Про драки
Мишка дерется. Со мной. Это большая проблема. Это стыдно. Мне. Что мой ребенок на меня замахивается, ударяет, бьет, щипает, плюет, хочет делать мне больно во что бы то ни стало.
Это больно и обидно. Это злит и пугает. Хочется сжаться комком и загородиться рукой: "Только не бейте!" - это жертва выходит. Хочется убежать и спрятаться от вездесущего тирана, убежать, захлопнув за собой дверь и там вслушиваться, как он бьет в нее кулаками, кричит, и бояться. А он рвется дальше бить. Я это знаю, да, потому что если открываю, то он смеется и бежит снова щипаться. Если переждать подольше, он бить не будет, а сядет на колени, посидит, всхлипывая, возьмет мою руку, чтобы высморкать себя, подышит прерывисто, налаживая дыхание и успокаиваясь, встанет и пойдет куда-то дальше. Или возьмет какую-то вещь, начнет крутить ее в руках, разглядывать, что-то с ней делать. А потом вспомнит о чем-то прошлом совсем и спросит или расскажет или предложит что-то еще хриплым от криков, но уже совсем спокойным голосом, в котором все же будет угадываться не улегшаяся еще мука. Но уже можно жить дальше.
Или чувствуешь себя такой сильной, спокойной, и тут он налетает. Держишь руку приговариваешь так спокойно вроде правильные слова, держишь кисть...держишь голову...держишь ногу, опять руку, да что ж такое?! Он вырывается и тк и норовит укусить, ущипнуть, пнуть, боднуть, плюнуть, и я чувствую, как закипаю, такая вся сильная. Просыпается ярость и держу уже стискивая крепко его и скрипя зубами, расширяя ноздри, искажая лицо в гневе. Наконец грубо швыряю на кровать. Но он еще в большей ярости бросается снова. Терпела, да. Терпела такая вежливая, и вот пружина отпрыгивает и я не знаю, что делать с этой злостью, я готова ударить. И мстить ему.
Вот так. Либо убегаю, поджав хвост, от него по всей квартире, либо испытываю силу упругости.
В какой-то момент я поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы его сейчас не было. Поймала и очен испугалась, запретив себе было думать эту мысль, а потом подумала, что мысль была, и отрицать ее непродуктивно, и, обозначив ее как плохую и как ту, которую я не буду осуществлять, я все же разрешила себе продолжить ее думать. Почеу мне нужно, чтобы его не было сейчас? Чем он мне мешает? Потому что я хочу побыть одна. Что бы я делала, если оказалась бы одна? Я бы легла и лежала в пустоте долго-долго, чтобы ни с кем не разговаривать и ничего не делать, месяц или год. И тогда бы нашлось во мне и обнаружилось то, что мне сейчас мешает нормально жить и наслаждаться своим ребенком. А сейчас он мне мешает. Желание, чтобы сейчас его здесь не было, а потребность просто лечь и нечего не делать. Но долг реагироватб на ребенка мешает мне просто лечь и при нем побыть одной. А как я на него реагирую? Раздражением, даю постоянно посыл "ты мне мешаешь, мучаешь меня, ты мой мучитель", навязываю ему выдуманную мной роль, под которую он вынужден себя ломать. Он слишком мал, чтобы уметь отказываться играть в эти игры. И он играет и чувствует себя сильным, плохим и недостойным любви. Моя потребность лечь и полежать просто одной. Так сложилось, что ребенок сейчас рядом. И что он разозлен и нападает и дерется.
Но я сильнее. Я больше. Я независимее. Он слабее, он может злится, может хотеть меня ударить, а я и в этих условиях смогу, раз уж нет других, лечь и лежать.
И я так и сделала. Я вспомнила, как Мишка нападал на Криса, мальчика на два года старше, а Крис использовал какие-то приемчики. Мишка бежал, замахиваясь, а Крис, поймав его за руку, спокойно и небольно откидывал, или приемчиком осторожно клал на пол и отходил, не испытывая при этом никаких отрицательных эмоций.
Вот это мне было сейчас надо. Держать его на коленях, прижимая к себе, это очень трудно, это ограничивть его свободу. Просто не давать ударить - непродуктивно, потому что он, нападая, таки попадал кулаком или свлимт коготками в больное место и вызывал ярость. Танцы, да, танцы помогут.
И я просто легла на диван быть одной лежать.Мишку я ловко отталкивала. Потом просто взяла две подушки и отгородилась от него, продолжая оставаться в своем одиночестве. Это был выход. Я не могла сейчас реагировать на это более безболезненно для нас обоих. Мишка злился, плакал, ему было обидно, бессилие его просто выводило из себя, но он до меня не доставал. Испытывать бессилие ведь тоже очень важно. Раньше я не могла видеть, когда он чувствовал бессиие, было очень тяжело в себе с этим справиться мне, именно мне. Смотреть, как он бессилен. Но сейчас он был бессилен в том, чтобы меня ударить и уязвить. А это как раз то бессилие, которое полезно сейчас для наших отношений.
Когда он устал, он лег, загородившись сам теми же подушками, которыми я от негзагородилась. Я попыталась убрать подушку, но он вернул ее на место. Я поняла, что ему тоже нужно побыть одному и пошла по своим делам. Через некоторое время он пришел ко мне. Я села на пол и достала наши мыла, которые мы сварили и разложила их на полу. Мишка в таком состоянии обычно что-то разглядывает или вертит в руках. Мы молча их рассмотрели. Потом Мишка заговорил о чем-то., как я буду рагировать, н
-Миша, а с чего у нас началась наша сссора?
-Я хотел мучить Аркашу, а ты мне не давала.
-Да, и ты злился и решил меня ударить.
ЧЯ увидела, что он не хочет об этом. И не стала. Стали о другом. Я сказала ему, что люблю его. А потом, на следующий день предложила, чтобы попугайчик был моим питомцем, а он бы просто с ним играл. Мишка согласился.
После этого всего мне стало легче.
Если у нас еще будут драки, я не знаю, как буду с ними справляться, но, думаю, мне будет легче..
А эта мягкая подушка, которой я отгораживалась от него, наверное, и оказалось той самой границей, которой ему недоставало.
Даже если я испытываю бессилие, мама это выдержит. Нет такого, что она паникует и готова пойти на все, лишь бы не видеть моего бессилия. Тут я укрепила границу. Надеюсь, нам станет легче.
Это больно и обидно. Это злит и пугает. Хочется сжаться комком и загородиться рукой: "Только не бейте!" - это жертва выходит. Хочется убежать и спрятаться от вездесущего тирана, убежать, захлопнув за собой дверь и там вслушиваться, как он бьет в нее кулаками, кричит, и бояться. А он рвется дальше бить. Я это знаю, да, потому что если открываю, то он смеется и бежит снова щипаться. Если переждать подольше, он бить не будет, а сядет на колени, посидит, всхлипывая, возьмет мою руку, чтобы высморкать себя, подышит прерывисто, налаживая дыхание и успокаиваясь, встанет и пойдет куда-то дальше. Или возьмет какую-то вещь, начнет крутить ее в руках, разглядывать, что-то с ней делать. А потом вспомнит о чем-то прошлом совсем и спросит или расскажет или предложит что-то еще хриплым от криков, но уже совсем спокойным голосом, в котором все же будет угадываться не улегшаяся еще мука. Но уже можно жить дальше.
Или чувствуешь себя такой сильной, спокойной, и тут он налетает. Держишь руку приговариваешь так спокойно вроде правильные слова, держишь кисть...держишь голову...держишь ногу, опять руку, да что ж такое?! Он вырывается и тк и норовит укусить, ущипнуть, пнуть, боднуть, плюнуть, и я чувствую, как закипаю, такая вся сильная. Просыпается ярость и держу уже стискивая крепко его и скрипя зубами, расширяя ноздри, искажая лицо в гневе. Наконец грубо швыряю на кровать. Но он еще в большей ярости бросается снова. Терпела, да. Терпела такая вежливая, и вот пружина отпрыгивает и я не знаю, что делать с этой злостью, я готова ударить. И мстить ему.
Вот так. Либо убегаю, поджав хвост, от него по всей квартире, либо испытываю силу упругости.
В какой-то момент я поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы его сейчас не было. Поймала и очен испугалась, запретив себе было думать эту мысль, а потом подумала, что мысль была, и отрицать ее непродуктивно, и, обозначив ее как плохую и как ту, которую я не буду осуществлять, я все же разрешила себе продолжить ее думать. Почеу мне нужно, чтобы его не было сейчас? Чем он мне мешает? Потому что я хочу побыть одна. Что бы я делала, если оказалась бы одна? Я бы легла и лежала в пустоте долго-долго, чтобы ни с кем не разговаривать и ничего не делать, месяц или год. И тогда бы нашлось во мне и обнаружилось то, что мне сейчас мешает нормально жить и наслаждаться своим ребенком. А сейчас он мне мешает. Желание, чтобы сейчас его здесь не было, а потребность просто лечь и нечего не делать. Но долг реагироватб на ребенка мешает мне просто лечь и при нем побыть одной. А как я на него реагирую? Раздражением, даю постоянно посыл "ты мне мешаешь, мучаешь меня, ты мой мучитель", навязываю ему выдуманную мной роль, под которую он вынужден себя ломать. Он слишком мал, чтобы уметь отказываться играть в эти игры. И он играет и чувствует себя сильным, плохим и недостойным любви. Моя потребность лечь и полежать просто одной. Так сложилось, что ребенок сейчас рядом. И что он разозлен и нападает и дерется.
Но я сильнее. Я больше. Я независимее. Он слабее, он может злится, может хотеть меня ударить, а я и в этих условиях смогу, раз уж нет других, лечь и лежать.
И я так и сделала. Я вспомнила, как Мишка нападал на Криса, мальчика на два года старше, а Крис использовал какие-то приемчики. Мишка бежал, замахиваясь, а Крис, поймав его за руку, спокойно и небольно откидывал, или приемчиком осторожно клал на пол и отходил, не испытывая при этом никаких отрицательных эмоций.
Вот это мне было сейчас надо. Держать его на коленях, прижимая к себе, это очень трудно, это ограничивть его свободу. Просто не давать ударить - непродуктивно, потому что он, нападая, таки попадал кулаком или свлимт коготками в больное место и вызывал ярость. Танцы, да, танцы помогут.
И я просто легла на диван быть одной лежать.Мишку я ловко отталкивала. Потом просто взяла две подушки и отгородилась от него, продолжая оставаться в своем одиночестве. Это был выход. Я не могла сейчас реагировать на это более безболезненно для нас обоих. Мишка злился, плакал, ему было обидно, бессилие его просто выводило из себя, но он до меня не доставал. Испытывать бессилие ведь тоже очень важно. Раньше я не могла видеть, когда он чувствовал бессиие, было очень тяжело в себе с этим справиться мне, именно мне. Смотреть, как он бессилен. Но сейчас он был бессилен в том, чтобы меня ударить и уязвить. А это как раз то бессилие, которое полезно сейчас для наших отношений.
Когда он устал, он лег, загородившись сам теми же подушками, которыми я от негзагородилась. Я попыталась убрать подушку, но он вернул ее на место. Я поняла, что ему тоже нужно побыть одному и пошла по своим делам. Через некоторое время он пришел ко мне. Я села на пол и достала наши мыла, которые мы сварили и разложила их на полу. Мишка в таком состоянии обычно что-то разглядывает или вертит в руках. Мы молча их рассмотрели. Потом Мишка заговорил о чем-то., как я буду рагировать, н
-Миша, а с чего у нас началась наша сссора?
-Я хотел мучить Аркашу, а ты мне не давала.
-Да, и ты злился и решил меня ударить.
ЧЯ увидела, что он не хочет об этом. И не стала. Стали о другом. Я сказала ему, что люблю его. А потом, на следующий день предложила, чтобы попугайчик был моим питомцем, а он бы просто с ним играл. Мишка согласился.
После этого всего мне стало легче.
Если у нас еще будут драки, я не знаю, как буду с ними справляться, но, думаю, мне будет легче..
А эта мягкая подушка, которой я отгораживалась от него, наверное, и оказалось той самой границей, которой ему недоставало.
Даже если я испытываю бессилие, мама это выдержит. Нет такого, что она паникует и готова пойти на все, лишь бы не видеть моего бессилия. Тут я укрепила границу. Надеюсь, нам станет легче.