Сталинград- 1939 , Полтава, 1940-1941, сентябрь.
В конце сентября 1939 го мы с мамой приплыли в Сталинград.
Папа к тому времени уже работал в институте. Ему выделили комнату в общежитии.
Мама переживала, что через три месяца - в декабре - мне будет 9 лет, а я все еще не учусь. В 38-ом, перед началом учебного года, я заболела, и в этом, 39-ом году, я в школу опаздывала. Маму волновало, что обстоятельства лишили меня праздника 1 сентября - торжественного начала школьной жизни.
Как только мы устроились, родители стали думать, в какую школу меня определить. Напротив нашего дома была семилетка, но побывавшие там родители узнали от сторожа, что в этой школе старшие обижают младших.
В полутора кварталах находилась небольшая начальная школа, которая родителям понравилась. В эту школу я пришла в середине октября. Классы были небольшие. Район был очень бедный. Какая-то девочка из 3 класса как о чем то невероятном рассказывала, что ее подруга слышала, что их знакомые купили большое-пребольшое пирожное. О каком-то пирожном рассказывалось как о какой-то легенде.
Класс, в который я попала, вела заведующая школой, Антонина Васильевна.
Когда мы с мамой пришли в школу, Антонина Васильевна проверила, что я уже умею. Конечно же, я умела читать: этому меня учили чуть ли не с грудного возраста. Однако техника чтения была низкой и почерк был плохим. Из-за этого какое-то время Антонина Васильевна не ставила мне оценки по письму. Я понимала, что должна исправиться и очень старалась.
В конце концов мне стали ставить посредственно, хорошо и даже отлично, хотя должна признать, что прекрасного почерка у меня так и не получилось.
Поскольку школа была не близко, я выходила с небольшим запасом времени. Ходила по переулочкам, по которым нередко проходили караваны верблюдов. Шли они медленно и порой приходилось ждать, когда они наконец-то освободят дорогу.
Какое-то время за мной стала заходить одноклассница и мама с большим удовольствием кормила ее кашей, возможно, она по утрам была голодной.
Хорошо помню издаваемую в городе газету «Дети Октября». Ее принес папа, которого прикрепили к ней от института. С одним из сотрудников папа подружился. Это был высокий неуклюжий человек, от которого, я слышала, ушла жена и лаже дочку ему оставила, так он отвез ее к своей матери. Помню, родители говорили, что, случись что, он погибнет в первые дни войны.. Он заходил к нам и до войны и после и рассказывал много интересного, что служил в кавалерии, что в станице, где жила его мать с дочкой, жить было легче, чем в других станицах, так как Шолохов сумел добиться у Сталина послаблений в налогах. Как-то папа принес сборничек стихов и прозы авторов газеты «Дети Октября». Среди них было и одно мое стихотворение, Его я не помню, а вот стихотворение Юры Якобсона я тогда выучила и запомнила на всю жизнь. Пароход идет по Волгеотгорел закат над берегаминочь надела синий свой наряд вот над Волгой засверкал огнями гордый, обновленный Сталинградпалуба от говора бурлила только лишь старик седой молчал...к городу неведомая сила потянула словно за причал к берегам он взором углублялся Город, узнаешь ли старика? За тебя Царицын я сражалсярядовым 4 полка вот они и канули куда-то эти отгремевшие года вспомнил он повешенного брата на суку дубовом у пруда ..Как заря огни ему казались пристань замелькала впередидни боев тяжелых вспоминались …и этапы грозного путиА когда был сброшен трап на пристань. Город посмотреть старик зашелотдохнув среди цветов душистых, он сказал:«Чудесно. Хорошо...»… ( Жаль, дальше я не помню). Клокотали волны и шумели. Пароход словно лебедь белый вниз по Волге к Астрахани шел... Моим родителям нравилось другое его стихотворение... Седой косматый бакенщик без шапки глядит на убегающий простор...Это образ большой реки- сильный...Этот встреченный после войны сотрудник этой редакции он был заочником пединститута он дал нам эту книжечку А потом мы не смогли ее вернуть он работал в суворовском училище кот нах в районе ..Книжечка у нас так и осталась... Мне очень хочется...Шевченко ее может выбросить, ему не до нее...Может быть, это единственный экземпляр, который хранит память о них.. Я бы хотела, чтобы вы ее куда-нибудь передали...Мать этой Лии о которой я прошлый раз говорила, работала учительницей вечерней школы и Юрий Якобсон учился у нее и был плохим учеником . она вела математику... В довоенном Сталинграде у нас стал бывать папин коллега Ващенко. Все чаще слышалось название города Полтава. Ващенко планировал переехать в этот город и уговаривал папу поехать с ним. Он с таким восторгом рассказывал об этом городе, что и мама и папа согласились на переезд в Полтаву. Собирались недолго. Папа и мама решили, что мне, недавно перенесшей воспаление легких, нужен теплый климат и фрукты. Таким образом в начале лета 1940-го года я поехала с папой, а мама оставалась упаковывать вещи.
ПОЛТАВА лето 1940 - сентябрь 1941
Первые впечатления от Полтавы: зеленый и тихий город. Очень много деревьев и цветов. Удивляли каштаны, плоды которых можно было класть в горячую печку и они там стреляли. Также Полтава поразила обилием дешевых фруктов и овощей.
Конечно, я уже знала про знаменитую Полтавскую битву. Мы сходили к памятнику, посвященному Победе в этой битве. Это был черный металлический высокий столб с двуглавым орлом наверху. Орел олицетворял шведов, он был из светлого металла. Постамент, на котором стоял столб, был обнесен оградой из цепей, которые соединялись между собой маленькими пушечками, по четыре с каждой стороны...
Сперва мы жили на окраине города, в институтском помещении. Меня определили в русскую школу, которая находилась в центре города. Это было неудобно.
В классе затруднений с дисциплиной не было, но что творилось на переменах- не описать. Мальчишки бегали группками, толкались в буфете, всех задирали. Однажды они так пронеслись по двору, что задели меня так, что я в буквальном смысле встала на голову. Ушиблась так сильно, что какое-то время лежала в больнице.
Учительница была совершенно не подготовленной. Как-то она дала нам задание, по которому надо было выписать отдельно птиц, зверей и рыб. Во время диктовки у всех вызвало сомнение, куда отнести стерлядь. Я была удивлена, что многие считали, что это - зверь. Я пыталась сказать, что это - рыба, но меня никто не услышал. Но самое странное было в том, что и учительница не знала правильного ответа. Она пообещала узнать, что же все-таки такое- стерлядь и сказать нам после перемены. Еще один факт неподготовленности учительницы. Как-то на уроке литературы она сказала, что примером советского патриотизма можно отнести героя рассказа Гаршина «Сигнал». Я засомневалась, потому что считала, что Гаршин умер еще до революции.
Дома я спросила, права ли я и услышала, что - да, права.
К сожалению, вскоре я опять заболела и больше в эту школу не ходила.
Квартира, в которой мы жили, оказалась настолько сырой, что у папы обострилась болезнь. После этого нам дали квартиру в центре.
Вначале мама с папой обратились к врачу в военкомате, где маме открыто посоветовали спасать папу от смерти. К счастью, в Полтаве еще были частные врачи. До войны еще можно было лечиться у хороших врачей, известно, что после войны частная практика была запрещена. Врачи, к которым обратились папа с мамой, наметили правильный путь лечения. Папа проболел всю зиму и лишь весной вышел на работу.
Пока папа болел, в институте не было лекций по психологии. Оправившись после болезни, папа сделал все, чтобы успеть прочитать весь курс. Для этого ему пришлось много работать. Он не ограничивался уже написанными лекциями, а для каждого курса готовил новые варианты. Его лекции пользовались успехом. Однажды один из студентов попросился выйти и вернулся уже перед самым звонком. Вошел с огромным букетом цветов. Все студенты устроили папе овацию.
К вопросу, о чем были папины лекции... Как-то уже много лет спустя после войны в «Комсомолке» появилась подборка материалов о Василии Сухомлинском. Его педагогическими направлениями все увлекались. Меня и маму поразило то, насколько похожи его взгляды с тем, что преподавал папа, именно эти темы он читал своим студентам. Сухомлинский не был папиным учеником, но, как мы выяснили, он учился в этом институте заочно. Мы даже предположили, что заочники могли брать лекции у очников... Совпадение взглядов было поразительным.
Чуть-чуть обустроившись, мы пошли в музей Короленко. Я уже знала, что это - писатель, которого мама и папа ценили. Я читала у него только «Купленный мальчик».
Тихая зеленая улица. Мы останавливаемся перед продолговатым желтым домом. Стучимся. Нам открывают. Через веранду и маленькую прихожую проходим в большую и светлую комнату, которая была и столовой и гостиной одновременно
Вдоль правой стены - окна с белыми занавесками, на подоконниках- цветы. В простенках между окон- рисунки Короленко. На противоположной стене шкафы разной величины. Посреди комнаты большой квадратный стол под белой скатертью. Над ним абажур, свет от которого падает и на стол и на потолок.
Пожилая, скромно одетая женщина рассказывает о Короленко. Я узнаю, что писатель был в ссылке. Вдруг папа что-то спрашивает, скорее всего, удивлен, что экскурсовод так много знает о Короленко. Она недоумением ответила: «Я его дочь».
Софья Владимировна - так ее звали - продолжала рассказывать об экспонатах комнаты. Вдруг раздался звонок.
Софья Владимировна вышла в прихожую и вошла с каким-то мужчиной. Оказалось, что он приехал в музей прямо с вокзала. У него очень мало времени: в Полтаве он - проездом. Пока поезд стоит, решил побывать в музее Короленко. Софья Владимировна извинилась перед нами и начала проводить экскурсию для этого проезжего. Она показывает ему спальню, кабинет., Мужчина торопится, ведь на улице его ждет извозчик, слышим скрип коляски, извозчик быстро везет мужчину на вокзал.
Мы тоже зашли в спальню. Это была небольшая комната, мне запомнилась кровать под белым кипейным покрывалом, белые накидушки и белый подзор. Конечно же, там был стол. Также мы побывали в кабинете Короленко. На какое-то время Софья Владимировна оставила нас в большой комнате, затем вернулась и позвала нас с собой. Мы вошли на залитую солнцем террасу и увидели там худенькую светлую женщину. Я запомнила, что она была в чем-то белом, и волосы у нее были белые, и рука, которую она мне протянула на прощание, была тоненькой и прозрачной. Мы прощаемся, София Владимировна предлагает еще раз встретиться. Уже по дороге домой я узнаю, что это была вдова писателя Короленко. Мама и папа всю дорогу говорили о музее, о Короленко, его сестре и вдове. К сожалению, в ближайшие полгода - из-за тяже6лой болезни папы - мы не смогли этого сделать. В декабре 1940 года мама прочла объявление в газете о смерти вдовы Короленко. А весной, когда папа уже выздоравливал, к нам пришла София Владимировна. В ту пору я не знала ее имени и отчества и, открыв дверь, замерла от изумления и, не сказав ни слова, ринулась в комнату с воплем: «Дочь Короленко пришла!». Софья Владимировна рассказала, что ждала нас, что ей хотелось встретиться с нами еще раз. Обеспокоившись нашим долгим отсутствием, расспросила знакомых из пединститута и, узнав, что папа тяжело болен, решила сама нас навестить. После этого мы еще много раз были в музее. Зашли туда и после начала войны. Софья Владимировна сообщила, что музей эвакуируют в Свердловск, очень много хлопот. Экспозиции музея собирала она, живущая с ней секретарь Короленко- 89-летняя пожилая женщина и приехавшая из Москвы правнучка писателя. Софья Владимировна сетовала, что нет в живых Тухачевского, он, верила она, помог бы с эвакуацией музея. Им выделялось место в вагоне и надо было решать, что увозить, а что - оставить. Естественно, что они не стали брать крупные шкафы и столы. Папа попросил взять освободившийся шкафчик для писем.
Из Полтавы мы уехали раньше, больше с Софьей Владимировной ни разу не встречались. Конечно, не сразу я поняла, каким писателем, а, главное, каким человеком был Владимир Короленко. Почти все узнавала от мамы и папы, которые восхищались писателем и подолгу пересказывали друг другу то, что узнавали в городе. Например, то, что, благодаря Короленко, в Полтаве не было еврейских погромов. А все потому, что чуть ли не каждый день писатель ходил на базар и разговаривал с крестьянами, которые приезжали торговать и убеждал их в недопустимости погромов. Он был так убедителен, что в Полтаве погромов не было
Много говорили о деле Бейлиса. Еврея Бейлиса обвиняли в том, что он убил 12-летнего мальчишку. Почему-то всем было выгодно или удобно считать, что убил Бейлис, который всего лишь работал неподалеку. Короленко догадывался, что обвинение еврея может послужить оправданием начала еврейских погромов. Софья Владимировна рассказывала, что её отец, несмотря на болезнь дочери, поехал в Киев, принял участие в суде, где доказал невиновность человека.
Во время войны мы узнали, что немцы сожгли музей и все то, что в нем осталось. Музей был восстановлен в 1946 году.