К 150-летию Одесской астрономической обсерватории: воспоминания Виктора Елистратова
Всех, кто связан с Одесской астрономической обсерваторией, я поздравляю с её стопятидесятилетним юбилеем.
Пусть моим подарком к этому дню будет публикация письма астронома-гравиметриста Виктора Елистратова Константину Покровскому, который возглавлял обсерваторию с 1934 по 1944 год. Письмо написано в Пулкове и датировано 20 марта 1941 года.
В 1995 году это письмо обнаружила моя мама в одном из шкафов с обсерваторскими бумагами. Двадцать два года оно хранилось в нашем домашнем архиве, а в 2017 году, когда праздновался стодесятилетний юбилей Владимира Платоновича Цесевича, мама передала это письмо Сергею Михайловичу Андриевскому, нынешнему директору ОАО. В моём журнале оно публикуется с его разрешения.
В Интернете очень мало сведений о Елистратове. Мне удалось найти такую короткую биографическую справку: «Елистратов Виктор Аркадьевич (1903-1942) - кандидат физ.-мат. наук (1938, без защиты диссертации), астроном-гравиметрист и астрометрист, ст. научный сотрудник ГАО. Работал в ГАО в 1936-1941 гг. Командировался в Гидрографический отдел КБФ (в Кронштадт) с 4 августа по 15 декабря 1941 г. Умер в блокаду 1 января 1942 г. «в результате тяжёлой формы дистрофии». Жена тоже скончалась от голода. «Тела умерших были направлены в морг без регистрации ввиду тяжёлых обстоятельств блокады». (Из сборника: Архитектура - Строительство - Транспорт. Материалы 71-й научной конференции профессоров, преподавателей, научных работников, инженеров и аспирантов университета, 7-9 октября 2015 г. Часть III. Экономика и правовое регулирование в архитектуре и строительстве//Санкт-Петербургский государственный архитектурно-строительный университет. - СПб, 2015. - С. 49, https://www.spbgasu.ru/upload-files/nauchinnovaz/konferenzii/72_konfer_chast_III.pdf.)
Честно говоря, когда я прочёл это, мне стало не по себе: выходит, когда писалось то письмо, которое я держу в руках, его автор не подозревал, что жить ему осталось немногим более девяти месяцев...
В публикации я сохраняю орфографию и пунктуацию оригинала. Символами {} обозначены авторские надстрочные вставки.
На первой странице письма в левом верхнем углу другим, неавторским почерком написано: «Воспоминания Елистратова». Все сноски в письме - авторские. Подчёркнутые цифры - это номера страниц (именно так они пронумерованы автором).
Я не знаю, появлялось ли это письмо или его отрывки в каких-то печатных изданиях, но уверен, что я первый, кто обнародовал его в Интернете.
1941, Март 20.
Многоуважаемый Константин Доримедонтович
Простите, что только сейчас, по прошествии долгого времени, отвечаю на просьбу руководимого Вами отделения Астрономо-геодезического общества дать свои краткие воспоминания о работе на Одесской Обсерватории: дать их раньше мешали болезнь и загруженность работой.
Но зная, как медленно обычно собираются данные для подобных работ, как возглавляемая Вами История Обсерватории и кафедры астрономии, я думаю, что не опоздал еще со своими заметками, и что Вы успеете их использовать, если они покажутся Вам стоящими внимания. Пишу их не только для Истории Обсерватории, но так, как они напишутся, и многое в них, вероятно, будет лишним, но иначе писать не хочется.
Приехал я впервые в Одессу, после свидания с А. Я. Орловым в Полтаве и моего назначения им на должность вычислителя Одесской Обсерватории, 15 апреля 1926 г., дата, открывающая мою официальную астрономическую работу.
До сих пор с удовольствием вспоминаю это начало моей астрономической работы и ту теплоту и симпатию, с которыми я был встречен и принят на Обсерватории. Старшими астрономами в то время в Одессе были Николай Владимирович Циммерман и Артемий Робертович Орбинский, ад’юнкт астрономом - Димитрий Владимирович Пясковский. Николай Владимирович работал тогда над своим каталогом склонений звезд программы Пулковского Зенит-Телескопа и, одновременно, числился в Пулкове. Предмета работ Артемия Робертовича я сейчас не помню, он редко бывал на Обсерватории и занимался на дому, вероятно работами, связанными с его прошлыми наблюдениями. Димитрий Владимирович был в то время заядлым гравиметристом. Это было время начала большого увлечения маятниками (определения ускорений силы тяжести). Тогда многим казалось, что маятниковые наблюдения откроют гораздо больше интересного и ценного, чем они, несмотря на их серьезное значение для науки, дали потом на самом деле. От каждой экспедиции ждали больших открытий. Димитрий Владимирович Пясковский, впоследствии мой первый учитель в области гравиметрических работ (если не считать Московского Университета), занимался как раз экспедиционными работами с четырехмаятниковым прибором Штюкрата (переданным потом Полтавской Обсерватории).
Что же касается директора Обсерватории Александра Яковлевича Орлова, то, кроме общего руководства Обсерваторией и гравиметрическими экспедициями, он занимался много в то время организацией только что основанной им Гравиметрической Обсерватории в Полтаве. Кроме того он работал над отдельными исследованиями, результаты которых печатались тогда напр в частности в изданиях Украинской Палаты Мер, к которой относилась Полтавская Обсерватория. *)
Состав вычислителей Обсерватории в то время был следующий (кроме меня):
2
Николай Марьянович Михальский,
Валентина Борисовна Балосогло,
Зинаида Николаевна Аксентьева,
Сергей Владимирович Донич
Нина Дмитриевна Авсенева
Давид Исаакович Барановский
Евгений Львович Шодо
Кроме того большей частью в качестве временной, но потом, некоторое время, кажется, и в качестве штатной вычислительницы работала Нина Константиновна Курносова, теперь по мужу Аксентьева, самая молоденькая наша вычислительница, которую тогда все называли „маленькой Ниночкой“.
Если исключить четырех наших солидных товарищей: Михальского, Балосогло, Шодо и Барановского, остальные в то время были самой радостной молодежью, в возрасте от 18 до 25 лет. Этот кружок молодежи был очень дружный, и, надо сказать, что отношения на Обсерватории между всеми товарищами, и молодыми, и более солидными, были превосходными. Из не астрономов особенно вспоминаю Петра Ивановича Иванова, прекрасного и честнейшего человека, бывшего на Обсерватории секретарем и заведующим канцелярией, которая, впрочем, вся помещалась у него в столе, ведшего всю бухгалтерскую работу. Пожилой человек, очень интеллигентный и умный, юрист по образованию, научный работник в области весьма далекой от астрономии - работы его касались юридических отношений, существовавших в России в давние эпохи, он очень подходил по своему душевному облику к общему лицу Обсерватории. Помню как сейчас длинные разговоры и споры между ним и Н. В. Циммерманом на различные темы общего характера, эти споры были весьма интересны и часто блестящи, благодаря эрудиции обоих собеседников.
Н. М. Михальский и С. В. Донич обрабатывали меридианные наблюдения Н. В. Циммермана, и, кроме того, Николай Марьянович занимался своими астрономическими исследованиями, которые пошли столь успешно, сделав его крупным нашим ученым. Наоборот, С. В. Донич интересовался астрономией главным образом с эстетической точки зрения. Помню, вместе с Д. В. Пясковским, и под его руководством, он снимал солнце для определения солнечного вращения. Главные же интересы Сергея Владимировича лежали в языкознании и египтологии, которыми он, действительно, занимался для души. Естественно, что через несколько лет он покинул Обсерваторию для Исторического Музея, где ему посчастливилось расшифровать иероглифы на одном египетском саркофаге. Этот чрезвычайно способный человек, знавший прекрасно преогромное множество языков, не только европейских, но и африканских, которыми он особенно увлекался и изучил по иностранным специальным работам, был всегда в то время экспертом переводчиком на Обсерватории при переводах на любой из главных европейских языков. В то же время он с энтузиазмом мечтал о путешествиях в Африку, заражая наш кружок экзотическими настроениями далеких стран.
Валентина Борисовна Балосогло в то время вела вычисления для различных работ А. Я. Орлова.
3.
Александр Яковлевич был весьма строг с подчиненными, и, когда он был не в от’езде, всегда стояла полная тишина в обоих вычислительных. Мне кажется, что он как то особенно действовал на самолюбие сотрудников, каждый чувствовал себя в его присутствии подтянутым. Эта подтянутость {в его присутствии} составляет по моему характерную особенность нашего коллектива в то время. Может быть в особенно сильной степени это тогда относилось ко мне самому.
Когда он уезжал (а уезжал он часто), подтянутость исчезала, мы чувствовали себя вполне свободно, и не только хорошо работали, но шутили и смеялись.
А. Я. Орлов предполагал устроить для нас, молодежи, нечто вроде аспирантуры при Обсерватории. Были извлечены из ящиков и установлены в павильоне, рядом с павильоном меридианного круга, два малых пассажных инструмента (один побольше - Бамберга, другой совсем малый) и нам была задана задача изучить эти инструменты и определить по радиосигналам и наблюдениям долготу Обсерватории, конечно не задаваясь вопросами определения личных ошибок. В прекрасные южные вечера (особенно было приятно работать летом) мы, главн. обр. Зинаида Николаевна Аксентьева и я, ревностно трудились и наблюдали, конечно способом „глаз-ухо“. Результаты этих ученических наблюдений, выполненных с большим жаром, может быть ещё и теперь находятся в архиве Одесской Обсерватории. Долгота Обсерватории, помню, получилась довольно прилично для такой учебной работы.
Помню в большом пасс. инструменте Бамберга мной были обнаружены некоторые неисправности. Частично он тогда же был приведен в порядок, причем Александр Яковлевич долго не сдавался и спорил со мной, пока наконец не сдался, сказав: „Ну, В. А., ваша взяла!“
Другой, более серьезной работой моей в то время, было исследование талькоттовского микрометра для того же пассажного инструмента, который А. Я. хотел приспособить для наблюдений широт методом зенит-телескопа. Это исследование было произведено мной в лабораторных условиях весьма обстоятельно (на основе Валентинеровской Handwörterbuch der Astronomie, там эти вопросы изложены прекрасно). Исследование это Александр Яковлевич обещал даже напечатать, так что оно должно было быть моей первой печатной работой, о которой я мечтал тогда с замиранием сердца. Мне до сих пор жаль, что тогда печатание этой работы почему то не удалось, это дало бы мне много хорошей и бодрой радости.
В то время я провел немало часов и в подвале Обсерватории, где важно тикали шли под стеклянным колпаком главные часы Обсерватории *), тщательно исследуя уровни на экзаменаторе, определяя кривые изменения цены деления в различных частях трубки, прилипание пузырька и т. д. Уровней было несколько и работа эта была поручена мне.
С 10 до 13 час. в вычислительной я занимался обработкой гравиметрических наблюдений Пясковского, и вообще вычислители в то время работали с 10 до 14½, с получасовым перерывом, т-к считалось что работа вычислителей вредна и, что работать больше четырех часов не только вредно, но и непроизводительно. В этих мыслях, по моему, много правильного. С 13 час. Александр Яковлевич предоставил мне заниматься
4
моей дипломной работой для Московского Университета, темой которой являлось строение колец Сатурна. Конечно, это была только компиляция, но мне приходилось изучать много литературы на иностранных языках, преодолевая одновременно их плохое знание: мемуары Гирна и Максвелла, Пуанкаре и Ковалевской, Зеелигера и Килера и др. и много мелких работ, на что я тратил почти все свое время. Пользовался я при этом не только библиотекой Обсерватории, но и библиотекой Университета (тогда переделанного в ИНО - Институт Нар. Образ., учебное заведение типа пединститута.) Впрочем, библиотека эта в то время была почти или совсем автономна. Там я нашел много важных мемуаров, нужных для моей работы, которая очень меня увлекала, хотя отнимала у меня много сил. Закончил и отослал я ее в Москву осенью 1926 г., начав зимой, еще до приезда в Одессу, в Киеве. Моим руководителем, правда, больше формальным, в этой работе был Сергей Алексеевич Казаков. Через год, в самом конце 1927 г., я ее защитил в очень торжественной обстановке.
Из других моих работ в то время, стоит упомянуть о составлении программы звездных пар для наблюдений широты методом Талькотта в Одессе. (для эпохи 1930 г.).
Весной 1927 г. я был командирован Александром Яковлевичем в Полтаву, где практиковался в маятниковых наблюдениях, а в конце весны был переброшен опять в Одессу.
Помню меня очень угнетала тогда недостаточная определенность и целеустремленность моих работ, без каких либо, мне казалось, более далеко идущих планов. Отношение Александра Яковлевича ко мне в то время было очень неровное, а т. к. главным моим больным вопросом в то время было - сможет ли выйти из меня серьезный научный работник, или нет, то от этой неровности я очень страдал. Весной 1927 г. в Полтаве обсуждался вопрос о моей официальной аспирантуре и о командировке за границу - в Париж, в Collège de France, что наполняло меня, весьма понятно, огромной радостью. Затем все разговоры об этом смолкли и я был возвращен в Одессу для гравиметрических вычислений. Чувство неуверенности в хорошем отношении ко мне со стороны А. Я. Орлова, при большом моем самолюбии и нервности (я хотел работать только при хорошем отношении) было причиной моей просьбы об освобождении меня от работы летом 1927 г. - кажется в июле - которая была удовлетворена.
Теперь я иногда думаю, что это было ошибкой, но тогда уход мой закономерно вытекал из всех моих переживаний, и, в конечном счете, {думаю,} из за недопонимания друг друга, возникшего между мной и Александром Яковлевичем.
На этом кончается моя официальная работа в Одесской Обсерватории в качестве вычислителя. Впоследствии я не раз бывал в Одессе на Обсерватории в командировках из Полтавы, где я вновь начал работать с 1929 г., из Киева, где на Обсерватории я работал в 1933-4 г. и, наконец, вновь из Полтавы. Иногда эти командировки бывали
5
очень продолжительны, достигая нескольких месяцев, и я не уверен даже, что иногда при этом не зачислялся в штат Обсерватории, получая зарплату по Одесской Обсерватории.
Последнее свое пребывание на Одесской Обсерватории, когда мы, вместе с Павлом Даниловичем Козырем, перед самой трудной нашей гравиметрической экспедицией, прошедшей в суровых зимних условиях, провели несколько дней у Вас, встретив такой радушный прием Ваш и Евгении Григорьевны, я вспоминаю с особенной теплотой. Вообще, должен сказать, что об Одесской Обсерватории, об ее коллективе, а также о всей моей работе там, у меня останутся всегда самые приятные, самые хорошие воспоминания.
О состоянии преподавания в Институте Нар. Образования, заменившем тогда Университет, я не могу ничего сказать, т. к был от него далек.
Что же касается механической мастерской, то она принадлежала в то время Обсерватории и заведывал ею Николай Иосифович Тимченко, пользовавшийся уже тогда репутацией прекрасного механика, правда уступавшего своему знаменитому отцу, которого я уже не застал, но рассказы о котором в то время были чрезвычайно ярки и живы, характеризуя его как замечательно талантливого механика-самородка.
Я забыл упомянуть о том, что Давид Исаакиевич Барановский работал в то время почти исключительно по издательству (главн. образом издания Полтав. Обсерватории, которая организационно, во многих отношениях, тогда сливалась с Одесской. Издания эти шли под титулом Главн. Палаты Мер) Бывал он на Обсерватории мало, имея даже, кажется неполную ставку. Мне кажется, он едва ли когда нибудь серьезно интересовался астрономией. Одновременно с работой на Обсерватории он учился в одном из индустриальных Вузов и покинул Обсерваторию, как только сделался инженером.
Евгений Львович Шодо бывал тогда не все дни и занимался помнится главным образом измерением снимков солнца сделанных {С. В.} Доничем, совмещая с работой на Обсерватории преподавание в школах.
Нина Дмитриевна Авсенева была хорошей вычислительницей и имела, как и Зинаида Николаевна Аксентьева, высшее образование (ИНО). Глубоко астрономией она не интересовалась. Серьезные научные интересы были у Зинаиды Николаевны Аксентьевой, из нее впоследствии выработался тщательный и требовательный к себе научный работник, в настоящее время она работает в Полтаве, занимаясь горизонтальными маятниками (обнаружение измерение приливов в твердой земной коре) и гравиметрией.
Возможно, что, при благоприятных обстоятельствах, научный работник в области астрономии выработался бы из Нины Константиновны, но астроном из нее не вышел, несмотря на ее большой интерес к астрономии.
Таким образом из нашего кружка молодежи 1926 г. только я один работаю в области астрономии, преодолев все стоявшие передо мной препятствия… Зато старшее поколение дало за это время такого глубокого ученого, как Николай Марьянович.
Из более поздних воспоминаний вспоминаю в Одессе, а также в Полтаве, нашу <симп>атичную сотрудницу Марию Александровну Горт де Гротт, глубоко интелли-
6.
гентного и интересного человека, с высшим, если не ошибаюсь, астрономическим образованием и прекрасную вычислительницу. Но в Одессе она работала лишь временно и недолго.
Также на Одесской Обсерватории в качестве вычислительницы работала в конце 20ых и начале 30ых годов (мне трудно восстановить когда именно) Елена Павловна Бугайцева
Из технического персонала вспоминаю тепло наших служителей - Климентия Яковлевича Будько и Луку Васильевича Романюка. Помню, как Климентий Яковлевич, бывший, видимо, в душе поэтом, любил говорить об Обсерватории - как она хороша и красива на фоне парка, и называл ее „жемчужиной парка“. И это было действительно правдой. Парк в то время только помогал Обсерватории, отделяя ее от города и не был местом прогулок, музыки, огней и увеселений, как сейчас.
Приймите, дорогой Константин Доримедонтович, эти мои воспоминания о работе и пребывании моем в Одесской Обсерватории. Предоставляю Вам выбрать из них все, имеющее для Вас какое либо значение.
Сердечный привет Евгении Григорьевне.
Искренне Ваш
В. Елистратов
Привет всем, кто меня помнит на Обсерватории
Пулково, Обсерватория.
*) напр. Recueil des travaux gravimétriques № 2, 1928.
*) работать там было разрешено, т. к. работ, связанных с точным знанием времени, на Обсерватории тогда не велось.