квалиях - это не более как спор о способах говорения, так же как и борьба вокруг психофизической проблемы - это два (как минимум) способа описания реальности (два способа говорения о реальности, две репрезентации реальности).
Можно сказать, ʺмы хотим спать, потому что усталиʺ, а можно сказать ʺмы хотим спать, потому, что какое-то вещество в мозге замедляет работу нашего организмаʺ - и то, и другое высказывание будет правильными но второе высказывание претендует на особую научную истину.
Или, известное: можно с апломбом сообщить окружающим, что ʺмы любим потому, что нам так хочетсяʺ, но можно на все взглянуть научным натурализирующим взглядом и изречь: ʺмы любим потому, что у нас избыток тестостерона в организмеʺ.
Примеры не ахти какие, но пусть будут, ничего другого сейчас по глупости моей в голову не лезет.
Удобно редуцировать человеческие поступки к психике и ее проблемам, то есть, врубать переключатель с режима обыденной речи на психологические, и даже социологические дискурсы. У вас непонятная тревога? Вы ищете смысл существования? Нет, это просто бессознательное сообщает о ваших проблемах с папой и мамой в детстве. Давайте мы проведем с вами сеанс психотерапии, вы уясните проблему, и успокоитесь.
Или, вы хотите свободы, ненавидите эксплуатаров и власть имущих? Нет, это в вас говорит ресентимент, вы просто обижены на себя и свою судьбу и не можете смириться с этим, завидуя более талантливым и удачливым.
И так далее, и тому подобное.
И, конечно, человек подчиняющий себя ʺнатурализирующему дискурсуʺ в различных его модификациях и вариантах, то есть, человек считающий ʺнатурализирующий дискурсʺ единственно истинным и верным, - такой человек организует свое зрение в соответствии с предписаниями ʺнатурализирующего дискурсаʺ, то есть видит вокруг безвинно убиенных коров в обработанных злаках вместо пельменей, калории вместо вкусной еды, химические формулы вместо коньяка, излишек тестостерона вместо любви, психические комплексы вместо смысла, ресентимент вместо желания свободы и справедливости, и т.д., и т.п. до бесконечности.
То есть, дискурс создает вещи, такими, какими мы их видим. Дискурс определяет наше отношение к вещам. И от этого никуда не убежать, будь ты хоть трижды пост-гуманистом.
Хорошие пример ʺнатурализирующего дискурсаʺ можно было бы найти у Евгения Васильевича Базарова, но я уже забыл его речи, а копаться в ʺОтцах и детяхʺ лень.
Но, не следует забывать, что кроме ʺнатурализирующего дискурсаʺ существует множество других способов говорения, и они часто дисквалифицируют ʺнатурализирующий дискурсʺ, даже не через открытую критику, а только тем, что невозможно ʺнатурализирующий дискурсʺ использовать постоянно в повседневном общении (только фрагментарно, в нужном месте в нужное время), а с тем, кто попытается сделать это будут, скорее всего, говорить на языке психиатрии (и попадет он в классификации, созданные психиатрическим дискурсом).
И я совсем не собираюсь защищать обыденную речь. ʺСтолкновениеʺ между обыденной речью и ʺнатурализирующим дискурсомʺ - это не более как столкновение речевых практик в общем-то совершенно чуждых друг другу (вряд ли это можно даже приспособить к понятию ʺвойна языковʺ, по-настоящему обыденному патриархальному языку войну объявили феминизм и постколониальное сопротивление).
Господство обыденной речи - это тоже дискурсивное господство, которое тесно переплетается с социальным и политическим господством. И в принципе любой дискурс может превратиться в дискурс насилия, если он становится тотальным.
Ну, и напоследок, каждый дискурс об истине, также, как и всякая репрезентация, если она теряет свою локализованность и заявляет права на универсальность - это работа на исключение. Репрезентация, как и определенный способ говорения делает что-то видимым, но одновременно что-то превращает в невидимое. Поэтому тот, кто не может говорить (даже, если он делегирует свою речь другому), тот всегда либо не существует, либо подчиняется говорящему (создающему видимый мир и его смыслы), и повторяет его речь (могут ли субалтерны говорить?), присваивая себе вместе с чужой речью чужие желания, знания, страсти и т.д.
И таким образом, все эти разговоры о научных дискурсах, поисках истины, о квалиа, о психифизической проблеме и т.п. неожиданно становятся социальными и политическими разговорами о праве одних давать существование другим, о праве определять жизнь Другого, о праве и способности кого-то навязывать Другому свой смысл жизни, тем самым обеспечивая себе господство, и т.п. Но, это уже другой, очень долгий и длинный разговор.
В общем, как-то так, если очень и очень коротко, немного хаотично и невпопад. И можете считать, что это заметки из серии ʺпросто хочется поболтатьʺ, когда пишешь что-то, и одновременно с привычной тревогой прислушиваешься к тарахтенью стиральной машины, которая в последние моменты стирки начинает визжать с ужасной скоростью, что заставляет думать о возможных поломках нечеловеческого механизма.
P.S. Мотоциклетка не случайно возникла в моем тексте. Когда я читаю тексты новых материалистов, спекулятивных реалистов и других объектно-ориентированных мучеников современной философии, то почему-то вспоминаю одно место из ʺНеобычайных похождений Хулио Хуренитоʺ:
«Из Голландии мы направились в Италию и там… занимались также… совместными с футуристами выступлениями, которые, впрочем, были однообразны и состояли в выявлении бурных восторгов перед поломанным мотоциклетом, брошенным американским туристом за ненадобностью».