Радфем-теория сексуальности и реальная сексуальная жизнь. Ч. 1. Гетеросекс
Тема избитая, но, увы, не для неофиток, которые, не разобравшись и не понимая, что к чему, мешают в адскую кашу квировскую теорию сексуальности и элементы секс-критической позиции радфем. И мне уже надоело поднимать челюсть с пола, натыкаясь на перлы из серии «радфем обязательно должны быть асексуальными» или на уродливые гибриды едва введенных в русскоязычный фемдискурс радфем-терминов с квировскими (гиноаффектация, или гиносимпатия, у них неуловимым движением руки превращается в «гиноромантичность», как вариант). Поэтому возникла необходимость один раз ответить на этот вопрос максимально исчерпывающе.
Мысль о том, что с сексом, по крайней мере, гетеросексуальным, что-то не так, что не так уж он и хорош, является знаковой для радикального феминизма второй волны. Началось все с темы сексуального абьюза: в группах роста сознания заговорили об изнасилованиях, педофилии и инцесте. Затем появились работы Андреа Дворкин, посвященные сексу, проституции и порнографии, ключевой в которых является идея того, что в человеческом мире секс совсем не то, что в мире животном, - не просто приятное трение гениталий для получения сексуальной разрядки, а инструмент власти. Мужчин сексуально возбуждают слабость, унижения и страдания женщин, возможность почувствовать над женщиной власть, причем в самом грязном и грубом ее виде - власть как возможность истязать чужое тело. Именно поэтому они любят насиловать, поэтому их эстетически привлекают миниатюрные, а в особо запущенных случаях детские тела, именно поэтому они покупают проституток, чтобы сделать с ними что-то особо унизительное и/или болезненное, что по какой-либо причине не могут сделать с постоянной партнершей. Порнография одновременно и обслуживает садистские вкусы мужчин, уже имеющих такие вкусы, и развивает садистские фетиши у тех мужчин и мальчиков, которые предположительно изначально их не имели, именно поэтому радикальные феминистки признают ее абсолютным злом, таким же, как проституция и женские обрезания.
Ответ на сакраментальный вопрос «Почему они такие мудаки?» я вижу в более ранней и широкоизвестной работе - в книге Симоны де Бовуар «Второй пол». Симону можно назвать сторонницей скорее биологического детерминизма мужского поведения, чем социального: она сравнивает сексуальное поведение мужчин с сексуальным поведением самцов других видов и приходит к неутешительным выводам: очень многие половые контакты в животном мире по человеческим меркам являются изнасилованием самки, половой инстинкт самцов млекопитающих неотделим от агрессии (самку нужно прежде всего догнать и удержать), и люди как вид не исключение.
Зарождение патриархата она связывает с крахом так называемого первобытного матриархата, который на самом деле никогда не был эрой настоящего реального господства женщин. Первобытный матриархат - продукт конкретного исторического времени, передышка женщин между двумя длительными периодами полного ада: естественным животным патриархатом, когда более крупные и агрессивные самцы доминировали над менее крупными самками, и патриархатом в качестве политического строя. Матриархат возник тогда, когда люди уже осознали глобально свою конечность, стали бояться смерти и считать детей продолжением жизни, но еще не поняли, что дети появляются от секса. Мужчинам казалось, что женщины берут детей из ниоткуда, что женщины обладают перед ними преимуществом - возможностью обеспечить бессмертие себе и роду в виде детей. И они стали суеверно бояться женщин и поклоняться им, как поклонялись грозе, духам леса и воды - всему, чего не понимали, что пугало их. Этот суеверный страх дал женщинам достаточно большую по сравнению с позднейшим их положением зону комфорта, но вряд ли у женщин когда-то была реальная власть, такая, чтобы вот женщина сказала - и мужчины кинулись выполнять без разговоров. Скорее всего, мужчины жили в общине на правах трутней, тунеядцев: жили в домах своих матерей, выполняли какую-то работу, без которой женщины могли бы и обойтись, и пользовались плодами женского труда. Кроме того, чтобы поддерживать свое положение божеств, которым известен секрет бессмертия, женщины должны были беспрестанно рожать. Но насилия, скорее всего, действительно было намного меньше. А когда мужчины осознали, что принимают деятельное участие в произведении на свет детей, даже этому дохлому комфорту женщин пришел полный конец. Теперь мужчина мог не бояться смерти, ибо могу победить ее, зачав сына, которого отождествлял с собой. Тогда смутные, хотя и сильные телесные желания мужчин обрели мощную мифологическую подоплеку: половой акт стал мыслиться не просто как удовольствие, а как ни много ни мало победа над смертью, над всей пугающей природой, с которой отныне прочно ассоциировалась женщина, над каким-то экзистенциальным вселенским врагом, которым мы навеки для них стали. Агрессия как побочный эффект полового влечения тоже обрела некое полурациональное обоснование. И это осознание мужчинами сования своего члена в чье-то тело или в неодушевленный предмет как акта победы, а женщины-партнерши (или, реже, мужчины-партнера) как поверженного врага живо и актуально до сих пор и является первопричиной наших бед, связанных с сексуальным абьюзом и убийствами на сексуальной почве.
И именно это мифологическое тождество между проникновением пениса во что-то и властью, силой является причиной тотального сексоцентризма нашей культуры. Мы живем в мире озабоченных психопатов, для которых все предметы, чья длина больше ширины, похожи на член, для которых всё со всем совокупляется, все всех «нагибают» и «имеют», мир делится на людей и «шлюх» (реже вместо «шлюхи» оказывается «пидор»), а все человеческие существа представляют собой гениталии на ножках: престижные - пенисы - либо непрестижные - вульвы. Мы живем в мире, где абсолютно любое действие женщины вызывает омерзительные ассоциации из вонючих трусов родом, где мороженое и бананы можно есть только ложкой, если не хочешь слышать омерзительных унижающих шуток даже от женщин, где нельзя наклоняться, нельзя носить открытую одежду, даже если очень жарко, нельзя ходить без лифчика, «а то соски торчат», нельзя произносить слова «иметь», «кончать», «дуть», «вставить», «мадам», «мадемуазель», «голубой» и т.п. в зависимости от того, каким именно словам в данный период времени не повезло стать грязными сексуальными эвфемизмами.
Также нельзя скидывать со счетов экономическую выгодность гетеросекса: от него появляются новые люди - трудовой ресурс.
Кроме того, половое влечение мужчины оторвано от эмоциональной привязанности - это неоднократно обсуждалось как феминистками, так и некоторыми гей-теоретиками. Из-за безэмоциональности, с одной стороны, и из-за того, что половая распущенность является для мужчин социально желательным поведением (ну ясен хуй: чем больше женщин трахнул, тем больше врагов победил, тем более ты крутой и сильный), с другой, мужчины склонны к промискуитету. В результате эмоциональной черствости к партнершам развивается феномен объективации: отдельные части тела женщины становятся для мужчин фетишами - знаком секса, знаком удовольствия, и вся женщина низводится до этих частей тела. Это тоже общее место в фемтеории.
И наконец, секс - это то, чего мужчины ультимативно требуют от женщин. Когда от тебя чего-то требует амбал в два раза тебя больше, это с понятием доброй воли и естественного удовольствия несовместимо. Долгие века брак был неприкрытой социально одобряемой формой проституции: мужчины отдавали своих дочерей и подопечных женщин другим мужчинам для секса, часто за деньги, а женщины получали в обмен на постоянные изнасилования только тарелку еды и возможность жить в доме своего постоянного клиента - мужа. Ну еще и частично ненадежную гарантию того, что на твое тело не будут покушаться другие насильники. Получать удовольствие от секса для женщины в те времена считалось неприличным, предосудительным, признаком распутного нрава. В начале ХХ века ситуация изменилась: от женщин резко потребовали вожделения и энтузиазма при проникающем сексе с мужчиной в миссионерской позе, сексуального раскрепощения и феерических оргазмов. Те женщины, которые не могли себя заставить себя чувствовать удовольствие, когда им в некомфортном положении что-то суют в тело, объявлялись «фригидными» (подробнее об этом можно посмотреть у Ш. Джеффрис в кн. «Старая дева и ее враги»). Тогда же родился и пустил мощные корни миф о том, что все ментальные расстройства женщин происходят от недотраха.
Итак, с точки зрения радикального феминизма, гетеросексуальный секс - однозначное зло, потому что:
1) все мужчины в той или иной мере склонны к сексуальному садизму, побочным продуктом которого является тяжкое насилие над женщинами и убийства женщин;
2) мужчины эмоционально холодны к своим партнершам и объективируют их, т.е. смотрят на них, как на ходячие сиськи-письки;
3) от секса бывают дети, а дети - это родовая боль и годы репродуктивного рабства на пользу капиталистической экономике, которая получает от этого профит в виде рабочих рук;
4) за половым актом стоит целая культура озабоченных придурков, для которых люди - это прежде всего письки, а в основе любого слова и действия лежит сношение;
5) секс с мужчиной - это ожидаемая, желаемая и социально желательная, воспитываемая, прививаемая форма поведения для женщины; в такой ситуации невозможен осознанный свободный выбор.
Занимаясь сексом с мужчиной, ты не просто ублажаешь врага и проявляешь конформизм, но еще подвергаешься риску насилия и нежелательной беременности, и вписываешься в рамки омерзительной культуры секса как института власти.
Часть 2. Другие виды сексуальной активности
Комментировать можно будет по прочтении всего текста
Мысль о том, что с сексом, по крайней мере, гетеросексуальным, что-то не так, что не так уж он и хорош, является знаковой для радикального феминизма второй волны. Началось все с темы сексуального абьюза: в группах роста сознания заговорили об изнасилованиях, педофилии и инцесте. Затем появились работы Андреа Дворкин, посвященные сексу, проституции и порнографии, ключевой в которых является идея того, что в человеческом мире секс совсем не то, что в мире животном, - не просто приятное трение гениталий для получения сексуальной разрядки, а инструмент власти. Мужчин сексуально возбуждают слабость, унижения и страдания женщин, возможность почувствовать над женщиной власть, причем в самом грязном и грубом ее виде - власть как возможность истязать чужое тело. Именно поэтому они любят насиловать, поэтому их эстетически привлекают миниатюрные, а в особо запущенных случаях детские тела, именно поэтому они покупают проституток, чтобы сделать с ними что-то особо унизительное и/или болезненное, что по какой-либо причине не могут сделать с постоянной партнершей. Порнография одновременно и обслуживает садистские вкусы мужчин, уже имеющих такие вкусы, и развивает садистские фетиши у тех мужчин и мальчиков, которые предположительно изначально их не имели, именно поэтому радикальные феминистки признают ее абсолютным злом, таким же, как проституция и женские обрезания.
Ответ на сакраментальный вопрос «Почему они такие мудаки?» я вижу в более ранней и широкоизвестной работе - в книге Симоны де Бовуар «Второй пол». Симону можно назвать сторонницей скорее биологического детерминизма мужского поведения, чем социального: она сравнивает сексуальное поведение мужчин с сексуальным поведением самцов других видов и приходит к неутешительным выводам: очень многие половые контакты в животном мире по человеческим меркам являются изнасилованием самки, половой инстинкт самцов млекопитающих неотделим от агрессии (самку нужно прежде всего догнать и удержать), и люди как вид не исключение.
Зарождение патриархата она связывает с крахом так называемого первобытного матриархата, который на самом деле никогда не был эрой настоящего реального господства женщин. Первобытный матриархат - продукт конкретного исторического времени, передышка женщин между двумя длительными периодами полного ада: естественным животным патриархатом, когда более крупные и агрессивные самцы доминировали над менее крупными самками, и патриархатом в качестве политического строя. Матриархат возник тогда, когда люди уже осознали глобально свою конечность, стали бояться смерти и считать детей продолжением жизни, но еще не поняли, что дети появляются от секса. Мужчинам казалось, что женщины берут детей из ниоткуда, что женщины обладают перед ними преимуществом - возможностью обеспечить бессмертие себе и роду в виде детей. И они стали суеверно бояться женщин и поклоняться им, как поклонялись грозе, духам леса и воды - всему, чего не понимали, что пугало их. Этот суеверный страх дал женщинам достаточно большую по сравнению с позднейшим их положением зону комфорта, но вряд ли у женщин когда-то была реальная власть, такая, чтобы вот женщина сказала - и мужчины кинулись выполнять без разговоров. Скорее всего, мужчины жили в общине на правах трутней, тунеядцев: жили в домах своих матерей, выполняли какую-то работу, без которой женщины могли бы и обойтись, и пользовались плодами женского труда. Кроме того, чтобы поддерживать свое положение божеств, которым известен секрет бессмертия, женщины должны были беспрестанно рожать. Но насилия, скорее всего, действительно было намного меньше. А когда мужчины осознали, что принимают деятельное участие в произведении на свет детей, даже этому дохлому комфорту женщин пришел полный конец. Теперь мужчина мог не бояться смерти, ибо могу победить ее, зачав сына, которого отождествлял с собой. Тогда смутные, хотя и сильные телесные желания мужчин обрели мощную мифологическую подоплеку: половой акт стал мыслиться не просто как удовольствие, а как ни много ни мало победа над смертью, над всей пугающей природой, с которой отныне прочно ассоциировалась женщина, над каким-то экзистенциальным вселенским врагом, которым мы навеки для них стали. Агрессия как побочный эффект полового влечения тоже обрела некое полурациональное обоснование. И это осознание мужчинами сования своего члена в чье-то тело или в неодушевленный предмет как акта победы, а женщины-партнерши (или, реже, мужчины-партнера) как поверженного врага живо и актуально до сих пор и является первопричиной наших бед, связанных с сексуальным абьюзом и убийствами на сексуальной почве.
И именно это мифологическое тождество между проникновением пениса во что-то и властью, силой является причиной тотального сексоцентризма нашей культуры. Мы живем в мире озабоченных психопатов, для которых все предметы, чья длина больше ширины, похожи на член, для которых всё со всем совокупляется, все всех «нагибают» и «имеют», мир делится на людей и «шлюх» (реже вместо «шлюхи» оказывается «пидор»), а все человеческие существа представляют собой гениталии на ножках: престижные - пенисы - либо непрестижные - вульвы. Мы живем в мире, где абсолютно любое действие женщины вызывает омерзительные ассоциации из вонючих трусов родом, где мороженое и бананы можно есть только ложкой, если не хочешь слышать омерзительных унижающих шуток даже от женщин, где нельзя наклоняться, нельзя носить открытую одежду, даже если очень жарко, нельзя ходить без лифчика, «а то соски торчат», нельзя произносить слова «иметь», «кончать», «дуть», «вставить», «мадам», «мадемуазель», «голубой» и т.п. в зависимости от того, каким именно словам в данный период времени не повезло стать грязными сексуальными эвфемизмами.
Также нельзя скидывать со счетов экономическую выгодность гетеросекса: от него появляются новые люди - трудовой ресурс.
Кроме того, половое влечение мужчины оторвано от эмоциональной привязанности - это неоднократно обсуждалось как феминистками, так и некоторыми гей-теоретиками. Из-за безэмоциональности, с одной стороны, и из-за того, что половая распущенность является для мужчин социально желательным поведением (ну ясен хуй: чем больше женщин трахнул, тем больше врагов победил, тем более ты крутой и сильный), с другой, мужчины склонны к промискуитету. В результате эмоциональной черствости к партнершам развивается феномен объективации: отдельные части тела женщины становятся для мужчин фетишами - знаком секса, знаком удовольствия, и вся женщина низводится до этих частей тела. Это тоже общее место в фемтеории.
И наконец, секс - это то, чего мужчины ультимативно требуют от женщин. Когда от тебя чего-то требует амбал в два раза тебя больше, это с понятием доброй воли и естественного удовольствия несовместимо. Долгие века брак был неприкрытой социально одобряемой формой проституции: мужчины отдавали своих дочерей и подопечных женщин другим мужчинам для секса, часто за деньги, а женщины получали в обмен на постоянные изнасилования только тарелку еды и возможность жить в доме своего постоянного клиента - мужа. Ну еще и частично ненадежную гарантию того, что на твое тело не будут покушаться другие насильники. Получать удовольствие от секса для женщины в те времена считалось неприличным, предосудительным, признаком распутного нрава. В начале ХХ века ситуация изменилась: от женщин резко потребовали вожделения и энтузиазма при проникающем сексе с мужчиной в миссионерской позе, сексуального раскрепощения и феерических оргазмов. Те женщины, которые не могли себя заставить себя чувствовать удовольствие, когда им в некомфортном положении что-то суют в тело, объявлялись «фригидными» (подробнее об этом можно посмотреть у Ш. Джеффрис в кн. «Старая дева и ее враги»). Тогда же родился и пустил мощные корни миф о том, что все ментальные расстройства женщин происходят от недотраха.
Итак, с точки зрения радикального феминизма, гетеросексуальный секс - однозначное зло, потому что:
1) все мужчины в той или иной мере склонны к сексуальному садизму, побочным продуктом которого является тяжкое насилие над женщинами и убийства женщин;
2) мужчины эмоционально холодны к своим партнершам и объективируют их, т.е. смотрят на них, как на ходячие сиськи-письки;
3) от секса бывают дети, а дети - это родовая боль и годы репродуктивного рабства на пользу капиталистической экономике, которая получает от этого профит в виде рабочих рук;
4) за половым актом стоит целая культура озабоченных придурков, для которых люди - это прежде всего письки, а в основе любого слова и действия лежит сношение;
5) секс с мужчиной - это ожидаемая, желаемая и социально желательная, воспитываемая, прививаемая форма поведения для женщины; в такой ситуации невозможен осознанный свободный выбор.
Занимаясь сексом с мужчиной, ты не просто ублажаешь врага и проявляешь конформизм, но еще подвергаешься риску насилия и нежелательной беременности, и вписываешься в рамки омерзительной культуры секса как института власти.
Часть 2. Другие виды сексуальной активности
Комментировать можно будет по прочтении всего текста