О тех, то предал Францию #2
Многолетняя уступчивость французского правительства, заключавшего бесконечные сделки с фашистскими режимами, подорвала доверие к власти, дезориентировала народ. Обещали удушить санкциями Италию за агрессивные кампании - отступились. Обещали обуздать Гитлера - облажались. В результате: "Уже к началу военных действий Франция была расщеплена, деморализована бесконечными предательствами, свидетельницей которых она была. Она не верила тем, кто ею руководил". Авторы особо оговариваются: дело не в том, что народ "не тот", дело конкретно в системе и руководстве: "Французы - и в рядах армии, и в рядах народа - не разложились изнутри, но политическая система была гнилая, и она за редким исключением давала стране правителей, не способных вести за собой великую нацию".
Зато французы умели в сплочение: "Правительство заявляло: «Единство в наши дни - все». Но само оно было расколото. Первые полосы газет кричали о небывалом мужестве, проявляемом французским народом. А на второй полосе не смолкали прежние дрязги, споры и раздоры. О каком же единстве можно было мечтать? Единство не достигается праздными разговорами. Оно возникает вокруг большой идеи, вокруг необходимости. В этой войне народ не чувствовал ни того, ни другого".
Интересна характеристика главнокомандующего Гамелена, данная его знакомым: "по-видимому, принадлежал к числу людей с широким и острым умом, которые не терпят, когда нарушается их представление о вещах. Такие люди избегают малейших обстоятельств, которые могли бы заставить их изменить это представление... вероятнее всего [им двигало] желание избежать суматохи, осложнений, неприятных открытий... Он принадлежал к числу тех людей, чья интеллектуальная сила плохо координирована с их способностью действовать... это является результатом страха перед самым действием и последствиями, которые оно может вызвать".
Отдельного рассмотрения заслуживает политика информирования населения: "Французский народ держали в неведении, либо пичкали его лживыми измышлениями", "виднейшим журналистам не разрешали высказывать общие соображения о характере и ходе войны", им "не позволяли рассуждать, чтобы какое-нибудь критическое замечание не навлекло гнев верховного командования". Единственным источником информации были военные сводки за авторством полковника Тома: "В течение первых 8 месяцев войны над Тома насмехались, когда он пытался чем-нибудь оживить однообразные коммюнике: «На фронте ничего существенного». Но сейчас мы цеплялись за Тома. Мы прислушивались к его интонации, следили за каждым его жестом. Каждое его слово тщательно записывалось... В первый день он совершенно не упоминал о танках, на второй день он сказал, что немцы пустили в ход около 2000 танков, а па третий... что в бою участвуют 4000 германских танков. А 10 германских дивизий превратилась в 100 дивизий - 2 миллиона человек! Рядовой француз был ошеломлён: «Что? 4 тысячи танков и около 100 дивизий? Этого не может быть. Еще вчера нам говорили, что у немцев всего лишь 2000 танков" (примечание: цифры не следует принимать всерьёз).
При этом элита до последнего боялась "левой опасности". Уже после бегства правительства из Парижа распространялись панические слухи, что столица-де охвачена коммунистическим мятежом. Скорее сдаться Гитлеру, пока не пришли коммуняки! "Перед самым перемирием с Германией, в Бордо раздавались голоса: «Лучше Гитлер, чем Блюм»... Когда Франция была уже на волосок от поражения, полиция продолжала охотиться за коммунистами и сочувствующими им, тогда как год назад она не принимала никаких мер против сторонников фашизма".
Ну и закономерный финал: "Современная война, при всех её необъятных технических возможностях, может быть проиграна ещё до её начала. В этом основной урок последней войны во Франции. Франция вступила в войну расколотой сверху донизу. Она была расчленена и самой войной и теми событиями, которые привели к ней".
Нет ничего удивительного в том, что существовавший порядок привёл страну к катастрофе - к установлению коллаборационистского правительства Петэна, провозгласившего "эру отечества, труда и семьи".
Зато французы умели в сплочение: "Правительство заявляло: «Единство в наши дни - все». Но само оно было расколото. Первые полосы газет кричали о небывалом мужестве, проявляемом французским народом. А на второй полосе не смолкали прежние дрязги, споры и раздоры. О каком же единстве можно было мечтать? Единство не достигается праздными разговорами. Оно возникает вокруг большой идеи, вокруг необходимости. В этой войне народ не чувствовал ни того, ни другого".
Интересна характеристика главнокомандующего Гамелена, данная его знакомым: "по-видимому, принадлежал к числу людей с широким и острым умом, которые не терпят, когда нарушается их представление о вещах. Такие люди избегают малейших обстоятельств, которые могли бы заставить их изменить это представление... вероятнее всего [им двигало] желание избежать суматохи, осложнений, неприятных открытий... Он принадлежал к числу тех людей, чья интеллектуальная сила плохо координирована с их способностью действовать... это является результатом страха перед самым действием и последствиями, которые оно может вызвать".
Отдельного рассмотрения заслуживает политика информирования населения: "Французский народ держали в неведении, либо пичкали его лживыми измышлениями", "виднейшим журналистам не разрешали высказывать общие соображения о характере и ходе войны", им "не позволяли рассуждать, чтобы какое-нибудь критическое замечание не навлекло гнев верховного командования". Единственным источником информации были военные сводки за авторством полковника Тома: "В течение первых 8 месяцев войны над Тома насмехались, когда он пытался чем-нибудь оживить однообразные коммюнике: «На фронте ничего существенного». Но сейчас мы цеплялись за Тома. Мы прислушивались к его интонации, следили за каждым его жестом. Каждое его слово тщательно записывалось... В первый день он совершенно не упоминал о танках, на второй день он сказал, что немцы пустили в ход около 2000 танков, а па третий... что в бою участвуют 4000 германских танков. А 10 германских дивизий превратилась в 100 дивизий - 2 миллиона человек! Рядовой француз был ошеломлён: «Что? 4 тысячи танков и около 100 дивизий? Этого не может быть. Еще вчера нам говорили, что у немцев всего лишь 2000 танков" (примечание: цифры не следует принимать всерьёз).
При этом элита до последнего боялась "левой опасности". Уже после бегства правительства из Парижа распространялись панические слухи, что столица-де охвачена коммунистическим мятежом. Скорее сдаться Гитлеру, пока не пришли коммуняки! "Перед самым перемирием с Германией, в Бордо раздавались голоса: «Лучше Гитлер, чем Блюм»... Когда Франция была уже на волосок от поражения, полиция продолжала охотиться за коммунистами и сочувствующими им, тогда как год назад она не принимала никаких мер против сторонников фашизма".
Ну и закономерный финал: "Современная война, при всех её необъятных технических возможностях, может быть проиграна ещё до её начала. В этом основной урок последней войны во Франции. Франция вступила в войну расколотой сверху донизу. Она была расчленена и самой войной и теми событиями, которые привели к ней".
Нет ничего удивительного в том, что существовавший порядок привёл страну к катастрофе - к установлению коллаборационистского правительства Петэна, провозгласившего "эру отечества, труда и семьи".