Козлов на переправе не меняют
В 1941 году, имея предупреждение о японском нападении на Перл-Харбор и фору в 9 часов, филиппинский фельдмаршал Дуглас Макартур зевнул и не поднял в воздух свою авиацию. Половина его ВВС была уничтожена на земле, а могла бы затормозить высадку хризантемщиков на подотчетных ему островах. Отступая под натиском противника, Макартур срочно телеграфировал Рузвельту, предлагая подписать от имени филиппинского президента Мануэля Кесона сепаратный мир между Филиппинами и Японией. Переобувшийся в воздухе генерал принялся заявлять, что Филиппины мало что значат для глобального военного баланса, хотя совсем недавно утверждал, что эти острова были незаменимы для обороны США в Тихом океане. Рузвельт отказался проводить сепаратные мирные переговоры. Войска Макартура отошли на полуостров Батаан и остров Коррехидор, заняв оборону. Помощь идет, приободрял их генерал, тысячи солдат и сотни самолетов уже в пути, держитесь. И они держались, хотя их военачальник врал. Никаких подкреплений даже не планировалось. Отказавшись сперва в показной манере покидать Коррехидор, Макартур быстро подчинился второму приказу Рузвельта и оставил Филиппины с их защитниками далеко позади за своей спиной. Вместо того, чтобы лишить наград проштрафившегося генерала и с двумя стволами в руках [приклад и замок добудет в бою] отправить на передовую смывать кровью свой позор, президент решил возвысить его.
«Рузвельт принял решение считать побег Макартура с Филиппин высоким актом личной храбрости и настоял на том, чтобы генерал принял от него Медаль Почёта [Medal of Honor] . Америка нуждалась в героях, счел президент, и на тот момент Макартур из всех кандидатов больше всех подходил для этой роли. Три года спустя Макартур вернулся на Филиппины, на своем пути в Японию. На фоне общего ликования по случаю победы в Тихом океане неспособность генерала предупредить японское нападение в 1941 была многими забыто - хотя уж точно она не была забыта теми солдатами, которых Макартур оставил после своего бегства на Коррехидоре и которые в плену испытали на себе самые худшие проявления японской жестокости». [H.W.Brands]
Девять лет спустя генерал Макартур снова зевнул и проглядел «второе наступление» китайцев от 25 ноября 1950 года. Западная часть его войск, представленная Восьмой армией, пришла в полное расстройство и беспорядочно отступала с севера на юг на протяжении трех месяцев, теряя по пути свои склады и вооружение, города Пхеньян и Сеул. Разваленная армия ушла за реку Ханган, и тогда строились мрачные прогнозы, что ей придется уходить еще дальше, аж до реки Кымган. Uraliin, taakse sen. Лишь в середине февраля 1951 новый командующий Восьмой армией Риджуэй смог восстановить боеспособность и мораль своих подчиненных, остановив их бегство. Период с декабря 1950 по февраль 1951 был самым тяжелым для руководства США. Например, в это время среднее звено руководителей в Госдепе и МО (ОКНШ) всерьез размышляло о применении атóмного оружия, не размениваясь на маломощное ТЯО [про ТЯО - это фигура речи; первое ТЯО было разработано для артиллерии только в январе 1953]. 24 декабря Макартур просил выдать ему 26 атомных бомб под роспись и пообещал превратить в свалку радиоактивного мусора все пляжи реки Ялу, чтобы ни одна китайская прачка там не проскользнула. Этот факт сам по себе должен указывать на уровень тогдашнего пессимизма американских политиков и дно отчаяния, что пробил тогда Вашингтон.
Но, не смотря на мрачные настроения тех трех месяцев, президент США ни разу не думал о том, чтобы уволить лицо, наиболее всех ответственное за то военное поражение. О том, чтобы сделать его козлом отпущения. «Никто не винит генерала Макартура за то, что произошло. И уж точно я никогда не винил его за провал ноябрьского наступления» - писал Трумэн - «Мы его порицали тогда за беспардонную публичную манеру, в которой он пытался оправдать причины своего провала». [Hastings] Трумэн распрощался навсегда с Макартуром в апреле 1951, когда обстановка на фронте в Корее была стабилизирована и генерал Риджуэй сумел провести успешные контрнаступления Killer и Ripper, которые вернули армию ООН на 38 параллель. После трудной и благополучной переправы старый генерал был отправлен на покой, и тогда никто в Отделе кадров не переживал, что то увольнение отразится негативно на морали армии и тыла, потому что то увольнение было проведено не сгоряча и не в пылу поражения.
За восемь месяцев до этого знаменитого увольнения командующий Восьмой армией генерал Уолтон «Бульдог» Уокер также получил большой кредит доверия. Как пишет один историк, Уокер был смелым человеком, но посредственного ума. Одной смелости порой не достаточно для того, чтобы занимать ответственный пост. В частности советник президента Аверрел Гарриман был невысокого мнения об Уолтоне Уокере, называя того «некомпетентным» [Isaacson]. Сам Макартур, когда выбирал руководителя для высадки в Инчхоне в сентябре, сделал выбор в пользу своего генштабиста Эдварда Алмонда, а не Уокера, которого даже хотел снять с его руководящего поста. Как бы то ни было, в августе 1950 Уолтон Уокер показал себя хорошо при обороне Пусанского периметра, и СМИ отметили ту приятную стабильность в ушах. Стране требовались герои. Ну, как хорошо? Силы ООН уже превосходили северокорейскую армию численно, по огневой мощи и по логистике. Северные корейцы почти выдохлись. От генерала Уокера требовалось лишь выстоять месяц и не сдать периметр, что он и выполнил с упрямством бульдога.
«Существовала крайне весомая причина, по которой поручить проведение операции по высадке в Инчхоне следовало кому-нибудь другому, но только не генералу Уолтону Уокеру. Макартур прекрасно знал о том, как сильно деморализована была штаб-квартира Восьмой армии, и это оставляло его с трудной дилеммой. Упорный Уокер выдержал оборону в Пусане. Но при этом Макартур сильно сомневался, что Уокер был способен провести столь динамичную операцию, которую планировал Макартур и для которой требовалось незаурядное воображение. Макартур взвесил все за и против, отбросив вариант с отстранением Уокера с его должности. Американская публика такое неожиданное увольнение вряд ли смогла бы переварить. Как это порой бывает в самых отчаянных ситуациях, фигура Уолтона «Бульдога» Уокера была раздута и превознесена газетами до героических пропорций. Макартур пошел на компромисс и доверил десантную высадку Алмонду» . [Hastings]
Через три месяца, в ноябре 1950, вовремя не уволенный Уокер отступает вместе со своей деморализованной Восьмой армией, разделяя с Макартуром вину за то молниеносное поражение напополам. Никто не планировал менять его на той переправе, но 23 декабря 1950 в его судьбу и судьбу войск ООН вмешался случай. Автомобиль Уокера столкнулся с южнокорейским грузовиком. Генерал получил травмы головы, несовместимые с жизнью, и отправился бродить по полям Иалу. Место командующего Восьмой армией занял Мэтью Риджуэй, генерал иных, отличных от Уокера, способностей.
«На корейских полях сражений Объединенные Нации нерадостно готовились встретить новый 1951 год, по-прежнему теряя территории и находясь в тяжелой ситуации. Но за неделю до той непраздничной даты произошло одно событие, которое оказало важное влияние на весь ход войны в Корее. Утром 23 декабря генерал Уолтон Уокер ехал из своей штаб-квартиры в штаб 27 Бригады Британского Содружества. Уокер, несгибаемый геройский малый, защитник Пусанского периметра, пребывал не в лучшей своей форме, превратившись в крайне измотанного и почти сломленного человека. Его споры с Алмондом, развал вверенной ему армии, слухи о том, что Макартур подготавливает ему замену - всё это подтачивало дух командующего Восьмой армии и подгрызало мораль сотрудников его штаба. В своем мрачном пессимизме руководство Армии рухнуло и сравнялось с чувством обреченности, что царило тогда среди рядового состава. Вся Восьмая Армия, от простых солдат до штаб-офицеров, только и говорила что об эвакуации. Без всякого стыда офицеры на своих собраниях обсуждали, как именно, каким маршрутом и какое подразделение будет отступать. Уокер без всякого сомнения был храбрым человеком. Но он не был умным человеком [was not a clever one]. Он отдал всего себя делу Объединенных Наций. Всё, что мог дать. И вот теперь, грузовик южнокорейской армии развернулся на улице прям перед его джипом. От удара генерала вышвырнуло из машины. Он получил травмы головы, от которых скончался на пути в госпиталь. … Жестоко и нетактично так утверждать, но смерть Уолтона Уокера сделала возможным приход Риджуэя, став спасением для Восьмой армии» [Hastings].
Завершить этот краткий перечень золотопогонных пассажиров, скопившихся на переправе, стоит французским генералом, чья Первая индокитайская война напрямую связана с Корейской войной. Жан де Латр де Тассиньи [Jean de Lattre de Tassigny] в 1951 году выиграл уверенно несколько битв против Вьетминя, наполняя оптимизмом Париж и Вашингтон. Политическая стабильность Четвертой республики и готовность французов продолжать ту колониальную войну были привязаны к фигуре одного лишь человека и к его успехам. Никаких замен не планировалось. В январе 1952 де Тассиньи умер от рака, и всё то французское домино посыпалось, пошатнув победные настроения в двух атлантических столицах. Премьер-министры, правительства, желание воевать - все пошло под откос. Удивительный дефицит квалифицированных и вселяющих уверенность генералов образовался на той исторической переправе. Если не де Латр, то кот?
«Когда Корейская война приняла дурной оборон, Сталин и Мао начали подталкивать Хо к новому наступлению, что тот и сделал 26 декабря 1950, проведя широкомасштабную атаку вдоль дельты Красной реки [Хонгха́] рядом с Ханоем. Китайские поставки оружия сделали то наступление возможным. Успехи коммунистов вызвали зубовный скрежет по всему Западу. В ЦРУ считали, что сами китайцы могут ударить во Вьетнаме в любое время. Помощь пришла в начале 1951 в виде человека с двумя фамилиями. Жан де Латр де Тассиньи сокрушил своих противников в нескольких сражениях. … Когда они [Госдеп и МО США] узнали, что де Латру диагностировали рак, они не увидели никого, кто мог бы занять его место. … Неудивительно, что Мендес-Франс выглядел столь привлекательно в глазах подавленных французов. В январе 1952 де Латр умер от рака, натягивая своей смертью нервы в Сайгоне и Париже до предела. Хис [Heath, министр-дипломат США во Вьетнаме] каблографировал, что французы физически и морально истощены. Самое лучшее, что они могли достичь и на что могли надеятся, это ничья. Вашингтон не мог ничего предложить нового - только деньги и увещевания. Когда де Латр умер, США оплачивали треть затрат Франции на войну. К концу 1952 они оплачивал две трети» [Beisner, 490].