почему в Москве революция была кровавой
От авторов сайта: Про ошибки московских большевиков и почему в Москве революция была кровавой. Первыми в Москве пролили кровь юнкера и первым убитым, причем что символично, в спину прямо на Красной площади (блАгородные хоспода-охфицеры ведь) стал солдат-большевик Е.Н Сапунов.
Отрывки из книги:
... Но караулы, установленные снаружи, внутрь зданий не входили и были лишены возможности контролировать работу почтово-телеграфных служащих. Настроены же те были отнюдь не благожелательно по отношению к Советам. Вот почему задерживались телеграммы Советской власти из Питера, а штаб Московского военного округа сохранял связь со Ставкой и имел возможность мобилизовывать и концентрировать свои силы. Не была занята и Центральная телефонная станция в Милютинском переулке, что тоже было на руку контрреволюции. Все эти промахи в дальнейшем повлекли за собой тяжелые последствия.
... Каких-либо попыток активизировать рабочую массу, красногвардейские отряды, если не считать решения о переводе организаций на боевое положение, не предпринималось. Указание же „без директив из Центра никаких действий не предпринимать" скорее сковывало инициативу масс, чем развязывало ее. Не были заняты важные стратегические пункты. Городская дума и штаб Московского военного округа - эти главные центры организующейся контрреволюции - оставались в неприкосновенности. Не попытались обезвредить и ее главарей. Все они продолжали разгуливать на свободе.
Ногин еще в ходе революции показал себя соглашателем. Судя по книге, московский ВРК был плохим руководителем и если бы не рядовые большевики, то Москву бы проиграли
... Еще утром 26 октября из Петрограда в Москву возвратился председатель Московского Совета рабочих депутатов В. П. Ногин.
- Если в Петрограде победа пролетариата и армии совершилась легко, - говорил он на заседании ВРК, - и если есть надежда на воссоздание власти, признаваемой всеми партиями, входящими в Советы, то в Москве нужно принять все меры, чтобы это произошло без кровопролития. Я предлагаю Партийному центру и Военно-революционному комитету выяснить положение во враждебном лагере и возможность кончить миром!
Даже известие, что меньшевики и правые эсеры покинули съезд Советов, хотя и вызвало возмущение Ногина, не заставило его изменить своей позиции. Авторитет председателя Московского Совета и нажим меньшевистских членов ВРК, требовавших мирного соглашения со штабом, сделали свое дело. Военно-революционный комитет решился на переговоры с командующим Московским военным округом полковником Рябцевым.
Тот со своей стороны охотно пошел на переговоры, но вовсе не за тем, на что рассчитывал ВРК. За внешним миролюбием командующего скрывались совсем другие цели. Сил для подавления восстания ему явно не хватало - гарнизон вышел из повиновения. Однако Рябцев знал, что с Западного фронта на Москву двинулись верные Временному правительству войска, и ожидал их прибытия со дня на день. Нужно было выиграть время.
... После бурных и долгих споров девятью голосами против пяти постановили переговоры с Рябцевым продолжать и добиваться соглашения. Это голосование в известном смысле предопределило затяжной характер октябрьской борьбы в Москве.
По районам была разослана телефонограмма, отменявшая прежние распоряжения и предписывавшая занять „строго выжидательную позицию”. Районы подчинились этому решению, хотя оно вызвало недоумение и даже прямое возмущение.
... Поставленный перед альтернативой - без колебаний развернуть восстание в полную силу или искать компромиссных решений, ВРК, во всяком случае большая его часть, избрал второй путь и в результате растерял преимущества, связанные с готовностью масс к бою и внезапностью удара. Контрреволюция получила передышку, столь необходимую ей для мобилизации своих сил.
... В силу достигнутой ранее договоренности рота 193-го полка утром покинула Кремль. Рябцев же не выполнил своего обещания. Выпустив беспрепятственно солдат, юнкера вновь замкнули кольцо окружения, отрезав Кремль от города. А ВРК между тем продолжал переговоры, все еще надеясь на мирное урегулирование конфликта. Меньшевики, входившие в этот орган, делали все, чтобы побудить его к дальнейшим уступкам контрреволюции.
... Среди материалов контрразведки Московского военного округа находим такую информацию: „Все, кроме министерства иностранных дел, представлены в данное время в Москве, завтра приедут остальные, и здесь, в Москве, будет, по-видимому, объявлено Временным правительством министерство продовольствия со всем техническим аппаратом. Уже здесь налаживается технический центр, остальные приедут с минимальным техническим аппаратом".
Кто начал гражданскую войну в Москве
... Едва Сапунов повернулся к своим, чтобы отдать какую-то команду, как прогремел выстрел, и он упал, смертельно раненный.
Завязалась ожесточенная схватка. Вслед за Сапуновым упал раненный в ногу Семен Цуцин, рухнули на землю, обливаясь кровью, Александр Воронов, Александр Тимофеев, Иван Назаров, Антон Запорожец... Перестрелка перешла в рукопашную. Неся потери, „двинцы" с боем все же вырвались на Тверскую и пробились на Скобелевскую площадь к Совету.
В Москве пролилась первая кровь.
Между тем белогвардейцы продолжали осуществлять свой план. Юнкерские отряды совершили налет на Дорогомиловский ВРК, проникли в расположение 1-й запасной артиллерийской бригады, где захватили два орудия и несколько вывели из строя. Белогвардейцы укрепились на Садовом кольце от Крымского моста до Смоленского рынка и вышли на бульварное кольцо от Мясницких и Сретенских ворот. Революционные отряды были оттеснены от почтамта и телеграфа. На телефонную станцию юнкера ввели усиленный гарнизон. Связь, таким образом, целиком оказалась в их руках. В здании градоначальства на Тверском бульваре сосредоточились значительные силы белых, непосредственно угрожая Скобелевской площади и зданию Московского Совета. Юнкера засели в Алексеевском военном училище и кадетских корпусах в Лефортове.
Революционные силы располагались преимущественно по периферии Садового кольца, а белые занимали центр города, где одинокими островками возвышались Моссовет, фактически отрезанный от районов, но продолжавший оставаться центром руководства восстанием, и Кремль.
А большевистские соглашатели, захватившие власть в московском руководстве, наперекор требованиям масс, продолжали мирные соглашения с "благородными" беляками
28 октября 1917 г. юнкера в Кремле (как все символично!) расстреляли сдавшихся солдат, сначала выждав, чтобы они сложили оружие, а потом расстреляли безоружных русских из пулеметов. Москву (и в том числе соплежуев-чистюль из высшего руководства якобы-"ленинской гвардии") спасла провинция.
... Прежде всего оказались несостоятельными расчеты на прибытие в Москву контрреволюционных войск. В Вязьме, Коломне, Шуе, Казани, Царицыне, Минске, Новгороде, Торопце, Речице, Витебске, Брянске, Рязани и других городах центра России власть была уже в руках Советов. Все попытки воинских эшелонов прорваться к Москве кончились ничем. Так, две сотни кубанских казаков, направленных к Москве через Вязьму, были задержаны в 30 километрах от города рабочими, разобравшими железнодорожные пути. Когда же казаки попытались пройти кружным путем, им преградили дорогу тульские рабочие. Полесский комитет РСДРП (б) 29 октября сообщил в ЦК партии: „Контроль над продвижением войсковых частей нам удалось установить, и никакие эшелоны на Петроград и Москву нами не пропускаются". Так пролетарии провинции поддержали социалистическую революцию в обеих столицах, не дали реакционному генералитету двинуть свои войска на Петроград и Москву.
... Вот, оказывается, на что была сделана ставка: используя позицию по отношению к Викжелю Каменева и его сторонников в столице, „нажать" на Московский ВРК, памятуя о том, что и в его составе находились лица, занимавшие колеблющуюся позицию.
Для Москвы этот расчет себя оправдал. Часть членов Военно-революционного комитета продолжала еще питать иллюзии насчет возможности мирного соглашения с Комитетом общественной безопасности и ухватилась за предложение о перемирии. В нашем распоряжении нет протокола, по которому можно было бы судить о том, как шло обсуждение этого вопроса. Имеется только приказ Московского ВРК, датированный 29 октября. Он гласит: „Всероссийский железнодорожный союз предложил Военно-революционному комитету посредничество в переговорах с противной стороной.
Согласившись на ведение переговоров, Военно-революционный комитет объявляет перемирие до 12 час. ночи 30 октября с. г.; в течение этого времени будут вестись переговоры.
Военно-революционный комитет приказывает всем своим войскам немедленно прекратить всякие активные действия и стрельбу"
Вечером того же дня приказ был разослан по районам. Большая часть членов Партийного центра находилась в Замоскворечье и, не имея прямой связи с ВРК, не могла повлиять на его решение. В докладе на ноябрьском пленуме Московского областного бюро РСДРП (б) указывалось, что, получив известие о перемирии, „Партийный центр поспешил в Совет, но оказалось, что решение уже состоялось, причем условия были вовсе не таковы, какие следовало бы заключить стороне, одерживающей верх".
Член Партийного центра И. Н. Стуков вспоминал позднее: „Шаг этот, разумеется, был крайне ошибочный. Он не вызывался никакими политическими и военными обстоятельствами. Вся обстановка, настроение рабочих и солдат решительно исключали такого рода шаги и, напротив, диктовали энергичное, без всяких колебаний и шатаний продолжение борьбы".
После победы оказалось, что почти постоянно заседавший московский ВРК сжег все протоколы и стенограммы заседаний, якобы чтобы они не достались противнику. Из чего следует, что они во-первых, не сильно верили в победу, во-вторых, какие же там были страшные тайны, чтобы этим занялись в первую очередь.
... Заключение перемирия в момент, когда враг был уже почти повержен и близилась желанная победа, было встречено рабочими с недоумением и негодованием. Замоскворецкий ВРК, подчинившись решению центра, одновременно отдал приказ „сохранить полную боевую готовность и закрепиться на занимаемых позициях". Совещание представителей 1-й запасной артиллерийской бригады приняло такую резолюцию: „Подчиниться приказу Военно-революционного комитета и прекратить военные действия, но в то же время... указать Военно-революционному комитету, что уступок при переговорах быть никаких не может, ибо спасение России и революции должно стоять выше интересов капиталистов". Команда батареи, размещавшейся на Страстной площади, прямо заявила: „Мы никакого перемирия не будем вести, пока противник не выйдет на дорогу и не сложит оружие. Если нам через 8 часов не сдадут оружие, то мы откроем ураганный огонь..."
Г. А. Усиевич, выступая 9 ноября на объединенном пленуме Советов рабочих и солдатских депутатов, говорил: „На нас сыпалось много нареканий... со стороны рабочих и солдат, что этого перемирия не нужно было заключать".
И это действительно было так. Архивные и опубликованные документы содержат множество свидетельств отрицательного отношения рабочих и солдат к этому ошибочному шагу Московского Военно-революционного комитета.
Впрочем, перемирие фактически и не состоялось. Его нарушили сами белогвардейцы. Рябцев, отдав приказ о прекращении огня с вечера 29 октября, тут же приказал юнкерскому отряду под командой прапорщика Петрова пробиться через Арбат и Дорогомиловский мост к Брянскому вокзалу для встречи ударного „батальона смерти". Приказание отряд выполнил. 176 „ударников" были встречены и ранним утром 30 октября проведены в Александровское военное училище. Петров доложил Рябцеву, что „операция выполнена блестяще". Тот же отряд 30 октября, нарушив границы нейтральной зоны, предпринял попытку наступать от Никитских ворот по Тверскому бульвару. Им был захвачен „дом Гагарина", занятый накануне красногвардейцами. Семеро красногвардейцев обороняли его в течение нескольких часов, и лишь во второй половине дня юнкерам удалось ворваться в здание. Четверо смельчаков тут же были заколоты, а трое взяты в плен. Подобные случаи нарушения перемирия юнкерами имели место и на многих других участках.
Действия белогвардейцев лишний раз свидетельствовали о том, что вся затея с переговорами была предпринята только для того, чтобы собрать силы.
Красногвардейцы в свою очередь не остались в долгу. Они не допустили развития наступления белых и повсюду восстанавливали положение. Еще с вечера 29 октября начался решительный штурм Алексеевского военного училища в Лефортове. Утром на следующий день бой развернулся с нараставшей силой. В ход была пущена артиллерия. Боевыми действиями руководил член ВРК Благуше-Лефортовского района В. П. Демидов.
В самый разгар боя зазуммерил полевой телефон. Через грохот артиллерийской канонады прорвался голос члена Московского ВРК Аросева:
- Демидыч, прекрати немедленно огонь! Это распоряжение комитета, будешь строго отвечать за неподчинение!
- Не слышу!
- Именем Военно-революционного комитета приказываю тебе прекратить огонь!
- Ни черта не слышу. Ты лучше пришли распоряжение письменно.
- Хорошо, Демидыч, я посылаю тебе человека на автомобиле.
- Нет, на автомобиле не присылай, его обстреляют. Лучше на лошади в коляске.
- Как же ты теперь слышишь, что я тебе говорю?
- Так вот присылай, брат, распоряжение, мне некогда!
Демидов бросил трубку. К вечеру Алексеевское училище капитулировало. А письменное распоряжение о прекращении огня дошло до Демидова уже тогда, когда перемирие кончилось.
9 ноября, объясняя Совету, почему перемирие фактически не состоялось, Г. А. Усиевич говорил: „...обе стороны, юнкера и офицеры, с одной стороны, наши солдаты и рабочие - с другой, были в это время настолько озлоблены, настолько разъединены той кровью, которая была пролита, что ни о каком перемирии не могло быть речи".
Бои в городе продолжались. А между тем в бывшем царском павильоне Николаевского вокзала собралась так называемая „согласительная комиссия" для выработки условий „прекращения кровопролития". Контрреволюцию представляли городской голова Руднев, помощник Рябцева полковник Кособесский, викжелевец Войцехович и другие - всего около двух десятков человек. От Московского ВРК в работе комиссии участвовали П. Г. Смидович, П. И. Кушнер и Н. И. Муралов.
... Однако большинство „согласительной комиссии", состоявшей из противников Советской власти, настояло на том, чтобы в основу переговоров был положен викжелевский проект. И представители ВРК уступили. 1-й, 3-й и 6-й пункты предполагаемого соглашения не вызвали возражений и были приняты единогласно. Долгие и ожесточенные споры разгорелись вокруг остальных трех пунктов проекта. Принятие 2-го и 5-го пунктов означало разоружение Красной гвардии и повлекло бы за собой арест активных деятелей восстания и травлю большевистской партии в целом. На это даже „миролюбиво" настроенные члены ВРК пойти не могли. Что же касается пункта 4-го, то его принятие означало фактическое устранение Советской власти. Вот по этому-то решающему пункту представители ВРК сдали принципиальные позиции, согласившись на его принятие под сосредоточенным нажимом своих противников. Заседание затягивалось. Его участники решили продлить перемирие до 12 часов следующего дня. С этим представители ВРК и возвратились в Московский Совет.
... Проводя капитулянтскую линию в Петрограде, Каменев, Рыков и другие пытались воздействовать и на политику Московского ВРК, извращая директивы В. И. Ленина о переговорах с Викжелем. На заседании Московского ВРК 30 октября Кушнер сообщил, что „в Питере происходит соглашение о том, что министерство будет пополнено другими фракциями социалистов", и прямо указал, что „в связи с этим Рыков обращался сюда и просил снестись с ними о платформе". Подобная информация о положении в столице не могла не способствовать усилению колебаний части неустойчивых членов Московского ВРК.
Что происходит в Москве? Московский ВРК опять скачет на граблях, плюя на мнение восставшего народа
... Это была капитуляция. Но при знав полное поражение сил контрреволюции, руководитель Комитета общественной безопасности пытался еще спасти его политическое реноме. Он спрашивал: „На каких конкретных условиях Военно-революционный комитет считает возможным немедленно прекратить военные действия?"
Разумеется, Военно-революционный комитет мог бы пройти мимо подобного вопроса, потребовав сдачи без всяких условий, но этого не случилось. Трудно сейчас сказать, что руководило ВРК: то ли инерция прошлых дней, когда боевые действия перемежались переговорами, то ли желание пощадить самолюбие поверженного врага, или, наконец, нажим „нейтралов", - но так или иначе он пошел на переговоры. Днем состоялась встреча представителей ВРК с Рудневым и его приближенными. Тут же находились и „нейтралы". Военно-революционный комитет предложил заключить мир на следующих условиях: ликвидация Комитета общественной безопасности и разоружение контрреволюционных сил; признание Советской власти единственной властью в городе. ВРК гарантировал всем сдавшимся неприкосновенность и свободу, а офицерам сохранение личного оружия.
Переговоры шли под гул непрекращавшейся артиллерийской канонады. Руднев был бледен и почти все время молчал, за него говорили другие. Они все еще пытались торговаться.
- Комитет ни под каким условием не может признать власти Советов! - заявил член Комитета общественной безопасности Студенецкий.
- Я присутствую при таком акте палачества, при котором никогда раньше не присутствовал! - истерически кричал Вольский. - Вы не только не прекращаете артиллерийской стрельбы, но вам мало капитуляции и того, что Комитет общественной безопасности распускает себя, вы заставляете идейно признать вашу власть, и таким социалистам я не могу подать руки!
Когда юнкера в Кремле расстреливали безоружных солдат 56-го полка, Вольский и его сотоварищи молчали, а теперь, когда ВРК потребовал „разоружения юнкеров и белой гвардии" и заявил, что „никаких уступок не будет", он разразился речью.
Пока шли переговоры, революционные силы продолжали активно наступать. Около 11 часов утра с боем была взята гостиница „Метрополь", вслед за ней городская дума и Исторический музей. Красногвардейцы Замоскворечья штурмовали и захватили штаб МВО. Около 3 часов дня Кремль оказался в плотном кольце окружения. Пушки, поставленные на Никольской, прямой наводкой били по Никольским воротам. К исходу дня 2 ноября в руках белых оставались лишь Кремль, Александровское военное училище на Знаменке и 5-я школа прапорщиков в районе Смоленского рынка. Они еще продолжали ожесточенное и бессмысленное сопротивление.
В 5 часов вечера 2 ноября договор о капитуляции Комитета общественной безопасности был наконец подписан. Он представлял собой смягченный вариант предложений, выдвинутых Военно-революционным комитетом. Так, юнкерским училищам разрешалось сохранить оружие, „необходимое для обучения", а в комиссию по разоружению вводились представители штаба МВО.
Массы с недовольством и даже возмущением узнали о подписании столь мягкого договора. Они не верили в „порядочность" офицеров и юнкеров, в их отказ от выступлений против власти Советов в будущем. Они не забыли кровь, обильно пролитую в борьбе за победу революции. В ряде резолюций, принятых на собраниях, рабочие и солдаты выражали глубокое недовольство содержанием договора. В ночь на 3 ноября в Военно-революционный комитет без вызова явились представители ряда районов города, чтобы выразить протест против договора. Партийная „пятерка" и ВРК Басманного района постановили: „Довести до сведения о своем протесте по поводу способов заключения договора с контрреволюционерами, когда мнение районов не было заслушано и не принято к сведению". С подобными же заявлениями выступили представители Городского, Рогожского и других районов. Рабочие и солдаты не только протестовали против договора, они по собственному почину разоружали юнкеров и офицеров, арестовывали наиболее ненавистных из них.
Сразу после капитуляции Рябцев подписал приказ „прекратить всякие боевые действия". Он еще делал вид, что продолжает командовать войсками, и даже требовал доносить ему о случаях невыполнения приказа. Но все это было не более чем позой. Власть в Москве безраздельно принадлежала Военно-революционному комитету. Вскоре Рябцев скрылся. Его арестовали несколько дней спустя на станции Царицыно под Москвой вместе с приближенным офицером, прихватившим из штаба МВО всю финансовую наличность. Рябцева через некоторое время освободили, он уехал в Харьков и отошел от военной деятельности. В 1919 г. деникинцы расстреляли его за то, что он „плохо" воевал с большевиками.
На рассвете 3 ноября революционные отряды вступили в Кремль. Когда в Москве развернулись бои, буржуазия подняла истошный крик, что большевики варварски разрушают исторические ценности Кремля артиллерией. На самом деле Кремль пострадал очень незначительно. Приехавший в Москву Джон Рид писал: „В Кремле я был лично непосредственно после его бомбардировки и сам осматривал все повреждения. Малый Никольский дворец - здание, не имеющее особой ценности... был обстрелян артиллерийским огнем и, действительно, очень сильно пострадал... Церковь Василия Блаженного осталась нетронутой, точно так же, как Большой Кремлевский дворец... и Грановитая палата..."
Уже после переезда Советского правительства в Москву В. И. Ленин поручил В. Д. Бонч-Бруевичу осмотреть кремлевские здания. „Меня очень обрадовало, - вспоминал позднее Владимир Дмитриевич, - что все ценности дворцов, Грановитой и Оружейной палат, Патриаршей ризницы и все остальное было на местах, было цело". Не пострадали сколько-нибудь серьезно также здания, имеющие художественную ценность, и вне Кремля. В специальном сообщении „Известий Военно-революционного комитета" отмечалось, что не было „вообще ничего подобного декабрю 1905 года, когда были сметены с лица земли (царскими войсками) целые кварталы".
http://leninism.su/revolution-and-civil-war/4529-petrograd-moskva-iyul-noyabr-1917.html