МАРГИНАЛИИ СОБИРАТЕЛЯ: БОРОДАЕВСКИЙ (окончание)
Начало - здесь.
Вероятно, типография начала работу над книгой в декабре - но сохранившаяся наборная рукопись, испещренная редакторскими маргиналиями, никаких датирующих помет не содержит53. Весьма нетерпеливый автор напоминал о своем желании поскорее приступить к вычитке 19 декабря («Просьба выслать корректуру Курск Веселая Бородаевский»54) - но тщетно - и повторял свой призыв 30 декабря, накануне своего предполагаемого приезда в Москву. Впрочем, приезд этот, по-видимому, отложился, о чем свидетельствует письмо Бородаевского к Киселеву от 19 января 1914 г.:
«Очень прошу Вас (если корректура Вами еще не выслана) иметь в виду, что я в Курске лишь до 24-го января. Позже (и до моего отъезда заграницу) я переезжаю в деревню, в имение, куда и прошу очень адресовать таким образом: станция Кшень, Московс.-Киево-Вор. ж.д. Валер. Валер. Б-му
В виду однако обещания типографии - надеюсь получить коррект<уру> еще здесь»55.
Первая порция гранок датирована 24 и 29 января 1914 года. В соответствии с практикой, для издательства были оттиснуты два экземпляра - один немедленно отправился автору в Курскую губернию (и мигом покрылся его густой правкой56), второй достался Киселеву57. Возвращая выбеленный экземпляр, Бородаевский писал:
«Одновременно посылаю Вам исправленную корректуру. Вполне с Вами согласен, что надлежит и вторую корректуру просмотреть. Поджидаю остальные листы.
Отъезд мой за границу вероятно еще несколько оттянется
Вот несколько соображений относительно корректуры, которые я не смог выразить на самих листах.
1) Заголовки отделов сделаны шрифтом более мелким, чем заглавия пьес. Это по-моему не идет. Следовало бы их набрать, напротив, шрифтом более крупным, чем заглавия стихов; если не имеется более крупного шрифта того же наименования, можно взять буквы несколько иного типа, но более крупные.
2) Отдельные оглавления отделов не нужны; мною они приведены только для проверки. Одно общее оглавление надо будет составить (я пришлю его) когда вторая корректура будет вся налицо.
3) Все пьесы должны, мне кажется, иметь нумерацию римскими цифрами (каждый отдел - особую). Стихотворения, связанные в циклы, кроме общей римской цифры, должны иметь для каждой пьесы арабскую нумерацию»58.
Далее следуют несколько еще более частных полиграфических замечаний, после чего заходит речь об обложке будущей книги. К этому времени в практике «Мусагета» (особенно в поэтической серии) сложился вполне очевидный стандарт: светло-кремовая обложка из фактурной (реже глянцевитой) бумаги с изящным лаконичным шрифтом в одну или две краски и иногда - небольшая виньета или рисунок в центре59. Это значительно отличалось от обычаев других символистских издательств (собственно - «Скорпиона», «Грифа» и «Золотого руна»), что может объясняться не только художественным вкусом мусагетцев, но и велением времени: все-таки их деятельность началась значительно позже, когда эпоха декадентских бури и натиска уже закончилась. Вероятно, что-то в этом роде было предложено и Бородаевскому, но он решительно воспротивился:
«Теперь вопрос об обложке. Идеи виньетки или рисунка у меня не сложилось. Остановился я на другом типе обложки - цветной, узорной, из той коллекции, которую Вы мне показывали. Если можно без задержки выписать подобную бумагу - я думаю, это будет удачное решение вопроса. Название книги может быть наклеено вроде того, как это сделано «Скорпионом» для трагедии Уайльда. Не откажите высказаться по этому поводу и, если можно, прислать образцы бумаги. <…> Если получение обложечной бумаги дело медлительное, тогда, конечно, можно заказать и рисунок - как. ниб. простой орнамент»60.
Прямоугольник бумаги с названием, наклеенный поверх цветного картонажа - довольно редкий для русских 1900-х годов тип дизайна обложки, но действительно в некоторых изданиях «Скорпиона» он встречается. Для архаиста Киселева такой вариант, вероятно, кажется неприемлемым: впрочем, в односторонне сохранившейся переписке он больше и не всплывает. Тем временем на сцене появляется новое действующее лицо -художник Владимир Андреевич Фаворский, недавний выпускник историко-филологического факультета университета.
Кажется, впервые в орбиту «Мусагета» он попал в качестве не иллюстратора, а переводчика: в 1912 году61 был принят к производству трактат А. Гильдебранда «Проблема формы в изобразительном искусстве», русский перевод которого был сделан совместно Фаворским и Н. Б. Розенфельдом (сама книга прожила в портфеле издательства год с лишним и вышла только в январе 1915-го)62. Его же… не кисти, но резца - и обложка для этой книги. В том же 1913 году он делает обложки для книги Лао-цзы и для сборника стихов Эллиса. Примечательно, что во всех этих случаях Фаворский выступает, как сказали бы сейчас, дизайнером - поскольку центральный пункт на иллюстрациях каждый раз заимствован: на Лао-цзы из древней китайской рукописи, на Гильдебранде - срисован с его собственной скульптурной группы - и только виньета на Эллисе, кажется, сделана им самостоятельно. Вероятно, сотрудничество с Фаворским «Мусагет» полностью устраивало - по крайней мере, общий стиль издательства, вполне сформировавшийся к 1913 году, он уловил и воспроизвел безупречно. Поэтому вполне логично, что именно ему была заказана обложка для сборника, выполненная им в том же духе: кремовый полукартон, плотный рубленый шрифт - и в центре композиция его собственной работы, изображающая угловатого полуобнаженного джентльмена с бородой, придерживающего левой рукой поддон для семян («Сеятель»). Пробный оттиск обложки сохранился в архиве «Мусагета»: он выполнен торцовой гравюрой (фирменная техника Фаворского, совсем не характерная для эпохи). Текст и изображение оттиснуты на плотном беловатом фактурном полукартоне. Помета Киселева «расстояние» - т.е. просьба опустить фигуру сеятеля пониже относительно имени автора и названия. Корешок и спинка обложки прорисованы вручную63.
Письма Бородаевского к Киселеву изобличают в нем исключительную, почти беспрецедентную внимательность к внешней стороне издания. Так, 4 февраля, препровождая вторую порцию гранок, он пишет: «Посылаю Вам корректуру второй половины книги. И здесь мною не сделана нумерация пьес: опасался пестрить первую корректуру. Очень просил бы подзаголовки «сонет» набрать печатным шрифтом (общим для всей книги) несколько более крупным, чем текст стихов»64. Пять дней спустя добавляет: «Надеюсь, буду в Москве (проездом за границу) и постараюсь на месте выяснить разные подробности о моей книге; теперь же, не откладывая, хотел попросить Вас внести в корректуру следующие исправления. Дело касается курсивного шрифта в тексте. Таких слов (курсивных) в книге намечалось только два; напрасно только наборщик не использовал приемы употребления того же шрифта, набранного с расстановкой букв более широкой, чем обычно. Этот прием использован вовсю у Пяста (в его Книге стихов и особенно в поэме, помещенной во II сборнике Сирина). Я очень просил бы Вас обратить на это внимание типографии и заодно подчеркнуть таким образом следующие места»65.
В середине февраля была готова вторая порция корректур (типографские штампы - 18 февраля, 20 февраля, 21 февраля). На этом этапе были слегка видоизменены выходные данные - в финальном тексте ««Книга печаталась для издательства «Мусагет»…» первоначально стояло «закончена печатанием 28 февраля 1914 года» - эта фраза была вычеркнута и вписано «15 марта»66.
Тем временем автор (возможно, проехав через Москву) отправился по антропософским делам за границу. 8 марта (н.с.) он уже был в Мюнхене, где провел почти месяц67 - и был, в частности, замечен М. В. Сабашниковой, которая писала о нем оставленному мужу: «В Мюнхен приехал Бородаевский. Этот человек еще судорожно держится за свой маленький лирический багаж, боится потерять старое и все примеривается, нельзя ли идти, по его словам, «путем средним, путем компромисса». Он член, но как-то очень неглубоко вошел. Его все занимает: кто такое Доктор в прошлых воплощениях; а также у кого из членов рождаются дети. Впрочем, ни к чему об этом рассказывать»68.
В первых числах русского марта была отпечатана третья корректура книги69 - и вновь перфекционист-редактор отправил ее перфекционисту-автору: «Вчера получил корректуру, а нынче уже возвращаю Вам. Позвольте Вас сердечно поблагодарить за внимательную и безукоризненную правку корректуры: со стороны строфичности ничего лучшего не придумать. Мои поправки почти все касаются сдвинутых букв! (Таких довольно еще много)»70.
Это же письмо заканчивается принципиальной оговоркой:
«Как вопрос с обложкой? Любопытно, что из сеятеля получилось.
К Пасхе или несколько раньше думаю попасть в Москву. Мюнхен очень приятен, а в Россию хочется. В Нюрнберге еще не был»71.
В практическом смысле это означает (за утратой встречных писем Киселева мы вынуждены реконструировать их смысл), что автор осведомлен не только об имени художника книги, но и представляет в общих чертах дизайн обложки - но пробных оттисков он не видел (это важно для дальнейшего).
8 апреля (н.с.) из Вены Бородаевский пишет Киселеву: «Как дело с выходом книги? Или художник все задерживает? Черкните сюда пожалуйста пару слов; здесь я пробуду дней десять - потом в Россию. Очень бы хотелось узнать, что книга вышла и все трудности побеждены»72. Тем временем типография отпечатала четвертую корректуру (то, что в утраченной полиграфической практике называлось «чистые листы») - их уже автору не посылали, хотя Киселев внес в них косметические изменения: в частности, датой выхода книги сделалось расплывчатое «февраль - март», а к выходным данным было подписано: «Обложка - оригинальная гравюра на дереве В. А. Фаворского»73.
В эти же дни Бородаевский решает обсудить с издательством цену будущего сборника:
«Так как моя книга еще не вышла, может быть не поздно поговорить лишний раз о намеченной нами продажной цене. Сейчас передо мной полученный от Ан. Белого сборник Сирина третий - с окончанием романа, стихами, рассказами и пр. - огромный том в 408 стр. всего за 2 руб. ! Эта крайняя дешевизна, продиктованная, очевидно, условиями книжного рынка (так же низкая цена и на другие изд. Сирина) дает мне повод опять вернуться к моему предположению: не лучше ли продавать книгу за 1 р. 25 к., а не за 1 р. 50 к., как было нами решено? Пусть хороши бумага и - надеюсь - обложка, я совершенно убежден, что дешевая книга будет покупаться (особенно если речь о стихах), а более дорогая останется на складе. Для меня лично это не столько коммерч<еский> вопрос, сколько вопрос распространения, т.е. жизни книги. Первый мой сборник так и остался в издательстве среди груд таких же нераспроданных изданий, для рынка навсегда потерянных (Вольф моей книги не взял, ссылаясь на то, что издание 1909 г.) (здесь, конечно, не в цене дело было, а в других условиях). Недобор 25 коп. на книге весьма компенсируется лишними проданными экземплярами; убыток здесь чисто теоретический. Помнится, Вы говорили, что для «Мусагета» 1 р. 25 к. является необычно низкой ценой. Но вот «Цветник Царевны» продается же за 1 р. - может быть потому именно, что «Апрель» был оценен слишком высоко и не пошел?... Простите за эти малоинтересные и, может быть, дилетантские разглагольствования»74. (Киселев - или Метнер - были, впрочем, неумолимы и цена книги осталась первоначальной - 1 руб. 50 коп. за экземпляр).
Письмо это датировано 11 апреля - но, вероятно, по новому стилю, поскольку автор на тот момент пребывает еще за границей: это важно, поскольку счет сейчас пойдет на дни. Вероятно, не позже 6 апреля (но уже по старому стилю) он приезжает в Москву и получает авторские экземпляры тем временем вышедшей книги. Этим днем датирован инскрипт И. И. Рачинскому75. На следующий день экземпляр подарен Кожебаткину76. Вероятно, в тот же день, 7 апреля, отправлен экземпляр Ал. Н. Чеботаревской - с сопроводительным письмом:«Глубокоуважаемая Александра Николаевна,
Посылаю Вам почтительно мою книгу. Завтра-послезавтра на Ваше имя вышлю несколько экземпляров с большой просьбой вручить их по принадлежности. Делаю это в тех случаях, когда адреса не знаю.
Вторая моя большая просьба - не откажите сообщить адрес М. В. <так!> Кузмина, адрес, имя, отч. - переводчика Фидлера, отчество поэта Алекс. Кондратьева, адрес, имя и отч. Венгерова и (если знаете) имя и отчество редактора Вестника Европы (Славинского или Сливинского - что-то не помню).
Был я заграницей недель 5, в Мюнхене, Нюрнберге, Роттенбурге и Вене. Видел Андрея Белого, слышал «Доктора». А сейчас возвращаюсь в деревню и посему очень прошу написать мне по моему постоянному деревенскому адресу: ст. Кшень, Москов.-Киево-Ворон. ж.д. Вал. Вал. Б-му.
И Ваше суждение о книге буду ждать; добрую половину вещей Вы знаете, но в целом это должно выглядеть иначе.
Искренне преданный
Валериан Бородаевский
За бесцеремонность мою простите. Друзья привыкли Вас эксплуатировать; благоволите вписать меня в число таковых эксплуататоров!»77.
Датировка этого, принципиального для нашей истории, письма представляет собой небанальную задачу. Само оно даты лишено, конверт его утрачен, но на нем находится еле заметная карандашная пометка «9 апреля». Я, исходя из логики развития событий, считаю, что это - помета получательницы, следовательно, оно было отправлено из Москвы во вторую половину дня 7-го или утром 8-го числа. При этом Г. В. Обатнин условно датирует его маем, что, как мне кажется, грешит против стройности сюжета.
Следующая весть о книге приходит всего несколько дней спустя - 12 апреля Бородаевский отправляет Чеботаревской вместо нескольких обещанных экземпляров письмо следующего содержания:
«Многоуважаемая Александра Николаевна,
Считаю нужным сообщить, что моя книга в том виде, какой был ей первоначально придан, не выйдет. Сверхъестественная виньетка (сделанная без моего одобрения) настолько возмутила моих приятелей, что обложку приходится сдирать и заменять другой. Заодно сама книга переименована мною в «Уединенный дол». Таким образом Вы имеете у себя некот<орого> рода библиографическую диковину.
Адреса все-таки жду!
Искренне уважающий Вас
Валериан Бородаевский»78.
Главный вопрос здесь - что, собственно, случилось? Какие из московских друзей обладали настолько нетрадиционным взором, что помогли увидеть Бородаевскому в совершенно невинной картинке что-то предосудительное? Честно сказать, даже испорченное воображение человека ХХI века не может, кажется, в ней ничего подобного разглядеть (но я надеюсь на вас, дорогой читатель). О его московских маршрутах 1914 года мы не знаем, в общем, ничего (а уж тем более затрудняемся сказать, у кого он был в гостях между 8 и 12 апреля, когда, очевидно, и произошло злосчастное озарение), хотя круг его здешнего общения в основном известен: сестры Герцык, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. К. Морозова, А. С. Петровский, Эллис, М. И. Сизов, Э. К. Метнер, Белый… (впрочем, большинство его антропософских контактов мы, вероятно, не знаем). Вряд ли он мог узнать что-нибудь необыкновенное и про Фаворского, который тоже, кажется, ни в чем потенциально неприемлемом замечен не был. В любом случае, участь несчастного «сеятеля» была решена: обложки с уже готовых экземпляров были содраны, причем вместе с титульным листом и последней страницей. Экономный Киселев, почитая, вероятно, недовольство автора за ненужный каприз, призывал Метнера вписать эту переделку ему в счет: «Расходы на переднюю обложку (32 рубля), по-моему, было бы справедливо возложить на него, ибо мы тут ни при чем»79.
В результате получилась во многом другая книга, о которой - в следующей главе.
Из-за стечения обстоятельств один из экземпляров успел сделаться предметом рецензии: 26 апреля, т.е. через две недели после наложения запрета на распространение, в московском «Утре России» вышла обзорная статья С. А. Соколова (Кречетова), где новая книга Бородаевского сопоставляется со сборником хорошо известного нам Радимова:
«Валериан Бородаевский в своей книге «На лоне родимой земли» <…> в основном русле своей поэзии тоже почерпает силу от касаний к земле, и простая и вместе таинственная ее жизнь говорит его душе всеми своими трепетами. Только поступь его души совсем иная, чем у Павла Радимова. Тому природа открывается, как милое чудо, Бородаевскому - как высокое таинство. Радимов приемлет мир лирически-нежно, Бородаевский воспринимает его эпически-важно, первый выше обаянием, второй - сильнее глубиной. Первый должен видеть закаты в розовых перистых облаках, второй - в багряных пыланиях. У первого контуры несколько расплывчаты, у второго несколько резки. Двух этих поэтов надо читать одного за другим»80.
Не очень ясно, как за всеми этими манипуляциями с переименованием следила «Книжная летопись» - оба варианта книги зарегистрированы в ней практически друг за другом, с интервалом в неделю, в июне.
Логично предположить, что уцелела лишь малая толика экземпляров, успевших разойтись между 6 и 12 апреля, но все же это не вполне так: известен как минимум один экземпляр, подписанный автором полтора года спустя81, из чего можно заключить, что истребление их было не тотальным. В принципе, хоть и редко, встречаются они и на книжном рынке: зафиксирована продажа экземпляра на аукционе в начале 1920-х годов82, да и в современных собраниях известны как минимум три (не считая названных выше). Мой экземпляр происходит из семьи поэта; его отчасти руинированное состояние с лихвой искупается, на мой вкус, его мемориальным смыслом.
5. Уединенный дол. Вторая книга стихов. М., «Мусагет». Типография А. А. Левенсон. 1914.
Тираж 500 экз. (фактически меньше).
Книжная летопись Главного управления по делам печати. Перечень в алфавитном порядке книг, поступивших с 5-го по 12-е июня 1914 г. 1914. № 23. 14 июня. С. 4.
На с. [144] типографски оттиснуто: «Книга печаталась для издательства «Мусагет» типографиею Т-ва А. А. Левенсон в Москве в феврале и марте 1914 года».
В экземпляры (не во все) вклеивалась бандеролька из плотной голубоватой бумаги с типографским текстом: «Книга «На лоне родимой земли» при выходе переименована автором в «Уединенный Дол». Издательство «МУСАГЕТ»».
Таким образом, с экземпляров были содраны и перепечатаны обложки (передняя и задняя), титульный лист и с. [143 - 144].
Сам автор при этом не присутствовал, а посылал из Курской губернии тревожные телеграммы: «Просьба сообщить время выпуска книги Курск до востребования Бородаевскому»83 (24 апреля); «Убедительно прошу выпустить книгу в апреле как установлено при свидании задержка выпуском принудит меня ехать Москву жду экземпляр телеграфируйте Кшень Бородаевскому»84 (26 апреля).
Очевидно, закончена эта процедура была в первых числах мая, по крайней мере 5 числа Бородаевский отправил Киселеву телеграмму «Просьба выслать двенадцать экземпляров Кшень Бородаевский», отправив немедленно вослед подробное письмо, имеющее ту же дату:
«Телеграммой, для скорости, просил Вас выслать мне 12 экземпляров книги; может быть позже попрошу еще несколько.
Что касается экземпляров, котор. могли бы быть разосланы непосредственно из редакции, я очень просил бы Вас выслать по одному экземпляру следующим лицам:
1) Н. А. Бердяеву - Савеловский, 10.
2) С. Н. Булгакову - Зубовский, д. 15, кв. 21.
3) М. О. Гершензону (адреса не помню).
4) В редакцию «Бюллетеней литературы и жизни» (Мерзляковский пер., 6)
5) В С.Петербург, Любови Яковлевне Гуревич, Редакция «Русской мысли».
6) С. М. Соловьеву. <…>
Внешность книги превосходна изящной простотой. Еще раз благодарю Вас за Ваши хлопоты, которые были всячески осложнены»85.
Тем же 5-м мая помечено письмо Бородаевского к Ал. Н. Чеботаревской:
«Спасибо за присланные адреса! До сих пор не использовал их и данного Вами разрешения, так как только теперь Мусагет выпустил мою книгу в измененном виде. Смогу ли я (по получении мною самим экземпляров) выслать Вам книги так, чтобы застать Вас в Петербурге? Какой срок еще проведете Вы в столице - не откажите пожалуйста черкнуть словечко. Заодно - не знаете ли адресов Г. И. Чулкова, Городецкого и Ремизова? Если эти адреса у меня будут, кажется я смогу не беспокоить Вас уже передачами, а вышлю непосредственно»86.
Двенадцатым мая датирован инскрипт Брюсову87, 23 мая - Пясту88, июнем - Н. С. Познякову89 - чем, собственно, список разысканных дарственных надписей и исчерпывается.
У нас практически нет сведений о финансовой стороне издания: в общемусагетовские сметы оно не включено, так что мы можем быть уверены лишь в самом факте авторского денежного участия - сохранился корешок почтового перевода Бородаевского Киселеву на 262 руб. 25 коп. с сопроводительным текстом «Согласно присланному Вами счету, посылаю следуемые деньги»90.
Книга вызвала значительно меньше отзывов, нежели сборник 1909 г.: это могло быть связано и с охлаждением отношений Бородаевского с Ивановым (что поневоле должно было побудить последнего экономить свой продюсерский пыл), и просто с изменениями литературной ситуации. Лаконично отозвался о ней в частном письме А. А. Кондратьев91; сухо, но благожелательно выступил Брюсов92, короткую рецензию напечатал С. М. Городецкий, другой беглый ивановский ученик. Для Городецкого (который почти наверняка должен был быть знаком с Бородаевским по Петербургу) автор «Уединенного дола» встает в один ряд с «богатыми смыслом художниками слова», «приходящими из захолустья, с земли» - Клюевым, Радимовым и Ширяевцем. По его мнению, Бородаевский, как и перечисленные авторы, принадлежит к числу поэтов, преодолевших символизм: «Любопытно следить, как в поисках крепкого слова поэт борется с создавшей его школой - символизмом - и преодолевает его. Жаль, что этот процесс проходит в нем бессознательно»93.
Весьма любопытен отзыв, появившийся в 1915 году в газете «Кавказ»:
«Еще в прошлом году издательство «Мусагет» известило о выпуске в свет книги В. Бородаевского «На лоне родимой земли». Однако, друзьям ли поэта, самому ли ему не понравилось название книги, только книга была временно изъята из продажи, и вот теперь появилась с новым заглавием»94.
Далее следует подробная - на целый газетный подвал! - серия восхвалений, но в приведенном абзаце неожиданны прежде всего два обстоятельства. Во-первых, не слишком объяснимой выглядят сведения о годовой (!) задержке с выходом книги: в этом нет никакой логики (мы твердо знаем, что переверстка и переклейка экземпляров была закончена еще в мае прошлого года). Отдельно удивляет исключительная осведомленность автора относительно судьбы книги: фраза «друзьям ли поэта, самому ли ему не понравилось название» никак не могла возникнуть просто из лицезрения приведенной выше издательской бандерольки.
Автор рецензии не принадлежит к числу вовсе неизвестных лиц - это Александр Самойлович Петраковский (Петроковский), тифлисский житель с разносторонними талантами - поэт, журналист, художник (а кажется еще - актер и режиссер). Но при этом никаких сведений о его контактах с ближайшим кругом Бородаевского у нас нет - если не считать вполне очевидного предположения, что он обязан был быть знакомым с преподававшим в Тифлисе Ю. Н. Верховским.
Книга не редкая, вполне приличный экземпляр за скромные деньги можно разыскать даже сейчас.
6. Еще один экземпляр.
Происходит из семьи Бородаевских, но ничем внешне не примечателен.
7. Песнь народу русскому («Красную Пасху встречаем…»). Пг. 1917
Листовка.
Некоторое время Бородаевский использовал чистый оборот этих листовок в качестве писчей бумаги - в частности, на одной из них написано письмо Ал. Н. Чеботаревской: «Перед отъездом, радуясь свободе печати, заказал эти бланочки, которые мне девать здесь некуда. Думаю в Курске прочесть реферат о событиях»95.
Стихотворение было написано для конкурса гимнов обновленной Российской республики, но успеха не снискало. Впрочем, отзыв о нем находится в не слишком ожиданном месте - в дневнике М. Пришвина, который мог быть знаком с Бородаевским через Иванова: «Бородаевский сочинил гимн, мне он не понравился, я переделываю про себя слова «Боже, Царя» и бессознательно напеваю гимн, чуть слышно, и вдруг останавливаюсь: мне кажется, кто-то слышит меня... А что, если правда кто-нибудь меня услышит?»96.
Как и всякий листовой материал, листовка эта довольно-таки редка. По ней, кстати, можно судить о разнице комплектаторских подходов двух главных наших библиотек - в РНБ она описана как отдельное издание и включена в каталог, а в РГБ отсутствует или проигнорирована.
На этом библиография отдельных изданий Бородаевского закончена. Планировалась еще неизвестная нам (и не дошедшая даже до стадии допечатной подготовки) книга в «Мусагете» (ср. в письме Метнера к Киселеву: «Если сможете обернуть, издайте Верховского, но с Бородаевским трудно. Надо бы прочесть. Да и расходы все-таки велики!»97), обсуждался план издания в «Пути» монографии о К. Леонтьеве, - но всем этим проектам не суждено было завершиться.
==
53 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 1.
54 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 6. Телеграмма. Адрес Бородаевского в этот приезд был: Курск, ул. Веселая, д. 1. Кв. С. С. Романовского.
55 Там же. Л. 8 - 9.
56 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 2.
57 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 3.
58 Письмо от 1 февраля 1914 г. // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 11 - 12.
59 Особняком стоят две книги Эллиса, «Stigmata» и «Vigilemus!», выбивающиеся из этого стандарта: очевидно, автор, близко стоявший к издательству, мог влиять на принципы корпоративного дизайна.
60 Письмо от 1 февраля 1914 г. // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 12 об.
61 Начало работы датируется по наборной рукописи: РГБ. Ф. 190. Карт. 15. Ед. хр. 1; Карт. 16. Ед. хр. 1 (сужу по описи; самих дел я не видел, поскольку для центрального сюжета это не принципиально).
62 У нас немного подробностей об этой стороне биографии Фаворского - но при этом логично предположить, что хронология была именно такой - известно, что он вернулся из Мюнхена, где доучивался в академии Шимона Холлоши, большим энтузиастом Гильдебранда (см. об этом прежде всего весьма удачную книгу: Загянская Г. Владимир Фаворский. Обстоятельства места и времени. М., 2006). При этом вряд ли он мог привлечь внимание «Мусагета» именно как художник: к 1913 году он автор считанных гравюр (среди которых, впрочем, великолепный «Тройной портрет с манекеном»), причем ни одна из них не связана с оформлением книг. Собственно, с «Мусагетом» связан его поворот к книжной графике: между прочим, позже Н. П. Киселев передаст в гравюрный кабинет Румянцевского музея 19 листов гравюр Фаворского, отложившихся в мусагетовском архиве.
63 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 8.
64 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 14.
65 Там же. Л. 17 - 18.
66 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 4. Л. 28.
67 В частности, в этот день он писал Киселеву: «Не пришлете ли вместе с наброском обложки и окончательную корректуру 1-й части? Изменять не думаю, но хотелось бы посмотреть. Вторую корректуру жду» (РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л.. Л. 23). Наброска он так и не получил, о чем см. далее.
68 Письмо к М. А. Волошину от 24 марта / 6 апреля 1914 г. // Волошин М. Собрание сочинений. Том одиннадцатый. Переписка с Маргаритой Сабашниковой. 1906 - 1924. Сост. К. М. Азадовского, Р. П. Хрулевой. Подг. текста Р. П. Хрулевой. Комм. К. М. Азадовского. Общая редакция А. В. Лаврова. М., 2015. С. 636.
69 Типографские пометы - 3 марта (РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 5; в этой папке они объединены с титульным листом, сверстанным 18 февраля).
70 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 26.
71 Там же. Л. 27 об.
72 Там же. Л. 30.
73 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 7.
74 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 31 - 32 об. «Цветник Царевны» и «Апрель» - книги С. М. Соловьева.
75 Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. Аннотированный каталог. Публикации. М., 1989. С. 50. Это экземпляр, прошедший через собрание С. Б. Рудакова; ср. в письмах последнего: «Был у Наташи, т. к. на это число сговорился с Загоровским (профессором), что он тоже будет и принесет стихи Вал. Бородаевского (символист, связанный с Коневским etc. У меня он есть, а Загоровский его знал лично в Курске в 1919-20 гг. перед его смертью). Но Загоровский не смог перенести вечернюю лекцию и не пришел»; «О. <Манделдьштам> оживлен тем, что пишет для радиофестиваля вводное слово к «Орфею» Глюка. Там идет диктант. Я был у Наташи. Загоровский принес Бородаевского (книгу) и мне в подарок - кусочек его рукописей, это интересно и для коллекции, и фактически. О. хочет с Загоровским познакомиться, и это, видно, на днях состоится» (О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935 - 1936). Вступительная статья А. Г. Меца и Е. А. Тоддеса. Публикация и подготовка текста Л. Н. Ивановой и А. Г. Меца. Комментарии О. А. Лекманова, А. Г. Меца, Е. А. Тоддеса // ЕРОПД на 1993 г. Спб., 1997. С. 159, 163).
76 Искусство автографа. Инскрипты писателей и художников в частных собраниях российских библиофилов. Т. 1. М., 2015. С. 159.
77 ИРЛИ. Ф. 189. Ед. хр. 62. Л. 4 - 5. Частично процитировано в статье Г. В. Обатнина. Бородаевский не уверен в фамилии Максима Антоновича Славинского (1868 - 1945).
78 Там же. Л. 3. Письмо полностью приведено Г. В. Обатниным.
79 Цит. по: Гоголин М. Ю., Резниченко А. И. «Антология» издательства «Мусагет» в комментариях С. Н. Дурылина // Книгоиздательство «Мусагет». История. Мифы. Результаты. Исследования и материалы. М., 2014. С. 356. Ср., кстати, интерпретацию событий от болельщиков другой стороны конфликта: «Интересна судьба одной из работ Фаворского - обложки к сборнику стихов Валериана Бородаевского «На лоне родимой земли» <…>. Автор книги неожиданно отверг готовую гравюру, поставив издателя в неловкое положение, так как часть тиража, очевидно, была уже отпечатана с обложкой Фаворского; Э. К- Метнер, не желая наносить обиду талантливому художнику, решился на компромисс: под предлогом изменения названия сборника выпустил остальную часть его тиража в наборной обложке, украшенной лишь маркой издательства» (Толстых Г. А. Издательство «Мусагет» // Книга. Исследования и материалы. Сборник LVI. М., 1988. С. 129).
80 Кречетов С. Половодье // Утро России. 1914. № 96. 26 апреля. С. 5. Сам Бородаевский позже сокрушался: «В статье Соколова - виновен я именно потому, что не знал, что он рецензии пишет, иначе я бы его своевременно уведомил, как тех лиц, которым книга была передана, как заведомым рецензентам» (письмо к Киселеву от 5 мая 1914 г. // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 37 об.).
81 Адресован неизвестной Наталье (Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. Аннотированный каталог. Публикации. М., 1989. С. 50).
82 См.: Михеев А. М. Собрание материалов о В. А. Фаворском // Библиофильство и личные собрания. М, 2013. С. 231.
83 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 34.
84 Там же. Л. 35.
85 Там же. Л. 37 об.
86 ИРЛИ. Ф. 189. Ед. хр. 62. Л. 6 - 7.
87 РГБ. Ф. 386. Книги. Ед. хр. 971.
88 Обатнин Г. В. К характеристике творческого пути В. В. Бородаевского. С. 198.
89 Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. Аннотированный каталог. Публикации. М., 1989. С. 50.
90 Датирован 2 июня 1914 г. // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 40.
91 «Получил я за последнее время два сборника стихов: В. Бородаевского и В. Юнгера. В обоих есть вещи, которые понравились мне». - Письмо Б. А. Садовскому от 8 июня 1914 г. - Кондратьев А. А. Письма Б. А. Садовскому. Публ. Н. А. Богомолова и С, В. Шумихина // De visu. 1994. № 1/2. С. 15.
92 Брюсов Валерий. Среди стихов. 1894 - 1924. М. 1990. С. 448 - 449.
93 Городецкий С. Византийский лик // Речь. 1914. № 175. 30 июня. С. 3.
94 Петраковский А. Литературные наброски // Кавказ. 1915. № 68. 27 марта. С. 3.
95 ИРЛИ. Ф. 189. Ед. хр. 62. Л. 9.
96 Пришвин М. М. Дневники. 1914. 1915. 1916. 1917. Спб., 2007. С. 380.
97 Письмо от 10 февраля 1915 г. (н.с.) // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 17. Ед. хр. 28. Л. 3.
Вероятно, типография начала работу над книгой в декабре - но сохранившаяся наборная рукопись, испещренная редакторскими маргиналиями, никаких датирующих помет не содержит53. Весьма нетерпеливый автор напоминал о своем желании поскорее приступить к вычитке 19 декабря («Просьба выслать корректуру Курск Веселая Бородаевский»54) - но тщетно - и повторял свой призыв 30 декабря, накануне своего предполагаемого приезда в Москву. Впрочем, приезд этот, по-видимому, отложился, о чем свидетельствует письмо Бородаевского к Киселеву от 19 января 1914 г.:
«Очень прошу Вас (если корректура Вами еще не выслана) иметь в виду, что я в Курске лишь до 24-го января. Позже (и до моего отъезда заграницу) я переезжаю в деревню, в имение, куда и прошу очень адресовать таким образом: станция Кшень, Московс.-Киево-Вор. ж.д. Валер. Валер. Б-му
В виду однако обещания типографии - надеюсь получить коррект<уру> еще здесь»55.
Первая порция гранок датирована 24 и 29 января 1914 года. В соответствии с практикой, для издательства были оттиснуты два экземпляра - один немедленно отправился автору в Курскую губернию (и мигом покрылся его густой правкой56), второй достался Киселеву57. Возвращая выбеленный экземпляр, Бородаевский писал:
«Одновременно посылаю Вам исправленную корректуру. Вполне с Вами согласен, что надлежит и вторую корректуру просмотреть. Поджидаю остальные листы.
Отъезд мой за границу вероятно еще несколько оттянется
Вот несколько соображений относительно корректуры, которые я не смог выразить на самих листах.
1) Заголовки отделов сделаны шрифтом более мелким, чем заглавия пьес. Это по-моему не идет. Следовало бы их набрать, напротив, шрифтом более крупным, чем заглавия стихов; если не имеется более крупного шрифта того же наименования, можно взять буквы несколько иного типа, но более крупные.
2) Отдельные оглавления отделов не нужны; мною они приведены только для проверки. Одно общее оглавление надо будет составить (я пришлю его) когда вторая корректура будет вся налицо.
3) Все пьесы должны, мне кажется, иметь нумерацию римскими цифрами (каждый отдел - особую). Стихотворения, связанные в циклы, кроме общей римской цифры, должны иметь для каждой пьесы арабскую нумерацию»58.
Далее следуют несколько еще более частных полиграфических замечаний, после чего заходит речь об обложке будущей книги. К этому времени в практике «Мусагета» (особенно в поэтической серии) сложился вполне очевидный стандарт: светло-кремовая обложка из фактурной (реже глянцевитой) бумаги с изящным лаконичным шрифтом в одну или две краски и иногда - небольшая виньета или рисунок в центре59. Это значительно отличалось от обычаев других символистских издательств (собственно - «Скорпиона», «Грифа» и «Золотого руна»), что может объясняться не только художественным вкусом мусагетцев, но и велением времени: все-таки их деятельность началась значительно позже, когда эпоха декадентских бури и натиска уже закончилась. Вероятно, что-то в этом роде было предложено и Бородаевскому, но он решительно воспротивился:
«Теперь вопрос об обложке. Идеи виньетки или рисунка у меня не сложилось. Остановился я на другом типе обложки - цветной, узорной, из той коллекции, которую Вы мне показывали. Если можно без задержки выписать подобную бумагу - я думаю, это будет удачное решение вопроса. Название книги может быть наклеено вроде того, как это сделано «Скорпионом» для трагедии Уайльда. Не откажите высказаться по этому поводу и, если можно, прислать образцы бумаги. <…> Если получение обложечной бумаги дело медлительное, тогда, конечно, можно заказать и рисунок - как. ниб. простой орнамент»60.
Прямоугольник бумаги с названием, наклеенный поверх цветного картонажа - довольно редкий для русских 1900-х годов тип дизайна обложки, но действительно в некоторых изданиях «Скорпиона» он встречается. Для архаиста Киселева такой вариант, вероятно, кажется неприемлемым: впрочем, в односторонне сохранившейся переписке он больше и не всплывает. Тем временем на сцене появляется новое действующее лицо -художник Владимир Андреевич Фаворский, недавний выпускник историко-филологического факультета университета.
Кажется, впервые в орбиту «Мусагета» он попал в качестве не иллюстратора, а переводчика: в 1912 году61 был принят к производству трактат А. Гильдебранда «Проблема формы в изобразительном искусстве», русский перевод которого был сделан совместно Фаворским и Н. Б. Розенфельдом (сама книга прожила в портфеле издательства год с лишним и вышла только в январе 1915-го)62. Его же… не кисти, но резца - и обложка для этой книги. В том же 1913 году он делает обложки для книги Лао-цзы и для сборника стихов Эллиса. Примечательно, что во всех этих случаях Фаворский выступает, как сказали бы сейчас, дизайнером - поскольку центральный пункт на иллюстрациях каждый раз заимствован: на Лао-цзы из древней китайской рукописи, на Гильдебранде - срисован с его собственной скульптурной группы - и только виньета на Эллисе, кажется, сделана им самостоятельно. Вероятно, сотрудничество с Фаворским «Мусагет» полностью устраивало - по крайней мере, общий стиль издательства, вполне сформировавшийся к 1913 году, он уловил и воспроизвел безупречно. Поэтому вполне логично, что именно ему была заказана обложка для сборника, выполненная им в том же духе: кремовый полукартон, плотный рубленый шрифт - и в центре композиция его собственной работы, изображающая угловатого полуобнаженного джентльмена с бородой, придерживающего левой рукой поддон для семян («Сеятель»). Пробный оттиск обложки сохранился в архиве «Мусагета»: он выполнен торцовой гравюрой (фирменная техника Фаворского, совсем не характерная для эпохи). Текст и изображение оттиснуты на плотном беловатом фактурном полукартоне. Помета Киселева «расстояние» - т.е. просьба опустить фигуру сеятеля пониже относительно имени автора и названия. Корешок и спинка обложки прорисованы вручную63.
Письма Бородаевского к Киселеву изобличают в нем исключительную, почти беспрецедентную внимательность к внешней стороне издания. Так, 4 февраля, препровождая вторую порцию гранок, он пишет: «Посылаю Вам корректуру второй половины книги. И здесь мною не сделана нумерация пьес: опасался пестрить первую корректуру. Очень просил бы подзаголовки «сонет» набрать печатным шрифтом (общим для всей книги) несколько более крупным, чем текст стихов»64. Пять дней спустя добавляет: «Надеюсь, буду в Москве (проездом за границу) и постараюсь на месте выяснить разные подробности о моей книге; теперь же, не откладывая, хотел попросить Вас внести в корректуру следующие исправления. Дело касается курсивного шрифта в тексте. Таких слов (курсивных) в книге намечалось только два; напрасно только наборщик не использовал приемы употребления того же шрифта, набранного с расстановкой букв более широкой, чем обычно. Этот прием использован вовсю у Пяста (в его Книге стихов и особенно в поэме, помещенной во II сборнике Сирина). Я очень просил бы Вас обратить на это внимание типографии и заодно подчеркнуть таким образом следующие места»65.
В середине февраля была готова вторая порция корректур (типографские штампы - 18 февраля, 20 февраля, 21 февраля). На этом этапе были слегка видоизменены выходные данные - в финальном тексте ««Книга печаталась для издательства «Мусагет»…» первоначально стояло «закончена печатанием 28 февраля 1914 года» - эта фраза была вычеркнута и вписано «15 марта»66.
Тем временем автор (возможно, проехав через Москву) отправился по антропософским делам за границу. 8 марта (н.с.) он уже был в Мюнхене, где провел почти месяц67 - и был, в частности, замечен М. В. Сабашниковой, которая писала о нем оставленному мужу: «В Мюнхен приехал Бородаевский. Этот человек еще судорожно держится за свой маленький лирический багаж, боится потерять старое и все примеривается, нельзя ли идти, по его словам, «путем средним, путем компромисса». Он член, но как-то очень неглубоко вошел. Его все занимает: кто такое Доктор в прошлых воплощениях; а также у кого из членов рождаются дети. Впрочем, ни к чему об этом рассказывать»68.
В первых числах русского марта была отпечатана третья корректура книги69 - и вновь перфекционист-редактор отправил ее перфекционисту-автору: «Вчера получил корректуру, а нынче уже возвращаю Вам. Позвольте Вас сердечно поблагодарить за внимательную и безукоризненную правку корректуры: со стороны строфичности ничего лучшего не придумать. Мои поправки почти все касаются сдвинутых букв! (Таких довольно еще много)»70.
Это же письмо заканчивается принципиальной оговоркой:
«Как вопрос с обложкой? Любопытно, что из сеятеля получилось.
К Пасхе или несколько раньше думаю попасть в Москву. Мюнхен очень приятен, а в Россию хочется. В Нюрнберге еще не был»71.
В практическом смысле это означает (за утратой встречных писем Киселева мы вынуждены реконструировать их смысл), что автор осведомлен не только об имени художника книги, но и представляет в общих чертах дизайн обложки - но пробных оттисков он не видел (это важно для дальнейшего).
8 апреля (н.с.) из Вены Бородаевский пишет Киселеву: «Как дело с выходом книги? Или художник все задерживает? Черкните сюда пожалуйста пару слов; здесь я пробуду дней десять - потом в Россию. Очень бы хотелось узнать, что книга вышла и все трудности побеждены»72. Тем временем типография отпечатала четвертую корректуру (то, что в утраченной полиграфической практике называлось «чистые листы») - их уже автору не посылали, хотя Киселев внес в них косметические изменения: в частности, датой выхода книги сделалось расплывчатое «февраль - март», а к выходным данным было подписано: «Обложка - оригинальная гравюра на дереве В. А. Фаворского»73.
В эти же дни Бородаевский решает обсудить с издательством цену будущего сборника:
«Так как моя книга еще не вышла, может быть не поздно поговорить лишний раз о намеченной нами продажной цене. Сейчас передо мной полученный от Ан. Белого сборник Сирина третий - с окончанием романа, стихами, рассказами и пр. - огромный том в 408 стр. всего за 2 руб. ! Эта крайняя дешевизна, продиктованная, очевидно, условиями книжного рынка (так же низкая цена и на другие изд. Сирина) дает мне повод опять вернуться к моему предположению: не лучше ли продавать книгу за 1 р. 25 к., а не за 1 р. 50 к., как было нами решено? Пусть хороши бумага и - надеюсь - обложка, я совершенно убежден, что дешевая книга будет покупаться (особенно если речь о стихах), а более дорогая останется на складе. Для меня лично это не столько коммерч<еский> вопрос, сколько вопрос распространения, т.е. жизни книги. Первый мой сборник так и остался в издательстве среди груд таких же нераспроданных изданий, для рынка навсегда потерянных (Вольф моей книги не взял, ссылаясь на то, что издание 1909 г.) (здесь, конечно, не в цене дело было, а в других условиях). Недобор 25 коп. на книге весьма компенсируется лишними проданными экземплярами; убыток здесь чисто теоретический. Помнится, Вы говорили, что для «Мусагета» 1 р. 25 к. является необычно низкой ценой. Но вот «Цветник Царевны» продается же за 1 р. - может быть потому именно, что «Апрель» был оценен слишком высоко и не пошел?... Простите за эти малоинтересные и, может быть, дилетантские разглагольствования»74. (Киселев - или Метнер - были, впрочем, неумолимы и цена книги осталась первоначальной - 1 руб. 50 коп. за экземпляр).
Письмо это датировано 11 апреля - но, вероятно, по новому стилю, поскольку автор на тот момент пребывает еще за границей: это важно, поскольку счет сейчас пойдет на дни. Вероятно, не позже 6 апреля (но уже по старому стилю) он приезжает в Москву и получает авторские экземпляры тем временем вышедшей книги. Этим днем датирован инскрипт И. И. Рачинскому75. На следующий день экземпляр подарен Кожебаткину76. Вероятно, в тот же день, 7 апреля, отправлен экземпляр Ал. Н. Чеботаревской - с сопроводительным письмом:«Глубокоуважаемая Александра Николаевна,
Посылаю Вам почтительно мою книгу. Завтра-послезавтра на Ваше имя вышлю несколько экземпляров с большой просьбой вручить их по принадлежности. Делаю это в тех случаях, когда адреса не знаю.
Вторая моя большая просьба - не откажите сообщить адрес М. В. <так!> Кузмина, адрес, имя, отч. - переводчика Фидлера, отчество поэта Алекс. Кондратьева, адрес, имя и отч. Венгерова и (если знаете) имя и отчество редактора Вестника Европы (Славинского или Сливинского - что-то не помню).
Был я заграницей недель 5, в Мюнхене, Нюрнберге, Роттенбурге и Вене. Видел Андрея Белого, слышал «Доктора». А сейчас возвращаюсь в деревню и посему очень прошу написать мне по моему постоянному деревенскому адресу: ст. Кшень, Москов.-Киево-Ворон. ж.д. Вал. Вал. Б-му.
И Ваше суждение о книге буду ждать; добрую половину вещей Вы знаете, но в целом это должно выглядеть иначе.
Искренне преданный
Валериан Бородаевский
За бесцеремонность мою простите. Друзья привыкли Вас эксплуатировать; благоволите вписать меня в число таковых эксплуататоров!»77.
Датировка этого, принципиального для нашей истории, письма представляет собой небанальную задачу. Само оно даты лишено, конверт его утрачен, но на нем находится еле заметная карандашная пометка «9 апреля». Я, исходя из логики развития событий, считаю, что это - помета получательницы, следовательно, оно было отправлено из Москвы во вторую половину дня 7-го или утром 8-го числа. При этом Г. В. Обатнин условно датирует его маем, что, как мне кажется, грешит против стройности сюжета.
Следующая весть о книге приходит всего несколько дней спустя - 12 апреля Бородаевский отправляет Чеботаревской вместо нескольких обещанных экземпляров письмо следующего содержания:
«Многоуважаемая Александра Николаевна,
Считаю нужным сообщить, что моя книга в том виде, какой был ей первоначально придан, не выйдет. Сверхъестественная виньетка (сделанная без моего одобрения) настолько возмутила моих приятелей, что обложку приходится сдирать и заменять другой. Заодно сама книга переименована мною в «Уединенный дол». Таким образом Вы имеете у себя некот<орого> рода библиографическую диковину.
Адреса все-таки жду!
Искренне уважающий Вас
Валериан Бородаевский»78.
Главный вопрос здесь - что, собственно, случилось? Какие из московских друзей обладали настолько нетрадиционным взором, что помогли увидеть Бородаевскому в совершенно невинной картинке что-то предосудительное? Честно сказать, даже испорченное воображение человека ХХI века не может, кажется, в ней ничего подобного разглядеть (но я надеюсь на вас, дорогой читатель). О его московских маршрутах 1914 года мы не знаем, в общем, ничего (а уж тем более затрудняемся сказать, у кого он был в гостях между 8 и 12 апреля, когда, очевидно, и произошло злосчастное озарение), хотя круг его здешнего общения в основном известен: сестры Герцык, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. К. Морозова, А. С. Петровский, Эллис, М. И. Сизов, Э. К. Метнер, Белый… (впрочем, большинство его антропософских контактов мы, вероятно, не знаем). Вряд ли он мог узнать что-нибудь необыкновенное и про Фаворского, который тоже, кажется, ни в чем потенциально неприемлемом замечен не был. В любом случае, участь несчастного «сеятеля» была решена: обложки с уже готовых экземпляров были содраны, причем вместе с титульным листом и последней страницей. Экономный Киселев, почитая, вероятно, недовольство автора за ненужный каприз, призывал Метнера вписать эту переделку ему в счет: «Расходы на переднюю обложку (32 рубля), по-моему, было бы справедливо возложить на него, ибо мы тут ни при чем»79.
В результате получилась во многом другая книга, о которой - в следующей главе.
Из-за стечения обстоятельств один из экземпляров успел сделаться предметом рецензии: 26 апреля, т.е. через две недели после наложения запрета на распространение, в московском «Утре России» вышла обзорная статья С. А. Соколова (Кречетова), где новая книга Бородаевского сопоставляется со сборником хорошо известного нам Радимова:
«Валериан Бородаевский в своей книге «На лоне родимой земли» <…> в основном русле своей поэзии тоже почерпает силу от касаний к земле, и простая и вместе таинственная ее жизнь говорит его душе всеми своими трепетами. Только поступь его души совсем иная, чем у Павла Радимова. Тому природа открывается, как милое чудо, Бородаевскому - как высокое таинство. Радимов приемлет мир лирически-нежно, Бородаевский воспринимает его эпически-важно, первый выше обаянием, второй - сильнее глубиной. Первый должен видеть закаты в розовых перистых облаках, второй - в багряных пыланиях. У первого контуры несколько расплывчаты, у второго несколько резки. Двух этих поэтов надо читать одного за другим»80.
Не очень ясно, как за всеми этими манипуляциями с переименованием следила «Книжная летопись» - оба варианта книги зарегистрированы в ней практически друг за другом, с интервалом в неделю, в июне.
Логично предположить, что уцелела лишь малая толика экземпляров, успевших разойтись между 6 и 12 апреля, но все же это не вполне так: известен как минимум один экземпляр, подписанный автором полтора года спустя81, из чего можно заключить, что истребление их было не тотальным. В принципе, хоть и редко, встречаются они и на книжном рынке: зафиксирована продажа экземпляра на аукционе в начале 1920-х годов82, да и в современных собраниях известны как минимум три (не считая названных выше). Мой экземпляр происходит из семьи поэта; его отчасти руинированное состояние с лихвой искупается, на мой вкус, его мемориальным смыслом.
5. Уединенный дол. Вторая книга стихов. М., «Мусагет». Типография А. А. Левенсон. 1914.
Тираж 500 экз. (фактически меньше).
Книжная летопись Главного управления по делам печати. Перечень в алфавитном порядке книг, поступивших с 5-го по 12-е июня 1914 г. 1914. № 23. 14 июня. С. 4.
На с. [144] типографски оттиснуто: «Книга печаталась для издательства «Мусагет» типографиею Т-ва А. А. Левенсон в Москве в феврале и марте 1914 года».
В экземпляры (не во все) вклеивалась бандеролька из плотной голубоватой бумаги с типографским текстом: «Книга «На лоне родимой земли» при выходе переименована автором в «Уединенный Дол». Издательство «МУСАГЕТ»».
Таким образом, с экземпляров были содраны и перепечатаны обложки (передняя и задняя), титульный лист и с. [143 - 144].
Сам автор при этом не присутствовал, а посылал из Курской губернии тревожные телеграммы: «Просьба сообщить время выпуска книги Курск до востребования Бородаевскому»83 (24 апреля); «Убедительно прошу выпустить книгу в апреле как установлено при свидании задержка выпуском принудит меня ехать Москву жду экземпляр телеграфируйте Кшень Бородаевскому»84 (26 апреля).
Очевидно, закончена эта процедура была в первых числах мая, по крайней мере 5 числа Бородаевский отправил Киселеву телеграмму «Просьба выслать двенадцать экземпляров Кшень Бородаевский», отправив немедленно вослед подробное письмо, имеющее ту же дату:
«Телеграммой, для скорости, просил Вас выслать мне 12 экземпляров книги; может быть позже попрошу еще несколько.
Что касается экземпляров, котор. могли бы быть разосланы непосредственно из редакции, я очень просил бы Вас выслать по одному экземпляру следующим лицам:
1) Н. А. Бердяеву - Савеловский, 10.
2) С. Н. Булгакову - Зубовский, д. 15, кв. 21.
3) М. О. Гершензону (адреса не помню).
4) В редакцию «Бюллетеней литературы и жизни» (Мерзляковский пер., 6)
5) В С.Петербург, Любови Яковлевне Гуревич, Редакция «Русской мысли».
6) С. М. Соловьеву. <…>
Внешность книги превосходна изящной простотой. Еще раз благодарю Вас за Ваши хлопоты, которые были всячески осложнены»85.
Тем же 5-м мая помечено письмо Бородаевского к Ал. Н. Чеботаревской:
«Спасибо за присланные адреса! До сих пор не использовал их и данного Вами разрешения, так как только теперь Мусагет выпустил мою книгу в измененном виде. Смогу ли я (по получении мною самим экземпляров) выслать Вам книги так, чтобы застать Вас в Петербурге? Какой срок еще проведете Вы в столице - не откажите пожалуйста черкнуть словечко. Заодно - не знаете ли адресов Г. И. Чулкова, Городецкого и Ремизова? Если эти адреса у меня будут, кажется я смогу не беспокоить Вас уже передачами, а вышлю непосредственно»86.
Двенадцатым мая датирован инскрипт Брюсову87, 23 мая - Пясту88, июнем - Н. С. Познякову89 - чем, собственно, список разысканных дарственных надписей и исчерпывается.
У нас практически нет сведений о финансовой стороне издания: в общемусагетовские сметы оно не включено, так что мы можем быть уверены лишь в самом факте авторского денежного участия - сохранился корешок почтового перевода Бородаевского Киселеву на 262 руб. 25 коп. с сопроводительным текстом «Согласно присланному Вами счету, посылаю следуемые деньги»90.
Книга вызвала значительно меньше отзывов, нежели сборник 1909 г.: это могло быть связано и с охлаждением отношений Бородаевского с Ивановым (что поневоле должно было побудить последнего экономить свой продюсерский пыл), и просто с изменениями литературной ситуации. Лаконично отозвался о ней в частном письме А. А. Кондратьев91; сухо, но благожелательно выступил Брюсов92, короткую рецензию напечатал С. М. Городецкий, другой беглый ивановский ученик. Для Городецкого (который почти наверняка должен был быть знаком с Бородаевским по Петербургу) автор «Уединенного дола» встает в один ряд с «богатыми смыслом художниками слова», «приходящими из захолустья, с земли» - Клюевым, Радимовым и Ширяевцем. По его мнению, Бородаевский, как и перечисленные авторы, принадлежит к числу поэтов, преодолевших символизм: «Любопытно следить, как в поисках крепкого слова поэт борется с создавшей его школой - символизмом - и преодолевает его. Жаль, что этот процесс проходит в нем бессознательно»93.
Весьма любопытен отзыв, появившийся в 1915 году в газете «Кавказ»:
«Еще в прошлом году издательство «Мусагет» известило о выпуске в свет книги В. Бородаевского «На лоне родимой земли». Однако, друзьям ли поэта, самому ли ему не понравилось название книги, только книга была временно изъята из продажи, и вот теперь появилась с новым заглавием»94.
Далее следует подробная - на целый газетный подвал! - серия восхвалений, но в приведенном абзаце неожиданны прежде всего два обстоятельства. Во-первых, не слишком объяснимой выглядят сведения о годовой (!) задержке с выходом книги: в этом нет никакой логики (мы твердо знаем, что переверстка и переклейка экземпляров была закончена еще в мае прошлого года). Отдельно удивляет исключительная осведомленность автора относительно судьбы книги: фраза «друзьям ли поэта, самому ли ему не понравилось название» никак не могла возникнуть просто из лицезрения приведенной выше издательской бандерольки.
Автор рецензии не принадлежит к числу вовсе неизвестных лиц - это Александр Самойлович Петраковский (Петроковский), тифлисский житель с разносторонними талантами - поэт, журналист, художник (а кажется еще - актер и режиссер). Но при этом никаких сведений о его контактах с ближайшим кругом Бородаевского у нас нет - если не считать вполне очевидного предположения, что он обязан был быть знакомым с преподававшим в Тифлисе Ю. Н. Верховским.
Книга не редкая, вполне приличный экземпляр за скромные деньги можно разыскать даже сейчас.
6. Еще один экземпляр.
Происходит из семьи Бородаевских, но ничем внешне не примечателен.
7. Песнь народу русскому («Красную Пасху встречаем…»). Пг. 1917
Листовка.
Некоторое время Бородаевский использовал чистый оборот этих листовок в качестве писчей бумаги - в частности, на одной из них написано письмо Ал. Н. Чеботаревской: «Перед отъездом, радуясь свободе печати, заказал эти бланочки, которые мне девать здесь некуда. Думаю в Курске прочесть реферат о событиях»95.
Стихотворение было написано для конкурса гимнов обновленной Российской республики, но успеха не снискало. Впрочем, отзыв о нем находится в не слишком ожиданном месте - в дневнике М. Пришвина, который мог быть знаком с Бородаевским через Иванова: «Бородаевский сочинил гимн, мне он не понравился, я переделываю про себя слова «Боже, Царя» и бессознательно напеваю гимн, чуть слышно, и вдруг останавливаюсь: мне кажется, кто-то слышит меня... А что, если правда кто-нибудь меня услышит?»96.
Как и всякий листовой материал, листовка эта довольно-таки редка. По ней, кстати, можно судить о разнице комплектаторских подходов двух главных наших библиотек - в РНБ она описана как отдельное издание и включена в каталог, а в РГБ отсутствует или проигнорирована.
На этом библиография отдельных изданий Бородаевского закончена. Планировалась еще неизвестная нам (и не дошедшая даже до стадии допечатной подготовки) книга в «Мусагете» (ср. в письме Метнера к Киселеву: «Если сможете обернуть, издайте Верховского, но с Бородаевским трудно. Надо бы прочесть. Да и расходы все-таки велики!»97), обсуждался план издания в «Пути» монографии о К. Леонтьеве, - но всем этим проектам не суждено было завершиться.
==
53 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 1.
54 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 6. Телеграмма. Адрес Бородаевского в этот приезд был: Курск, ул. Веселая, д. 1. Кв. С. С. Романовского.
55 Там же. Л. 8 - 9.
56 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 2.
57 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 3.
58 Письмо от 1 февраля 1914 г. // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 11 - 12.
59 Особняком стоят две книги Эллиса, «Stigmata» и «Vigilemus!», выбивающиеся из этого стандарта: очевидно, автор, близко стоявший к издательству, мог влиять на принципы корпоративного дизайна.
60 Письмо от 1 февраля 1914 г. // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 12 об.
61 Начало работы датируется по наборной рукописи: РГБ. Ф. 190. Карт. 15. Ед. хр. 1; Карт. 16. Ед. хр. 1 (сужу по описи; самих дел я не видел, поскольку для центрального сюжета это не принципиально).
62 У нас немного подробностей об этой стороне биографии Фаворского - но при этом логично предположить, что хронология была именно такой - известно, что он вернулся из Мюнхена, где доучивался в академии Шимона Холлоши, большим энтузиастом Гильдебранда (см. об этом прежде всего весьма удачную книгу: Загянская Г. Владимир Фаворский. Обстоятельства места и времени. М., 2006). При этом вряд ли он мог привлечь внимание «Мусагета» именно как художник: к 1913 году он автор считанных гравюр (среди которых, впрочем, великолепный «Тройной портрет с манекеном»), причем ни одна из них не связана с оформлением книг. Собственно, с «Мусагетом» связан его поворот к книжной графике: между прочим, позже Н. П. Киселев передаст в гравюрный кабинет Румянцевского музея 19 листов гравюр Фаворского, отложившихся в мусагетовском архиве.
63 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 8.
64 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 14.
65 Там же. Л. 17 - 18.
66 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 4. Л. 28.
67 В частности, в этот день он писал Киселеву: «Не пришлете ли вместе с наброском обложки и окончательную корректуру 1-й части? Изменять не думаю, но хотелось бы посмотреть. Вторую корректуру жду» (РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л.. Л. 23). Наброска он так и не получил, о чем см. далее.
68 Письмо к М. А. Волошину от 24 марта / 6 апреля 1914 г. // Волошин М. Собрание сочинений. Том одиннадцатый. Переписка с Маргаритой Сабашниковой. 1906 - 1924. Сост. К. М. Азадовского, Р. П. Хрулевой. Подг. текста Р. П. Хрулевой. Комм. К. М. Азадовского. Общая редакция А. В. Лаврова. М., 2015. С. 636.
69 Типографские пометы - 3 марта (РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 5; в этой папке они объединены с титульным листом, сверстанным 18 февраля).
70 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 26.
71 Там же. Л. 27 об.
72 Там же. Л. 30.
73 РГБ. Ф. 190. Карт. 14. Ед. хр. 7.
74 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 31 - 32 об. «Цветник Царевны» и «Апрель» - книги С. М. Соловьева.
75 Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. Аннотированный каталог. Публикации. М., 1989. С. 50. Это экземпляр, прошедший через собрание С. Б. Рудакова; ср. в письмах последнего: «Был у Наташи, т. к. на это число сговорился с Загоровским (профессором), что он тоже будет и принесет стихи Вал. Бородаевского (символист, связанный с Коневским etc. У меня он есть, а Загоровский его знал лично в Курске в 1919-20 гг. перед его смертью). Но Загоровский не смог перенести вечернюю лекцию и не пришел»; «О. <Манделдьштам> оживлен тем, что пишет для радиофестиваля вводное слово к «Орфею» Глюка. Там идет диктант. Я был у Наташи. Загоровский принес Бородаевского (книгу) и мне в подарок - кусочек его рукописей, это интересно и для коллекции, и фактически. О. хочет с Загоровским познакомиться, и это, видно, на днях состоится» (О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935 - 1936). Вступительная статья А. Г. Меца и Е. А. Тоддеса. Публикация и подготовка текста Л. Н. Ивановой и А. Г. Меца. Комментарии О. А. Лекманова, А. Г. Меца, Е. А. Тоддеса // ЕРОПД на 1993 г. Спб., 1997. С. 159, 163).
76 Искусство автографа. Инскрипты писателей и художников в частных собраниях российских библиофилов. Т. 1. М., 2015. С. 159.
77 ИРЛИ. Ф. 189. Ед. хр. 62. Л. 4 - 5. Частично процитировано в статье Г. В. Обатнина. Бородаевский не уверен в фамилии Максима Антоновича Славинского (1868 - 1945).
78 Там же. Л. 3. Письмо полностью приведено Г. В. Обатниным.
79 Цит. по: Гоголин М. Ю., Резниченко А. И. «Антология» издательства «Мусагет» в комментариях С. Н. Дурылина // Книгоиздательство «Мусагет». История. Мифы. Результаты. Исследования и материалы. М., 2014. С. 356. Ср., кстати, интерпретацию событий от болельщиков другой стороны конфликта: «Интересна судьба одной из работ Фаворского - обложки к сборнику стихов Валериана Бородаевского «На лоне родимой земли» <…>. Автор книги неожиданно отверг готовую гравюру, поставив издателя в неловкое положение, так как часть тиража, очевидно, была уже отпечатана с обложкой Фаворского; Э. К- Метнер, не желая наносить обиду талантливому художнику, решился на компромисс: под предлогом изменения названия сборника выпустил остальную часть его тиража в наборной обложке, украшенной лишь маркой издательства» (Толстых Г. А. Издательство «Мусагет» // Книга. Исследования и материалы. Сборник LVI. М., 1988. С. 129).
80 Кречетов С. Половодье // Утро России. 1914. № 96. 26 апреля. С. 5. Сам Бородаевский позже сокрушался: «В статье Соколова - виновен я именно потому, что не знал, что он рецензии пишет, иначе я бы его своевременно уведомил, как тех лиц, которым книга была передана, как заведомым рецензентам» (письмо к Киселеву от 5 мая 1914 г. // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 37 об.).
81 Адресован неизвестной Наталье (Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. Аннотированный каталог. Публикации. М., 1989. С. 50).
82 См.: Михеев А. М. Собрание материалов о В. А. Фаворском // Библиофильство и личные собрания. М, 2013. С. 231.
83 РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 34.
84 Там же. Л. 35.
85 Там же. Л. 37 об.
86 ИРЛИ. Ф. 189. Ед. хр. 62. Л. 6 - 7.
87 РГБ. Ф. 386. Книги. Ед. хр. 971.
88 Обатнин Г. В. К характеристике творческого пути В. В. Бородаевского. С. 198.
89 Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. Аннотированный каталог. Публикации. М., 1989. С. 50.
90 Датирован 2 июня 1914 г. // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 4. Ед. хр. 9. Л. 40.
91 «Получил я за последнее время два сборника стихов: В. Бородаевского и В. Юнгера. В обоих есть вещи, которые понравились мне». - Письмо Б. А. Садовскому от 8 июня 1914 г. - Кондратьев А. А. Письма Б. А. Садовскому. Публ. Н. А. Богомолова и С, В. Шумихина // De visu. 1994. № 1/2. С. 15.
92 Брюсов Валерий. Среди стихов. 1894 - 1924. М. 1990. С. 448 - 449.
93 Городецкий С. Византийский лик // Речь. 1914. № 175. 30 июня. С. 3.
94 Петраковский А. Литературные наброски // Кавказ. 1915. № 68. 27 марта. С. 3.
95 ИРЛИ. Ф. 189. Ед. хр. 62. Л. 9.
96 Пришвин М. М. Дневники. 1914. 1915. 1916. 1917. Спб., 2007. С. 380.
97 Письмо от 10 февраля 1915 г. (н.с.) // РГБ. Ф. 128/III. Карт. 17. Ед. хр. 28. Л. 3.