Про соблазняющую власть
Интересный пост от Сергея Шмидта
Главная проблема, с которой столкнулась "левая идея" (социализм-коммунизм), как, кстати, и можно было предположить, возникла не на стадии борьбы за победу над капитализмом, а после победы, которой удалось добиться в отдельных странах. Проблема эта оказалась связана природой и потенциалом "привлекательности" (с soft power) "левой идеи", левых политических ценностей.
С мягкой силой левизны было все в порядке, когда вокруг цвел (или гнил) капитализм, и борьба за равенство, справедливость и всеобщий материальный достаток выглядела действительно очень достойно и привлекательно. Но в обществе равенства, справедливости и всеобщего материального достатка эта привлекательность каким-то чудесным образом утрачивалась. То есть она сохранялась у советских детей, которых воспитывали на "Ваньке Жукове", "Детях подземелья" и прочих историях о великомучениках капиталистического прошлого (на достаточно ярких литературно-художественных образах ужасного прошлого), но быстро проходила - у кого в молодом, а у кого-то вообще в подростковом возрасте. К стыдливому прятанию в карман за пределами школы красного пионерского галстука ("ошейника", как его начинали называть) кто-то приходил в седьмом классе, а кто-то аж в шестом (советская нумерация). То есть всего через три года после искренней октябрятской мечты о галстуке.
Похожая фигня случалась и с темой насилия. Насилие выглядело романтически-оправданным для сокрушения врагов левой идеи (для потрошения их богатств), никакие гуманистические предрассудки не портили романтической привлекательности такого насилия, не заставляли усомниться в левых ценностях. Однако, когда выяснилось, что без насилия не существует общество победившей левой идеи, что к радости коллективного труда людей в обществе победившей левизны надо принуждать, это был серьезнейший кризисный вызов для левой идеи, камня на камне не оставляющий от ее романтики и ее "мягкой силы".
Еще раз повторю. Применение насилия для искоренения эксплуатации и неравенства, для победы справедливости и накормления голодных детей - это выглядело гут. Опять же насилие это повивальная бабка истории и все такое, как без него в священном деле прогресса? Но вот то, что насилие оказалось обязательным условием функционирования "общества справедливости" - это стало самой неприятной новостью для левой идеи.
Отдельно замечу, что "критика насилия" может быть не только гуманистической (все, что основано на насилии, для гуманиста неправедно по определению), а совершенно прагматической. Для прагматика все, что основано на насилии - просто нежизнеспособно. По крайней мере, в долгосрочной перспективе. И дело тут не в этике, а именно в прагматике. Простое правило: ВСЁ, что основано на насилии-принуждении, а не на соблазне (не на привлекательности, не на мягкой силе), в долгосрочной перспективе обречено. Насилием можно сделать индустриализацию, выиграть войну, отстроить страну заново после войны, но в долгосрочной перспективе шансов все равно нет.
Сила это удел слабых. По-настоящему сильные в силе не нуждаются.
Идеология должна соблазнять, а не насиловать. Сила любой идеологии в соблазнительности, а не в насилии. "Левая" эффективно (до сих пор!) соблазняет в обществах крайнего неравенства, вообще в капитализме. Но "левая" так ничего и не придумала для обществ победившей социалистической-коммунистической идеи. Только принуждение. Великая романтическая идея не случайно превратилась во всем известный унылый, еще и насильственный "совок". Подсказок, как соблазнять людей социализмом-коммунизмом не при капитализме, а при социализме-коммунизме Марксы-Ленины не оставили, а их наследники так ничего и не придумали.
И вот вопрос - почему соблазн левизны исчезает после победы левизны? - он пострашнее для "левой идеи", нежели проблемы с экономической эффективностью и ужасами ГУЛАГа.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------
Только несколько замечаний, которые просто не влезут в комментарий
Что такое соблазнение? Соблазняют того, кого можно соблазнить, того, кто уже готов быть соблазненным.
Грамши когда-то писал, что культура высших классов соблазняет рабочий класс и вообще угнетенных. То есть, доминирующая культура определяет ценности, приоритеты, желания эксплуатируемых.
То есть, для какого-то слоя угнетенных (может быть не для всех, но для многих) становятся привлекательными предметы, которыми обладают высшие слои общества; и как только эти «угнетенные» получают возможность купить эти предметы (а для этого нужно накопить деньги, нужно долго работать, быть терпеливым, покорным, лояльным и т.д.), то они их приобретают. Предметы в данном случае - это знаки социального успеха. И чем больше таких предметов, тем больше видимость социального успеха, тем больше чувство самоудовлетворения, спокойствия и т.п. Приобретение предметов-знаков становится целью для низших классов. Предметы-знаки соблазняют низший класс, лишая его желания вступать в борьбу за справедливое переустройство общества (кастрируя рабочий класс, если обратиться к психоаналитическим терминам).
Понятно, что предметы-знаки теряют свою ценность по мере того, как их становится больше. Если каждая среднезажиточная домохозяйка сможет купить себе норковую шубу до пят (господи, как норок то жалко!), и будет на каждом углу демонстрировать свой наряд как знак принадлежности к «высшему обществу», то знаковая ценность шубы упадет, и она потеряет свой смысл в качестве символа «элиты» и т.п., то есть, произойдет девальвация знака (и уменьшится вес и объем «норковых шуб» в общей совокупности символических капиталов). Но, «мафия бессмертна», а знаки престижа неисчерпаемы, хотя их производство и потребление усложняется с каждым новым десятилетием существования постиндурстриального общества.
Но, началось все раньше.
В 1962 году вышел фильм «Одиночество бегуна на длинную дистанцию». Там есть сцена, где рабочая семья посещает супермаркет, а там обилие товаров и учтивые продавцы, и женщина может примерить дорогую (на вид) шубу на фоне изящного интерьера и т.д. Рядом с женщиной ребятишки. Огромный выбор товаров, «ах, как все дешево, если платить наличными», «как здесь прекрасно», «это мое - а это мое», «давай посмотрим, чего мы еще хотим». И женщина, и ее дети довольны. Каждому достанется что-нибудь сладкое. Крупным планом появляется корзинка с разнообразными продуктами, и звучит фраза как будто обращенная к детям: «Это их утихомирит!» («This ought to keep them quiet»).
Это их успокоит, это их утихомирит, это их заставит замолчать. Нет больше бунтовщика-рабочего, есть прилежный потребитель, которому на фиг не нужны все эти разговоры об эксплуатации и прочем подобном.
Кстати, герой фильма, склонный к девиации молодой человек из рабочей семьи отказывается от социального успеха, от заслуженного успеха, от успеха, к которому он долго и упорно готовился, от успеха, который позволил бы ему намного улучшить свое положение в обществе и избавиться от статуса маргинала и изгоя (с получением многочисленных плюшек от начальства, которое было заинтересовано в его успехе). Своим сознательным проигрышем (отказом от победы) рабочий отменяет всю систему капиталистического обмена (об этом писал и Бодрийяр), рабочий сам себя сознательно исключает из системы, где «победитель получает все» (ʺThe winner takes it allʺ) с одновременным превращением в винтик этой системы, в функцию этой системы, от которой только требуется стремиться к новым легитимным победам, тем самым помогая наращивать мощь системы в целом.
И ничто так хорошо не способствует надлежащему функционированию системы капиталистического производства как «победы» в потреблении. Которые призваны мотивировать (программировать) на успех.
Кстати, случайно узнал, что режиссер фильма Тони Ричардсон дал деньги на побег из тюрьмы недавно умершего советского шпиона-разведчика Джорджа Блейка.
Видимо, тогда, в начале 60-х гг. еще была какая-то надежда на рабочий класс как могильщика капитализма, потом она улетучилась.
Но, дело в том, что «хороший потребитель» не дается сам собой, естественным образом. «Хорошего потребителя» нужно создать, нужно выпестовать, нужно отобрать из многочисленных особей пригодный материал и вырастить из него «хорошего потребителя».
В свое время мне попадались исследования, посвященные, скажем так, экономическому поведению в России или чему-то подобному. Деталей этих исследований я не помню и разобрать внятно их не могу. Найти сейчас их сейчас не получается, искать новые (если такие проводились) лень. Поэтому, перескажу только общий смысл, и то может быть не совсем точно.
В этих исследованиях обычно, явно или имплицитно, бралась некая идеальная модель рынка. Потом определялось некоторое количество человеческих свойств, которые якобы должны этому рынку соответствовать, то есть, выделялись качества (или ценности, или что-то подобное) оптимальные для функционирования рынка.
То есть, в таких исследованиях человек изначально уже рассматривался как функция к рынку.
Далее, выделенные и отобранные качества и свойства «примерялись» к жителям России, например, людям, живущим где-то в провинции. Чаще всего вывод был весьма печальным: многие качества которые сопутствуют успешной адаптации к рынку (то есть, качества, позволяющие чувствовать себя комфортно и добиваться успеха) отсутствуют у горемык из глубин России.
Эти же качества, по мысли исследователей, должны поднять экономику России на должную высоту, и таким образом, их отсутствие мешает развитию и процветанию России.
Помню, среди основных мотивов, которые должны непременно присутствовать у человека угодного процветающей экономике указывалось необходимость ценности личностного и социального роста, то есть, стремление к социальной карьере, ставка на достижение новых социальных рубежей, на успех и т.п. Личностный рост при этом как-то не отделялся от социального и служебного роста: чем выше первый, тем выше и второй. Естественно, у такого человека должны быть хорошо развиты потребности, которые должны постоянно наращиваться в процессе его движения от победы к победе.
Таким образом, если утрировать с опорой на мою плохую память и перевести разговор в сферу образов, то исследования как-бы рисовал два крайних противоположных типа: с одной стороны человек мотивированный на успех, и любящий потреблять (например, любящий путешествовать и т.п.); с другой стороны, какой-нибудь забулдыга, довольствующийся булкой хлеба, банкой кильки, бутылкой водки и сплетнями из ближайшего бакалейного магазина. Понятно, что во втором случае описано существо для экономического процветания совершенно не нужное.
Создание человека с утонченными и разнообразными потребностями - это важно для современной экономики, ибо только через расширяющиеся потребности таких людей будет наращиваться экономический потенциал общества. То, что в этом случае человек оказывается лишь придатком экономической системы никого волновать не должно - человек счастлив, человек ощущает себя творцом собственной судьбы (к вопросу о субъектности) - вот и хорошо.
Как я писал в предыдущем посте, идеальным приложением к механизму по перемалыванию сущего в отбросы угоден не какой-то там апатичный, вялый одиночка (хотя и для таких место найдется, если он, например, ученый и т.п.), и не какой-нибудь не знающий берегов пьяница и обжора, но человек активный, жизнелюбивый, коммуникативный, гибкий, креативный, стремящийся и рационально высчитывающий путь к успеху и социальному благоустройству. Да будет мир и спокойствие таким людям!
Тут можно рассказывать и рассказать, но посты в фейсбуке не терпят длиннотЫ, в общем как-то так, если очень и очень коротко и обрывочно
Не могут сказать, что я полностью и безоговорочно согласен со всем вышеизложенным.
Главная проблема, с которой столкнулась "левая идея" (социализм-коммунизм), как, кстати, и можно было предположить, возникла не на стадии борьбы за победу над капитализмом, а после победы, которой удалось добиться в отдельных странах. Проблема эта оказалась связана природой и потенциалом "привлекательности" (с soft power) "левой идеи", левых политических ценностей.
С мягкой силой левизны было все в порядке, когда вокруг цвел (или гнил) капитализм, и борьба за равенство, справедливость и всеобщий материальный достаток выглядела действительно очень достойно и привлекательно. Но в обществе равенства, справедливости и всеобщего материального достатка эта привлекательность каким-то чудесным образом утрачивалась. То есть она сохранялась у советских детей, которых воспитывали на "Ваньке Жукове", "Детях подземелья" и прочих историях о великомучениках капиталистического прошлого (на достаточно ярких литературно-художественных образах ужасного прошлого), но быстро проходила - у кого в молодом, а у кого-то вообще в подростковом возрасте. К стыдливому прятанию в карман за пределами школы красного пионерского галстука ("ошейника", как его начинали называть) кто-то приходил в седьмом классе, а кто-то аж в шестом (советская нумерация). То есть всего через три года после искренней октябрятской мечты о галстуке.
Похожая фигня случалась и с темой насилия. Насилие выглядело романтически-оправданным для сокрушения врагов левой идеи (для потрошения их богатств), никакие гуманистические предрассудки не портили романтической привлекательности такого насилия, не заставляли усомниться в левых ценностях. Однако, когда выяснилось, что без насилия не существует общество победившей левой идеи, что к радости коллективного труда людей в обществе победившей левизны надо принуждать, это был серьезнейший кризисный вызов для левой идеи, камня на камне не оставляющий от ее романтики и ее "мягкой силы".
Еще раз повторю. Применение насилия для искоренения эксплуатации и неравенства, для победы справедливости и накормления голодных детей - это выглядело гут. Опять же насилие это повивальная бабка истории и все такое, как без него в священном деле прогресса? Но вот то, что насилие оказалось обязательным условием функционирования "общества справедливости" - это стало самой неприятной новостью для левой идеи.
Отдельно замечу, что "критика насилия" может быть не только гуманистической (все, что основано на насилии, для гуманиста неправедно по определению), а совершенно прагматической. Для прагматика все, что основано на насилии - просто нежизнеспособно. По крайней мере, в долгосрочной перспективе. И дело тут не в этике, а именно в прагматике. Простое правило: ВСЁ, что основано на насилии-принуждении, а не на соблазне (не на привлекательности, не на мягкой силе), в долгосрочной перспективе обречено. Насилием можно сделать индустриализацию, выиграть войну, отстроить страну заново после войны, но в долгосрочной перспективе шансов все равно нет.
Сила это удел слабых. По-настоящему сильные в силе не нуждаются.
Идеология должна соблазнять, а не насиловать. Сила любой идеологии в соблазнительности, а не в насилии. "Левая" эффективно (до сих пор!) соблазняет в обществах крайнего неравенства, вообще в капитализме. Но "левая" так ничего и не придумала для обществ победившей социалистической-коммунистической идеи. Только принуждение. Великая романтическая идея не случайно превратилась во всем известный унылый, еще и насильственный "совок". Подсказок, как соблазнять людей социализмом-коммунизмом не при капитализме, а при социализме-коммунизме Марксы-Ленины не оставили, а их наследники так ничего и не придумали.
И вот вопрос - почему соблазн левизны исчезает после победы левизны? - он пострашнее для "левой идеи", нежели проблемы с экономической эффективностью и ужасами ГУЛАГа.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------
Только несколько замечаний, которые просто не влезут в комментарий
Что такое соблазнение? Соблазняют того, кого можно соблазнить, того, кто уже готов быть соблазненным.
Грамши когда-то писал, что культура высших классов соблазняет рабочий класс и вообще угнетенных. То есть, доминирующая культура определяет ценности, приоритеты, желания эксплуатируемых.
То есть, для какого-то слоя угнетенных (может быть не для всех, но для многих) становятся привлекательными предметы, которыми обладают высшие слои общества; и как только эти «угнетенные» получают возможность купить эти предметы (а для этого нужно накопить деньги, нужно долго работать, быть терпеливым, покорным, лояльным и т.д.), то они их приобретают. Предметы в данном случае - это знаки социального успеха. И чем больше таких предметов, тем больше видимость социального успеха, тем больше чувство самоудовлетворения, спокойствия и т.п. Приобретение предметов-знаков становится целью для низших классов. Предметы-знаки соблазняют низший класс, лишая его желания вступать в борьбу за справедливое переустройство общества (кастрируя рабочий класс, если обратиться к психоаналитическим терминам).
Понятно, что предметы-знаки теряют свою ценность по мере того, как их становится больше. Если каждая среднезажиточная домохозяйка сможет купить себе норковую шубу до пят (господи, как норок то жалко!), и будет на каждом углу демонстрировать свой наряд как знак принадлежности к «высшему обществу», то знаковая ценность шубы упадет, и она потеряет свой смысл в качестве символа «элиты» и т.п., то есть, произойдет девальвация знака (и уменьшится вес и объем «норковых шуб» в общей совокупности символических капиталов). Но, «мафия бессмертна», а знаки престижа неисчерпаемы, хотя их производство и потребление усложняется с каждым новым десятилетием существования постиндурстриального общества.
Но, началось все раньше.
В 1962 году вышел фильм «Одиночество бегуна на длинную дистанцию». Там есть сцена, где рабочая семья посещает супермаркет, а там обилие товаров и учтивые продавцы, и женщина может примерить дорогую (на вид) шубу на фоне изящного интерьера и т.д. Рядом с женщиной ребятишки. Огромный выбор товаров, «ах, как все дешево, если платить наличными», «как здесь прекрасно», «это мое - а это мое», «давай посмотрим, чего мы еще хотим». И женщина, и ее дети довольны. Каждому достанется что-нибудь сладкое. Крупным планом появляется корзинка с разнообразными продуктами, и звучит фраза как будто обращенная к детям: «Это их утихомирит!» («This ought to keep them quiet»).
Это их успокоит, это их утихомирит, это их заставит замолчать. Нет больше бунтовщика-рабочего, есть прилежный потребитель, которому на фиг не нужны все эти разговоры об эксплуатации и прочем подобном.
Кстати, герой фильма, склонный к девиации молодой человек из рабочей семьи отказывается от социального успеха, от заслуженного успеха, от успеха, к которому он долго и упорно готовился, от успеха, который позволил бы ему намного улучшить свое положение в обществе и избавиться от статуса маргинала и изгоя (с получением многочисленных плюшек от начальства, которое было заинтересовано в его успехе). Своим сознательным проигрышем (отказом от победы) рабочий отменяет всю систему капиталистического обмена (об этом писал и Бодрийяр), рабочий сам себя сознательно исключает из системы, где «победитель получает все» (ʺThe winner takes it allʺ) с одновременным превращением в винтик этой системы, в функцию этой системы, от которой только требуется стремиться к новым легитимным победам, тем самым помогая наращивать мощь системы в целом.
И ничто так хорошо не способствует надлежащему функционированию системы капиталистического производства как «победы» в потреблении. Которые призваны мотивировать (программировать) на успех.
Кстати, случайно узнал, что режиссер фильма Тони Ричардсон дал деньги на побег из тюрьмы недавно умершего советского шпиона-разведчика Джорджа Блейка.
Видимо, тогда, в начале 60-х гг. еще была какая-то надежда на рабочий класс как могильщика капитализма, потом она улетучилась.
Но, дело в том, что «хороший потребитель» не дается сам собой, естественным образом. «Хорошего потребителя» нужно создать, нужно выпестовать, нужно отобрать из многочисленных особей пригодный материал и вырастить из него «хорошего потребителя».
В свое время мне попадались исследования, посвященные, скажем так, экономическому поведению в России или чему-то подобному. Деталей этих исследований я не помню и разобрать внятно их не могу. Найти сейчас их сейчас не получается, искать новые (если такие проводились) лень. Поэтому, перескажу только общий смысл, и то может быть не совсем точно.
В этих исследованиях обычно, явно или имплицитно, бралась некая идеальная модель рынка. Потом определялось некоторое количество человеческих свойств, которые якобы должны этому рынку соответствовать, то есть, выделялись качества (или ценности, или что-то подобное) оптимальные для функционирования рынка.
То есть, в таких исследованиях человек изначально уже рассматривался как функция к рынку.
Далее, выделенные и отобранные качества и свойства «примерялись» к жителям России, например, людям, живущим где-то в провинции. Чаще всего вывод был весьма печальным: многие качества которые сопутствуют успешной адаптации к рынку (то есть, качества, позволяющие чувствовать себя комфортно и добиваться успеха) отсутствуют у горемык из глубин России.
Эти же качества, по мысли исследователей, должны поднять экономику России на должную высоту, и таким образом, их отсутствие мешает развитию и процветанию России.
Помню, среди основных мотивов, которые должны непременно присутствовать у человека угодного процветающей экономике указывалось необходимость ценности личностного и социального роста, то есть, стремление к социальной карьере, ставка на достижение новых социальных рубежей, на успех и т.п. Личностный рост при этом как-то не отделялся от социального и служебного роста: чем выше первый, тем выше и второй. Естественно, у такого человека должны быть хорошо развиты потребности, которые должны постоянно наращиваться в процессе его движения от победы к победе.
Таким образом, если утрировать с опорой на мою плохую память и перевести разговор в сферу образов, то исследования как-бы рисовал два крайних противоположных типа: с одной стороны человек мотивированный на успех, и любящий потреблять (например, любящий путешествовать и т.п.); с другой стороны, какой-нибудь забулдыга, довольствующийся булкой хлеба, банкой кильки, бутылкой водки и сплетнями из ближайшего бакалейного магазина. Понятно, что во втором случае описано существо для экономического процветания совершенно не нужное.
Создание человека с утонченными и разнообразными потребностями - это важно для современной экономики, ибо только через расширяющиеся потребности таких людей будет наращиваться экономический потенциал общества. То, что в этом случае человек оказывается лишь придатком экономической системы никого волновать не должно - человек счастлив, человек ощущает себя творцом собственной судьбы (к вопросу о субъектности) - вот и хорошо.
Как я писал в предыдущем посте, идеальным приложением к механизму по перемалыванию сущего в отбросы угоден не какой-то там апатичный, вялый одиночка (хотя и для таких место найдется, если он, например, ученый и т.п.), и не какой-нибудь не знающий берегов пьяница и обжора, но человек активный, жизнелюбивый, коммуникативный, гибкий, креативный, стремящийся и рационально высчитывающий путь к успеху и социальному благоустройству. Да будет мир и спокойствие таким людям!
Тут можно рассказывать и рассказать, но посты в фейсбуке не терпят длиннотЫ, в общем как-то так, если очень и очень коротко и обрывочно
Не могут сказать, что я полностью и безоговорочно согласен со всем вышеизложенным.