Осилила.

[lenaknekhtina]

Вот и еще один пост получился пустым, словно все нужные мысли и слова сдуло порывом ветра, который продолжает играть за окном в какие-то совсем не детские игры. Вот он какой: разметает, наводя беспорядок, раздувая все собранные только вчера в кучи заботливыми работниками с граблями и прочими инструментами листья, красноречиво демонстрируя свое пренебрежение ко всем человеческим инициативам: плевать он хотел на порядок и аккуратные зеленые газоны. Ему бы золота побольше, вот и расстилает слепящие глаза ковры по всем дорогам: готовится пройти по ним царской походкой, словно приехавший на парад император.





А мое дело маленькое: смотреть на творящееся светопреставление из окна, согреваться ароматным чаем и строчить свои никчемные посты, стараясь хотя бы в них поместить частичку своей души, которая давно уже больше похожа на растрепанное таким вот ветром дерево, сиротливо прижимающееся к стене дома в надежде уберечь хоть каплю дорогого наряда.

Чувствую себя нерадивым студентом, который, дотянув до последнего перед экзаменом вечера, удосужился, наконец, открыть взятую напрокат у приятеля тетрадь с конспектами и получить хотя бы общее представление о предмете. А может, это вовсе не осень спешит навести подарки, а я спешу убрать разбросанные в спешке вещи закончить недописанные посты, разложить их по папочкам и, завершив генеральную осеннюю уборку, спокойно, с чистой совестью, встретить зиму?

*   *   *

Время писать про Турцию, весенне-летнюю, сухую и жаркую, чтобы контраст с сегодняшней погодой был ярким и ощутимым. Хотя... Солнце и ветер сейчас занимают одинаковые позицию, бегут с одной скоростью, светит / дует с одной силой, словно два коня, впряженные в одну повозку. А может, это солнце взяло в свои руки поводья и погоняет ветром, разметает тучи, чтобы освободить место для своей царской особы? Или просто захотелось ей небесной синевы, что больше идет румяным щекам и золотым локонам лучам? Остается только гадать, но факт на лицо: сквозь оголенные ветви теперь не кварцевая серость, а искрящаяся голубизна, оттененная легкими облачками, словно над синим турецким морем.

Какая-то новая тенденция (я не имею в виду то, что начиная пост с определенной темой, я снова ухожу в дебри нескончаемого пустословия) появилась у меня в последнее время: много-много писать про листики-цветочки, а если в общих словах, уделять много внимания и тратить много букв и печатного пространства,  которого у меня выше крыши) на описания природы и ее явлений и появлений. Наверное, оттого, что писать про свое ничегонеделание уже неловко, а больше я почти ничем и не занимаюсь. Часы перетекают в дни, а дни - в недели, из которых складываются месяцы, ничем не примечательные, ни для кого не существенные. Будто засасывает время черная дыра, вбирает в себя все более-менее стоящее и  выплевывает назад непереваренный жмых - основное наполнение моих дней, в которых меняются лишь декорации: то было жаркое лето, плавно перетекшее в южнорусский сентябрь, а сейчас уже и октябрь, настоящий, северный, влажный и пряный, скоро превратится в искрящиеся снегом и морозом зимние пейзажи, на которые я, как и в прошлом году, попытаюсь смотреть преимущественно из окна...

Но судьбой продленное время прозябания на мягкой кровати нужно и должно все-таки использовать по назначения, а значит прочь от пустых обещаний и ближе к реальным делам, хотя в моем случае вторые не сильно отличаются от первых. Турция.

Были моменты, кода воспоминания о летних месяцах наплывали, словно гонимая сильным ветром дождевая туча, почти молниеносно закрывающая небо, превращающая погожий денек в почти что ночь и заставляющая зажигать свечи включать свет в комнате. Каждый раз, когда тема немногочисленных разговоров так или иначе отсылает меня в те дни, отдельные эпизоды яркими пятнами проявляются на сотканной из светлых нитей ткани памяти, напоминая об пережитых тогда эмоциях, о чувствах, о состояниях, о сказанных словах, увиденных местах и сделанных  в том или ином направлении шагах. Но чаще возникает желание написать что-то вроде обобщающе-сравнительной характеристики, присовокупив для наглядности ссылки из разных точек на карте, каждая из которых так или иначе была описана в моих уже превратившихся во всеми забытую историю постах.

А сейчас я даже не знаю, с чего начинать, в воображении выбрасывая в мусорное ведро или, для красивого словца, пламя камина, скомканные листы хрустящей белой бумаги с зачатками не получившегося текста, со старательно выведенными перьевой ручкой вензелями заглавных букв и аккуратно соединенными всеми соединительными линиями, словно в тетради прилежного первоклашки, словами, выстроенными друг за другом в глупые предложении. Только и хорошего в них было, что каллиграфичность, но никак не смысл написанного. Поэтому и длинные вступления про природу, поэтому и бесконечные отвлечения, поэтому и пустословие в его совершенном виде. А воображение зачем-то от Турции увело меня не куда-то, а в Вологодские края, в которых я была больше пятнадцати лет назад и ни разу не вспоминала с тех пор. Тогда я была молода и красива, счастлива и любима, полна планов и надежд...



Как, впрочем, и перед отъездом в Турцию. Хотя нет, планы были, конечно, а вот надежда на их осуществление и воплощение была более чем сумрачна. К сорока годам я слишком хорошо себя узнала, так что ждать глобальных изменения было бы глупо. В общем, все случилось так, как и должно было. Я уезжала все дальше от теплого моря к недружественной Грузии, все глубже зарываясь в собственное одиночество и неприятие себя и окружающих, в собственные проблемы. Находя спасение исключительно в природной красоте, все больше разочаровывалась в людях.

Если первый мой турецкий вояж был окрашен радостью новизны и неожиданных поворотов, если там я только прощупывала почву, только осматривалась, пытаясь разглядеть варианты и уцепиться за возможности, которые могли бы способствовать поиску и нахождению нового места на ближайшие несколько лет с источником заработка и уютным уголком, то второе путешествие изначально было омрачено неуверенностью и только одним настоящим желанием - сбежать, которое имело под собой и более сокровенные мысли, знать о которых меньше всего полагалось маме, с которой я и провела первые три месяца после своего позорного возвращения с американского берега. Да, длинные предложения - моя единственная отличительная черта.

Во второй раз я примерно представляла, что меня ждет, хотя конкретики почти не было. Я надеялась на теплый прием старых (если шесть месяцев знакомства можно считать достаточным для такого заявления сроком) знакомых и могущие на их основе возникнуть знакомства новые. Это вполне могло произойти, не ставя я такие высокие требования к местам, людям, занятиям. Я могла бы получить гораздо больше удовольствия от каждого нового эпизода, но мне привычнее было сосредоточиться на себе, своих "потребностях" и запросах. Мне хотелось всего и сразу: красивого дома, ласкового моря, сладких фруктов, интересной работы и добрых заботливых людей рядом, которые не сильно лезли бы в душу. Но получалось удовлетворять только несколько условий за раз, а я, вместо того, чтобы радоваться наличию хотя бы части желаемого, сосредотачивалась на отсутствующем и продолжала изображать страдание, следуя на поводу у сиюминутных порывов.

Если прошлой осенью целью было знакомство, хотя бы поверхностное, со страной, то этим летом я больше обращала внимание на людей и их ко мне отношение, которое отнюдь не всегда (точнее совсем не) устраивало меня. На самом деле все прошедшее лето было одной затянувшейся попыткой убежать от себя, и окажись я в другой стране, результат был бы схожим. Скорее всего, в стремлении убежать от собственных мыслей, внутреннего разлада я меняла места, словно отрывая лепестки от ромашки, гадая, какой окажется последним - с положительным ответом или с отрицательным. Я видела только плохое, вместо того, чтобы получать удовольствие от имеющегося хорошего.

Первоначально заявленную цель искать красоту я сменила на попытки найти дом, пусть не физический, построенный из кирпича, камня или дерева, а абстрактный - семейный круг, в котором было бы тепло и уютно, в котором чувствовалась бы любовь родственников друг к другу и доброе отношение к (усталому) путнику, стремление помочь страждущим и проявить заботу о нуждающемся. Чем дальше от Стамбула, где встречена я была не ласково, что в самом начале должно было или насторожить и предостеречь меня от дальнейших попыток, или внушить мысль довольствоваться тем, что есть, я оказывалась, тем это желание, найти человеческое тепло, которого я все больше жаждала (чем сильнее трепет ветер, тем больше хочется согреться), становилось все сильнее и сильнее, так и не удовлетворенное, с каждым разом все больше подпитываемое болью непонимания и разочарования.

Каждый раз я надеялась, выбирая пусть не из многих, но из нескольких мест самое, на мой взгляд, подходящее, более всего соответствующее моим ожиданиям: вдали от крупного города, окруженное природой и ее красотами, в которых, я знала или хотела верить, найду утешение и отраду, с фруктовыми деревьями под боком и, самое главное, в окружении добрых, отзывчивых людей, способных видеть и чувствовать красоту и к ней стремящихся. И каждый раз, чуть ли не в первый день на новом месте я снова и снова убеждалась в том, что ошиблась, и что здесь, еще меньше, чем до, я смогу найти все то, о чем написала выше.

Из продуваемого холодным ветром и пропитанного майскими дождями Стамбула, блестящие от влаги улицы которого еще могли, выгнав меня из сухой, но сумрачной комнаты в Бейоглу, заманить в свои объятия, где были сделаны не самые плохие кадры, я оправилась к молниеносно принимающей решения Дж, которая уже не была так добра и внимательна ко мне, как в прошлый раз. Озабоченная своими проблемами и все увеличивающимся объемом задач, она была поглощена общением с подругами, а не со мной, что совсем не удивительно. Судя по историям в ИГ, за прошедшие пол года она стала довольно известной личностью в Бодруме и, возможно и во всем Эгейском регионе благодаря поистине бескрайней энергии, с которой ведет в одиночку свой бизнес. Контраст между нами столь велик, а взгляды на мир, как и работоспособность, диаметрально противоположны, что трудно было ожидать другого. Она молодая красавица, создавшая и продолжающая развивать свое детище, которое благодаря труду и энтузиазму уже стало достоянием региона, а я - попрощавшаяся с жизнью безликая неудачница, ленивое серое существо, в сорок лет побирающееся работой в Турции за еду и крышу над головой. Больше всего жаждущая ухода из мира, но продолжающая по инерции что-то требовать, хотя желание жить уже почти все расплескалось, вылилось, растекаясь лишь жалкими каплями по дну сосуда. Уже там, в Бодруме, несмотря на изобилие сладкой шелковицы, которая давала мне иллюзию счастья и позволяла забыться в радостях чревоугодия, я поняла, что бегство началось и дальше вряд ли будет лучше.

Меня словно что-то гнало прочь из каждого места, в котором я оказывалась. Уже через несколько, а то и того меньше дней, я начинала чувствовать неприятие меня местом или мое его неприятие, отторжение, желание уединиться и спрятаться, являвшееся то ли отражением отношения ко мне хозяев дома, то ли проекцией моего внутреннего неприятия себя и всего окружающего: словно все, касающееся кожи, вызывало аллергический зуд, а внутренняя защита организма посылала сигналы как можно скорее избавиться от вызывающего его вещества. Так я и делала: бежала. Сначала к неведомому озеру, потом к казавшемуся обетованной землей полуострову.

Первый месяц был настоящим калейдоскопом мест и лиц: то мегаполис с метро и аэропортами в разных концах, то (райский) сад в бодрумских горах, то затерянный на юге, вблизи самых популярных курортов Köyceğiz, в котором я встретила непонимание и в котором не понимала сама причину, по которой меня пригласили и еще оставили на неделю в самых удобных за все четыре месяца апартаментах. Там много было хорошего, но понимание абсолютного несоответствия хозяйским ожиданиям сделало мое пребывание довольно неприятным. Убегать там было особо некуда, но даже прогулки по поселку и короткие вылазки к озеру оставили в памяти и сердце солнечные, радостные, пропитанные красотой, к которой я все еще стремилась, моменты.

Неожиданно, как раз вовремя полученное приглашение от Э - и молниеносная смена пейзажа: с берега озера перебралась к берегу морскому, тому самому, который еще несколько месяцев назад казался раем на Земле и местом силы, где мне хотелось плакать от счастья и бесконечно смотреть на набегающие на мелкую гальку синие волны. В этот раз все было иначе: вместо вежливого и обходительного Э меня встретил тоже вежливый, этого у зарабатывающих на туристах и гостях деньги турков не отнять, А, который сразу построил толстую стену и определил расстояние между, в зачаточном состоянии присекнув любые попытки привнести новизну и почувствовать себя дома. Уже во второй раз я ощутила себя никем и почти сроднилась с этой мыслью. Кофе и не очень щедро наливаемое вино немного сбавляли накал, позволяя в стороне от праздника жизни коротать дни за прополкой огорода и приготовлением нехитрых завтраков, которые я стремилась завершить до пробуждения остальных жителей фермы, и выполнением мелких обязанностей, возложенных на мои тогда еще хрупкие плечи. С этим можно было жить, черпая силы все в таком же ласковом море и ожидании следующей поездки в деревню, мысль о поспевающих абрикосах в которой не давала мне покоя и уже изрядно, не мысль, но озвучивание ее, успела надоесть А, который, я прямо чувствовала это, делал все возможное, чтобы не дать ей воплотиться.

Я понимала, что долго не смогу терпеть, а возникшая ранним утром понедельника ситуация, ставшая катализатором или, как модно говорить сейчас, триггером, прорвала созревший уже нарыв. Я догадывалась, что пожалею о бегстве, что и начала делать уже по дороге к Datça и даже написала Э о своих колебаниях, надеясь получить хотя бы намек на возможность вернуться. Но гордость и глупое упрямство (кто сказал, что гордость - умнее?) удержали блудную дочь от возвращения или явки с повинной и признания своей ничтожности, коей я и была всю проведенную на ферме неделю.

Еще одна попытка почувствовать себя принятой на должном уровне, и снова промах, хотя... Если б знакомый мой оказался немного не таким, каким был, если б не так много пил и хотя бы изредка мог смотреть на окружающий мир моими глазами, все могло бы быть иначе. Потому что уже на второй день я начала кайфовать от предоставленного мне жилья, хоть и было оно не первой свежести, от отсутствия большого города за окном и близости к засаженной шелковицей деревне и черешневому дереву на пол пути к ней, от возможности пить кофе на веранде и даже рвать украдкой посаженный кем-то салат. И именно в Балыкесире произошло знакомство с чудесными турецкими абрикосами, которое нашло свое продолжение уже на острове.

Про остров я написала достаточно, проведя там почти месяц. Даже оставаясь большую часть времени в одном месте, будь то ферма Э, фермерский зародыш М или владения семьи Дж, я смогла получить представление обо всем острове, на который не так чтобы рвалась, но который оказался ближайшим к предполагаемому месту так и не состоявшейся встречи с Э. Судьба - она такая. Это был остров фруктов, моря, садовых работ, (фруто-)охотничьих прогулок и смирения. Пребывание в каждом новом месте начиналось слезами и со временем перерастало в привязанность, которую нужно было прерывать. Остров давал мне возможности, которыми я не смогла воспользоваться, людей, которые могли изменить мою жизнь, видами, которые могли влюбить в себя и заставить остаться. Именно здесь, на острове, я свыклась с ощущением абсолютной отстраненности, обособленности себя от окружающего мира, отличия от других людей, несоответствия ожиданиям общества и собственных. Жизнь на ферме, вдалеке от городов и деревень дарила чувство свободы от условностей большого мира, отрешенности от суеты, и изоляции в маленьком мирке под названием я. Это чувство одновременно опьяняло и пугало, потому что одна я не стою и не могу ровным счетом ничего, и лишь краткие мгновения позволяли мне напиться сознанием своей значимости и интереса для окружающих, которое быстро улетучивалось, стоило мне оказаться в кругу властителей современного мира в целом и турецкого общества в частности. Все мои разговоры о красоте и попытки осуществить уже мне самой приевшуюся мечту были встречены безразличием и непониманием и уничтожены рациональными доводами о ненужности и несвоевременности всех моих предложений. Моя значимость в мгновение ока оборачивалась чудаковатостью, граничащей с глупостью, а заинтересованность сменялась презрительным снисхождением, терпеть которое долго я была не в состоянии.

Остров был каким-то переломным моментом: активная деятельность хотя бы по смене мест и сбору фруктов сменилась в одночасье абсолютной инертностью. Первый месяц - бесконечные переезды, второй - движение по кругу в границах одного, хоть и довольно большого, по моим меркам, острова, а дальше - месяц статичного прозябания, когда я и хотела бы бежать, но не знала, куда. Так рвалась в Бартын, что дальше и планы строить перестала, а встретив еще более удручающее окружение и вовсе отчаялась, решив прекратить дальнейшие поиски всего, что привлекало меня в этом турецком краю: красоты, которая была здесь только на картинках, да еще в чьих-то, спрятанных за глухими заборами прекрасных садах, домашнего тепла, ожидаемого мною в на первый взгляд казавшейся дружной семье, где каждый обвинял другого в своих неудачах, неся бремя ведения семейного бизнеса. Здесь я впала в апатию и словно прилипла к выделенной мне комнате, где проводила все незанятое мытьем посуды время, растекаясь, разъедаясь, превращаясь в бесформенное нечто без целей, желаний и планов. Здесь я в первый же день так остро ощутила свою ничтожность, что только признание и полное согласие с этим сделали возможным мой изрядно затянувшийся визит.

Как будто отношение к тебе людей напрямую зависело от района их проживания: чем дальше от теплого Эгейского моря я уезжала, тем холоднее оно становилось. У самого Черного моря, близ восточной границы, я была абсолютно нежеланным гостем, а жаль: я так стремилась в город с чудесным ореховым названием, куда меня поманили, а потом бесцеремонно забрали приглашение. Но упертость, привычка к движению в единожды выбранном направлении, не в силах вовремя свернуть, не позволили мне поддаться на уговоры разума, пересилили все здравые мысли, ставшие результатом подсказок судьбы, и я все же оказалась там, где оказалась. Гнетущее чувство одиночества, ощущение себя абсолютно чужой и желание окружающих как можно быстрее избавиться от присутствия постороннего на территории достигло здесь апогея, в который уже раз ткнув пальцем в неправильно сделанный выбор.

Казалось бы, два месяца разочарований должны были отвадить меня от Турции раз и навсегда, но я упрямо оставалась в стране, по инерции куда-то двигаясь, перемещаясь в географических координатах, но оставаясь в одной точке, больше похожей на стремительно расходящееся нефтяное пятно в синем море, собственного плотно-черного я, которое затягивало с невероятной силой, увлекая от красоты и свободы в подземелье тоски и отчаяния.

Год назад Турция казалась мне почти  раем на Земле: местом, где прекрасные фрукты растут на улицах живописных деревенек, где синие волны разбиваются о гладкую гальку, а добрые люди с радостью встречают уставших путников в своих уютных домах и угощают горячим деревенским обедом. Второй приезд окунул меня в турецкую культуру и турецкий быт намного глубже, показав не только верхушку айсберга, но и спрятанную под водой основную часть. Вернувшись в уже немного знакомые места, я взглянула на них по-новому, но не задержалась, а отправилась исследовать другие берега, что мне отчасти удалось. Сейчас могу с уверенностью сказать, что видела те места, которые большая часть туристов не думает включать даже в отдаленные планы поездок или вовсе не имеет представления об их существовании, а я успела даже пожить там и составить хоть какое-то мнение. Эгейское, Средиземное море видели многие, а вот озера в медовом краю, горные реки и чайные плантации на берегу Черного моря далеко не у всех способны вызвать интерес. Удивительно, что такой человек, как я, давно утративший любовь и интерес к путешествиям, сосредоточенный, даже больше, зацикленный, на себе, погрязший в дебрях собственных мыслей, крутящихся вокруг одного и того же, и не проявляющий никакого интереса к происходящему, оказывался в таких разных и стоящих местах.

Сделав петлю от Стамбула до Бодрума, метнувшись к озеру и зацепившись ненадолго на полуострове, получила опыт жизни на острове, который, по большей части, стал летней резиденцией богатых стамбульцев, способом и возможностью хотя бы ненадолго отдохнуть от городской суеты и хотя бы отчасти почувствовать себя освобожденными от столичного гнета и условностей островитянами. Несмотря на то, что большая часть жителей имеет городские корни, жизнь на острове значительно отличается от городской и имеет свои особенности, связанные с близостью к общей с Грецией историей и изолированностью, особенно в зимнее время. Надышавшись морским воздухом, впитав тепло солнца, отправилась в горы, к прохладе реки, где не было уже идиллических каменных домиков, а все постройки имели исключительно утилитарный характер и сразу же разочаровали меня своими формами. Полупустынные, заросшие оливковыми рощами пейзажи Gökçeada с молниеносной быстротой, словно в детском проекторе диафильмов сменились слепящей яркостью зеленых холмов гор Кюре, обещающих нереальную по количеству цветовых оттенков красоту в осенний период. Почти северная, непривычная после двух месяцев жары прохлада Fınfıklı и вовсе была словно из другого мира: зелень приобрела изумрудный оттенок, а часто нагоняемые нешуточным ветром дождевые тучи как будто готовили к скорому приближению осени. Тоже традиционные, но так не похожие на греческие, каменные дома в свойственном этому региону архитектурном стиле и широкие реки среди чайных и ореховых плантаций были абсолютно новым опытом. Западный Артвин стал очередным полустанком на пути из одной реальности в другую, явившись чем-то средним между городом и деревней, между югом и севером, между Россией и Турцией.

Я жила в стамбульском мегаполисе, маленьком, но изобилующем фруктовыми деревьями саду близ Бодрума, обычном доме богатого бюргера у озера, на огромной ферме угрюмого А на берегу Эгейского моря, на фермах острова, в нижней части идеального дома и в простой одноместной палатке, в номерах гостиниц для непривередливых, в дачном домике недалеко от большого города, в городской квартире и в полуподвальной комнате старинного отреставрированного особняка.

Я ехала в Турцию за красотой: живой и неживой природы, архитектуры, человека. Потребность в первой была почти на сто процентов удовлетворена: великолепные, разнообразные по яркости и интенсивности цветовых оттенков пейзажи, величественные горные массивы, обрывами уходящие в морскую синеву прибрежные скалы, отполированная неугомонными волнами галька бухт, каменистые пустоши, фруктовые сады и оливковые и ореховые рощи, издалека манящие полакомиться яркие точки шелковиц, разнотравье и бездонные стихии моря и неба. Всех оттенков декоративные цветы, аккуратно постриженные или, наоборот, заросшие колючками клумбы и газоны, чувствующие себя хранителями и хозяевами сел и деревень овцы и козы - неотъемлемый атрибут турецкого юга, оставленные на выпас или загоняемые в хлев коровы центральной части.
Полуразрушенные греческие деревни на острове, отреставрированные каменные дома на полуострове, вылизанные для услады туристов бодрумские гостиницы и набережные. Непримечательные деревенские дома гор Кюре с вкраплениями нескольких архитектурных жемчужин местного деревянного, доосманского периода, зодчества, уникальные каменные особняки провинции Ризе с вспомогательными деревянными постройками, ансамблями внесенные в списки охраняемого исторического наследия. Бесконечно прекрасные, а не только обладающие восхитительным вкусом, фрукты, которые я не уставая фотографировала первые два месяца, не успевая съедать все поспевающее, но не в силах остановить тянущуюся за очередным красавцем руку. Доказательства увиденной красоты еще томятся в созданных виртуальных альбомах, давно сложенных в аккуратные стопочки компьютерного стеллажа.

Меня манили фрукты, которые в конце той осени только лишь намекнули на свою сладость, угостив задержавшимися на ветках и прилавках экземплярами. Летом я смогла наесться ягодами и насладиться вкусом некоторых фруктов, которые то и дело ускользали от моего прожорливого рта. Неиссякаемая шелковица, которой я наелась за все сорок лет жизни и, скорее всего, на несколько лет вперед. Волшебные райские абрикосы, разноцветные сливы, ароматные груши и сахарные арбузы - достижения этого лета. Вечно остающиеся позади поспевающие персики, молодой миндаль и только-только созревший фундук, сладчайшая черешня и сочная вишня, которую местные жители воспринимали исключительно как сырье для варенья. Не самый вкусный городской инжир и овощи с огорода. Могло было быть больше, но, вероятно, судьба уберегала меня от чрезмерного их употребления, иначе случился бы переизбыток и овощей на ферме у А и инжира с грецкими орехами на острове и на полуострове, в то время как я страдала от их отсутствия у берегов Черного моря. Теперь я точно знаю, в какое время куда нужно ехать, чтобы поесть инжир, чтобы наесться вдоволь винограда и отвести душу, поглощая румяные абрикосы.

Я ехала в Турцию, надеясь познакомиться с кулинарными традициями страны, получить ценные советы и практические уроки у турецких хозяек, матерей больших и не очень семей, перенять опыт. В результате я видела очень мало, а поучаствовать в процессе изготовления смогла и того меньше, зато пекла сама, спасаясь от уныния в давно знакомой рутине, дающей занятие рукам и отдых душе. Только и смогла увидеть воочию, как раскатываются умелыми руками и длинной скалкой тончайшие листы теста для laz borek'а и обычного borek'а с сыром, как печется в домашней круглой электрической печи пахлава и, в электрогриле, базлама, и варятся/тушатся в литре масла овощи. Получила вряд ли где могущий пригодиться опыт сервировки турецкого завтрака, некоторые блюда из которого я вполне могу воспроизвести в любой точке мира. Попробовала домашний сыр и домашнюю баклаву, наелась йогурта и симитов, магазинной халвы, напилась невкусного кофе. Приехав с высокими требованиями к еде и ожиданиями лучшего, скатилась к весьма посредственному рациону, магазинным сладостям и почти полному безразличию к тому, что ем. Однако идя на поводу у многолетней привычки, продолжала исправно фотографировать свои трапезы, вид которых становился все более грустным по мере моего движения на восток.

Если главным достижением осени было знакомство с турецким бытом и некоторыми внешними атрибутами жизни, то в этот, второй и более долгий и основательный заход я получила гораздо более глубокие представления о турецкой культуре и менталитете, наблюдая жизнь изнутри, находясь в кругу местных бизнесменов, начиная от современной, легкой на подъем красавицы Дж, продолжая известным на всю миндальную деревню семейством Улсаар, в руках которых несколько отелей, магазин, сад и ферма, а может и не одна, в горах, владельцами гостиницы на берегу реки в окрестностях Улуса, вернувшихся на историческую родину (почти) немцев и детей обеспеченных родителей, решивших стать фермерами. Слишком много в эту поездку случилось людей, общение с которыми редко доставляло удовольствие, но дало более чем наглядное представление о сути турецкого менталитета и турках, об их твердолобости, нежелании меняться и упрощать жизнь, об их неприятии нового, будь то еда, предметы обихода или люди, об их приверженности к устоям и взглядам, изолированности и нежелании допускать посторонних в свой круг. На себе я почувствовала призрение к женщине, отношение к ней как к низшему существу, очень ярко проявляющееся у мужчин «старой закалки» и членов их патриархальных семей, воспитанных в традициях (кривого) мусульманства. Женщине как обслуживающему персоналу, которая не умеет думать и, следовательно, иметь свое мнение, а создана исключительно для обслуживания мужчин. Я не говорю про всех, но большая часть тех, кого я встретила и с кем познакомилась этим летом, относятся именно к категории хранителей нет, не культурного наследия, а устоявшихся стереотипов и суеверий, которые всегда, во все времена стояли на пути развития и улучшения. Но это  их культура, их страна и их сложности, до которых мне не должно быть никакого дела. Если, планируя свою поездку, я надеялась на то, что свяжу будущее с этой страной, то к моменту ее окончания я укрепилась в противоположном мнении. А может, просто я пребывала большую часть времени в том состоянии, когда со мной было невозможно иметь дело и вообще видеть, поэтому и сложилось такое мнение об окружающих.

Как ни пытаюсь я повернуть рассказ в сторону природных красот, фруктовых богатств и своеобразии архитектуры, раз за разом прихожу к тому, вокруг чего все крутится, - к себе. Значит, пора заканчивать с заключительной главой, тем более, что я не одна такая "писательница", и все турецкие сборники, будь то книги авторства Памука, которые, к слову, я считаю, обязательными к прочтению тем, кто планирует более-менее длительный визит в Стамбул, описанный им превосходно: с любовью и уважением, или тетради Познера, выбравшего телевизионный формат, уже написаны. Мне остается только скромненько вставить ссылки на почти в муках собранные альбомы, которые повисят еще некоторое время, а потом проследуют за предшественниками в пока еще позволяющее пополнять себя ноутбуковское пространство. А если что-то важное вспомню или родится в голове очередная относительно красивая фраза, постараюсь ее не забыть и, мелким шрифтом или курсивом, втиснуть в уже опубликованное.

Ссылки на мои турецкие книги фотоальбомы появлялись в тех или иных летних постах, здесь же я выставлю всю коллекцию, по городам и значимым местам, в хронологическом порядке.

Майский угрюмый Стамбул

Преимущественно собранный в саду Ортакента, но дополненный фото из других мест Красивый альбом

Совсем крошечный Озерный

Всего лишь несколько кадров с изгнавшего меня год назад и брошенного мной самой полуострова: здесь и здесь

Турецкий город Balıkesir с его дачным пригородом

Остров, фотографии с которого из-за своей многочисленности, поделены мной на несколько альбомов: фермы, деревни, море и неотсортированное

Горы Küre, где расположился почти европейский сонный Ulus, суетливый Bartın и курортная Amasra

Облачный чайно-ореховый Fındıklı

и распластавшийся по склону горы непонятый мной, но вполне приятный для жизни Artvin

Для любителей foodfoto мои турецкие трапезы и немного, совсем немного, местных кушаний: еда

Я сделала это.