Интервью генетика В.П.Эфроимсона (1988) (окончание)
Начало:
https://loxovo.livejournal.com/8346181.html
Продолжение:
https://loxovo.livejournal.com/8346529.html
- Как сложилась Ваша судьба после выхода из лагеря?
- Меня освободили из лагеря в 1955 г., но жить в Москве не разрешали, поэтому я поселился в Клину. Хочу добрыми словами вспомнить замечательного ученого и человека Владимира Владимировича Алпатова, который тогда буквально спас меня от прозябания, предоставив мне, еще не реабилитированному, возможность реферировать научные статьи в журнале Всесоюзного института научной и технической информации (ВИНИТИ). После реабилитации в 1956 г. я возвратился в Москву, но не мог устроиться на работу в единственную тогда лабораторию генетики, возглавляемую Н.П. Дубининым - он долго водил меня за нос, и только впоследствии я понял, что он не только со мной так поступал.
Но в 1956 г. мне на помощь пришла женщина, имя которой должно остаться в памяти людской, - директор Библиотеки иностранной литературы Маргарита Ивановна Рудомино. Она уберегла меня и многих-многих других опальных исследователей от пребывания в тунеядцах. Меня она зачислила в библиотеку на должность старшего библиографа, тем самым дала возможность вновь вернуться к науке, чем я и воспользовался, написав к 1958 г. книгу «Введение в медицинскую генетику», которая увидела свет лишь в 1964 г. - и это тоже целая детективная история...
Неожиданно в 1955 г. я получил вызов в прокуратуру по своему заявлению, отправленному из лагеря в 1954 г. 16 июля 1955 г. я пришел к заместителю Генерального прокурора Союза ССР Салину и выложил ему на стол томик разоблачающей Лысенко документации, а к нему - 30 страниц резюме со ссылками на основной труд. Салин, прочитав мое тридцатистраничное резюме, сказал: «Я не нахожу в действиях Лысенко состава преступления». Я был ошеломлен: как же так? Если то, что написано мною, вранье хотя бы на 10%, тогда я - преступник, клеветник и диверсант, занимающийся подрывной деятельностью. Если там хотя бы 10% правды - тогда преступник Лысенко... Но Салин стал меня выпроваживать в ЦК, к будущему министру сельского хозяйства В.В. Мацкевичу, и т.д. Я ушел от него потрясенный.
Единственным реальным следствием моего посещения прокуратуры оказалось то, что осенью 1955 г. мне было отказано в реабилитации. Да еще яростное сопротивление лысенковцев всем попыткам вернуть мне отнятую докторскую степень.
В 1955 г. я познакомился с замечательным ученым Вениамином Иосифовичем Цалкиным - правой рукой академика Владимира Николаевича Сукачева, бывшего тогда президентом Московского общества испытателей природы. К тому времени вышла поразительно чудовищная книга Фейгинсона «Основные вопросы мичуринской генетики», и в связи с выходом этой книги возникла необходимость как следует стукнуть по лысенковщине и показать, что не все шарлатанство может сходить безнаказанно. Я написал обстоятельный и разгромный отзыв об этой книге. Но печатать эту рецензию под моим именем было невозможно (я еще не был реабилитирован). Тогда мне нашли двух соавторов - Васина и Ленина, пожилых пенсионеров, которых уже никак невозможно было ущемить. Убийственная рецензия пошла в «Бюллетень МОИП» под их именами, но тут-то как раз меня и реабилитировали, и я успел «приписаться» третьим, последним автором для того, чтобы иметь возможность драться и отстаивать эту рецензию. А в следующем номере «Бюллетеня МОИП» пошла уже под моим именем статья под невиннейшим названием, но с совершенно убийственным содержанием - это был удар по основным трудам группы Лысенко. Можно счесть глупостью то, что человек, еще никак не укрепивший своих позиций, сразу кидается в бой против могущественной мафии, но я считал, что медлить нельзя, основываясь на уроках 1954 г., когда ни у кого не хватило ни времени, ни мужества нанести удар по пошатнувшейся было лысенковщине.
Кстати, о реабилитации. Мне надо было собрать свидетельские показания людей, которые знали, что я вовсе не клеветал на армию. Начальник санитарной службы Лялин, к тому времени, кажется, генерал, тот самый Лялин, который отчитывал меня сорок минут за мой рапорт, сказал, что он ничего не помнит. Но все подтвердил бывший главный эпидемиолог армии Яков Тимен, который никогда не был моим другом, более того, который в свое время по каждому моему промаху тыкал меня носом в лужу, как щенка. Это интересная деталь, как мне кажется...
Тот же Тимен порекомендовал меня на работу в Институт вакцин и сывороток имени Мечникова. В разговоре с директором института я упомянул о том, что в ВАКе рассматривается вопрос о возвращении мне докторского диплома. На вопрос, кто же мешает, я сказал, что мешает член президиума ВАК академик Жуков-Вережников. К нему отправился секретарь парторганизации института и узнал от Жукова-Вережникова (в 1961 г.!), что «конечно, Эфроимсон сейчас на свободе, но мы же всегда можем посадить его обратно»... Еще через полгода меня все же взяли в этот институт. Я с большой теплотой до сих пор вспоминаю годы моей работы в нем. В то время я собрал материал для книги, вышедшей в 1971 г., - «Иммуногенетика». Смею надеяться, что институт не проиграл, зачислив меня сначала в отдел информации, а затем в отдел генетики иммунитета.
Но основные силы я все же продолжал направлять на работу в области медицинской генетики и генетики человека. Когда в 1964 г. вышло мое «Введение в медицинскую генетику», это было воспринято основной массой генетиков и врачей как прорыв через лысенковские заслоны. В 1968 г. книга переиздается. Она удостоена очень лестных отзывов и рецензий, а ведь я начинал практически с нулевого цикла. Дело в том, что самая крупная и самая опасная брешь в генетике была пробита в 1937 г. ликвидацией Медико-генетического института, ликвидацией медицинской генетики, и я считал своим долгом броситься именно в эту брешь.
- Владимир Павлович, но ведь, несмотря на то, что с наследием Лысенко в значительной мере удалось справиться, положение в отечественной генетике остается по-прежнему очень серьезным, если не сказать катастрофическим. Можно ли и современное состояние генетики объяснить все тем же лысенковским влиянием?
- Честно говоря, я думаю, что в настоящее время советская генетика находится в худшем положении, чем во времена Лысенко. И это совершенно не случайно. Большая статья академика Г.П. Георгиева в «Правде» очертила многими горькими словами современное состояние генетики, но в ней не дано никаких объяснений тому поразительному факту, что диктатура Лысенко была свергнута в конце 1964 г., а «воз и ныне там». Если не считать множества декораций. Но ведь наука во всем мире сделала непостижимый рывок, и, следовательно, наше отставание стало еще более катастрофическим!
- А почему за это время отечественная генетика не смогла восстановить свою былую силу? Почему этого не произошло?
- И не могло произойти! Хотя до сих пор я нигде не встретил - ни в научной, ни в массовой печати - ответа на этот вопрос...
- А Вы могли бы на него ответить?
- Честно говоря, я не только мог бы - я давно ждал случая сказать правду о послелысенковской генетике.
В любой отрасли науки, в том числе и в биологии, должно всегда развиваться несколько направлений. В этом залог успешного развития науки. Как только появляется поддержка одного направления, как только один ученый становится вне критики, получает полноту власти, тут же возникает перекос, зажим других направлений, что в целом сказывается на исследованиях губительно. Вот почему монополизм в науке столь страшен - он ведет к неизбежной деградации.
Первой книгой, посвященной истории генетики, оказалась выпущенная в 1973 г. в Политиздате автобиография Николая Петровича Дубинина «Вечное движение». Книга вышла и вторым изданием. И я понял, почему Политиздат так расщедрился. Ведь когда убирали Хрущева, Суслов обвинил его в поддержке, оказанной Лысенко. Без этой поддержки Лысенко был бы бессилен...
В книге академика Дубинина история с Лысенко показана так, что и винить-то, в сущности, было некого. В ней нигде, ни на одной странице, вы не найдете слов о самом главном - о мошенничестве и фальсификациях. Такое ощущение, что Лысенко искренне заблуждался. Да еще и некий реверанс - мол-де, Трофим Денисович даже не присваивал себе чужие работы, что другие ученые делали без зазрения совести. Борьба Лысенко с генетиками - вроде как научный спор. Это был прекрасный подарок Суслову, которого при моей постановке вопроса могли бы и лично спросить: «А где же вы сами-то были?» Так начался новый этап отечественной генетики. Место лидера в ней отдали Николаю Петровичу Дубинину. Недаром его книгу «Вечное движение» в генетической среде переименовали в «Вечное выдвижение».
- Но ведь в то время Николай Петрович Дубинин развернул очень активную деятельность по разоблачению Лысенко?
- Да. Но потом он не выдержал испытания славой, испытания единовластием. Вот профессор Лопашов в «Литературке» пишет: «Думаете, главное в лысенковщине - неверные научные представления? Если бы. Они вполне устранимы. Главное - стремление любыми путями захватить власть, командные высоты в науке»... Дубинин стал захватывать власть. Безусловно, он блестящий лектор и одаренный человек. Безусловно, он человек, умеющий разговаривать с начальством на понятном начальству языке. Но столь же безусловно - безгранично честолюбивый, падкий на славу и жадный Я недавно встретился с одним зарубежным коллегой и спросил его, знает ли он, что в Советском Союзе имеется «Лысенко № 2». Без всяких раздумий он ответил: «Дубинин». Мне оставалось лишь кивнуть головой.
Это трагедия, собственно говоря, общая для всего Советского Союза. Суть дела в том, что пока господствовали органы и поддерживаемые ими проходимцы типа Лысенко - в науке, и не только в науке, могли выдвигаться и прилично работать в основном только те люди, которые умели старательно «закрывать глаза» на происходящее, которые знали, как приспособиться к системе. Система управления наукой оказалась очень удобной для того, чтобы Николай Петрович достиг самых высоких командных постов в отечественной генетике, монополизировав ее.
Ведь посмотрите - к 1964 г. у нас была пара десятков ученых, генетиков мирового класса: Владимир Владимирович Сахаров, который работал доцентом на фармакологическом факультете медицинского института, сумел «контрабандно» подготовить там несколько десятков хороших генетиков. Был первоклассный ученый Антон Романович Жебрак. Был имевший два открытия мирового ранга Николай Николаевич Соколов. Была Раиса Львовна Берг, Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская, Зоя Софроньевна Никоро, Иосиф Абрамович Раппопорт, бесстрашно бросивший вызов лысенковщине на сессии ВАСХНИЛ 1948 г. Можно продолжать перечисление. Все эти ученые были теми, кто мог создать свое направление в безграничной области генетических исследований. Однако почти все они были достаточно измученными и немолодыми кандидатами наук. В это же время люди, «не замечавшие» проделок Лысенко, благополучно были уже и докторами, и профессорами, и директорами. Но Н.П. Дубинин всячески препятствовал выходу этой плеяды на крупную исследовательскую работу. Ему не нужны были возвращавшиеся к жизни генетики старшего поколения как возможные конкуренты. В частности, он приложил немало сил для того, чтобы не дать возможности работать в Москве Николаю Владимировичу Тимофееву-Ресовскому. Он резко сопротивлялся присуждению докторских званий целому ряду генетиков-первопризывников уже в 60-е гг., и - ирония судьбы! - понадобилось, чтобы бывший лысенковец профессор Столетов, тогдашний министр высшего и среднего образования, убеждал его в необходимости такого шага.
Сам я всегда работал «на отшибе», в стороне от основной группы генетиков, и считал, что Дубинин пакостит мне из чисто личной антипатии, пусть и необоснованной. Только потом я понял, что за этим скрывается «гранд политик». То поколение генетиков почти не создало своих школ только потому, что Дубинин сумел все возрождение генетики монополизировать.
Основной прием отстранения крупных ученых был до смешного прост. В 1966 г. Дубинин стал директором Института общей генетики АН СССР. Казалось бы, именно здесь должны были бы быть сосредоточены все крупные генетические силы. Но этого не произошло. В институте произошло совершенно поразительное распределение штатов и аспирантов, в результате чего «гвардии генетики» Сахаров, Соколов, Сидоров, Бельтовский и многие другие прекрасные организаторы, потенциальные руководители лабораторий и отделов, получили по одному-двум лаборантам, а сотни научных сотрудников и более тридцати аспирантов были записаны лично за Дубининым, и он большей частью отдал их в распоряжение довольно пробивных молодых людей, делающих карьеру, которые принялись разрабатывать банальнейшие темы и создавать видимость научной работы
Я приведу один, но очень показательный пример, Сотрудник Института цитологии и генетики СО АН СССР Ю.Мирюта сделал открытие огромной важности (того ранга, за который математики и физики человеку любого звания присваивают член-корреспондентство или даже звание академика). Речь шла об особенностях происхождения культурных растений, раскрывавших своеобразие расщепления признаков и повышенный выход урожая. Он отправил статью Дубинину как члену-корреспонденту АН СССР для представления в журнал «Доклады АН СССР», который сразу издается и на русском, и на английском языках. Но Дубинин работу задержал под тем предлогом, что в ней недостаточно экспериментального материала. Хотя речь шла о крупнейшем теоретическом обобщении. Пораженные этим генетики Академгородка направили работу снова в ДАН, но на этот раз через академика И.И. Шмальгаузена. Однако Дубинин снова вмешался и не допустил опубликования этой статьи
Прошло несколько лет. В Москву впервые после десятилетий разрыва научных связей приехал шведский генетик Густафссон. На встречу с ним пришло десятка полтора генетиков. В ходе рассказа Густафссона Дубинин одним вопросом раскрыл перед ним идею Мирюты. Густафссон буквально рухнул на стол и на несколько минут совершенно выключился из разговора. Потом встряхнулся и сказал. «Я этого не делал, но, вернувшись в Швецию, начну делать». Вернувшись в Швецию, Густафссон напечатал сообщение о своей поездке и очень почтительно отозвался о Дубинине с его «грустными глазами» Прошло еще 20 лет. В Москве в 1979 г. состоялся Международный генетический конгресс, и на него приехал Густафссон. Улучив момент, я подошел и спросил, помнит ли он, как двадцать лет назад его совершенно ошарашили и выбили из седла несколько слов Дубинина. Он ответил: «Конечно, помню!» И добавил ключевое слово - «апомиксис». Я решился сказать, что это была не дубининская идея, и добавил: «Вы никогда не поймете нашей трагедии».
Мне как-то стала ясна тактика Дубинина: заслушивая какие-либо интересные доклады с новыми идеями, он обязательно их тут же растаптывал, пользуясь своим авторитетным тоном и красноречием. Он положительно отвращал человека от его идеи для того, чтобы позднее использовать эту идею самому. Только так я могу объяснить тот убийственный прием, с которым был встречен и мой доклад по генетике человека в 1957 г., хотя у меня к этому времени была написана уже большая часть книги.
Таких примеров можно привести многие десятки. Зато Дубинин приобретал популярность, авторитет в верхах, становился единственным и незаменимым, то есть монополизировал генетику.
В медицинской генетике произошла почти аналогичная история, но к ней я имею, к огромному моему сожалению, самое близкое отношение. В свое время в Комитете по делам науки и техники возник в числе прочих план предоставить руководящее место в медицинской генетике мне, чтобы я создал куст медико-генетических лабораторий. Я решительно отказался, сославшись на то, что меня остро ненавидят тогда еще очень сильные лысенковцы, остро ненавидит Дубинин, что у меня две судимости в прошлом и, кроме того, я способен генерировать идеи, безраздельно отдаваться какой-либо из них, забывая обо всем на свете, но организаторских способностей у меня нет, не было и не будет. Любопытно, что я предложил на выбор три кандидатуры, вполне благополучные с точки зрения анкет, не подозревая, что все трое названных мной окажутся уголовниками - Н.П. Бочков, Р.В. Петров и В.Д. Тимаков. Был выбран Н.П. Бочков, который, перевезя в Москву из Обнинска несколько своих сотрудников, быстро устроил им и себе докторские степени. Они стали бешено эксплуатировать подчиненных и не давать ходу способным, дельным людям. Вся эта компания, получившая название «обнинская мафия», за сравнительно короткий срок выжила из Института медицинской генетики много десятков подлинно дельных, подлинно способных и очень перспективных исследователей. При этом Бочков делал свою карьеру, заводя личные контакты с нужными ему людьми (однажды подвыпив, он заявил, что именно таким путем он сделает великую карьеру без всякой науки). Результатом явилось полное опустошение медицинской генетики и ее плачевное состояние на сегодняшний день.
- Другими словами. Вы видите причину отставания генетики именно в иерархической системе управления наукой, неизбежно ведущей к монополии?
- Да, это мое глубокое убеждение. Однако и это еще не все. Иерархическая структура науки порождает груду уродливых и вредоноснейших явлений. Ведь те люди, которые сосредотачивают в своих руках власть, - они же крепко держат множество приводных ремней, а иногда и самых элементарных плеток, коими можно подстегивать и «направлять» деятельность массы подчиненных им людей. Я не преувеличу, если скажу, что в нашей науке существует почти феодальная зависимость огромной армии хороших, но по титулу рядовых ученых от возвышающихся над ними хозяев, царьков и настоящие царей. Дикость ситуации усугубляется тем, что для рядового сотрудника практически нет никаких путей освободиться от этой зависимости. Если даже в Москве «строптивые» ученые иногда по два-три года ходят без работы, то что происходит в небольших городах, где часто существует лишь один институт, одна лаборатория, в которой разрабатывается то или иное направление? Изгнанный из науки ученый должен уезжать, но куда? А если он и решится бросить свой дом, кто его примет на работу в другом городе? Ведь шеф, с которым произошел конфликт, дает характеристику... А кроме характеристики, в науке существует еще телефонное право, когда участь ученого решается на уровне начальников первого отдела...
- Методы расправы с неугодными или непослушными учеными весьма разнообразны... 0б этом в последнее время все чаще и чаще пишут...
- Еще бы! В нашей науке лозунг «ты - мне, я - тебе» стал чуть ли не основным! Возвращусь еще ненадолго к академику Дубинину. В его последней книге, посвященной истории отечественной генетики, я прочел следующие строки: «По моему мнению, только три работы 50-летних ученых можно признать кандидатами на то, чтобы остаться в истории советской генетики. Первая - обоснование биотехнологии (Ю.А. Овчинников); вторая - разработка принципов экологической генетики как основы интенсификации сельского хозяйства (А.А. Жученко); третья - открытие мобильных диспергированных генов (Г.П. Георгиев, В.Л. Гвоздев)».
Я хорошо знаком с работами Г.П. Георгиева - это действительно высококачественная наука. Работы школы Ю.А. Овчинникова известны мне мало. Что же касается работ А.А. Жученко, то я потратил несколько дней на изучение его трудов - список его статей в научных изданиях обширен, но они написаны в подавляющем числе случаев в соавторстве, причем меня настораживает соавторство с одними и теми же людьми. Экологическая генетика существовала и существует в мировой науке, а не создана Жученко. Что же касается его рассуждений о филогенезе и онтогенезе, то взаимосвязь филогенеза и онтогенеза показана еще Геккелем. Энергичная реклама его работ и всемерная поддержка Дубининым самого Жученко в его продвижении по иерархической лестнице нашей Академии меня не только не успокаивают, но особенно настораживают... Вспоминается, как в семидесятые годы на очередных выборах на съезд Всесоюзного общества генетиков и селекционеров московские генетики «провалили» Дубинина. Но он все же был выбран на съезд - только молдавскими генетиками, то есть при помощи... А.А. Жученко.
- Есть ли, по Вашему мнению, какой-то выход из этой ситуации в генетике?
- Я думаю, что единственный путь - принципиальное изменение всей академической системы. Настало время отказаться от стереотипов, которые сложились за последние четыре-пять десятилетий. Настало время понять, что лидер в той или иной области знаний - это не звание, не должность, это прежде всего нетривиально, нестандартно мыслящий ученый, способный увлечь за собой единомышленников. Настало время отказаться от вассальной зависимости в науке, когда место работы в том или ином институте - это как прописка в том или ином населенном пункте: без разрешения властей ты не смеешь переезжать с места на место. Пора в корне менять сам принцип оценки научного труда - мы являемся составной частью мирового сообщества, и пусть труды наших ученых выходят за границей, - наши зарубежные коллеги в серьезных журналах и издательствах, невзирая ни на какие чины и звания, прекрасно оценивают уровень научных результатов.
- Те перемены, которые происходят сегодня в нашей стране, те процессы демократизации, которые начались с перестройкой, вселяют ли они в Вас оптимизм? Может быть, с этого и начнется тот поворот в отечественной науке, о котором Вы говорите?
- Да, все происходящее в какой-то мере дает надежду... Однако я боюсь, что еще жива застарелая и скомпрометировавшая себя система продвижения на высшие этажи власти, когда выдвижение, обсуждение и рекомендации тех или иных кандидатов идут как бы двумя путями: один путь, - когда за человеком стоит только его научный труд, его вклад в ту или иную область знания, и другой - когда за ним поддержка высокопоставленных академиков, парторганизации, администрации, чиновничьего аппарата, по-прежнему всемогущего и очень сплоченного.
Я очень хорошо помню, как в 1964 г. произошла история с лысенковцем Н.И. Нуждиным - его тогда Отделение обшей биологии избрало академиком. Но на общем собрании за него голосовало лишь двадцать процентов действительных членов. Н.С. Хрущев был разгневан. Именно тогда он сказал свои убийственные слова: «Нам не нужна Академия, которая не подчиняется решениям ЦК!» Тогда же у Никиты Сергеевича появился план слить Академию наук СССР с ВАСХНИЛ. Многие помнят ту волну жесточайших проверок и комиссий, которая прокатилась по всем институтам.
Сначала, чтобы получить хоть маломальскую независимость дли себя и своей школы, человек тратит колоссальные силы, чтобы стать академиком, - и чего это часто стоит, вам может рассказать почти каждый, прошедший через «кухню» выборов. А потом все по той же причине - ученики, школа - соглашаются или по крайней мере не протестуют против несправедливости. А в результате теряется самое главное - чистая совесть, чувство собственного достоинства. Все же нам нельзя забывать, что никакая благая цель не оправдывает дурные средства. И, пойдя на компромисс с собственной совестью, нам будет стыдно потом смотреть в глаза наших учеников.
- Какими же Вам видятся перспективы развития генетики, науки, вообще нашей страны? Вы ведь отдали им всю свою жизнь. Вы всегда отчаянно сопротивляетесь, когда из Вас пытаются сделать «патриарха»... Но Вам в ноябре этого года исполняется 80 лет... И хотите ли Вы этого или нет, Вы - действительно патриарх... Ваше слово очень важно новым поколениям, молодым.
- Знаете, мне очень жаль, что большая часть моей жизни была отдана совсем не тому, чему должна была быть отдана. Смертельно жаль тех лет, которые отняли лагеря. Смертельно осознавать, что наша страна была ввергнута в такое нечеловеческое испытание, как последняя война. Обидно, что многие годы ушли на борьбу с лысенковским бандитизмом; что многие годы пришлось отдать на расчистку «авгиевых конюшен» в отечественной науке... Ведь многое из того, что сейчас становится общепринятым и чуть ли не банальным, было хорошо понятно и двадцать, и тридцать, и пятьдесят лет назад. И поверьте - не только мне одному. Но, вместе с тем...
Самый заслуженный и уважаемый всеми порядочными людьми ученый Советского Союза Андрей Дмитриевич Сахаров предпослал своей первой программной статье эпиграф из «Фауста» Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!» Что нужно сделать, чтобы добро победило в этом бою, здесь и сейчас? Этот вопрос особенно остро стоит перед нами. Мы услышали в последнее время уйму хороших слов. Мы узнали (или вспомнили) множество истин, ранее скрытых от большинства людей. Человечество преисполнилось надежд на то, что тени Сталина и Гитлера ушли навсегда в прошлое. Но это пока только надежды. Чтобы они стали реальностью, нужно, вероятно, чтобы слова Гёте стали эпиграфом к каждому нашему дню.
- Но далеко не все люди - борцы и пассионарии...
- Мне думается, что их всегда было достаточно для того, чтобы вырывать человечество из страшных пропастей, в которые оно время от времени скатывалось. И тем, кто в этом сомневается, я очень советую посмотреть на историю человечества с высоты «птичьего полета»... Но в любом случае, конечно одних лишь слов и упований нынче мало. Ведь нередко даже просто оставаться порядочным человеком труднодоступная роскошь. Порядочность высоко «ценится», платить за нее приходится подчас слишком дорого. Но я убежден, что стремление быть порядочным - это основное свойство человека, выкованное спецификой естественного отбора.
Мне очень хочется рассказать Вам историю, которую мне поведала одна моя старинная знакомая. В 1964 г. она ехала на попутном грузовике и разговорилась с шофером. Это было в те дни, когда сняли Хрущева. Против обыкновения, шофер не ругал Никиту Сергеевича. А на вопрос, почему не ругает, рассказал ей свою историю.
В 1937 г. ему с двумя товарищами по армейской службе предложили пойти работать в охрану лагерей. Выслушав предупреждение генерала, что «зеки - мерзавцы из мерзавцев», и что ни малейшего попустительства им давать нельзя, бойцы получили тут же наглядный урок. Генерал вызвал в кабинет тощего, бледного зека и спросил, в чем состоит его вина. Зек ответил, что он ни в чем не виноват. «Не виноват? Ты ведь враг народа!» - заорал генерал и натравил на зека-доходягу огромную овчарку, которая свалила истощенного человека с ног. Генерал овчарку отогнал. Зека велел увести. «Говорит, что не виноват! А у меня на него два огромных тома лежит!» Шофер отказался идти в охрану лагеря: «Не дело, когда людей собаками травят». И второй отказался. А третий согласился. Через много лет после войны приятели по армии встретились случайно в Москве. Отказавшийся от службы в лагере удивился: он всю войну на фронте, дважды ранен, звание - старший сержант. А приятель - полковник, много орденов. «Где ты так отличился?». Тот, посмеиваясь, ответил: «Да всё там же, так всю войну там и провел, оттуда не уезжал. Там и ордена получил. И полковником стал». Резюмировал шофер свой рассказ все теми же словами: «Прав Хрущев. Не дело это - собаками людей травить»...
Понимаете ли, я всегда знал, какими путями легко сделать карьеру. Вся чудовищность ситуации заключается в том, что на протяжении многих десятков лет действовали и в значительной степени продолжают действовать губительные, извращенные принципы социального подъема. Дело в том, что огромная часть людей, от которых зависит слишком многое в нашей жизни, - это люди, сделавшие карьеру, следуя этим извращенным принципам. У нас мощная прослойка номенклатуры - на всех уровнях. И для этой номенклатуры существование общечеловеческой, общеобязательной этики - чума. Для этой же номенклатуры слишком часто еще большей чумой представляется подбор и выдвижение кадров не по анкете, не по услужливости и угодливости, а по истинным способностям, по энергии, по таланту.
Однако я вижу, что в настоящее время, может быть, как никогда раньше, решающей силой, определяющей темпы развития, мощь и безопасность нации, становится интеллигенция. Что делает человека интеллигентным? Наша жизнь, наше существование в огромной мере определяется тем целеполаганием, которое складывается еще в детстве, обычно - под влиянием матери. Именно интеллигентная мать очень рано подводит ребенка к вопросу, который ему нужно решить: или я - за себя, или я - за других. Или я - для людей, или люди - для меня... Если я за других, то мне предстоит нелегкая жизнь. С бесчисленными разочарованиями, несправедливостями. Но выбор надо делать... В конце концов, от этого зависит, сдвинемся ли мы с мертвой точки, или «перестройка» захлебнется и завершится таким экономическим развалом, таким чудовищным падением политического престижа Советского Союза, что ему придется еще десятки лет влачить полунищенское существование «развивающейся страны, имеющей ядерную бомбу». Бой нам всем предстоит жесточайший. «Покой нам только снится»...
- Владимир Павлович, Вы - оптимист?
- На это вопрос я отвечу так... Я - старый человек. Я даже не боюсь говорить правду. Может быть, это вообще самая главная цель для нашего общества - сделать так, чтобы никто не боялся говорить правду. У меня уйма сил ушла на борьбу с негодяями и бандитами... Но порядочных, добрых и честных людей я встречал несравненно больше...
(Интервью было частично опубликовано в журнале «Огонек». № 11. март 1989 г.)
СМ. ТАКЖЕ:
!!!!!!!!!!!!!! "До тех пор, пока страной правит номенклатурная шпана…"
https://loxovo.livejournal.com/8345893.html
https://loxovo.livejournal.com/8346181.html
Продолжение:
https://loxovo.livejournal.com/8346529.html
- Как сложилась Ваша судьба после выхода из лагеря?
- Меня освободили из лагеря в 1955 г., но жить в Москве не разрешали, поэтому я поселился в Клину. Хочу добрыми словами вспомнить замечательного ученого и человека Владимира Владимировича Алпатова, который тогда буквально спас меня от прозябания, предоставив мне, еще не реабилитированному, возможность реферировать научные статьи в журнале Всесоюзного института научной и технической информации (ВИНИТИ). После реабилитации в 1956 г. я возвратился в Москву, но не мог устроиться на работу в единственную тогда лабораторию генетики, возглавляемую Н.П. Дубининым - он долго водил меня за нос, и только впоследствии я понял, что он не только со мной так поступал.
Но в 1956 г. мне на помощь пришла женщина, имя которой должно остаться в памяти людской, - директор Библиотеки иностранной литературы Маргарита Ивановна Рудомино. Она уберегла меня и многих-многих других опальных исследователей от пребывания в тунеядцах. Меня она зачислила в библиотеку на должность старшего библиографа, тем самым дала возможность вновь вернуться к науке, чем я и воспользовался, написав к 1958 г. книгу «Введение в медицинскую генетику», которая увидела свет лишь в 1964 г. - и это тоже целая детективная история...
Неожиданно в 1955 г. я получил вызов в прокуратуру по своему заявлению, отправленному из лагеря в 1954 г. 16 июля 1955 г. я пришел к заместителю Генерального прокурора Союза ССР Салину и выложил ему на стол томик разоблачающей Лысенко документации, а к нему - 30 страниц резюме со ссылками на основной труд. Салин, прочитав мое тридцатистраничное резюме, сказал: «Я не нахожу в действиях Лысенко состава преступления». Я был ошеломлен: как же так? Если то, что написано мною, вранье хотя бы на 10%, тогда я - преступник, клеветник и диверсант, занимающийся подрывной деятельностью. Если там хотя бы 10% правды - тогда преступник Лысенко... Но Салин стал меня выпроваживать в ЦК, к будущему министру сельского хозяйства В.В. Мацкевичу, и т.д. Я ушел от него потрясенный.
Единственным реальным следствием моего посещения прокуратуры оказалось то, что осенью 1955 г. мне было отказано в реабилитации. Да еще яростное сопротивление лысенковцев всем попыткам вернуть мне отнятую докторскую степень.
В 1955 г. я познакомился с замечательным ученым Вениамином Иосифовичем Цалкиным - правой рукой академика Владимира Николаевича Сукачева, бывшего тогда президентом Московского общества испытателей природы. К тому времени вышла поразительно чудовищная книга Фейгинсона «Основные вопросы мичуринской генетики», и в связи с выходом этой книги возникла необходимость как следует стукнуть по лысенковщине и показать, что не все шарлатанство может сходить безнаказанно. Я написал обстоятельный и разгромный отзыв об этой книге. Но печатать эту рецензию под моим именем было невозможно (я еще не был реабилитирован). Тогда мне нашли двух соавторов - Васина и Ленина, пожилых пенсионеров, которых уже никак невозможно было ущемить. Убийственная рецензия пошла в «Бюллетень МОИП» под их именами, но тут-то как раз меня и реабилитировали, и я успел «приписаться» третьим, последним автором для того, чтобы иметь возможность драться и отстаивать эту рецензию. А в следующем номере «Бюллетеня МОИП» пошла уже под моим именем статья под невиннейшим названием, но с совершенно убийственным содержанием - это был удар по основным трудам группы Лысенко. Можно счесть глупостью то, что человек, еще никак не укрепивший своих позиций, сразу кидается в бой против могущественной мафии, но я считал, что медлить нельзя, основываясь на уроках 1954 г., когда ни у кого не хватило ни времени, ни мужества нанести удар по пошатнувшейся было лысенковщине.
Кстати, о реабилитации. Мне надо было собрать свидетельские показания людей, которые знали, что я вовсе не клеветал на армию. Начальник санитарной службы Лялин, к тому времени, кажется, генерал, тот самый Лялин, который отчитывал меня сорок минут за мой рапорт, сказал, что он ничего не помнит. Но все подтвердил бывший главный эпидемиолог армии Яков Тимен, который никогда не был моим другом, более того, который в свое время по каждому моему промаху тыкал меня носом в лужу, как щенка. Это интересная деталь, как мне кажется...
Тот же Тимен порекомендовал меня на работу в Институт вакцин и сывороток имени Мечникова. В разговоре с директором института я упомянул о том, что в ВАКе рассматривается вопрос о возвращении мне докторского диплома. На вопрос, кто же мешает, я сказал, что мешает член президиума ВАК академик Жуков-Вережников. К нему отправился секретарь парторганизации института и узнал от Жукова-Вережникова (в 1961 г.!), что «конечно, Эфроимсон сейчас на свободе, но мы же всегда можем посадить его обратно»... Еще через полгода меня все же взяли в этот институт. Я с большой теплотой до сих пор вспоминаю годы моей работы в нем. В то время я собрал материал для книги, вышедшей в 1971 г., - «Иммуногенетика». Смею надеяться, что институт не проиграл, зачислив меня сначала в отдел информации, а затем в отдел генетики иммунитета.
Но основные силы я все же продолжал направлять на работу в области медицинской генетики и генетики человека. Когда в 1964 г. вышло мое «Введение в медицинскую генетику», это было воспринято основной массой генетиков и врачей как прорыв через лысенковские заслоны. В 1968 г. книга переиздается. Она удостоена очень лестных отзывов и рецензий, а ведь я начинал практически с нулевого цикла. Дело в том, что самая крупная и самая опасная брешь в генетике была пробита в 1937 г. ликвидацией Медико-генетического института, ликвидацией медицинской генетики, и я считал своим долгом броситься именно в эту брешь.
- Владимир Павлович, но ведь, несмотря на то, что с наследием Лысенко в значительной мере удалось справиться, положение в отечественной генетике остается по-прежнему очень серьезным, если не сказать катастрофическим. Можно ли и современное состояние генетики объяснить все тем же лысенковским влиянием?
- Честно говоря, я думаю, что в настоящее время советская генетика находится в худшем положении, чем во времена Лысенко. И это совершенно не случайно. Большая статья академика Г.П. Георгиева в «Правде» очертила многими горькими словами современное состояние генетики, но в ней не дано никаких объяснений тому поразительному факту, что диктатура Лысенко была свергнута в конце 1964 г., а «воз и ныне там». Если не считать множества декораций. Но ведь наука во всем мире сделала непостижимый рывок, и, следовательно, наше отставание стало еще более катастрофическим!
- А почему за это время отечественная генетика не смогла восстановить свою былую силу? Почему этого не произошло?
- И не могло произойти! Хотя до сих пор я нигде не встретил - ни в научной, ни в массовой печати - ответа на этот вопрос...
- А Вы могли бы на него ответить?
- Честно говоря, я не только мог бы - я давно ждал случая сказать правду о послелысенковской генетике.
В любой отрасли науки, в том числе и в биологии, должно всегда развиваться несколько направлений. В этом залог успешного развития науки. Как только появляется поддержка одного направления, как только один ученый становится вне критики, получает полноту власти, тут же возникает перекос, зажим других направлений, что в целом сказывается на исследованиях губительно. Вот почему монополизм в науке столь страшен - он ведет к неизбежной деградации.
Первой книгой, посвященной истории генетики, оказалась выпущенная в 1973 г. в Политиздате автобиография Николая Петровича Дубинина «Вечное движение». Книга вышла и вторым изданием. И я понял, почему Политиздат так расщедрился. Ведь когда убирали Хрущева, Суслов обвинил его в поддержке, оказанной Лысенко. Без этой поддержки Лысенко был бы бессилен...
В книге академика Дубинина история с Лысенко показана так, что и винить-то, в сущности, было некого. В ней нигде, ни на одной странице, вы не найдете слов о самом главном - о мошенничестве и фальсификациях. Такое ощущение, что Лысенко искренне заблуждался. Да еще и некий реверанс - мол-де, Трофим Денисович даже не присваивал себе чужие работы, что другие ученые делали без зазрения совести. Борьба Лысенко с генетиками - вроде как научный спор. Это был прекрасный подарок Суслову, которого при моей постановке вопроса могли бы и лично спросить: «А где же вы сами-то были?» Так начался новый этап отечественной генетики. Место лидера в ней отдали Николаю Петровичу Дубинину. Недаром его книгу «Вечное движение» в генетической среде переименовали в «Вечное выдвижение».
- Но ведь в то время Николай Петрович Дубинин развернул очень активную деятельность по разоблачению Лысенко?
- Да. Но потом он не выдержал испытания славой, испытания единовластием. Вот профессор Лопашов в «Литературке» пишет: «Думаете, главное в лысенковщине - неверные научные представления? Если бы. Они вполне устранимы. Главное - стремление любыми путями захватить власть, командные высоты в науке»... Дубинин стал захватывать власть. Безусловно, он блестящий лектор и одаренный человек. Безусловно, он человек, умеющий разговаривать с начальством на понятном начальству языке. Но столь же безусловно - безгранично честолюбивый, падкий на славу и жадный Я недавно встретился с одним зарубежным коллегой и спросил его, знает ли он, что в Советском Союзе имеется «Лысенко № 2». Без всяких раздумий он ответил: «Дубинин». Мне оставалось лишь кивнуть головой.
Это трагедия, собственно говоря, общая для всего Советского Союза. Суть дела в том, что пока господствовали органы и поддерживаемые ими проходимцы типа Лысенко - в науке, и не только в науке, могли выдвигаться и прилично работать в основном только те люди, которые умели старательно «закрывать глаза» на происходящее, которые знали, как приспособиться к системе. Система управления наукой оказалась очень удобной для того, чтобы Николай Петрович достиг самых высоких командных постов в отечественной генетике, монополизировав ее.
Ведь посмотрите - к 1964 г. у нас была пара десятков ученых, генетиков мирового класса: Владимир Владимирович Сахаров, который работал доцентом на фармакологическом факультете медицинского института, сумел «контрабандно» подготовить там несколько десятков хороших генетиков. Был первоклассный ученый Антон Романович Жебрак. Был имевший два открытия мирового ранга Николай Николаевич Соколов. Была Раиса Львовна Берг, Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская, Зоя Софроньевна Никоро, Иосиф Абрамович Раппопорт, бесстрашно бросивший вызов лысенковщине на сессии ВАСХНИЛ 1948 г. Можно продолжать перечисление. Все эти ученые были теми, кто мог создать свое направление в безграничной области генетических исследований. Однако почти все они были достаточно измученными и немолодыми кандидатами наук. В это же время люди, «не замечавшие» проделок Лысенко, благополучно были уже и докторами, и профессорами, и директорами. Но Н.П. Дубинин всячески препятствовал выходу этой плеяды на крупную исследовательскую работу. Ему не нужны были возвращавшиеся к жизни генетики старшего поколения как возможные конкуренты. В частности, он приложил немало сил для того, чтобы не дать возможности работать в Москве Николаю Владимировичу Тимофееву-Ресовскому. Он резко сопротивлялся присуждению докторских званий целому ряду генетиков-первопризывников уже в 60-е гг., и - ирония судьбы! - понадобилось, чтобы бывший лысенковец профессор Столетов, тогдашний министр высшего и среднего образования, убеждал его в необходимости такого шага.
Сам я всегда работал «на отшибе», в стороне от основной группы генетиков, и считал, что Дубинин пакостит мне из чисто личной антипатии, пусть и необоснованной. Только потом я понял, что за этим скрывается «гранд политик». То поколение генетиков почти не создало своих школ только потому, что Дубинин сумел все возрождение генетики монополизировать.
Основной прием отстранения крупных ученых был до смешного прост. В 1966 г. Дубинин стал директором Института общей генетики АН СССР. Казалось бы, именно здесь должны были бы быть сосредоточены все крупные генетические силы. Но этого не произошло. В институте произошло совершенно поразительное распределение штатов и аспирантов, в результате чего «гвардии генетики» Сахаров, Соколов, Сидоров, Бельтовский и многие другие прекрасные организаторы, потенциальные руководители лабораторий и отделов, получили по одному-двум лаборантам, а сотни научных сотрудников и более тридцати аспирантов были записаны лично за Дубининым, и он большей частью отдал их в распоряжение довольно пробивных молодых людей, делающих карьеру, которые принялись разрабатывать банальнейшие темы и создавать видимость научной работы
Я приведу один, но очень показательный пример, Сотрудник Института цитологии и генетики СО АН СССР Ю.Мирюта сделал открытие огромной важности (того ранга, за который математики и физики человеку любого звания присваивают член-корреспондентство или даже звание академика). Речь шла об особенностях происхождения культурных растений, раскрывавших своеобразие расщепления признаков и повышенный выход урожая. Он отправил статью Дубинину как члену-корреспонденту АН СССР для представления в журнал «Доклады АН СССР», который сразу издается и на русском, и на английском языках. Но Дубинин работу задержал под тем предлогом, что в ней недостаточно экспериментального материала. Хотя речь шла о крупнейшем теоретическом обобщении. Пораженные этим генетики Академгородка направили работу снова в ДАН, но на этот раз через академика И.И. Шмальгаузена. Однако Дубинин снова вмешался и не допустил опубликования этой статьи
Прошло несколько лет. В Москву впервые после десятилетий разрыва научных связей приехал шведский генетик Густафссон. На встречу с ним пришло десятка полтора генетиков. В ходе рассказа Густафссона Дубинин одним вопросом раскрыл перед ним идею Мирюты. Густафссон буквально рухнул на стол и на несколько минут совершенно выключился из разговора. Потом встряхнулся и сказал. «Я этого не делал, но, вернувшись в Швецию, начну делать». Вернувшись в Швецию, Густафссон напечатал сообщение о своей поездке и очень почтительно отозвался о Дубинине с его «грустными глазами» Прошло еще 20 лет. В Москве в 1979 г. состоялся Международный генетический конгресс, и на него приехал Густафссон. Улучив момент, я подошел и спросил, помнит ли он, как двадцать лет назад его совершенно ошарашили и выбили из седла несколько слов Дубинина. Он ответил: «Конечно, помню!» И добавил ключевое слово - «апомиксис». Я решился сказать, что это была не дубининская идея, и добавил: «Вы никогда не поймете нашей трагедии».
Мне как-то стала ясна тактика Дубинина: заслушивая какие-либо интересные доклады с новыми идеями, он обязательно их тут же растаптывал, пользуясь своим авторитетным тоном и красноречием. Он положительно отвращал человека от его идеи для того, чтобы позднее использовать эту идею самому. Только так я могу объяснить тот убийственный прием, с которым был встречен и мой доклад по генетике человека в 1957 г., хотя у меня к этому времени была написана уже большая часть книги.
Таких примеров можно привести многие десятки. Зато Дубинин приобретал популярность, авторитет в верхах, становился единственным и незаменимым, то есть монополизировал генетику.
В медицинской генетике произошла почти аналогичная история, но к ней я имею, к огромному моему сожалению, самое близкое отношение. В свое время в Комитете по делам науки и техники возник в числе прочих план предоставить руководящее место в медицинской генетике мне, чтобы я создал куст медико-генетических лабораторий. Я решительно отказался, сославшись на то, что меня остро ненавидят тогда еще очень сильные лысенковцы, остро ненавидит Дубинин, что у меня две судимости в прошлом и, кроме того, я способен генерировать идеи, безраздельно отдаваться какой-либо из них, забывая обо всем на свете, но организаторских способностей у меня нет, не было и не будет. Любопытно, что я предложил на выбор три кандидатуры, вполне благополучные с точки зрения анкет, не подозревая, что все трое названных мной окажутся уголовниками - Н.П. Бочков, Р.В. Петров и В.Д. Тимаков. Был выбран Н.П. Бочков, который, перевезя в Москву из Обнинска несколько своих сотрудников, быстро устроил им и себе докторские степени. Они стали бешено эксплуатировать подчиненных и не давать ходу способным, дельным людям. Вся эта компания, получившая название «обнинская мафия», за сравнительно короткий срок выжила из Института медицинской генетики много десятков подлинно дельных, подлинно способных и очень перспективных исследователей. При этом Бочков делал свою карьеру, заводя личные контакты с нужными ему людьми (однажды подвыпив, он заявил, что именно таким путем он сделает великую карьеру без всякой науки). Результатом явилось полное опустошение медицинской генетики и ее плачевное состояние на сегодняшний день.
- Другими словами. Вы видите причину отставания генетики именно в иерархической системе управления наукой, неизбежно ведущей к монополии?
- Да, это мое глубокое убеждение. Однако и это еще не все. Иерархическая структура науки порождает груду уродливых и вредоноснейших явлений. Ведь те люди, которые сосредотачивают в своих руках власть, - они же крепко держат множество приводных ремней, а иногда и самых элементарных плеток, коими можно подстегивать и «направлять» деятельность массы подчиненных им людей. Я не преувеличу, если скажу, что в нашей науке существует почти феодальная зависимость огромной армии хороших, но по титулу рядовых ученых от возвышающихся над ними хозяев, царьков и настоящие царей. Дикость ситуации усугубляется тем, что для рядового сотрудника практически нет никаких путей освободиться от этой зависимости. Если даже в Москве «строптивые» ученые иногда по два-три года ходят без работы, то что происходит в небольших городах, где часто существует лишь один институт, одна лаборатория, в которой разрабатывается то или иное направление? Изгнанный из науки ученый должен уезжать, но куда? А если он и решится бросить свой дом, кто его примет на работу в другом городе? Ведь шеф, с которым произошел конфликт, дает характеристику... А кроме характеристики, в науке существует еще телефонное право, когда участь ученого решается на уровне начальников первого отдела...
- Методы расправы с неугодными или непослушными учеными весьма разнообразны... 0б этом в последнее время все чаще и чаще пишут...
- Еще бы! В нашей науке лозунг «ты - мне, я - тебе» стал чуть ли не основным! Возвращусь еще ненадолго к академику Дубинину. В его последней книге, посвященной истории отечественной генетики, я прочел следующие строки: «По моему мнению, только три работы 50-летних ученых можно признать кандидатами на то, чтобы остаться в истории советской генетики. Первая - обоснование биотехнологии (Ю.А. Овчинников); вторая - разработка принципов экологической генетики как основы интенсификации сельского хозяйства (А.А. Жученко); третья - открытие мобильных диспергированных генов (Г.П. Георгиев, В.Л. Гвоздев)».
Я хорошо знаком с работами Г.П. Георгиева - это действительно высококачественная наука. Работы школы Ю.А. Овчинникова известны мне мало. Что же касается работ А.А. Жученко, то я потратил несколько дней на изучение его трудов - список его статей в научных изданиях обширен, но они написаны в подавляющем числе случаев в соавторстве, причем меня настораживает соавторство с одними и теми же людьми. Экологическая генетика существовала и существует в мировой науке, а не создана Жученко. Что же касается его рассуждений о филогенезе и онтогенезе, то взаимосвязь филогенеза и онтогенеза показана еще Геккелем. Энергичная реклама его работ и всемерная поддержка Дубининым самого Жученко в его продвижении по иерархической лестнице нашей Академии меня не только не успокаивают, но особенно настораживают... Вспоминается, как в семидесятые годы на очередных выборах на съезд Всесоюзного общества генетиков и селекционеров московские генетики «провалили» Дубинина. Но он все же был выбран на съезд - только молдавскими генетиками, то есть при помощи... А.А. Жученко.
- Есть ли, по Вашему мнению, какой-то выход из этой ситуации в генетике?
- Я думаю, что единственный путь - принципиальное изменение всей академической системы. Настало время отказаться от стереотипов, которые сложились за последние четыре-пять десятилетий. Настало время понять, что лидер в той или иной области знаний - это не звание, не должность, это прежде всего нетривиально, нестандартно мыслящий ученый, способный увлечь за собой единомышленников. Настало время отказаться от вассальной зависимости в науке, когда место работы в том или ином институте - это как прописка в том или ином населенном пункте: без разрешения властей ты не смеешь переезжать с места на место. Пора в корне менять сам принцип оценки научного труда - мы являемся составной частью мирового сообщества, и пусть труды наших ученых выходят за границей, - наши зарубежные коллеги в серьезных журналах и издательствах, невзирая ни на какие чины и звания, прекрасно оценивают уровень научных результатов.
- Те перемены, которые происходят сегодня в нашей стране, те процессы демократизации, которые начались с перестройкой, вселяют ли они в Вас оптимизм? Может быть, с этого и начнется тот поворот в отечественной науке, о котором Вы говорите?
- Да, все происходящее в какой-то мере дает надежду... Однако я боюсь, что еще жива застарелая и скомпрометировавшая себя система продвижения на высшие этажи власти, когда выдвижение, обсуждение и рекомендации тех или иных кандидатов идут как бы двумя путями: один путь, - когда за человеком стоит только его научный труд, его вклад в ту или иную область знания, и другой - когда за ним поддержка высокопоставленных академиков, парторганизации, администрации, чиновничьего аппарата, по-прежнему всемогущего и очень сплоченного.
Я очень хорошо помню, как в 1964 г. произошла история с лысенковцем Н.И. Нуждиным - его тогда Отделение обшей биологии избрало академиком. Но на общем собрании за него голосовало лишь двадцать процентов действительных членов. Н.С. Хрущев был разгневан. Именно тогда он сказал свои убийственные слова: «Нам не нужна Академия, которая не подчиняется решениям ЦК!» Тогда же у Никиты Сергеевича появился план слить Академию наук СССР с ВАСХНИЛ. Многие помнят ту волну жесточайших проверок и комиссий, которая прокатилась по всем институтам.
Сначала, чтобы получить хоть маломальскую независимость дли себя и своей школы, человек тратит колоссальные силы, чтобы стать академиком, - и чего это часто стоит, вам может рассказать почти каждый, прошедший через «кухню» выборов. А потом все по той же причине - ученики, школа - соглашаются или по крайней мере не протестуют против несправедливости. А в результате теряется самое главное - чистая совесть, чувство собственного достоинства. Все же нам нельзя забывать, что никакая благая цель не оправдывает дурные средства. И, пойдя на компромисс с собственной совестью, нам будет стыдно потом смотреть в глаза наших учеников.
- Какими же Вам видятся перспективы развития генетики, науки, вообще нашей страны? Вы ведь отдали им всю свою жизнь. Вы всегда отчаянно сопротивляетесь, когда из Вас пытаются сделать «патриарха»... Но Вам в ноябре этого года исполняется 80 лет... И хотите ли Вы этого или нет, Вы - действительно патриарх... Ваше слово очень важно новым поколениям, молодым.
- Знаете, мне очень жаль, что большая часть моей жизни была отдана совсем не тому, чему должна была быть отдана. Смертельно жаль тех лет, которые отняли лагеря. Смертельно осознавать, что наша страна была ввергнута в такое нечеловеческое испытание, как последняя война. Обидно, что многие годы ушли на борьбу с лысенковским бандитизмом; что многие годы пришлось отдать на расчистку «авгиевых конюшен» в отечественной науке... Ведь многое из того, что сейчас становится общепринятым и чуть ли не банальным, было хорошо понятно и двадцать, и тридцать, и пятьдесят лет назад. И поверьте - не только мне одному. Но, вместе с тем...
Самый заслуженный и уважаемый всеми порядочными людьми ученый Советского Союза Андрей Дмитриевич Сахаров предпослал своей первой программной статье эпиграф из «Фауста» Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!» Что нужно сделать, чтобы добро победило в этом бою, здесь и сейчас? Этот вопрос особенно остро стоит перед нами. Мы услышали в последнее время уйму хороших слов. Мы узнали (или вспомнили) множество истин, ранее скрытых от большинства людей. Человечество преисполнилось надежд на то, что тени Сталина и Гитлера ушли навсегда в прошлое. Но это пока только надежды. Чтобы они стали реальностью, нужно, вероятно, чтобы слова Гёте стали эпиграфом к каждому нашему дню.
- Но далеко не все люди - борцы и пассионарии...
- Мне думается, что их всегда было достаточно для того, чтобы вырывать человечество из страшных пропастей, в которые оно время от времени скатывалось. И тем, кто в этом сомневается, я очень советую посмотреть на историю человечества с высоты «птичьего полета»... Но в любом случае, конечно одних лишь слов и упований нынче мало. Ведь нередко даже просто оставаться порядочным человеком труднодоступная роскошь. Порядочность высоко «ценится», платить за нее приходится подчас слишком дорого. Но я убежден, что стремление быть порядочным - это основное свойство человека, выкованное спецификой естественного отбора.
Мне очень хочется рассказать Вам историю, которую мне поведала одна моя старинная знакомая. В 1964 г. она ехала на попутном грузовике и разговорилась с шофером. Это было в те дни, когда сняли Хрущева. Против обыкновения, шофер не ругал Никиту Сергеевича. А на вопрос, почему не ругает, рассказал ей свою историю.
В 1937 г. ему с двумя товарищами по армейской службе предложили пойти работать в охрану лагерей. Выслушав предупреждение генерала, что «зеки - мерзавцы из мерзавцев», и что ни малейшего попустительства им давать нельзя, бойцы получили тут же наглядный урок. Генерал вызвал в кабинет тощего, бледного зека и спросил, в чем состоит его вина. Зек ответил, что он ни в чем не виноват. «Не виноват? Ты ведь враг народа!» - заорал генерал и натравил на зека-доходягу огромную овчарку, которая свалила истощенного человека с ног. Генерал овчарку отогнал. Зека велел увести. «Говорит, что не виноват! А у меня на него два огромных тома лежит!» Шофер отказался идти в охрану лагеря: «Не дело, когда людей собаками травят». И второй отказался. А третий согласился. Через много лет после войны приятели по армии встретились случайно в Москве. Отказавшийся от службы в лагере удивился: он всю войну на фронте, дважды ранен, звание - старший сержант. А приятель - полковник, много орденов. «Где ты так отличился?». Тот, посмеиваясь, ответил: «Да всё там же, так всю войну там и провел, оттуда не уезжал. Там и ордена получил. И полковником стал». Резюмировал шофер свой рассказ все теми же словами: «Прав Хрущев. Не дело это - собаками людей травить»...
Понимаете ли, я всегда знал, какими путями легко сделать карьеру. Вся чудовищность ситуации заключается в том, что на протяжении многих десятков лет действовали и в значительной степени продолжают действовать губительные, извращенные принципы социального подъема. Дело в том, что огромная часть людей, от которых зависит слишком многое в нашей жизни, - это люди, сделавшие карьеру, следуя этим извращенным принципам. У нас мощная прослойка номенклатуры - на всех уровнях. И для этой номенклатуры существование общечеловеческой, общеобязательной этики - чума. Для этой же номенклатуры слишком часто еще большей чумой представляется подбор и выдвижение кадров не по анкете, не по услужливости и угодливости, а по истинным способностям, по энергии, по таланту.
Однако я вижу, что в настоящее время, может быть, как никогда раньше, решающей силой, определяющей темпы развития, мощь и безопасность нации, становится интеллигенция. Что делает человека интеллигентным? Наша жизнь, наше существование в огромной мере определяется тем целеполаганием, которое складывается еще в детстве, обычно - под влиянием матери. Именно интеллигентная мать очень рано подводит ребенка к вопросу, который ему нужно решить: или я - за себя, или я - за других. Или я - для людей, или люди - для меня... Если я за других, то мне предстоит нелегкая жизнь. С бесчисленными разочарованиями, несправедливостями. Но выбор надо делать... В конце концов, от этого зависит, сдвинемся ли мы с мертвой точки, или «перестройка» захлебнется и завершится таким экономическим развалом, таким чудовищным падением политического престижа Советского Союза, что ему придется еще десятки лет влачить полунищенское существование «развивающейся страны, имеющей ядерную бомбу». Бой нам всем предстоит жесточайший. «Покой нам только снится»...
- Владимир Павлович, Вы - оптимист?
- На это вопрос я отвечу так... Я - старый человек. Я даже не боюсь говорить правду. Может быть, это вообще самая главная цель для нашего общества - сделать так, чтобы никто не боялся говорить правду. У меня уйма сил ушла на борьбу с негодяями и бандитами... Но порядочных, добрых и честных людей я встречал несравненно больше...
(Интервью было частично опубликовано в журнале «Огонек». № 11. март 1989 г.)
СМ. ТАКЖЕ:
!!!!!!!!!!!!!! "До тех пор, пока страной правит номенклатурная шпана…"
https://loxovo.livejournal.com/8345893.html