Бери, не вникая… (Сюжет 2)
В начало.
Сюжет 2. «А Вы, Резанов, из куртизанов!» (Из калифорнийской части путешествия по Северной Америке).
«Я тебя никогда не забуду!»
А.Вознесенский, «Юнона и Авось».
Думаете, буду пересказывать романтическую историю графа Николая Петровича Резанова и Марии де ла Консепсьон Марселлы Аргуэльо, ставшей у Вознесенского Кончитой, а в дневниках и письмах Резанова Контепсией? Как бы ни так. Эта история известна всем, и стоит отдать должное Вознесенскому, Рыбникову и Захарову уже за то, что она возродила из небытия имя графа, пусть и в таком романтическом свете. Нет, конечно. Раз сюжеты наши о любви, и раз упомянуто имя Резанова, я и расскажу о любви графа. Настоящей. Знаете, бывает, потеря любимого человека делает дальнейшую жизнь бессмысленной, и любящий, не находя больше своего места на этом свете, уходит ему вослед. А, бывает, пробуждает в человеке потребность к кипучей деятельности; и не только для того, чтобы заполнить пустоту, но чтобы результатами ее возвысить имя потерянного человека, ибо достижения эти и происходят только потому, что совершаются с любимым именем на устах и любимым образом в сердце.
«Здесь погребена правительствующего Сената обер-прокурора Николая Петровича Резанова супруга Анна Григорьевна, урожденная Шелихова. Родилась 1780 года февраля 15 дня, переселилась в вечное блаженство октября 18 дня 1802 года, оставя в неописанной горести мужа ея с малолетними детьми: Петром одного года трех месяцев и дочерью Ольгою двенадцати дней». (Надпись на могильной плите Лазаревского кладбища Александро-Невской Лавры, Санкт-Петербург). Надпись на обратной стороне надгробия гласит: «Помните Бога, следуйте путем добродетели и будете счастливы и здесь, и со мною».
В оценках графа Резанова мир разделился: кто-то считает его выскочкой, авантюристом и скандалистом, кто-то восхищается им. Оно и понятно, ибо… «не оценивайте людей, оценивайте их поступки». Что же до чувств, то истинные чувства известны лишь самому графу, нам же суждено, основываясь на сохранившихся фактах и документах, лишь догадываться, как оно было на самом деле. Романтическая калифорнийская история тоже основана на фактах, и то, что стало потом «Юноной…» - догадка, сделанная на основе этих фактов поэтом. Вознесенкий и сам этого не скрывает: «Автор не столь снедаем самомнением и легкомыслием, чтобы изображать лиц реальных по скудным сведениям о них и оскорблять их приблизительностью. Образы их, как и имена, лишь капризное эхо судеб известных» (А.Вознесенский, «Авось»). В этом смысле то, что хочу рассказать я - тоже догадка, сделанная на основе дневников и писем самого графа. Собственно, это то, что, как мне показалось, за этими строками увидел я. Настоящую любовь всей жизни Резанова звали Анна Григорьевна, в девичестве Шелихова.
Нет смысла приукрашивать биографию графа. Родившись в бедной, но знатной дворянской семье, Николай в детстве попадает, с назначенным его отца на должность председателя гражданской палаты губернаторского суда, в Иркутск, где получает блестящее домашнее образование. К 14 годам, когда его определяют на военную службу, в артиллерию, он знает пять иностранных языков. Существует легенда, что молодого, статного, красивого юношу заприметила сама Екатерина Великая. Может, и враки. Но карьера Николая Петровича стремительно идет в гору - из артиллеристов его переводят в лейб-гвардии Измайловский полк, а в 1780 году, во время поездки Императрицы по Крыму, граф Резанов отвечает за ее личную охрану. В этом, 1780-м, графу исполняется 16 лет. Удивительно, но после этого Резанов оставляет военную службу, чтобы пять лет прослужить в канцелярии псковского гражданского суда и вновь взлететь по лестнице гражданской карьеры, но сразу - до начальника канцелярии графа Чернышева, потом - экзекутора Адмиралтейств-коллегии, а затем, в 1791 году - правителя канцелярии Г.Р. Державина.
Поворотом своей судьбы Резанов обязан, если и не Екатерине, то уж точно ее последнему молодому фавориту - Платону Зубову. Именно он предписывает Резанову следовать в Иркутск, город своего детства, для инспекции деятельности компаний, владеющих первыми русскими поселениями в Америке. Компаний купца Григория Ивановича Шелихова. Опять же, сплетни сопровождают это сентенцией, что Платон Зубов усылает молодого, красивого и успешного дворянина, в самую дальнюю область, да еще и с запретом возвращаться в столицу неженатым. Впрочем, это совпадет с желанием самого Резанова - в доме Шелихова он влюбится без ума в его старшую, на тот момент 15-летнюю, дочь Анну, и девушка ответит ему взаимностью.
А что же Анна? Анна воспитывалась в большой семье (это дочь она старшая; у Шелиховых к моменту ее рождения есть уже двое сыновей, а всего впоследствии будет 11 детей, младший из которых появится на свет в год венчания Анны). Семье купеческой и очень богатой - владения Шелихова простираются до Курил и Аляски (что позволит сопровождать имя Шелихова титулом, с легкой руки Державина, «российский Колумб»). Чувствуя «неполноценность» в своем недворянском происхождении, всё остальное Шелихов может предоставить своим детям с лихвой - и образование, и почет. Его (а, стало быть, и Анну) с радостью принимают у себя все самые знатные дома Иркутска, считая для своих отпрысков Анну лучшей партией. Но семья Шелиховых не просто богата - она придерживается самых высоких норм добропорядочности, демонстрируя детям еще и образец нежных и доверительных отношений отца и матери. Первые путешествия Шелиховы совершают вместе (младшая сестра Анны, Авдотья, родилась на Командорских островах; ее в семье потом так и прозвали - «американка»), а, уезжая в свои последующие экспедиции, все дела, корреспонденцию и переговоры Шелихов всецело доверяет жене… Впрочем, это другая история.
Свадьба Анны Шелиховой и Николая Резанова состоялась 24 января 1795 года, образовав союз, в котором удивительным образом сошлось всё - и огромная любовь молодоженов, и расчет. С расчетом всё понятно - знатное происхождение Рязанова позволяло получить дворянский статус и его жене, и его будущим детям. Шелихов получал, впустив в свою семью высокого вельможу, покровительство своему бизнесу со стороны императорских особ (что Резанов реализовал практически незамедлительно). Знатный, но небогатый Резанов - богатое приданное и доступ к капиталам семейной компании. Хорошее дополнение к сильным и взаимным чувствам. Молодожены переезжают в Петербург: «Милостивый государь наш, батюшка Григорий Иванович! В Петербург с любовью моею приехали здравы и невредимы за сто дней. И чудо из чудес - сверчок родительский прибыл с нами в столицу благополучно и, спущенный за печь, к хору поварни тотчас присоединился. Аннет уверяет, что голос его, исполненный сибирской дикости, и посейчас от прочих отличается...» Надо ли что-то комментировать?
Через полгода после их свадьбы внезапно умирает отец Анны, Григорий Иванович Шелихов. Пережив горечь потери, Резановы вступают в наследство - теперь как полноценные совладельцы Шелиховских промыслов. А еще через год умирает и Екатерина, а вместе с ней уходит в небытие и могущество Платона Зубова. И Николай Петрович встречает неожиданное благоволение со стороны нового Императора - Павла I, должность обер-секретаря Сената и даже удостаивается его аудиенции, где излагает план реорганизации Шелиховских компаний. Собственно, план этот - совместное детище вдовы Шелихова, его бывшего управляющего Михаила Булдакова (ставшего вскоре свояком Резанова, женившись на Авдотье, той самой, «американке», к величайшей радости всех троих; их судьба и взаимное счастье с Авдотьей достойны отдельного рассказа, как и личность самого Булдакова, но не здесь) и самого Резанова. План включает реорганизацию Шелиховских промыслов в большое акционерное общество с присоединением к нему всех компаний, ведущих дела в Тихоокеанском регионе и вхождением в компанию, в качестве акционеров, представителей Императорского дома, с наделением нового общества эксклюзивным правом вести торговлю с Америкой. Император принимает план и подписывает указ об организации Российско-Американской компании. А Булдаков, из партнера по бизнесу и родственника, постепенно превращается в его лучшего друга. Ему и будет адресовано прощальное письмо-исповедь умирающего Резанова.
Это было каким-то невероятным счастьем. Придворная служба, основной обязанностью которой становится занимавшее Резанова коммерческое дело; молодая, любящая жена, уже подарившая ему первенца и ждущая второго ребенка. Как это обычно и бывает, все заканчивается внезапно и сразу. 6 октября 1802 года на свет появляется Ольга, дочь Анны и Николая. Но Анна не может оправиться от родов и через двенадцать дней умирает в родильной горячке.
«Восемь лет супружества нашего дали мне вкусить все счастие жизни сей как бы для того, чтобы потерею ее отравить наконец остаток дней моих». Первое время после смерти Анны Резанов невменяем. Родные и друзья всерьез опасаются за его психическое здоровье, а сам Резанов атакует Императора прошениями об отставке, чередующиеся письмами друзьям.
«Любезный друг мой Иван Иванович! Вы, несомненно, уже известны, сколь много отягощена судьба моя. Так, почтенный друг мой, я лишился всего. Кончина жены моей, составлявшей все счастье, все блаженство дней моих, сделала для меня всю жизнь мою безотрадною. Примите, любезный друг, от меня то истинное почтение, которое всегда она к вам сохраняла. Оно было следствием достоинств ваших и искренней ее благодарности к дружеским вашим ко мне расположениям. Я и теперь, мой милый друг, пролил слезы и едва могу писать к вам. Шесть месяцев протекли уже для меня в сей горести, и я конца лучше не вижу, как вообще нам определенного». (Из письма Резанова И.И.Дмитриеву). И снова прошение об отставке, дабы уединиться в глуши и заняться воспитанием детей. Император (тогда уже взошедший на престол Александр I) отставку не принимает.
«Государь вошел милостиво в положение мое, сперва советовал мне рассеяться, наконец, предложил мне путешествие; потом, доведя меня постепенно к согласию, объявил мне волю, чтоб принял я на себя посольство в Японию. Долго отказывался я от сего трудного подвига; милостивые его при всякой встрече со мной разговоры, наконец, призыв меня к себе в кабинет и настоятельные убеждения его решили меня повиноваться. Я признался ему, что жизнь для меня хотя тягостна, но нужна еще для детей моих; многие обещал мне милости, но я просил не унижать подвига моего награждениями... Он дал слово покровительствовать сирот моих, а я подтвердил ему, что каждый час готов ему жертвовать жизнью». (Из дневника Резанова).
Путешествие - первая кругосветка под российским флагом на кораблях «Надежда» и «Нева» - отправляется из Кронштадта 26 августа 1803 года. Об этой экспедиции написана масса литературы; много трудов посвящено и конфликту, разгоревшемуся на борту «Надежды» между Резановым и Крузенштерном, приведшему к взаимным обвинениям в государственной измене и бунте. Я не стану тут это все пересказывать - Крузенштерн с Гуглем вам в помощь. Меня, правда, удивляет одно - исследователи этого события, в том числе и современные, часто встают на сторону одного или второго, и мало находится среди них последователей достопочтенного седовласого генерал-майора, Павла Ивановича Кошелева, правителя Камчатки, сумевшего тогда встать между Резановым и Крузенштерном и погасить этот конфликт. Да, дневники Резанова и Крузенштерна диаметрально расходятся в оценке событий; да, суда «Надежда» и «Нева» - не лучший вариант английского судостроения тех времен. Да, Резанов излишне резок всегда, а после смерти жены - обидчив, запредельно прямолинеен и целеустремлен до авантюризма. Да, Резанову и Крузенштерну, ввиду миссии, возложенной попутно на Резанова, как на первого посла России в Японии, заставившей взять на борт кучу ненужных в плавании людей (свиту) и груза, пришлось вдвоем жить в одной 6-метровой каюте… А впрочем, Бог с ним, конфликтом. Усилиями Кошелева «Надежде» предписывается доставить с Камчатки в Японию посольство Резанова, после чего Крузенштерну продолжить экспедицию. Впрочем, всё же упомяну, что высочайшим указом руководство экспедицией поручалось им двоим, причем Резанову - общее (вплоть до определения, в какие порты заходить), а Крузенштерну - морское. Да и финансирование велось «на паях» - Император взял на себя расходы, связанные с «Надеждой», а расходы «Невы» делились пополам, между Российско-Американской Компанией и лично графом Румянцевым. Всё, ни слова.
«Надежде» предписано доставить посольство Резанова в Нагасаки, что она и делает. Покинув Камчатку 27 августа 1804 года, судно, пережив чудовищный шторм («тифон» - тайфун), чудом и абсолютным мастерством и умением Крузенштерна избежав гибели, прибывает 28 сентября в Нагасаки. И дальше начинается долгое ожидание решения японского императора относительно судьбы посольства. Почти семь месяцев Резанов ждет вердикта… Кстати, на «Надежде» есть японцы - пережившие кораблекрушение моряки. Они и дают Резанову первые уроки японского, вылившиеся в то, что в процессе ожидания Резанов составляет две рукописи - «Краткое русско-японское руководство» и словарь, содержавший более пяти тысяч слов, переданные им потом в Иркутске и изданные Академией наук. А в процессе многочисленных переговоров с японскими властями достаточно часто поправляет переводчиков… Но вердикт императора беспощаден - Япония отказывается принимать и посольство, и подарки, и 18 апреля 1805 года «Надежда» снимается с якоря. Через год, уже возвращаясь в Россию из Америки, Резанов даст своим американским сподвижникам - капитанам «Юноны» и «Авось» Хвостову и Давыдову секретный приказ идти на Сахалин и принудить покинуть его южные бухты все японские суда, а при сопротивлении - уничтожить. Это послужит обвинением (посмертным) Резанову в мести (см, например, «Остров Сахалин» Чехова), а Хвостову и Давыдову - в пиратстве; сам же граф изложит причины такого приказа с хладнокровной логикой. Сахалин - российские владения. Чтобы торговать там - надо договориться о принципах. Не приняв посольство - вы отказались договариваться. Ну, так, убирайтесь. Захотите вернуться - примите посольство, договоримся, - торгуйте. Абсолютная, как мне кажется, логика, особенно в теперешних терминах «принуждения к миру». Вряд ли только это компетенция посла. А сюжет о пиратстве, мелькающий в рок-опере, это как раз отсюда, не из Калифорнии, и без Резанова. В Петропавловск судно приходит только 5 июня - Крузенштерн попутно ведет съемку побережий и островов Охотского моря. В Петропавловске их ждет приказ: Крузенштерну - продолжать кругосветку и следовать в Петербург, Резанову - следовать на Аляску для инспекции русских колоний.
Судно «Мария Магдалина» идет на Аляску, заходя во все островные колонии. Наверное, это надо рассматривать как целую самостоятельную главу путешествий - Резанов тут не только государев инспектор, он еще и хозяин (один из) Российско-Американской компании, так что процесс инспектирования сопровождается многими решениями - население колоний в тот момент около 500 человек русских и несколько тысяч туземцев, с массой острых проблем - от снабжения (всем: продовольствием, кирпичами, слюдой для окон, медью для кораблей) до взаимоотношений, как между колонистами и туземцами, так и между самими колонистами. Возобновляется работа училища для мальчиков - без ограничения числа и без различий в происхождении. Издается указ посылать по 10 человек лучших для обучения в Иркутск. Основывается школа для девочек, куда принимаются и туземки. Основывается больница, обязанная принимать всё население, и туземное в том числе. Организуется суд, в состав которого входят двое русских и два туземца (последним запрещается участвовать в процессах между русскими). Но что-то я увлекся, я ж не о том. Состояние продовольственных дел таково, что колония неминуемо столкнется зимой с голодом.
Зашедший в гавань Ситки (Новоархангельска) для ремонта корабль «JUNO» покупается у англичанина Вульфа со всем его содержимым, включая пробоину днища, сломанные мачты и все, привезенные Вульфом товары. Он и становится «Юноной». Продовольствие с «Юноны» пополняет запасы колонистов, другие же товары становятся объектом будущей мены: очень тяжело, не без голода и цинги, но всё же пережив зиму 1805-1806 года, и Резанов, и управляющий колониями Баранов, понимают, что надо организовать местное снабжение продовольствием - надежды на продовольствие, доставляемое через всю Россию до Охотска, а потом морем сюда, слишком мало. 26 февраля 1806 года «Юнона» под командованием Хвостова и его неизменного помощника Давыдова выходят, в поисках надежного источника продуктов, на юг, вдоль американских берегов. Так что прерывающая известную арию фраза «Готов буду приобресть на собственные средства две шхуны на санкт-петербургской верфи и, придав им, соответственно, наименования "Юнона" и "Авось"…» - всего лишь литературный оборот… Тендер «Авось» в этот момент будет заложен на верфи Новоархангельска и в калифорнийской эпопее Резанова участия не примет. Впрочем, совершенно незачем в опере выискивать несовпадения, она не о том. Не ставить же под сомнение эмоциональность прерывающего ту же арию монолога Кончиты на испанском, который Караченцов останавливает репликой «Что она говорит?», на том лишь основании, что Резанов знал испанский в совершенстве?
Работоспособностью и целеустремленностью Резанова восхищается даже видавший виды Хвостов - Резанов спит не более 4 часов в стуки и его невозможно застать без дела - даже если он не занят корабельными делами - он за дневниками в каюте… «Вот человек, которому нельзя не удивляться! Скажу справедливо, что я и Давыдов им разобижены: до сих пор мы сами себе удивлялись, как люди, пользующиеся столь лестными знакомствами в столице, имея добрую дорогу, решились скитаться по местам диким, бесплодным, пустым или лучше сказать страшным для самых предприимчивых людей. Признаюсь, я не говорил и не приписывал одному патриотизму, и в душе своей гордился: вот была единственная моя награда! Теперь мы должны лишиться и той, встретившись с человеком, который соревнует всем в трудах… Все наши доказательства, что судно течет и вовсе ненадежно, не в силах были остановить его предприимчивого духа. Мы сами хотели возвратиться на фрегате в Россию, но гордость, особливо, когда сравнили чины, почести, ум, состояние в ту же минуту сказали себе: идем, хотя бы то и стоило жизни, и ничего в свете не остановит нас». (Из дневника Хвостова).
Через месяц плавания «Юнона» входит в залив Святого Франциска. «Из последних донесений моих к вам, милостивому государю, довольно уже известно о гибельном положении, в каковом нашел я Российско-Американские области; известно о голоде, который терпели мы всю зиму, при всем том, что еще мало-мальски поддержала людей купленная с судном "Юноною" провизия: сведомы и о болезнях, в несчастнейшее положение весь край повергших, и столько же о решимости, с которою принужденным нашелся я предпринять путешествие в Новую Калифорнию, пустясь с неопытными и цинготными людьми в море на риск с тем, чтоб или спасти области, или погибнуть... С бледными и полумертвыми лицами достигли мы к ночи марта 27-го числа губы Святого Франциска и за туманом, ожидая утра, бросили якорь». (Из донесения Резанова графу Н.П.Румянцеву).
И снова, как и в Японии, длительное ожидание, холодный прием и категоричный отказ от торговли. А как иначе? Это испанская колония, а Испания - союзник Наполеона, и Аустерлиц уже случился. Но на этот раз Резанов просто не имел права вернуться ни с чем: на кону - голод колоний…
Дальнейшая история всем известна - лишь настойчивость Контепсии и последующая ее помолвка с графом смогла открыть ворота крепости и позволить загрузить «Юнону» продовольствием «под завязку», обеспечив колонии продуктами на зиму и завязав торговлю, в последующем вылившуюся в основание первого русского поселения в Калифорнии - Форт Росс. Но что Резанов? По словам его спутников (например, Георга Лангсдорфа, спутника и личного врача Резанова еще со времени Кругосветки, влюбившегося, кстати, в Кончиту) Резанов абсолютно хладнокровен…
«Здесь должен я Вашему Сиятельству сделать исповедь частных приключений моих. Видя положение моё не улучшающееся, ожидая со дня на день больших неприятностей и на собственных людей своих ни малой надежды не имея, решился я на серьёзный тон переменить свои вежливости. Ежедневно куртизируя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер её, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну ее неприятною. «Прекрасная земля, теплый климат. Хлеба и скота много, и больше ничего». Я представлял ей российский посуровее, и притом во всем изобильный, она готова была жить в нем, и наконец нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что-либо посерьёзнее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие». (Из донесения Резанова графу Н.П.Румяецеву). Тут я снова остановлюсь. У меня нет сомнений в искренности чувств, посетивших «юную гишпанскую красавицу» - вся ее последующая жизнь тому доказательство. Объясняя его действия холодным расчетом, я сам, как бы, унижаю значимость того чувства, о котором взялся писать. И, в конце концов, слишком далеко я ушел от образа Анны. Да и насколько следует верить официальным донесениям политика и дипломата? Но, если уж не верить обычной переписке, то предсмертному письму-исповеди, адресованному лучшему другу, вряд ли можно не поверить. Иначе придется не верить вообще ничему.
«Юнона» с грузом продовольствия приходит в Новоархангельск (Ситку) летом 1806 года, и Резанов спешит в Россию - с донесением и планами по расширению Русской Америки за счет новых земель Калифорнии, по официальной версии, и за разрешением на брак с Контепсией, по уговору с последней. Пересев в Ситке на только что спущенный на воду тендер «Авось», он достигает Охотска к октябрю. Ему бы переждать распутицу, дождаться, пока пути встанут… Но он неудержим. «Верховою ездой» он стремится дальше. Неокрепший лёд несколько раз проламывается на его пути на переправах, и он падает в воду; несколько раз, обессиливший, ночует прямо в снегу. В Якутске он уже совершенно больной, десять дней «его лечат доктором», после чего, почувствовав облегчение, он продолжает путь. Его встречают, как героя - население Якутска высыпает за город ему навстречу, в Иркутске ему дают лучший дом и устраивают в его честь приемы… Но он уже совсем болен. Из Иркутска он и напишет то самое письмо-исповедь, другу и «брату» Михаилу Булдакову. Но всё же он не остановится. 26 февраля, на подъезде к Красноярску, он упадет с лошади и сильно ударится головой, после этого сознание к нему будет, вплоть до его смерти 1 марта, возвращаться лишь эпизодически. Похоронят его в Краноярске только 12 марта: «...он умер в доме Родюкова и теперь (в 1891 г.) находящемся на этом месте. Земле же не был предан в течение 2-ух недель, потому что живописцы снимали с него портреты для отправки в Петербург». (Из воспоминаний И.Ф.Пафентьева)
Вот эта исповедь.
«От генваря 24 дня 1807.
Наконец я в Иркутске! Лишь увидел город сей, то и залился слезами. Милый, бесценный друг мой живет в сердце моем одинаково! Я день, взявшись за перо, лью слезы. Сегодня день свадьбы моей, живо смотрю я на картину прежнего счастья моего, смотрю на все и плачу. Ты прольешь тоже слезу здесь, что делать, друг мой, пролей ее, отдай приятную эту дань ей; она тебя любила искренне, ты ее тоже. Я увижу ее прежде тебя, скажу ей. Силы мои меня оставляют. Я день ото дня хуже и слабее. Не знаю, могу ли дотащиться до вас. Разочтусь с собою со временем, и буде нет, но не могу умирать на дороге, и возьму лучше здесь место, в Знаменском, близ отца ее. Письмо матушки и детей, сегодня же с курьером полученное, растравило все раны мои, они ждут меня к новому году, но не знают, что может быть, и век не увижусь. …..
Генваря 26 дня.
Не мог я онагдысь кончить письма моего, моральные страдания мои растравили еще более мою физику, все эти дни я приметно слабеть начал. Между тем у меня беспрестанно люди, а на них и смерть красна.
…..
Прости, любезный друг Михайло Матвеевич, до свидания, верь, что искренне любит тебя преданный тебе брат твой Н.Р.
P.S. Из калифорнийского донесения моего не сочти, мой друг, меня ветренницей. Любовь моя у вас в Невском под куском мрамора, а здесь следствие энтузиазма и новая жертва Отечеству. Контепсия мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня; я люблю ее, и плачу о том, что нет ей места в сердце моем, здесь я, друг мой, как грешник на духу, каюсь, но ты, как пастырь мой, сохрани тайну».
Перечитав снова это письмо, я поймал себя на странной мысли. Ни на секунду не сомневаясь в том, что образ любимой Анны сопровождал Резанова всю его жизнь, я вдруг остро почувствовал, что и историю с Кончитой не хочется объяснять холодным расчетом. Что-то в глубине души противилось тому, что, одержимый любовью к ушедшей женщине, он мог так легко, так хладнокровно принести в жертву чувства и саму судьбу женщины другой, пусть и для спасения голодающих колоний. Что-то не так. Может, просто, не хотелось расставаться с собственной юношеской романтикой, на которую так здорово и органично легла в свое время «Юнона и Авось»? И можно было бы не придать этому «не так» значения, но у меня появилось ощущение, что этот ответ уже мелькал где-то, просто я его пропустил… Это, как знаете, смотрите вы на звездное небо, а по нему, где-то с краю, мелькает след упавшей звездочки. Вы и не видите ее саму - только след, но знаете, что она уже пролетела, а вы просто не успели не то, что желание загадать, но и увидеть даже…
Образ Анны. Образ любимого человека не может исчезнуть или стереться со временем, мне кажется, он и потускнеть-то не может. Он просто отодвигается все дальше и дальше, вглубь души или сознания (у кого как), заслонятся более поздними событиями, но он все рано там остается, а, значит, в результате сильнейшей встряски, может снова оказаться на первом плане.
«Опасались за его психическое здоровье». Такого рода стресс, как потеря самого близкого, не может не сказаться на психике и, даже пережив его и справившись, не оставить огромной, пусть и зарубцевавшейся временем, раны. Раны, как и любая рана или шрам, периодически напоминающей о себе тупой фантомной болью.
Это только фантазия. Но. Появление Кончиты встряхнуло его, усилив фантомную боль до реальной и, снова заслонив рассудок, вытащило на передний план образ самой Анны? Не стала ли 15-летняя Кончита для него той, 15-летней Анной, которую он полюбил тогда всем сердцем; появившейся так внезапно, что до рассудка просто дело не дошло?
Фантазия, хвостик упавшей звезды. И в переселение душ, в этом смысле, хочется верить больше, чем в загробную жизнь.
На высоком берегу Невы, напротив современного поселка Пески, есть местечко Анненское. Еще встречается название Резаново - Анненское. Сейчас эту территорию заняло кладбище Арбузово. Остатки старинного Анненского кладбища находятся прямо на берегу. Оно заросло непролазным кустарником, но еще не так давно можно было обнаружить могильные плиты и увидеть надписи на них. Сельцо, названное так самим Резановым в память об Анне. Собственно, там и воспитывались, усилиями семьи Булдаковых и матери Резанова, его дети, сын Петр и дочь Ольга. Перед отъездом, выполняя завещание Анны, Резанов построил там церковь. И усадьба, и церковь были уничтожены во время Великой Отечественной, и, хотя церковь закрыли только перед самой войной, не осталось ни фотографий ее, ни планов. Осталось лишь словесное описание старожилов. «Анненская церковь была изумительно красива. Она была круглая, а сбоку были две колонны и под сводами стояли два памятника темного гранита. На них были металлические шлемы с перекрещенными саблями или шпагами, на граните была надпись: «Поручик лейб-гвардии Преображенского полка Кокошкин»».
Александр I сдержал слово и позаботился о детях. Петр был, еще при жизни Резанова, принят в императорский Пажеский корпус, но потом его следы теряются, и есть указания, что умер он молодым. Ольга была сосватана и вышла замуж за «поручика лейб-гвардии Преображенского полка Кокошкина», которого полюбила всем сердцем и, «добродетелями своими составила примерное счастие неутешного супруга» (надгробная надпись на камне разрушенного Анненского кладбища), в точности повторив судьбу своей матери, умерев в родах второго ребенка в возрасте 25 лет.
Сюжет 3 следует
Сюжет 2. «А Вы, Резанов, из куртизанов!» (Из калифорнийской части путешествия по Северной Америке).
«Я тебя никогда не забуду!»
А.Вознесенский, «Юнона и Авось».
Думаете, буду пересказывать романтическую историю графа Николая Петровича Резанова и Марии де ла Консепсьон Марселлы Аргуэльо, ставшей у Вознесенского Кончитой, а в дневниках и письмах Резанова Контепсией? Как бы ни так. Эта история известна всем, и стоит отдать должное Вознесенскому, Рыбникову и Захарову уже за то, что она возродила из небытия имя графа, пусть и в таком романтическом свете. Нет, конечно. Раз сюжеты наши о любви, и раз упомянуто имя Резанова, я и расскажу о любви графа. Настоящей. Знаете, бывает, потеря любимого человека делает дальнейшую жизнь бессмысленной, и любящий, не находя больше своего места на этом свете, уходит ему вослед. А, бывает, пробуждает в человеке потребность к кипучей деятельности; и не только для того, чтобы заполнить пустоту, но чтобы результатами ее возвысить имя потерянного человека, ибо достижения эти и происходят только потому, что совершаются с любимым именем на устах и любимым образом в сердце.
«Здесь погребена правительствующего Сената обер-прокурора Николая Петровича Резанова супруга Анна Григорьевна, урожденная Шелихова. Родилась 1780 года февраля 15 дня, переселилась в вечное блаженство октября 18 дня 1802 года, оставя в неописанной горести мужа ея с малолетними детьми: Петром одного года трех месяцев и дочерью Ольгою двенадцати дней». (Надпись на могильной плите Лазаревского кладбища Александро-Невской Лавры, Санкт-Петербург). Надпись на обратной стороне надгробия гласит: «Помните Бога, следуйте путем добродетели и будете счастливы и здесь, и со мною».
В оценках графа Резанова мир разделился: кто-то считает его выскочкой, авантюристом и скандалистом, кто-то восхищается им. Оно и понятно, ибо… «не оценивайте людей, оценивайте их поступки». Что же до чувств, то истинные чувства известны лишь самому графу, нам же суждено, основываясь на сохранившихся фактах и документах, лишь догадываться, как оно было на самом деле. Романтическая калифорнийская история тоже основана на фактах, и то, что стало потом «Юноной…» - догадка, сделанная на основе этих фактов поэтом. Вознесенкий и сам этого не скрывает: «Автор не столь снедаем самомнением и легкомыслием, чтобы изображать лиц реальных по скудным сведениям о них и оскорблять их приблизительностью. Образы их, как и имена, лишь капризное эхо судеб известных» (А.Вознесенский, «Авось»). В этом смысле то, что хочу рассказать я - тоже догадка, сделанная на основе дневников и писем самого графа. Собственно, это то, что, как мне показалось, за этими строками увидел я. Настоящую любовь всей жизни Резанова звали Анна Григорьевна, в девичестве Шелихова.
Нет смысла приукрашивать биографию графа. Родившись в бедной, но знатной дворянской семье, Николай в детстве попадает, с назначенным его отца на должность председателя гражданской палаты губернаторского суда, в Иркутск, где получает блестящее домашнее образование. К 14 годам, когда его определяют на военную службу, в артиллерию, он знает пять иностранных языков. Существует легенда, что молодого, статного, красивого юношу заприметила сама Екатерина Великая. Может, и враки. Но карьера Николая Петровича стремительно идет в гору - из артиллеристов его переводят в лейб-гвардии Измайловский полк, а в 1780 году, во время поездки Императрицы по Крыму, граф Резанов отвечает за ее личную охрану. В этом, 1780-м, графу исполняется 16 лет. Удивительно, но после этого Резанов оставляет военную службу, чтобы пять лет прослужить в канцелярии псковского гражданского суда и вновь взлететь по лестнице гражданской карьеры, но сразу - до начальника канцелярии графа Чернышева, потом - экзекутора Адмиралтейств-коллегии, а затем, в 1791 году - правителя канцелярии Г.Р. Державина.
Поворотом своей судьбы Резанов обязан, если и не Екатерине, то уж точно ее последнему молодому фавориту - Платону Зубову. Именно он предписывает Резанову следовать в Иркутск, город своего детства, для инспекции деятельности компаний, владеющих первыми русскими поселениями в Америке. Компаний купца Григория Ивановича Шелихова. Опять же, сплетни сопровождают это сентенцией, что Платон Зубов усылает молодого, красивого и успешного дворянина, в самую дальнюю область, да еще и с запретом возвращаться в столицу неженатым. Впрочем, это совпадет с желанием самого Резанова - в доме Шелихова он влюбится без ума в его старшую, на тот момент 15-летнюю, дочь Анну, и девушка ответит ему взаимностью.
А что же Анна? Анна воспитывалась в большой семье (это дочь она старшая; у Шелиховых к моменту ее рождения есть уже двое сыновей, а всего впоследствии будет 11 детей, младший из которых появится на свет в год венчания Анны). Семье купеческой и очень богатой - владения Шелихова простираются до Курил и Аляски (что позволит сопровождать имя Шелихова титулом, с легкой руки Державина, «российский Колумб»). Чувствуя «неполноценность» в своем недворянском происхождении, всё остальное Шелихов может предоставить своим детям с лихвой - и образование, и почет. Его (а, стало быть, и Анну) с радостью принимают у себя все самые знатные дома Иркутска, считая для своих отпрысков Анну лучшей партией. Но семья Шелиховых не просто богата - она придерживается самых высоких норм добропорядочности, демонстрируя детям еще и образец нежных и доверительных отношений отца и матери. Первые путешествия Шелиховы совершают вместе (младшая сестра Анны, Авдотья, родилась на Командорских островах; ее в семье потом так и прозвали - «американка»), а, уезжая в свои последующие экспедиции, все дела, корреспонденцию и переговоры Шелихов всецело доверяет жене… Впрочем, это другая история.
Свадьба Анны Шелиховой и Николая Резанова состоялась 24 января 1795 года, образовав союз, в котором удивительным образом сошлось всё - и огромная любовь молодоженов, и расчет. С расчетом всё понятно - знатное происхождение Рязанова позволяло получить дворянский статус и его жене, и его будущим детям. Шелихов получал, впустив в свою семью высокого вельможу, покровительство своему бизнесу со стороны императорских особ (что Резанов реализовал практически незамедлительно). Знатный, но небогатый Резанов - богатое приданное и доступ к капиталам семейной компании. Хорошее дополнение к сильным и взаимным чувствам. Молодожены переезжают в Петербург: «Милостивый государь наш, батюшка Григорий Иванович! В Петербург с любовью моею приехали здравы и невредимы за сто дней. И чудо из чудес - сверчок родительский прибыл с нами в столицу благополучно и, спущенный за печь, к хору поварни тотчас присоединился. Аннет уверяет, что голос его, исполненный сибирской дикости, и посейчас от прочих отличается...» Надо ли что-то комментировать?
Через полгода после их свадьбы внезапно умирает отец Анны, Григорий Иванович Шелихов. Пережив горечь потери, Резановы вступают в наследство - теперь как полноценные совладельцы Шелиховских промыслов. А еще через год умирает и Екатерина, а вместе с ней уходит в небытие и могущество Платона Зубова. И Николай Петрович встречает неожиданное благоволение со стороны нового Императора - Павла I, должность обер-секретаря Сената и даже удостаивается его аудиенции, где излагает план реорганизации Шелиховских компаний. Собственно, план этот - совместное детище вдовы Шелихова, его бывшего управляющего Михаила Булдакова (ставшего вскоре свояком Резанова, женившись на Авдотье, той самой, «американке», к величайшей радости всех троих; их судьба и взаимное счастье с Авдотьей достойны отдельного рассказа, как и личность самого Булдакова, но не здесь) и самого Резанова. План включает реорганизацию Шелиховских промыслов в большое акционерное общество с присоединением к нему всех компаний, ведущих дела в Тихоокеанском регионе и вхождением в компанию, в качестве акционеров, представителей Императорского дома, с наделением нового общества эксклюзивным правом вести торговлю с Америкой. Император принимает план и подписывает указ об организации Российско-Американской компании. А Булдаков, из партнера по бизнесу и родственника, постепенно превращается в его лучшего друга. Ему и будет адресовано прощальное письмо-исповедь умирающего Резанова.
Это было каким-то невероятным счастьем. Придворная служба, основной обязанностью которой становится занимавшее Резанова коммерческое дело; молодая, любящая жена, уже подарившая ему первенца и ждущая второго ребенка. Как это обычно и бывает, все заканчивается внезапно и сразу. 6 октября 1802 года на свет появляется Ольга, дочь Анны и Николая. Но Анна не может оправиться от родов и через двенадцать дней умирает в родильной горячке.
«Восемь лет супружества нашего дали мне вкусить все счастие жизни сей как бы для того, чтобы потерею ее отравить наконец остаток дней моих». Первое время после смерти Анны Резанов невменяем. Родные и друзья всерьез опасаются за его психическое здоровье, а сам Резанов атакует Императора прошениями об отставке, чередующиеся письмами друзьям.
«Любезный друг мой Иван Иванович! Вы, несомненно, уже известны, сколь много отягощена судьба моя. Так, почтенный друг мой, я лишился всего. Кончина жены моей, составлявшей все счастье, все блаженство дней моих, сделала для меня всю жизнь мою безотрадною. Примите, любезный друг, от меня то истинное почтение, которое всегда она к вам сохраняла. Оно было следствием достоинств ваших и искренней ее благодарности к дружеским вашим ко мне расположениям. Я и теперь, мой милый друг, пролил слезы и едва могу писать к вам. Шесть месяцев протекли уже для меня в сей горести, и я конца лучше не вижу, как вообще нам определенного». (Из письма Резанова И.И.Дмитриеву). И снова прошение об отставке, дабы уединиться в глуши и заняться воспитанием детей. Император (тогда уже взошедший на престол Александр I) отставку не принимает.
«Государь вошел милостиво в положение мое, сперва советовал мне рассеяться, наконец, предложил мне путешествие; потом, доведя меня постепенно к согласию, объявил мне волю, чтоб принял я на себя посольство в Японию. Долго отказывался я от сего трудного подвига; милостивые его при всякой встрече со мной разговоры, наконец, призыв меня к себе в кабинет и настоятельные убеждения его решили меня повиноваться. Я признался ему, что жизнь для меня хотя тягостна, но нужна еще для детей моих; многие обещал мне милости, но я просил не унижать подвига моего награждениями... Он дал слово покровительствовать сирот моих, а я подтвердил ему, что каждый час готов ему жертвовать жизнью». (Из дневника Резанова).
Путешествие - первая кругосветка под российским флагом на кораблях «Надежда» и «Нева» - отправляется из Кронштадта 26 августа 1803 года. Об этой экспедиции написана масса литературы; много трудов посвящено и конфликту, разгоревшемуся на борту «Надежды» между Резановым и Крузенштерном, приведшему к взаимным обвинениям в государственной измене и бунте. Я не стану тут это все пересказывать - Крузенштерн с Гуглем вам в помощь. Меня, правда, удивляет одно - исследователи этого события, в том числе и современные, часто встают на сторону одного или второго, и мало находится среди них последователей достопочтенного седовласого генерал-майора, Павла Ивановича Кошелева, правителя Камчатки, сумевшего тогда встать между Резановым и Крузенштерном и погасить этот конфликт. Да, дневники Резанова и Крузенштерна диаметрально расходятся в оценке событий; да, суда «Надежда» и «Нева» - не лучший вариант английского судостроения тех времен. Да, Резанов излишне резок всегда, а после смерти жены - обидчив, запредельно прямолинеен и целеустремлен до авантюризма. Да, Резанову и Крузенштерну, ввиду миссии, возложенной попутно на Резанова, как на первого посла России в Японии, заставившей взять на борт кучу ненужных в плавании людей (свиту) и груза, пришлось вдвоем жить в одной 6-метровой каюте… А впрочем, Бог с ним, конфликтом. Усилиями Кошелева «Надежде» предписывается доставить с Камчатки в Японию посольство Резанова, после чего Крузенштерну продолжить экспедицию. Впрочем, всё же упомяну, что высочайшим указом руководство экспедицией поручалось им двоим, причем Резанову - общее (вплоть до определения, в какие порты заходить), а Крузенштерну - морское. Да и финансирование велось «на паях» - Император взял на себя расходы, связанные с «Надеждой», а расходы «Невы» делились пополам, между Российско-Американской Компанией и лично графом Румянцевым. Всё, ни слова.
«Надежде» предписано доставить посольство Резанова в Нагасаки, что она и делает. Покинув Камчатку 27 августа 1804 года, судно, пережив чудовищный шторм («тифон» - тайфун), чудом и абсолютным мастерством и умением Крузенштерна избежав гибели, прибывает 28 сентября в Нагасаки. И дальше начинается долгое ожидание решения японского императора относительно судьбы посольства. Почти семь месяцев Резанов ждет вердикта… Кстати, на «Надежде» есть японцы - пережившие кораблекрушение моряки. Они и дают Резанову первые уроки японского, вылившиеся в то, что в процессе ожидания Резанов составляет две рукописи - «Краткое русско-японское руководство» и словарь, содержавший более пяти тысяч слов, переданные им потом в Иркутске и изданные Академией наук. А в процессе многочисленных переговоров с японскими властями достаточно часто поправляет переводчиков… Но вердикт императора беспощаден - Япония отказывается принимать и посольство, и подарки, и 18 апреля 1805 года «Надежда» снимается с якоря. Через год, уже возвращаясь в Россию из Америки, Резанов даст своим американским сподвижникам - капитанам «Юноны» и «Авось» Хвостову и Давыдову секретный приказ идти на Сахалин и принудить покинуть его южные бухты все японские суда, а при сопротивлении - уничтожить. Это послужит обвинением (посмертным) Резанову в мести (см, например, «Остров Сахалин» Чехова), а Хвостову и Давыдову - в пиратстве; сам же граф изложит причины такого приказа с хладнокровной логикой. Сахалин - российские владения. Чтобы торговать там - надо договориться о принципах. Не приняв посольство - вы отказались договариваться. Ну, так, убирайтесь. Захотите вернуться - примите посольство, договоримся, - торгуйте. Абсолютная, как мне кажется, логика, особенно в теперешних терминах «принуждения к миру». Вряд ли только это компетенция посла. А сюжет о пиратстве, мелькающий в рок-опере, это как раз отсюда, не из Калифорнии, и без Резанова. В Петропавловск судно приходит только 5 июня - Крузенштерн попутно ведет съемку побережий и островов Охотского моря. В Петропавловске их ждет приказ: Крузенштерну - продолжать кругосветку и следовать в Петербург, Резанову - следовать на Аляску для инспекции русских колоний.
Судно «Мария Магдалина» идет на Аляску, заходя во все островные колонии. Наверное, это надо рассматривать как целую самостоятельную главу путешествий - Резанов тут не только государев инспектор, он еще и хозяин (один из) Российско-Американской компании, так что процесс инспектирования сопровождается многими решениями - население колоний в тот момент около 500 человек русских и несколько тысяч туземцев, с массой острых проблем - от снабжения (всем: продовольствием, кирпичами, слюдой для окон, медью для кораблей) до взаимоотношений, как между колонистами и туземцами, так и между самими колонистами. Возобновляется работа училища для мальчиков - без ограничения числа и без различий в происхождении. Издается указ посылать по 10 человек лучших для обучения в Иркутск. Основывается школа для девочек, куда принимаются и туземки. Основывается больница, обязанная принимать всё население, и туземное в том числе. Организуется суд, в состав которого входят двое русских и два туземца (последним запрещается участвовать в процессах между русскими). Но что-то я увлекся, я ж не о том. Состояние продовольственных дел таково, что колония неминуемо столкнется зимой с голодом.
Зашедший в гавань Ситки (Новоархангельска) для ремонта корабль «JUNO» покупается у англичанина Вульфа со всем его содержимым, включая пробоину днища, сломанные мачты и все, привезенные Вульфом товары. Он и становится «Юноной». Продовольствие с «Юноны» пополняет запасы колонистов, другие же товары становятся объектом будущей мены: очень тяжело, не без голода и цинги, но всё же пережив зиму 1805-1806 года, и Резанов, и управляющий колониями Баранов, понимают, что надо организовать местное снабжение продовольствием - надежды на продовольствие, доставляемое через всю Россию до Охотска, а потом морем сюда, слишком мало. 26 февраля 1806 года «Юнона» под командованием Хвостова и его неизменного помощника Давыдова выходят, в поисках надежного источника продуктов, на юг, вдоль американских берегов. Так что прерывающая известную арию фраза «Готов буду приобресть на собственные средства две шхуны на санкт-петербургской верфи и, придав им, соответственно, наименования "Юнона" и "Авось"…» - всего лишь литературный оборот… Тендер «Авось» в этот момент будет заложен на верфи Новоархангельска и в калифорнийской эпопее Резанова участия не примет. Впрочем, совершенно незачем в опере выискивать несовпадения, она не о том. Не ставить же под сомнение эмоциональность прерывающего ту же арию монолога Кончиты на испанском, который Караченцов останавливает репликой «Что она говорит?», на том лишь основании, что Резанов знал испанский в совершенстве?
Работоспособностью и целеустремленностью Резанова восхищается даже видавший виды Хвостов - Резанов спит не более 4 часов в стуки и его невозможно застать без дела - даже если он не занят корабельными делами - он за дневниками в каюте… «Вот человек, которому нельзя не удивляться! Скажу справедливо, что я и Давыдов им разобижены: до сих пор мы сами себе удивлялись, как люди, пользующиеся столь лестными знакомствами в столице, имея добрую дорогу, решились скитаться по местам диким, бесплодным, пустым или лучше сказать страшным для самых предприимчивых людей. Признаюсь, я не говорил и не приписывал одному патриотизму, и в душе своей гордился: вот была единственная моя награда! Теперь мы должны лишиться и той, встретившись с человеком, который соревнует всем в трудах… Все наши доказательства, что судно течет и вовсе ненадежно, не в силах были остановить его предприимчивого духа. Мы сами хотели возвратиться на фрегате в Россию, но гордость, особливо, когда сравнили чины, почести, ум, состояние в ту же минуту сказали себе: идем, хотя бы то и стоило жизни, и ничего в свете не остановит нас». (Из дневника Хвостова).
Через месяц плавания «Юнона» входит в залив Святого Франциска. «Из последних донесений моих к вам, милостивому государю, довольно уже известно о гибельном положении, в каковом нашел я Российско-Американские области; известно о голоде, который терпели мы всю зиму, при всем том, что еще мало-мальски поддержала людей купленная с судном "Юноною" провизия: сведомы и о болезнях, в несчастнейшее положение весь край повергших, и столько же о решимости, с которою принужденным нашелся я предпринять путешествие в Новую Калифорнию, пустясь с неопытными и цинготными людьми в море на риск с тем, чтоб или спасти области, или погибнуть... С бледными и полумертвыми лицами достигли мы к ночи марта 27-го числа губы Святого Франциска и за туманом, ожидая утра, бросили якорь». (Из донесения Резанова графу Н.П.Румянцеву).
И снова, как и в Японии, длительное ожидание, холодный прием и категоричный отказ от торговли. А как иначе? Это испанская колония, а Испания - союзник Наполеона, и Аустерлиц уже случился. Но на этот раз Резанов просто не имел права вернуться ни с чем: на кону - голод колоний…
Дальнейшая история всем известна - лишь настойчивость Контепсии и последующая ее помолвка с графом смогла открыть ворота крепости и позволить загрузить «Юнону» продовольствием «под завязку», обеспечив колонии продуктами на зиму и завязав торговлю, в последующем вылившуюся в основание первого русского поселения в Калифорнии - Форт Росс. Но что Резанов? По словам его спутников (например, Георга Лангсдорфа, спутника и личного врача Резанова еще со времени Кругосветки, влюбившегося, кстати, в Кончиту) Резанов абсолютно хладнокровен…
«Здесь должен я Вашему Сиятельству сделать исповедь частных приключений моих. Видя положение моё не улучшающееся, ожидая со дня на день больших неприятностей и на собственных людей своих ни малой надежды не имея, решился я на серьёзный тон переменить свои вежливости. Ежедневно куртизируя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер её, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну ее неприятною. «Прекрасная земля, теплый климат. Хлеба и скота много, и больше ничего». Я представлял ей российский посуровее, и притом во всем изобильный, она готова была жить в нем, и наконец нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что-либо посерьёзнее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие». (Из донесения Резанова графу Н.П.Румяецеву). Тут я снова остановлюсь. У меня нет сомнений в искренности чувств, посетивших «юную гишпанскую красавицу» - вся ее последующая жизнь тому доказательство. Объясняя его действия холодным расчетом, я сам, как бы, унижаю значимость того чувства, о котором взялся писать. И, в конце концов, слишком далеко я ушел от образа Анны. Да и насколько следует верить официальным донесениям политика и дипломата? Но, если уж не верить обычной переписке, то предсмертному письму-исповеди, адресованному лучшему другу, вряд ли можно не поверить. Иначе придется не верить вообще ничему.
«Юнона» с грузом продовольствия приходит в Новоархангельск (Ситку) летом 1806 года, и Резанов спешит в Россию - с донесением и планами по расширению Русской Америки за счет новых земель Калифорнии, по официальной версии, и за разрешением на брак с Контепсией, по уговору с последней. Пересев в Ситке на только что спущенный на воду тендер «Авось», он достигает Охотска к октябрю. Ему бы переждать распутицу, дождаться, пока пути встанут… Но он неудержим. «Верховою ездой» он стремится дальше. Неокрепший лёд несколько раз проламывается на его пути на переправах, и он падает в воду; несколько раз, обессиливший, ночует прямо в снегу. В Якутске он уже совершенно больной, десять дней «его лечат доктором», после чего, почувствовав облегчение, он продолжает путь. Его встречают, как героя - население Якутска высыпает за город ему навстречу, в Иркутске ему дают лучший дом и устраивают в его честь приемы… Но он уже совсем болен. Из Иркутска он и напишет то самое письмо-исповедь, другу и «брату» Михаилу Булдакову. Но всё же он не остановится. 26 февраля, на подъезде к Красноярску, он упадет с лошади и сильно ударится головой, после этого сознание к нему будет, вплоть до его смерти 1 марта, возвращаться лишь эпизодически. Похоронят его в Краноярске только 12 марта: «...он умер в доме Родюкова и теперь (в 1891 г.) находящемся на этом месте. Земле же не был предан в течение 2-ух недель, потому что живописцы снимали с него портреты для отправки в Петербург». (Из воспоминаний И.Ф.Пафентьева)
Вот эта исповедь.
«От генваря 24 дня 1807.
Наконец я в Иркутске! Лишь увидел город сей, то и залился слезами. Милый, бесценный друг мой живет в сердце моем одинаково! Я день, взявшись за перо, лью слезы. Сегодня день свадьбы моей, живо смотрю я на картину прежнего счастья моего, смотрю на все и плачу. Ты прольешь тоже слезу здесь, что делать, друг мой, пролей ее, отдай приятную эту дань ей; она тебя любила искренне, ты ее тоже. Я увижу ее прежде тебя, скажу ей. Силы мои меня оставляют. Я день ото дня хуже и слабее. Не знаю, могу ли дотащиться до вас. Разочтусь с собою со временем, и буде нет, но не могу умирать на дороге, и возьму лучше здесь место, в Знаменском, близ отца ее. Письмо матушки и детей, сегодня же с курьером полученное, растравило все раны мои, они ждут меня к новому году, но не знают, что может быть, и век не увижусь. …..
Генваря 26 дня.
Не мог я онагдысь кончить письма моего, моральные страдания мои растравили еще более мою физику, все эти дни я приметно слабеть начал. Между тем у меня беспрестанно люди, а на них и смерть красна.
…..
Прости, любезный друг Михайло Матвеевич, до свидания, верь, что искренне любит тебя преданный тебе брат твой Н.Р.
P.S. Из калифорнийского донесения моего не сочти, мой друг, меня ветренницей. Любовь моя у вас в Невском под куском мрамора, а здесь следствие энтузиазма и новая жертва Отечеству. Контепсия мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня; я люблю ее, и плачу о том, что нет ей места в сердце моем, здесь я, друг мой, как грешник на духу, каюсь, но ты, как пастырь мой, сохрани тайну».
Перечитав снова это письмо, я поймал себя на странной мысли. Ни на секунду не сомневаясь в том, что образ любимой Анны сопровождал Резанова всю его жизнь, я вдруг остро почувствовал, что и историю с Кончитой не хочется объяснять холодным расчетом. Что-то в глубине души противилось тому, что, одержимый любовью к ушедшей женщине, он мог так легко, так хладнокровно принести в жертву чувства и саму судьбу женщины другой, пусть и для спасения голодающих колоний. Что-то не так. Может, просто, не хотелось расставаться с собственной юношеской романтикой, на которую так здорово и органично легла в свое время «Юнона и Авось»? И можно было бы не придать этому «не так» значения, но у меня появилось ощущение, что этот ответ уже мелькал где-то, просто я его пропустил… Это, как знаете, смотрите вы на звездное небо, а по нему, где-то с краю, мелькает след упавшей звездочки. Вы и не видите ее саму - только след, но знаете, что она уже пролетела, а вы просто не успели не то, что желание загадать, но и увидеть даже…
Образ Анны. Образ любимого человека не может исчезнуть или стереться со временем, мне кажется, он и потускнеть-то не может. Он просто отодвигается все дальше и дальше, вглубь души или сознания (у кого как), заслонятся более поздними событиями, но он все рано там остается, а, значит, в результате сильнейшей встряски, может снова оказаться на первом плане.
«Опасались за его психическое здоровье». Такого рода стресс, как потеря самого близкого, не может не сказаться на психике и, даже пережив его и справившись, не оставить огромной, пусть и зарубцевавшейся временем, раны. Раны, как и любая рана или шрам, периодически напоминающей о себе тупой фантомной болью.
Это только фантазия. Но. Появление Кончиты встряхнуло его, усилив фантомную боль до реальной и, снова заслонив рассудок, вытащило на передний план образ самой Анны? Не стала ли 15-летняя Кончита для него той, 15-летней Анной, которую он полюбил тогда всем сердцем; появившейся так внезапно, что до рассудка просто дело не дошло?
Фантазия, хвостик упавшей звезды. И в переселение душ, в этом смысле, хочется верить больше, чем в загробную жизнь.
На высоком берегу Невы, напротив современного поселка Пески, есть местечко Анненское. Еще встречается название Резаново - Анненское. Сейчас эту территорию заняло кладбище Арбузово. Остатки старинного Анненского кладбища находятся прямо на берегу. Оно заросло непролазным кустарником, но еще не так давно можно было обнаружить могильные плиты и увидеть надписи на них. Сельцо, названное так самим Резановым в память об Анне. Собственно, там и воспитывались, усилиями семьи Булдаковых и матери Резанова, его дети, сын Петр и дочь Ольга. Перед отъездом, выполняя завещание Анны, Резанов построил там церковь. И усадьба, и церковь были уничтожены во время Великой Отечественной, и, хотя церковь закрыли только перед самой войной, не осталось ни фотографий ее, ни планов. Осталось лишь словесное описание старожилов. «Анненская церковь была изумительно красива. Она была круглая, а сбоку были две колонны и под сводами стояли два памятника темного гранита. На них были металлические шлемы с перекрещенными саблями или шпагами, на граните была надпись: «Поручик лейб-гвардии Преображенского полка Кокошкин»».
Александр I сдержал слово и позаботился о детях. Петр был, еще при жизни Резанова, принят в императорский Пажеский корпус, но потом его следы теряются, и есть указания, что умер он молодым. Ольга была сосватана и вышла замуж за «поручика лейб-гвардии Преображенского полка Кокошкина», которого полюбила всем сердцем и, «добродетелями своими составила примерное счастие неутешного супруга» (надгробная надпись на камне разрушенного Анненского кладбища), в точности повторив судьбу своей матери, умерев в родах второго ребенка в возрасте 25 лет.
Сюжет 3 следует