История одной фотографии.
Казалось бы, что в ней особенного? Лошадь, идущая шагом по весеннему лесу. На лошади - я, хоть меня и не видно. Я и сделала это фото на мобильный телефон, одной рукой держа поводья, а другой нажимая на кнопку. Но за этой фотографией стоят годы учебы, падений, сомнений и лошадей - разных, на разных континентах, в разных частях света. За этой фотографией стоит мое преодоление себя, похлеще, чем когда я выходила из открытой двери самолета с парашютом за спиной. А дело все вот в чем.
Лошадьми я бредила с детства, когда в руки мне попалась книжечка «Кони, мои кони» - кусок, вырванный из автобиографии Елены Петушковой, адаптированный для детей и снабженный красочными картинками. И пришла учиться я именно туда - в ДСО «Урожай», где в свое время тренировались и шли к победам великолепная Петушкова и ее Пепел. Выбор, впрочем, был не сильно осознанный - мы жили рядом, к тому же в «Урожае» тренировалась мамина студентка, которая по знакомству и натаскала меня к вступительным экзаменам. Мальчиков тогда брали сразу и всех, а девчонок жестко отсеивали.
Но, несмотря на суровый конкурс, обучались мы там в достаточно «тепличных» условиях. Новички-первогодки ездили «сменой» - то есть, гуськом друг за другом. В принципе, все групповые занятия по большей части проходят так. Во главе смены, как правило, ставили кого-нибудь поопытнее, остальные ехали следом, соблюдая дистанцию. Когда на следующий год, после школьных летних каникул, нам объявили, что сменой больше ездить не будем, а должны разбиться по манежу и гарцевать самостоятельно, для нас оказался весьма неприятным сюрпризом тот факт, что никто из нас, одиннадцатилетних ребятишек, не был в состоянии контролировать свою лошадь отдельно от «табуна». Привыкшие бежать, уткнув нос в корму впереди идущего коня, наши Росинанты упорно отказывались реагировать на повод и шенкель, стараясь встать друг за другом. Потом, с моими многочисленными переездами в другие страны, были конные клубы Англии и Франции, но занятия либо чинно проходили в манеже или на открытом, но огороженном, плацу, либо, если уж и выезжали в леса-поля, я никогда не была одна - всегда группа или тренер были рядом.
В детстве я зачитывалась Диком Фрэнсисом (да и сейчас его книги - безотказный источник вдохновения, здравого смысла и спокойствия) и один детектив - For Kicks, который у нас был переведен почему-то как «Последний барьер» - где, помимо лихо закрученной интриги, в деталях описывались рабочие будни английских скаковых конюшен, произвел на меня особенное впечатление и пробудил непреодолимое желание поработать на настоящей английской конюшне. А еще у меня была книга Джеймса Филлиса «Основы выездки и езды» в старинном издании с «ятями». Там, среди прочего, он рассказывал о том, как учился ездить верхом: «Мне было восемь лет, когда меня в первый раз посадили на лошадь. Жизнь моя ценилась недорого. Когда какая-нибудь лошадь начинала бить или показывать норов, со всех сторон поднимался крик: «Посадить мальчишку!» Мальчишку сажали и - вперед… Мальчишка держался как мог и сколько мог, а когда он катился на землю, то его без церемоний опять втаскивали на лошадь… Такое суровое, но в высшей степени полезное воспитание развило во мне с ранних лет уверенность в себе, крепость посадки и, позволю себе сказать, неустрашимость». В целях совершенствования своих навыков, я решила, что мне нужно то же самое.
И когда жизнь и учеба забросили в Лондон, желание мое осуществилось. В самом Лондоне, да еще в центре, конюшен почти нет. Я нашла две. Находились они недалеко от Гайд-парка и промышляли не столько уроками верховой езды, сколько катанием туристов по парку. Выбрала я одну и направила свои стопы туда. Название Ross Nye Stables происходило от имени владельца - мистера Ная, австралийца по происхождению, лошадника с младых ногтей, давно обосновавшегося в Лондоне. Он был уже стар, и к тому времени на конюшне командовала его дочь, которая жестко и без лишних сантиментов вела семейный бизнес, железной рукой строя все пятнадцать лошадиных голов и четыре человеческие - девушек-конюхов. Вчерашняя студентка, едва начавшая работать, я рассудила, что для оплаты уроков мне придется продать почку и легкое, но у меня был план. Я предложила свои услуги в качестве конюха по выходным, бесплатно, но за возможность ездить верхом. Ну, Ross Nye, конечно, не готовила элитных скакунов для дерби и стипль-чеза, но это была настоящая английская конюшня в самом настоящем Лондоне и условия были почти филлисовские. Крытого манежа, где крыша защищает от непогоды, а стены - от того, что лошадь может унести тебя, куда глаза глядят и даже при самых худших раскладах вынуждена буйствовать в строго ограниченном пространстве - не было вообще. Был огороженный загончик в одном углу парка, который и служил местом проведения наших занятий - один час в день. Все остальное время весь Гайд-парк, с его специально сделанными для верховой езды дорожками, был в нашем распоряжении. Включая the Mile - широкий трек, идущий вдоль престижной Park Lane, где периодически отрабатывала какие-то свои маневры королевская конная гвардия.
Поэтому учиться приходилось буквально на ходу и не в стерильных условиях манежа, а посреди бурлящего города со всеми вытекающими: толпы туристов и просто гуляющих, лающие собаки, гудящие машины, садовники с бензопилами и бряцающие оружием бравые гвардейцы. С утра - чистка лошадей. К четвертой руки уже отваливались. В течение дня, три-четыре часа в седле - один урок для всех конюхов, а дальше - сопровождение туристов и занятия с детьми. В перерывах - уборка конюшни, чистка амуниции, кормежка, уборка улицы. И того, восьмичасовой рабочий день. С самого начала никто меня не спрашивал, на какой лошади я хочу ехать. Перед каждым выездом владелица конюшни говорила, кто на какой поедет - и все. Сажали и на спокойных, и на неспокойных, и на тех, у кого плохая репутация (кусается, всех сбрасывает, не слушается…). Ездили всегда группами, в крайнем случае, по двое. Но в группе много не сделаешь. Идут все скопом, в основном шагом, особенно, если есть дети. Однако после нескольких недель, убедившись, что в седле я вроде как держусь, меня стали посылать в парк одну, со следующим напутствием: «У этого коня полно сил и энергии, а ему весь день катать туристов. Для него это не нагрузка. Поезжай и приведи его обратно как следует уставшим, чтобы потом весь день спокойно ходил шагом и не думал дурить». Вот я и выезжала, не всегда уверенная, что вернусь обратно в целом состоянии. Зато, какой же кайф ехать на коне по Гайд-парку, в восемь утра солнечным июньским утром, когда весь город только начинает оживляться, а над озером Серпантин еще клубится туман, пронизанный золотыми лучами. По конным дорожкам гуляют рано встающие собачники, которые, завидя коня, уступают дорогу и желают доброго утра. Еще нет ни толп туристов, ни стаек бегающих детей, только тишина и звенящий воздух. Моей любимицей на конюшне была кобыла Эмбер, и имя было ей под стать - высокая и тонконогая, на солнце она действительно отливала янтарем, была энергична, но послушна. Я любила послать ее в галоп вдоль Серпантина, горделиво поглядывая на собачников с видом «да, лошадь моя, я каждый день тут езжу, а вы как думали?»
Ездила я так примерно год, ситуации бывали всякие. Два раза я падала под смех и вспышки фотоаппаратов японских туристов. Два раза меня понесла лошадь и мы сломя голову летели по Миле, а я в ужасе думала, что впереди проезжая часть и я не знаю, как остановиться. Первый раз, меня простили. Второй раз, когда девочки с конюшни доложили хозяйке о моем позоре, я получила нагоняй. На ватных ногах, с трясущимися руками слезая с седла, я была рада уже тому, что не упала и мы с животиной не убились. Ведь я все-таки смогла остановиться. Ожидая хотя бы сочувственного похлопывания по спине, я получила приказ ехать обратно тем же маршрутом, чтобы у коня не осталось впечатления, что он может так безобразно себя вести. Если бы он решил в том же месте унести меня второй раз, мне надлежало этого не допустить - заканчивать занятие надо на хорошей ноте. Я в ужасе полезла обратно на лошадь, мысленно прощаясь с жизнью. И прошла маршрут снова. Без приключений. В общем, почти каждый день попадалась как минимум одна лошадь, с которой было страшно. И я садилась и ехала. Пока однажды утром мне не дали коня с действительно плохой репутацией. Невысокий, плотный и коренастый, он был знаменит тем, что ни с того ни с сего начинал бить задом с таким остервенением и настойчивостью, что усидеть не мог никто. Порывы избавиться от всадника находили на него непредсказуемо, когда, казалось бы, ничто не предвещало. Все его боялись и считали опасной и нестабильной зверюгой. И вот прохладным моросящим утром мне сказали как следует погалопировать с ним на Миле, сделав упражнение, которому меня на этой конюшне, собственно, и научили. Состояло оно в том, чтобы после небольшого галопа остановить лошадь и стоять несколько секунд, а затем с места снова поднять в галоп, и так несколько раз. На Миле и так лошади шалели от внезапного простора и были готовы нестись, вылупив глаза, а тут еще этот конь, да и остановки эти после быстрого бега…
Я мысленно готовилась к смерти. Но сев на страшного зверя, уж не знаю как, я почувствовала, что мы поладим. Будучи в состоянии красиво облажаться на «легкой» лошади, со сложными аутсайдерами я каким-то образом всегда находила общий язык. Лошади, как отмечал еще незабвенный Дик Фрэнсис, по природе своей телепаты. Они легко передают всаднику свое настроение и мгновенно чувствуют настрой того, кто на них садится. В тот день наше с конем настроение явно совпало. Он слушался идеально. Порысив по парку мы выехали к Миле. Перед нами расстилалась широкая полоса рыхлой земли. Со свинцового неба моросил небольшой дождь, трава и листва деревьев вокруг были как в тумане. Гудели утренние пробки. Глубоко вдохнув, прошу галоп. Галоп у него оказался на удивление удобным. Мне стало весело, ему, похоже, тоже. Он быстро втянулся в игру, процесс нас захватил, и после остановки мне стоило только сказать: «Canter!» - и он начинал мчаться. Остановка. Canter! Полет. Жаль, что Миля так быстро закончилась. В итоге он не только не попытался от меня избавиться, но я очень ясно почувствовала его задор и азарт - ему вполне понравилось, как весело мы провели время. Вернулись на конюшню мы жутко довольные собой. После этого я перестала бояться неожиданностей.
А еще был Тунис. Точнее, остров Джерба, куда мы поехали отдыхать с моим тогдашним молодым человеком. Он неплохо ездил верхом и был рад, когда я предложила найти отель с конюшней. На Джербе это легко. Мы договорились, что с нами будет гид и мы будем выезжать на длительные верховые прогулки по острову. Приехали на конюшню недалеко от отеля. О, боги мои, что это была за конюшня! Огромное буквой П здание, а там - 60 блестящих на солнце начищенными боками арабских жеребцов! На кобылах не ездят - кобылы для разведения потомства. Для езды - только жеребцы, и именно жеребцы («Аллах не велит кастрировать», объяснили нам). Наш дружелюбный франкоговорящий гид брал сумки с ланчем и водой и мы уезжали часов на пять-шесть вглубь острова, проезжали деревушки, вдали от асфальтированных дорог и больших отелей, взбирались на холмы и выезжали на пляжи. Не те пляжи при отелях, где стройными рядами возлежат под зонтиками полчища отдыхающих, а дикие, бесконечные, ровные, как натянутое полотно, песчаные пляжи, простирающиеся, куда глаза глядят и где, кроме нас и еще пары-тройки таких же лошадников - ни души. Там мы усаживались поудобнее в седлах, отпускали поводья, и кони, зная свое дело, с места пускались во весь опор по мокрому песку. Опыта такой скорости у меня не было никогда. Но, оказалось, что это, в общем, несложно - если лошадь бежит все время прямо, сохраняя ровный темп, то как бы быстро она ни бежала, удержаться довольно легко. Сиди и получай удовольствие. А еще там был старый трек ипподрома. Без касс или трибун, просто широкий круг, где время от времени местные джигиты устраивали скачки. Мы стали приезжать и туда. Мы выезжали на трек и неслись втроем наперегонки. Мне, как женщине, всегда давали не самого сильного коня. Поэтому, пока мальчишки отрывались, я еле-еле их догоняла. Но однажды вечером мой конь был уставшим после дневных прогулок с туристами и, с сомнением оглядев меня с головы до ног, поохав и посопев носом, конюх дал мне другого жеребца - сильнее, быстрее и злее предыдущего. Подсаживая меня в седло, он смотрел так, словно был уверен, что видит меня в последний раз… В тот день скачку на треке я выиграла с большим отрывом, оставив парней глотать пыль из под копыт моего скакуна. Вот это было быстро! После этого я перестала бояться скорости.
Потом был большой перерыв в езде, когда командировки лишили меня возможности регулярно заниматься. Потом был возврат к занятиям в «Урожае», который уже стал «Сокоросом», потом снова перерыв в несколько долгих лет, и вот я оказалась в Бельгии и решила найти себе лошадь. И нашла. Надо сказать, я была очарована не столько конем, сколько его владелицей. Осваиваясь в новой для себя стране, в магазине я познакомилась с очень приятной женщиной, которая искала кого-то, кто бы мог три дня в неделю ездить на ее лошади и разделить плату за постой. Брала она коня себе в основном для прогулок, стоял он в маленькой частной конюшне на границе Суаньского леса, звался Громом и имел воистину громоподобную поступь. Помесь Шира и кого-то еще очень крупного, он был высок, широк, не слишком молод, себе на уме, а больше всего на свете любил поесть. Первым делом он обыскивал карманы и если сахара там не находилось, или того хуже, если сахар там был, но ему не выдавался весь и сразу, зверушка обижалась и начинала довольно ощутимо покусывать мне руки и плечи, топотать и топтаться на месте, гневно требуя свое. В манеже он трусил неторопливой рысцой, хотя галоп выдавал на удивление удобный и ровный, лишних телодвижений делать не любил, восторга по поводу наших экзерсисов не выказывал, и, как мне кажется, воспринимал меня исключительно в качестве источника сахара и моркови, а вот на прогулках… На прогулках кругом была еда - сочные тонкие ветки и зеленые листья Суаньского леса были неиссякаемым источником искушения, противиться которому у Грома не было ни сил, ни желания. В первый же раз, когда я решительно попыталась пресечь его попытки сойти с тропы и начать хрумкать, он наглядно продемонстрировал, что будет с тем несчастным, который посмеет встать между ним и его лакомством. Зверье, обычно неспешно передвигавшееся по манежу, решило порезвиться - все 800 килограммов коня с проворством белки вдруг понеслись вверх по тропе, все ускоряясь и ускоряясь. Я только и успевала уворачиваться от летящих в лицо веток. В голове крутилась только одна мысль, и она слишком нецензурна, чтобы ее здесь приводить. Затем, он и вовсе решил сойти с тропы и резко скакнул на высокий холмик - от удара веткой в лоб меня спас шлем - и начал хрумкать листики. Вернуть его на дорожку оказалось делом непростым и стоило мне некоторых усилий, которые я приложила, когда пришла в себя от изумления. И каждая наша прогулка проходила примерно так: лес полон конников (Бельгия вообще оказалась весьма лошадиной страной), и стар и млад, мужчины, женщины и дети, группами и поодиночке, на тяжеловозах и точеных скакунах - толпы народу едут по узким тропинкам среди вековых деревьев. При встрече, все дружелюбно расшаркиваются, «bonjour» и «bonne balade» витают в воздухе. Завидев других всадников, особенно тех, кто очевидно хорошо сидит в седле, я тоже стараюсь не ударить в грязь лицом, приосаниваюсь и пытаюсь принять вид непринужденный и красивый, готовясь произнести приветствие и пожелания хорошей прогулки, и тут моя конина, с решительностью идущего напролом танка и мрачной непрошибаемостью гранитного монолита утаскивает меня в кусты, чтобы ухватить сочную зеленую ветку и смачно ею почавкать. Помните «Детство» Толстого? Когда он хотел молодецки проскакать на своем клеппере мимо коляски с дамами, чтобы сразить Катеньку наповал своей удалью? Но несносная лошадка в самый ответственный момент неожиданно остановилась, так что бедолага чуть не полетел на землю… Лев Николаич, миленький - я с вами всей душой. Когда он не был занят едой, конь вел себя весьма непредсказуемо. Мог еле идти по тропе, норовя на каждом шагу развернуться в сторону дома. Мог идти так бодро, что я думала, мы поскользнемся и упадем на крутых спусках. Мог, заслышав какой-нибудь шум, резко развернуться на всех четырех ногах и скакнуть в сторону. Я никогда не знала, какой фортель он выкинет. А ведь это даже не Гайд-парк. Это - большой, довольно дикий лес. Я, конечно, каждый раз брала с собой мобильник и более-менее освоилась с маршрутами, но иногда в будние дни по вечерам я могла минут по сорок ехать, не встретив ни одной живой души - толпы наводняли лес в основном по выходным. Один раз я все-таки потерялась и довольно долго искала обратную дорогу. В общем, одиночные прогулки стали для меня очередным непростым вызовом. Я не была уверена в себе, но я знала, что буду пробовать до тех пор, пока эту уверенность не обрету. Теперь я не боюсь, кажется, уже вообще ничего. Назовем это моей маленькой победой. О которой напоминает эта фотография.