Толстой о Смысле Жизни - Из опыта перечитывания "Анны Карениной" (3)
Оригинал взят у bigstonedragon в "Анна Каренина"-11. Толстой и политика, ч.1
ЦИТАТА ПЕРВАЯ:
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ, Глава XV
…
- По-моему, - сказал начинавший горячиться Левин, - в восьмидесятимиллионном народе всегда найдутся не сотни, как теперь, а десятки тысяч бесшабашных людей, которые всегда готовы - в шайку Пугачева, в Хиву, в Сербию...
- Я тебе говорю, что не сотни и не люди бесшабашные, а лучшие представители народа! - сказал Сергей Иваныч с таким раздражением, как будто он защищал последнее свое достояние. - А пожертвования? Тут уж прямо весь народ выражает свою волю.
- Это слово «народ» так неопределенно, - сказав Левин. - Писаря волостные, учителя и из мужиков, один на тысячу, может быть, знают, о чем идет дело. Остальные же восемьдесят миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия, о чем им надо бы выражать свою волю. Какое же мы имеем право говорить, что это воля народа?
Всего-то пара реплик сказана! Но сколько же в них вместилось - так часто случается у Толстого: то «растекается мыслью по древу», то уж скажет, так, что «словам тесно, а мыслям просторно».
Во-первых, конечно, бросается в глаза зародыш теории Гумилёва о «пассионариях». Или - по Дольнику - об «инвазионных группах»:
…В природе действуют и еще более удивительные механизмы: поколения, находящиеся в стрессовом состоянии, родят потомков, у которых реализуется альтернативная программа поведения, при лучших условиях жизни заблокированная. Потомки эти не могут уже жить так, как это делают их родители. Например, если плотность популяции саранчи стала слишком высокой, саранча откладывает яйца, из которых выйдет «походное» потомство. «Походные» потомки утрачивают территориальность, собираются вместе и начинают куда-нибудь двигаться. Стаи походной саранчи покидают территорию популяции, вторгаются сначала в места, занятые другими популяциями (это называется нашествием), затем в области, зачастую непригодные для жизни (это называется инвазией), и в конце концов погибают. Сходно ведут себя в подобной ситуации лемминги, а в менее яркой форме инвазия есть у многих видов млекопитающих и птиц. Цель нашествия и инвазии - выбросить за пределы переуплотняющейся популяции избыточное молодое поколение. Участники нашествия становятся как бы бесстрашными, не боятся погибать, особенно коллективно.
У людей при сходных обстоятельствах происходят подобные же изменения: молодежь не хочет жить так, как жили родители, образует группы, которые легко превращаются в очень агрессивные орды, а те неудержимо стремятся куда-то двигаться и что-то там совершать, обычно разрушительное. Аналогия между нашествиями животных и некоторыми нашествиями орд варваров лежит на поверхности. Но о причинах нашествий варваров мы знаем так мало, что трудно решить, сходство это внешнее или в основе некоторых нашествий, в частности кочевников Центральной Азии, лежал инвазионный механизм. Если это так, то их «пассионарность» (по Л.Н.Гумилеву) не нуждается ни в каких космических объяснениях - это просто люди, реализующие альтернативную программу.
[Spoiler (click to open)]
Со времён Толстого население России выросло вдвое, а население Земли в целом - и вовсе раз этак в 5 или 6. И если уже во времена Толстого наблюдались признаки «переуплотнения популяции», заставлявшие «пассионариев» «неудержимо стремятся куда-то двигаться» («в шайку Пугачева, в Хиву, в Сербию») «и что-то там совершать», то насколько же больше их стало теперь! Не отсюда ли все эти нынешние «чеченские террористы», «белгородские стрелки» и прочие напасти?
Оригинал взят у bigstonedragon в "Анна Каренина"-12. Толстой и политика, ч.2
И вторая мысль, прозвучавшая в той же цитате, ставшая понятной и ясной для меня лишь недавно совсем, о том, что политики, или, точнее, люди, по-настоящему интересующиеся политикой - кшатрии, по моей терминологии, или, по Толстому, люди, которые «знают, о чем идет дело», - это ничтожное меньшинство населения - «один на тысячу, может быть».
И вторая половина того же высказывания, не менее важная, о том, что «Остальные же восемьдесят миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия, о чем им надо бы выражать свою волю».
Нужно было прожить 20 лет в условиях демократии и, мало того, нужно было почитать ещё дневники политиков - Медведева, Жириновского и прочих - чтобы понять всё значение этой мысли. Ведь и в самом деле, помню, как 5 лет назад с большим энтузиазмом подписался на ЖЖ Медведева, рассчитывая, что уж теперь-то начну активно комментировать «повестку дня» Президента - но шёл год за годом, и всё прочнее складывалось ощущение, что мы с Президентом живём в каких-то параллельных мирах, что та повестка дня, те проблемы, которые он в своём дневнике предлагает нам для обсуждения, для того, чтобы народ «выразил свою волю», для меня, по крайней мере, совершенно неактуальна и неинтересна, и даже имея возможность «выражать свою волю», я «не только не выражаю» её, но и «не имею ни малейшего понятия», «о чём» её можно было бы тут выразить. Нет у меня мнения по тем вопросам, по которым, по мнению Президента, оно могло бы существовать и могло бы интересовать его как политика. А те вопросы, которые мне представляются важными, - они в поле зрения Президента почему-то не попадают.
Политики («кшатрии») НЕ ВЫРАЖАЮТ моих интересов. Интерес кшатрия может быть лишь в одном - во власти. В том, чтобы захватить и удержать власть, «да побольше, побольше!» И если его «повестка дня» вдруг в чём-то совпала с моей - то это лишь в той части, которая помогает ему как политику завоевать и укрепить свою власть.
В этом и предпосылки кризиса «представительской демократии», в любой её форме - советской, парламентской, «суверенной», «сословной»… Политики, «представители», решают лишь свои проблемы, но ни в коем случае не наши. Они не пытаются понять, какие проблемы нас волнуют, наоборот, они нам свои проблемы пытаются навязать, и нас убедить, что их проблемы на самом деле общие, что их проблемы на самом деле и нас тоже должны волновать.
Об этом же, кстати, и Толстой пишет!
ЦИТАТА ВТОРАЯ:
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ, Глава XVI
…
- Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, - сказал князь. - Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать там нечего - что ж, Долли, это не секрет! - а восемь тысяч жалованья. Попробуйте, спросите у него, полезна ли его служба, - он вам докажет, что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя же не верить в пользу восьми тысяч.
- Да, он просил меня передать о получении места Дарье Александровне, - недовольно сказал Сергей Иванович, полагая, что князь говорит некстати.
- Так-то и единомыслие газет. Мне это растолковали: как только война, то им вдвое дохода. Как же им не считать, что судьбы народа и славян... и все это?
…
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение есть непогрешимый судья, то почему революция, коммуна не так же законны, как и движение в пользу славян? …
Политтехнологии. СМИ - только самая древняя и самая простая из политтехнологий, призванных навязать нам повестку дня, нужную им, чтобы решить их проблемы нашими руками - путём «голосования» ли, путём революции ли… И не случайно, наверно, вдруг прозвучали слова о революции и коммуне в конце пассажа о политтехнологиях. И ведь сбылось же, хотя Толстой сам, мне кажется, своему пророчеству не верил!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, ГЛАВА XXI
- …То есть что же? Партия Бертенева против русских коммунистов?
- Нет, - сморщившись от досады за то, что его подозревают в такой глупости, сказал Серпуховской. - Все это глупости. Это всегда было и будет. Никаких коммунистов нет. Но всегда людям интриги надо выдумать вредную, опacную партию. Это старая штука. Нет, нужна партия власти людей независимых, как ты и я.
Оригинал взят у bigstonedragon в "Анна Каренина"-13. Скользкая тема: Толстой и эротика
Существенная особенность «Анны Карениной» как романа - стремление Толстого «равноудалиться» от своих героев, изобразить их «непредвзято», наделив каждого противоречивыми чертами, смешав в каждом из них и «белые», и «чёрные» краски.
И тем не менее, нет, нет, да и проскочит ситуация, описывая которую Толстой уже не в силах удержаться от проявления своего субъективного отношения к участникам событий.
Особенно ярко это проявляется во всём, что касается секса - очевидно, самой для Толстого «больной» мозоли, тревожившей его при написании «Анны Карениной».
Сравните, с какой тёплой иронией он описывает эротические переживания Левина, и какими мрачными, тяжёлыми красками рисуется эпизод «первого секса» между Вронским и Анной.
ЦИТАТА ПЕРВАЯ. ЛЕВИН
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, ГЛАВА XXVI
... Мучительно неловко ему было оттого, что против него сидела свояченица в особенном, для него, ему казалось, надетом платье, с особенным в виде трапеции вырезом на белой груди; этот четвероугольный вырез, несмотря на то, что грудь была очень белая, или особенно потому, что она была очень белая, лишал Левина свободы мысли.
- Вы сами учите? - спросил Левин, стараясь смотреть мимо выреза, но чувствуя, что куда бы он ни смотрел в ту сторону, он будет видеть вырез.
ЦИТАТА ВТОРАЯ. ВРОНСКИЙ И АННА
ЧАСТЬ ВТОРАЯ, ГЛАВА XI
То, что почти целый год для Вронского составляло исключительно одно желанье его жизни, заменившее ему все прежние желания; то, что для Анны было невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, - это желание было удовлетворено. Бледный, с дрожащею нижнею челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем.
... Он чувствовал то, что должен чувствовать убийца, когда видит тело, лишенное им жизни. Это тело, лишенное им жизни, была их любовь, первый период их любви. Было что-то ужасное и отвратительное в воспоминаниях о том, за что было заплачено этою страшною ценой стыда. Стыд пред духовною наготою своей давил ее и сообщался ему. Но, несмотря на весь ужас убийцы пред телом убитого, надо резать на куски, прятать это тело, надо пользоваться тем, что убийца приобрел убийством.
И с озлоблением, как будто со страстью, бросается убийца на это тело, и тащит, и режет его; так и он покрывал поцелуями ее лицо и плечи. Она держала его руку и не шевелилась. Да, эти поцелуи - то, что куплено этим стыдом. Да, и эта одна рука, которая будет всегда моею, - рука моего сообщника. Она подняла эту руку и поцеловала ее. Он опустился на колена и хотел видеть ее лицо; но она прятала его и ничего не говорила. Наконец, как бы сделав усилие над собой, она поднялась и оттолкнула его. Лицо ее было все так же красиво, но тем более было оно жалко.
- Все кончено, - сказала она. - У меня ничего нет, кроме тебя. Помни это.
- Я не могу не помнить того, что есть моя жизнь. За минуту этого счастья...
- Какое счастье! - с отвращением и ужасом сказала она, и ужас невольно сообщился ему. - Ради бога, ни слова, ни слова больше.
Она быстро встала и отстранилась от него.
Мне кажется, Толстой сам не сумел по достоинству оценить такое получившееся, очевидно, ненамеренно противостояние двух подходов к сексу и эротике - лёгкого, игривого и серьёзного, мрачного: ведь Левин у него в конце концов тоже становится торжественно-мрачен во всех сценах, в которых речь заходит о взаимоотношениях полов. Между тем, именно путь эстетизации секса путём превращения его в игру, доставляющую удовольствие и радость познания нового всем участникам, является, на мой взгляд, единственно возможным способом найти компромисс между разумным и биологическим началом в человеке.
Достаточно последовательным в этом вопросе является лишь Стива, который, в то же время, явно не относится к числу любимых персонажей у Толстого. Верный своему принципу в этом-то и цель образования: изо всего сделать наслаждение, он и к вопросам секса подходит столь же игриво:
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ, Глава XI
…
- А знаешь, ты себе наделаешь бед, - сказал он, найдя фуражку и вставая.
- Отчего?
- Разве я не вижу, как ты себя поставил с женой? Я слышал, как у вас вопрос первой важности - поедешь ли ты или нет на два дня на охоту. Все это хорошо как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, - сказал Облонский, отворяя ворота.
- То есть что же? Пойти ухаживать за дворовыми девками? - спросил Левин.
- Отчего же и не пойти, если весело. Ça ne tire pas a conséquence. Жене моей от этого не хуже будет, а мне будет весело. Главное дело - блюди святыню дома. В доме чтобы ничего не было. А рук себе не завязывай.
- Может быть, - сухо сказал Левин и повернулся на бок.
Я бы сказал, что Облонский здесь не прав лишь в одном: в традиционном «мужском» подходе к сексу по принципу «одинаково, но со всеми», вместо более правильного ИМХО принципа «всеми возможными способами, но с единственной». Не в том вопросе, с кем, а в том вопросе, как, должен торжествовать принцип Облонского «рук себе не завязывай». Тогда и «блюсти святыню дома» проблем не будет, и о каких-то особых «мужских» интересах, о какой-то особой «независимости» мужчин речи идти не будет.
Впрочем, не забудем, что в те времена, отстоящие от нас всего лишь на какие-то 150 лет, во взаимоотношениях мужчины и женщины царила полная, на наш современный взгляд, дикость: «Так как подчиненность женщин мужчинам есть с незапамятных времен всемирный обычай, то всякое уклонение от него совершенно естественно кажется неестественным».
Быть может, именно эти слова Толстому следовало вынести в эпиграф, а не включать незаметно в текст романа?
Оригинал взят у bigstonedragon в "Анна Каренина"-14: "мысль семейная"
«Мысль семейная» действительно занимает важное место в «Анне Карениной», однако нигде, кроме первого абзаца романа, «от автора» она не звучит - сохраняя видимость «объективности», Толстой вкладывает многочисленные сентенции и высказывания на эту тему в уста своих героев - соответственно, позволяя им высказывать самые разные, порой противоположные взгляды на семью.
Хотел того Толстой или нет, но самое близкое, самое важное для меня высказывание он вложил в уста Алексея Каренина.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, ГЛАВА XIV
«…Семья не может быть разрушена по капризу, произволу или даже по преступлению одного из супругов, и наша жизнь должна идти, как она шла прежде. Это необходимо для меня, для вас, для нашего сына. …».
Схожее отношение к семье демонстрирует и Стива Облонский, о котором Анна говорит на первых страницах романа:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, ГЛАВА XIX
- …Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена - это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
Сама Анна, как, впрочем, и иные женские персонажи романа, провести такую "черту непроходимую" не в состоянии.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, ГЛАВА XXI
- …Я слыхала, что женщины любят людей даже за их пороки, - вдруг начала Анна, - но я ненавижу его за его добродетели. Я не могу жить с ним. Ты пойми, его вид физически действует на меня, я выхожу из себя. Я не могу, не могу жить с ним. Что же мне делать?
- Ты не можешь видеть своего положения, как я. Позволь мне сказать откровенно свое мнение. - Опять он осторожно улыбнулся своей миндальною улыбкой. - Я начну сначала: ты вышла замуж за человека, который на двадцать лет старше тебя. Ты вышла замуж без любви или не зная любви. Это была ошибка.
Ни Анна, ни Дарья, похоже, не в состоянии отличить «любовь» от «страсти» - потому как, в обеих вышеприведенных цитатах речь, конечно, именно о страсти идёт.
Такое же неумение разделять «страсть» и «любовь» демонстрирует и Вронский, откуда, в конечном счете, и проистекают все его беды.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ, ГЛАВА VII
- …Я удивляюсь родителям. Говорят, это брак по страсти.
- По страсти? Какие у вас антидилювиальные мысли! Кто нынче говорит про страсти? - сказала жена посланника.
- Что делать? Эта глупая старая мода все еще не выводится, - сказал Вронский.
- Тем хуже для тех, кто держится этой моды. Я знаю счастливые браки только по рассудку.
- Да, но зато как часто счастье браков по рассудку разлетается, как пыль, именно оттого, что появляется та самая страсть, которую не признавали, - сказал Вронский.
- Но браками по рассудку мы называем те, когда уже оба перебесились. Это как скарлатина, чрез это надо пройти.
- Тогда надо выучиться искусственно прививать любовь, как оспу.
Не «любовь», конечно, а «страсть» - но Вронский, повторю, их не различает.
А вот с мыслью «жены посланника» о том, что семью создавать надо, когда уже оба перебесились, когда страсти улеглись, - с этой мыслью я целиком и полностью согласен!
И в наши дни такой подход уже вполне реален; в то время как во времена Толстого нравы, увы, совсем другими были!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, ГЛАВА XII
…Матери не нравилось очень то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом уже полтора месяца, и чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста, надо было объясниться.
Вот так! Прошло уже полтора месяца, как познакомился с девушкой, - и всё, изволь жениться, да ещё и однажды и навсегда!
Да ведь за полтора-то месяца «страсть» не то что перегореть не сможет, даже и разгореться-то толком не успеет!
Ладно, мужчины могли «перебеситься» в объятиях замужних светских дам:
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна - потому, что ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете.
Ну, а девушкам что было делать?
Всё-таки, мне кажется, это правильно, что теперь общественное мнение уже не считает, что если ты полтора месяца встречаешься с девушкой, то непременно обязан на ней жениться :-)
ЦИТАТА ПЕРВАЯ:
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ, Глава XV
…
- По-моему, - сказал начинавший горячиться Левин, - в восьмидесятимиллионном народе всегда найдутся не сотни, как теперь, а десятки тысяч бесшабашных людей, которые всегда готовы - в шайку Пугачева, в Хиву, в Сербию...
- Я тебе говорю, что не сотни и не люди бесшабашные, а лучшие представители народа! - сказал Сергей Иваныч с таким раздражением, как будто он защищал последнее свое достояние. - А пожертвования? Тут уж прямо весь народ выражает свою волю.
- Это слово «народ» так неопределенно, - сказав Левин. - Писаря волостные, учителя и из мужиков, один на тысячу, может быть, знают, о чем идет дело. Остальные же восемьдесят миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия, о чем им надо бы выражать свою волю. Какое же мы имеем право говорить, что это воля народа?
Всего-то пара реплик сказана! Но сколько же в них вместилось - так часто случается у Толстого: то «растекается мыслью по древу», то уж скажет, так, что «словам тесно, а мыслям просторно».
Во-первых, конечно, бросается в глаза зародыш теории Гумилёва о «пассионариях». Или - по Дольнику - об «инвазионных группах»:
…В природе действуют и еще более удивительные механизмы: поколения, находящиеся в стрессовом состоянии, родят потомков, у которых реализуется альтернативная программа поведения, при лучших условиях жизни заблокированная. Потомки эти не могут уже жить так, как это делают их родители. Например, если плотность популяции саранчи стала слишком высокой, саранча откладывает яйца, из которых выйдет «походное» потомство. «Походные» потомки утрачивают территориальность, собираются вместе и начинают куда-нибудь двигаться. Стаи походной саранчи покидают территорию популяции, вторгаются сначала в места, занятые другими популяциями (это называется нашествием), затем в области, зачастую непригодные для жизни (это называется инвазией), и в конце концов погибают. Сходно ведут себя в подобной ситуации лемминги, а в менее яркой форме инвазия есть у многих видов млекопитающих и птиц. Цель нашествия и инвазии - выбросить за пределы переуплотняющейся популяции избыточное молодое поколение. Участники нашествия становятся как бы бесстрашными, не боятся погибать, особенно коллективно.
У людей при сходных обстоятельствах происходят подобные же изменения: молодежь не хочет жить так, как жили родители, образует группы, которые легко превращаются в очень агрессивные орды, а те неудержимо стремятся куда-то двигаться и что-то там совершать, обычно разрушительное. Аналогия между нашествиями животных и некоторыми нашествиями орд варваров лежит на поверхности. Но о причинах нашествий варваров мы знаем так мало, что трудно решить, сходство это внешнее или в основе некоторых нашествий, в частности кочевников Центральной Азии, лежал инвазионный механизм. Если это так, то их «пассионарность» (по Л.Н.Гумилеву) не нуждается ни в каких космических объяснениях - это просто люди, реализующие альтернативную программу.
[Spoiler (click to open)]
Со времён Толстого население России выросло вдвое, а население Земли в целом - и вовсе раз этак в 5 или 6. И если уже во времена Толстого наблюдались признаки «переуплотнения популяции», заставлявшие «пассионариев» «неудержимо стремятся куда-то двигаться» («в шайку Пугачева, в Хиву, в Сербию») «и что-то там совершать», то насколько же больше их стало теперь! Не отсюда ли все эти нынешние «чеченские террористы», «белгородские стрелки» и прочие напасти?
Оригинал взят у bigstonedragon в "Анна Каренина"-12. Толстой и политика, ч.2
И вторая мысль, прозвучавшая в той же цитате, ставшая понятной и ясной для меня лишь недавно совсем, о том, что политики, или, точнее, люди, по-настоящему интересующиеся политикой - кшатрии, по моей терминологии, или, по Толстому, люди, которые «знают, о чем идет дело», - это ничтожное меньшинство населения - «один на тысячу, может быть».
И вторая половина того же высказывания, не менее важная, о том, что «Остальные же восемьдесят миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия, о чем им надо бы выражать свою волю».
Нужно было прожить 20 лет в условиях демократии и, мало того, нужно было почитать ещё дневники политиков - Медведева, Жириновского и прочих - чтобы понять всё значение этой мысли. Ведь и в самом деле, помню, как 5 лет назад с большим энтузиазмом подписался на ЖЖ Медведева, рассчитывая, что уж теперь-то начну активно комментировать «повестку дня» Президента - но шёл год за годом, и всё прочнее складывалось ощущение, что мы с Президентом живём в каких-то параллельных мирах, что та повестка дня, те проблемы, которые он в своём дневнике предлагает нам для обсуждения, для того, чтобы народ «выразил свою волю», для меня, по крайней мере, совершенно неактуальна и неинтересна, и даже имея возможность «выражать свою волю», я «не только не выражаю» её, но и «не имею ни малейшего понятия», «о чём» её можно было бы тут выразить. Нет у меня мнения по тем вопросам, по которым, по мнению Президента, оно могло бы существовать и могло бы интересовать его как политика. А те вопросы, которые мне представляются важными, - они в поле зрения Президента почему-то не попадают.
Политики («кшатрии») НЕ ВЫРАЖАЮТ моих интересов. Интерес кшатрия может быть лишь в одном - во власти. В том, чтобы захватить и удержать власть, «да побольше, побольше!» И если его «повестка дня» вдруг в чём-то совпала с моей - то это лишь в той части, которая помогает ему как политику завоевать и укрепить свою власть.
В этом и предпосылки кризиса «представительской демократии», в любой её форме - советской, парламентской, «суверенной», «сословной»… Политики, «представители», решают лишь свои проблемы, но ни в коем случае не наши. Они не пытаются понять, какие проблемы нас волнуют, наоборот, они нам свои проблемы пытаются навязать, и нас убедить, что их проблемы на самом деле общие, что их проблемы на самом деле и нас тоже должны волновать.
Об этом же, кстати, и Толстой пишет!
ЦИТАТА ВТОРАЯ:
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ, Глава XVI
…
- Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, - сказал князь. - Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать там нечего - что ж, Долли, это не секрет! - а восемь тысяч жалованья. Попробуйте, спросите у него, полезна ли его служба, - он вам докажет, что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя же не верить в пользу восьми тысяч.
- Да, он просил меня передать о получении места Дарье Александровне, - недовольно сказал Сергей Иванович, полагая, что князь говорит некстати.
- Так-то и единомыслие газет. Мне это растолковали: как только война, то им вдвое дохода. Как же им не считать, что судьбы народа и славян... и все это?
…
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение есть непогрешимый судья, то почему революция, коммуна не так же законны, как и движение в пользу славян? …
Политтехнологии. СМИ - только самая древняя и самая простая из политтехнологий, призванных навязать нам повестку дня, нужную им, чтобы решить их проблемы нашими руками - путём «голосования» ли, путём революции ли… И не случайно, наверно, вдруг прозвучали слова о революции и коммуне в конце пассажа о политтехнологиях. И ведь сбылось же, хотя Толстой сам, мне кажется, своему пророчеству не верил!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, ГЛАВА XXI
- …То есть что же? Партия Бертенева против русских коммунистов?
- Нет, - сморщившись от досады за то, что его подозревают в такой глупости, сказал Серпуховской. - Все это глупости. Это всегда было и будет. Никаких коммунистов нет. Но всегда людям интриги надо выдумать вредную, опacную партию. Это старая штука. Нет, нужна партия власти людей независимых, как ты и я.
Оригинал взят у bigstonedragon в "Анна Каренина"-13. Скользкая тема: Толстой и эротика
Существенная особенность «Анны Карениной» как романа - стремление Толстого «равноудалиться» от своих героев, изобразить их «непредвзято», наделив каждого противоречивыми чертами, смешав в каждом из них и «белые», и «чёрные» краски.
И тем не менее, нет, нет, да и проскочит ситуация, описывая которую Толстой уже не в силах удержаться от проявления своего субъективного отношения к участникам событий.
Особенно ярко это проявляется во всём, что касается секса - очевидно, самой для Толстого «больной» мозоли, тревожившей его при написании «Анны Карениной».
Сравните, с какой тёплой иронией он описывает эротические переживания Левина, и какими мрачными, тяжёлыми красками рисуется эпизод «первого секса» между Вронским и Анной.
ЦИТАТА ПЕРВАЯ. ЛЕВИН
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, ГЛАВА XXVI
... Мучительно неловко ему было оттого, что против него сидела свояченица в особенном, для него, ему казалось, надетом платье, с особенным в виде трапеции вырезом на белой груди; этот четвероугольный вырез, несмотря на то, что грудь была очень белая, или особенно потому, что она была очень белая, лишал Левина свободы мысли.
- Вы сами учите? - спросил Левин, стараясь смотреть мимо выреза, но чувствуя, что куда бы он ни смотрел в ту сторону, он будет видеть вырез.
ЦИТАТА ВТОРАЯ. ВРОНСКИЙ И АННА
ЧАСТЬ ВТОРАЯ, ГЛАВА XI
То, что почти целый год для Вронского составляло исключительно одно желанье его жизни, заменившее ему все прежние желания; то, что для Анны было невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, - это желание было удовлетворено. Бледный, с дрожащею нижнею челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем.
... Он чувствовал то, что должен чувствовать убийца, когда видит тело, лишенное им жизни. Это тело, лишенное им жизни, была их любовь, первый период их любви. Было что-то ужасное и отвратительное в воспоминаниях о том, за что было заплачено этою страшною ценой стыда. Стыд пред духовною наготою своей давил ее и сообщался ему. Но, несмотря на весь ужас убийцы пред телом убитого, надо резать на куски, прятать это тело, надо пользоваться тем, что убийца приобрел убийством.
И с озлоблением, как будто со страстью, бросается убийца на это тело, и тащит, и режет его; так и он покрывал поцелуями ее лицо и плечи. Она держала его руку и не шевелилась. Да, эти поцелуи - то, что куплено этим стыдом. Да, и эта одна рука, которая будет всегда моею, - рука моего сообщника. Она подняла эту руку и поцеловала ее. Он опустился на колена и хотел видеть ее лицо; но она прятала его и ничего не говорила. Наконец, как бы сделав усилие над собой, она поднялась и оттолкнула его. Лицо ее было все так же красиво, но тем более было оно жалко.
- Все кончено, - сказала она. - У меня ничего нет, кроме тебя. Помни это.
- Я не могу не помнить того, что есть моя жизнь. За минуту этого счастья...
- Какое счастье! - с отвращением и ужасом сказала она, и ужас невольно сообщился ему. - Ради бога, ни слова, ни слова больше.
Она быстро встала и отстранилась от него.
Мне кажется, Толстой сам не сумел по достоинству оценить такое получившееся, очевидно, ненамеренно противостояние двух подходов к сексу и эротике - лёгкого, игривого и серьёзного, мрачного: ведь Левин у него в конце концов тоже становится торжественно-мрачен во всех сценах, в которых речь заходит о взаимоотношениях полов. Между тем, именно путь эстетизации секса путём превращения его в игру, доставляющую удовольствие и радость познания нового всем участникам, является, на мой взгляд, единственно возможным способом найти компромисс между разумным и биологическим началом в человеке.
Достаточно последовательным в этом вопросе является лишь Стива, который, в то же время, явно не относится к числу любимых персонажей у Толстого. Верный своему принципу в этом-то и цель образования: изо всего сделать наслаждение, он и к вопросам секса подходит столь же игриво:
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ, Глава XI
…
- А знаешь, ты себе наделаешь бед, - сказал он, найдя фуражку и вставая.
- Отчего?
- Разве я не вижу, как ты себя поставил с женой? Я слышал, как у вас вопрос первой важности - поедешь ли ты или нет на два дня на охоту. Все это хорошо как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, - сказал Облонский, отворяя ворота.
- То есть что же? Пойти ухаживать за дворовыми девками? - спросил Левин.
- Отчего же и не пойти, если весело. Ça ne tire pas a conséquence. Жене моей от этого не хуже будет, а мне будет весело. Главное дело - блюди святыню дома. В доме чтобы ничего не было. А рук себе не завязывай.
- Может быть, - сухо сказал Левин и повернулся на бок.
Я бы сказал, что Облонский здесь не прав лишь в одном: в традиционном «мужском» подходе к сексу по принципу «одинаково, но со всеми», вместо более правильного ИМХО принципа «всеми возможными способами, но с единственной». Не в том вопросе, с кем, а в том вопросе, как, должен торжествовать принцип Облонского «рук себе не завязывай». Тогда и «блюсти святыню дома» проблем не будет, и о каких-то особых «мужских» интересах, о какой-то особой «независимости» мужчин речи идти не будет.
Впрочем, не забудем, что в те времена, отстоящие от нас всего лишь на какие-то 150 лет, во взаимоотношениях мужчины и женщины царила полная, на наш современный взгляд, дикость: «Так как подчиненность женщин мужчинам есть с незапамятных времен всемирный обычай, то всякое уклонение от него совершенно естественно кажется неестественным».
Быть может, именно эти слова Толстому следовало вынести в эпиграф, а не включать незаметно в текст романа?
Оригинал взят у bigstonedragon в "Анна Каренина"-14: "мысль семейная"
«Мысль семейная» действительно занимает важное место в «Анне Карениной», однако нигде, кроме первого абзаца романа, «от автора» она не звучит - сохраняя видимость «объективности», Толстой вкладывает многочисленные сентенции и высказывания на эту тему в уста своих героев - соответственно, позволяя им высказывать самые разные, порой противоположные взгляды на семью.
Хотел того Толстой или нет, но самое близкое, самое важное для меня высказывание он вложил в уста Алексея Каренина.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, ГЛАВА XIV
«…Семья не может быть разрушена по капризу, произволу или даже по преступлению одного из супругов, и наша жизнь должна идти, как она шла прежде. Это необходимо для меня, для вас, для нашего сына. …».
Схожее отношение к семье демонстрирует и Стива Облонский, о котором Анна говорит на первых страницах романа:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, ГЛАВА XIX
- …Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена - это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
Сама Анна, как, впрочем, и иные женские персонажи романа, провести такую "черту непроходимую" не в состоянии.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, ГЛАВА XXI
- …Я слыхала, что женщины любят людей даже за их пороки, - вдруг начала Анна, - но я ненавижу его за его добродетели. Я не могу жить с ним. Ты пойми, его вид физически действует на меня, я выхожу из себя. Я не могу, не могу жить с ним. Что же мне делать?
- Ты не можешь видеть своего положения, как я. Позволь мне сказать откровенно свое мнение. - Опять он осторожно улыбнулся своей миндальною улыбкой. - Я начну сначала: ты вышла замуж за человека, который на двадцать лет старше тебя. Ты вышла замуж без любви или не зная любви. Это была ошибка.
Ни Анна, ни Дарья, похоже, не в состоянии отличить «любовь» от «страсти» - потому как, в обеих вышеприведенных цитатах речь, конечно, именно о страсти идёт.
Такое же неумение разделять «страсть» и «любовь» демонстрирует и Вронский, откуда, в конечном счете, и проистекают все его беды.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ, ГЛАВА VII
- …Я удивляюсь родителям. Говорят, это брак по страсти.
- По страсти? Какие у вас антидилювиальные мысли! Кто нынче говорит про страсти? - сказала жена посланника.
- Что делать? Эта глупая старая мода все еще не выводится, - сказал Вронский.
- Тем хуже для тех, кто держится этой моды. Я знаю счастливые браки только по рассудку.
- Да, но зато как часто счастье браков по рассудку разлетается, как пыль, именно оттого, что появляется та самая страсть, которую не признавали, - сказал Вронский.
- Но браками по рассудку мы называем те, когда уже оба перебесились. Это как скарлатина, чрез это надо пройти.
- Тогда надо выучиться искусственно прививать любовь, как оспу.
Не «любовь», конечно, а «страсть» - но Вронский, повторю, их не различает.
А вот с мыслью «жены посланника» о том, что семью создавать надо, когда уже оба перебесились, когда страсти улеглись, - с этой мыслью я целиком и полностью согласен!
И в наши дни такой подход уже вполне реален; в то время как во времена Толстого нравы, увы, совсем другими были!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, ГЛАВА XII
…Матери не нравилось очень то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом уже полтора месяца, и чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста, надо было объясниться.
Вот так! Прошло уже полтора месяца, как познакомился с девушкой, - и всё, изволь жениться, да ещё и однажды и навсегда!
Да ведь за полтора-то месяца «страсть» не то что перегореть не сможет, даже и разгореться-то толком не успеет!
Ладно, мужчины могли «перебеситься» в объятиях замужних светских дам:
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна - потому, что ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете.
Ну, а девушкам что было делать?
Всё-таки, мне кажется, это правильно, что теперь общественное мнение уже не считает, что если ты полтора месяца встречаешься с девушкой, то непременно обязан на ней жениться :-)