В платье белом
Продолжаю отбиваться от коллектива и документировать поездку на конференцию в Агой, Туапсе. Позапозавчера я как-то плохо помню, кажется шёл дождь, и мы весь день сидели дома. Я настойчиво советовала Василисе вставить в её слайд «спасибо за внимание» с закатным морем Агоя своё фото, где она наклонилась в купальнике, а потом на докладе наклониться так же как на фото и сказать «спасибо за внимаааание!» Василиса вставила фото - оно идеально легло на фото моря, и всё это выглядело совершенно прекрасно, но при этом почему-то всё равно смешно.
- Спасибо за внимаание! - Обливалась я слезами, катаясь по маленькому дивану в обнимку с коленями.
- Надо ещё добавить сюда карту интенсивностей с хером! - Стонала Василиса, сползая со стула (она действительно построила недавно карту экситонов в своём метиламмонии, и у неё там реально получился хер. Мы долго подбирали цвета, чтобы это всё выглядело натурально).
В восемь вечера мы договорились рассказывать друг другу свои доклады у Кирилла, и хотя было уже восемь двадцать - нам было не до того, мы искали хер-карту и передвигали фото Василисы на слайде в попытках найти идеальное взаиморасположение заката, надписи "paradise" на купальнике и надписи "Спасибо за внимание" на море. В конце концов, утирая слёзы, мы как-то вывалились на улицу и дошли до корпуса Кирилла - всё-таки все, наверное, уже собрались и ждут только нас, а мы тут сидим обсуждаем экситонные хуи и девочек. «Да-да!» - откликнулся Кирилл на наш стук. Мы вошли. В комнате было совершенно темно, Кирилл сидел на кровати, которая стоит у него почему-то прямо посреди комнаты как в каком-то порно-театре, и задумчиво подсвечивал себе лицо телефоном. Вот и пришли! Спасибо за внимание! Мы послушали доклады под совершенно отвратительный сладкий сидр (мы зачем-то накупили с Кириллом, Полей и Колей в соседней пятёрочке целую тонну маленьких бутылочек этого сидра), а потом ребята остались смотреть какой-то фильм, а я пошла к себе. В номере у меня также откуда-то оказалось четыре бутылочки отвратительного сидра (наверное, они размножаются как чайный гриб или морской рис), я выпила одну из них под рассказ «Мистер Светлая Сторона» и ужасно смеялась: It was only a kiss, It was only a kiss! Мне стало не по себе. Почему я так ржу вообще, над чем? Нет, сидр тут совершенно ни при чём, кажется, он был безалкогольный даже. Потом я поняла, что смеюсь из-за точности, попадания. Мы живём в мире, где абсолютная точность невозможна. Лазерщики бьются за доли долей долей долей, за ноли после запятой нуля кельвинов в охлаждении атомов, но атом с нулём получить никогда не удаётся. Вместо этого существует множество теорий и моделей, которые исходят из нуля кельвинов, которого нет. Как нет и двух, трёх и даже десяти кельвинов! Мы не можем получить ровно десять, мы можем только мериться своей выскокпрецизионностью, но правда состоит в том, что к настоящей высокопрецизионности наш мозг просто-напросто не готов. Будь то температура атома рубидия минус ноль кельвинов или наши собственные мысли в голове минус наши собственные мысли, сказанные вслух, - неважно - всегда будет погрешность. А игнорирование этой погрешности - это, наверное, какая-то базовая функция мозга как переворачивание картинки в глазу или стирание перманентной мысли о том, что все мы в любой момент можем умереть. Мистер Брайтсайд был описан так точно, что я оказалась не готова, потому что всем ведь хорошо известно, что такая точность невозможна, а тут она есть, ой, что делать. Каждый по-своему реагирует на что-то очень неожиданное и казалось бы невозможное, и я не в первый раз так заливаюсь смехом над текстами Татьяны Замировской, и вот только теперь поняла, что смеюсь вовсе не над текстами, а над собой невозможностью достичь и постичь абсолютный ноль. И в песне, и в рассказе Мистер Светлая Сторона возвращался дважды. В песне он возвращался в двух одинаковых куплетах. В рассказе его убили, но это неважно, он всё равно был обречён на возвращение. А ведь человек ехал не куда-нибудь, а именно на конференцию, - подумала я. Я прекрасно всё это понимаю, я сама порой опасаюсь стать человеком с конференции. Я легла спать и мне приснилось, что на мой балкон в Троицке с неба падали коты - разные: бежевые, серые, с тёмными ушками, плюшевые. Кота надо было взять себе на несколько часов, но оставлять насовсем было нельзя - такие правила. Кота можно было гладить, кормить, расчёсывать пуходёркой, но потом обязательно надо было отнести кота обратно на балкон. С балкона он куда-то исчезал, затем через какое-то время появлялся новый кот - они приходили по одному. Некоторые новоприбывшие коты хорошо ладили с моими домашними котами, некоторые вступали с ними в конфликт. Один плюшевый с тёмной шерстью вокруг глаз и рта мне особенно понравился, но всё равно оставить было нельзя. В какой-то момент на балконе я увидела Кирилла. Его тоже надо было пригласить в дом и заварить ему чай. Кирилл рассказывал, что у певицы Монеточки (как-то раз он включил мне Монеточку, и с тех пор она является мне порой в таких вот морочных кошмарах) родился очень красивый ребёнок.
- Откуда ты знаешь? - Спрашиваю.
- Так это от меня у неё.
- Но как? Зачем?
- Ну как же, прикольно! У меня ребёнок от Монеточки, круто же!
- Но это ребёнок всё-таки. Надо же как-то принимать участие в его жизни, или что там люди в таких случаях делают? Ты собираешься принимать участие в его жизни?
Кирилл улыбается, глядя куда-то в окно и говорит с какой-то пугающей тихой радостью в голосе:
- Настя, я вообще оптимист. Всё у нас будет. Всё будет. Ну всё, я обратно на балкон.
Проснулась от сообщения Василисы: "Ты идёшь на завтрак?" Боже мой, нет, ты что, - отвечаю я. Идея пойти на завтрак в восемь-тридцать кажется мне оскорбительной. Я лучше посплю и догонюсь потом пончиками со сгущёнкой на кофе-брейке. После докладов мы решили пойти на пляж, но все куда-то делись. Мы с Василисой взяли две полторахи сочинского сидра и брели с ними вдоль берега. «Мы пацанов ищем! Пацанов ищем, ясно?» - орала Василиса кому-то в телефон. Пацанов мы нашли где-то очень далеко у какой-то скалы - целых четыре штуки. Кирилл предложил съездить на банкет другой конференции, которая проходит километрах в восьмидесяти в сторону Сочи. Его туда позвала Зоя из Екатеринбурга.
- Ну я даже не знаю, - ломалась я. - Ну что я там буду делать? Я ведь не танцую даже.
- Там будут песни под гитару! - Не сдавался Кирилл.
Я была на той конференции пять лет назад, и там действительно были песни под гитару, их предоставлял нам Игорь, который знал, кажется, вообще все песни Бориса Гребенщикова. Все песни Бориса Гребенщикова - для меня как одна песня Бориса Гребенщикова, хотя на самом деле я действительно знаю только одну песню Бориса Гребенщикова. По роковому стечению обстоятельств, именно её Игорь и не играл, ну, тут я могу его понять. Хотя Кирилл уверял, что в прошлом году Игорь пел вообще все подряд песни, не только Гребенщикова, концентрация Гребенщикова была исчезающие мала. По моей просьбе сыграть песню группы Зоопарк, Игорь как-то раз сыграл «Мажорный рок-н-ролл». Ещё на той конференции были Паша и Зоя. Пашу я неплохо знала по той самой конференции в Сочи пятилетней давности и ещё по недавней конференции в Калининграде. А Зоя однажды приезжала к Кириллу что-то померить на спектрометре, и мы вместе выпили чаю в нашей комнате отдыха. С тех пор каждый раз, когда я встречала Зою, она постоянно звала меня на конференцию к ним в Екатеринбург так, как будто мы старые друзья. При этом она повторяла: «мы ведь так и не пообщались! Так и не пообщались!» Мне очень нравилась Зоя, но всё равно я была удивлена, потому что мы ведь, кажется, и не общались никогда. Почему ей так хочется со мной пообщаться? Несколько дней назад она приехала на наш банкет и опять мне выговорила за то, что я не еду на ноябрьскую конференцию в Екатеринбург из-за защиты, ну может на следующий год соберусь. Сколько раз я это уже слышала, - мрачно сказала Зоя. Один, - хотела ответить я, но прикусила язык. Мы познакомились меньше года назад. Может я чего-то не знаю или забыла? Меня всегда немного пугало это слово «общаться», подозреваю, это потому что я ничего не понимаю в общении.
На ужин мы с Василисой, не сговариваясь, вырядились в какой-то инь-ян: у меня было белое платье с фонарями и большими чёрными пуговицами, а у неё - пышная чёрная юбка и чёрное боди с белыми формулами ("я не слишком сильно разоделась? Может стоит снять боди? Как думаешь, может боди с формулами - это уже перебор?") Мы поднимались с нашего второго этажа на шестой, где проходил ужин, когда все уже поужинали и наоборот спускались. "Вы куда? Вы куда это, девочки?" - "Мы на ужин", - отвечали мы всем. ("Это всё боди! Не стоило надевать боди!"). Меня позвали петь песни в нашу беседку и ещё позвали играть в какие-то игры к Ельнуру. Василиса решила ехать на банкет, я же из трёх вариантов банкет/беседка/игры склонялась к беседке, но Кирилл как-то уболтал меня на банкет. Мы ехали по серпантину, и Кирилл, который недавно дал себе на пляже пивной пробкой в глаз, одной рукой держал руль, а другой прикрывал больной глаз, ахая от каждых встречных фар. Так прошёл где-то час, по происшествии которого мы-таки приехали на банкет. На банкете было своеобразно. Игорь принёс нам с Василисой чудесных хлебных лебедей с колбасой, сыром и яйцом, кажется. Меня постоянно приглашал на медленный танец Мистер Брайтсайд - в различных обличьях, но на лице у каждого Брайтсайда неизменно была приклеена широкая белозубая улыбка, которая не сходила вообще никогда. Поскольку говорили они тоже сквозь стиснутую улыбку, казалось, что все они - Регина Дубовицкая. Как никогда раньше я была близка к тому, чтобы превратиться в человека-с-конференции. Время от времени рядом со мной падала красивая запыхавшаяся от танцев Зоя с маленькими капельками пота на носу: "а мы ведь так с тобой в прошлый раз и не успели пообщаться!" Так у нас весь вечер впереди, говорю. В подтверждение своих намерений, доверительно рассказываю ей, что в седьмом классе слушала ТОЛЬКО Милен Фармер, под восьмидесятые которой сейчас вот, видишь, все пляшут. Встретила чувака из Троицка, который живёт в доме напротив одной из двух лучших кофеен Троицка, но никогда в неё не заходил. А я живу в доме напротив института, в котором он работает. Обязательно сходи! - говорю я ему. Можем вместе сходить как-нибудь, - отвечает он. Ну может и можем.
Банкет закончился, и мы с Василисой, Кириллом и Игорем шли в сторону моря. Попутно я проводила Василисе экскурсию: «вот в этом корпусе мы жили! А вот через этот балкон я лезла ночью, помнишь я рассказывала? По этой бесконечной лестнице, по которой мы будем сейчас спускаться к морю, помню как меня кто-то нёс, но не помню кто... а вон там, дальше по берегу я потеряла, кстати, свой любимый купальник!» Игорь сказал, что ему надо зайти в номер, и по бесконечной лестнице мы пошли уже втроём. Когда дошли, наконец, до пляжа, выяснилось, что там никого нет. Я тут же выдвинула предложение ехать домой, и все вроде были готовы согласиться, как вдруг подоспел мой новый знакомый тройчанин с оглушительной блютус колонкой, из которой вопило что-то типа детка, моя цветная конфетка, ты моя имунитетка. Я не уверена, что мы пойдём на кофе - кажется, он тоже Брайтсайд. Кирилл начал показывать Василисе какие-то видео с танцами. Я отошла от них подальше и села на камушки у моря. Через какое-то время я обнаружила себя в окружении всё тех же людей и той же детки-имунитетки. Я попыталась это принять, но принять не получалось - я опять отошла подальше и опять села у бережка. Через пять минут пришло сообщение от Василисы о том, что начинаются песни под гитару. «Настя, музыка закончилась! - радостно возвестила она, когда я подошла. - Можешь садиться!» «Вен зе мьюзикс овер», - искромётно сострила я, присаживаясь рядом. Игорь раздал нам маракасы и спел первую песню голосом и интонациями Майка Науменко. Это было настолько похоже, что в какой-то момент стало больно от того, что поёт совершенно точно Майк. Казалось, он вот-вот споёт «Никто не слышал Стрэнглерз, на топе только Спейс!». Это Науменко, - убеждённо говорит Кирилл. Это совершенно точно НЕ Науменко, - отвечаю. Я знаю все песни Науменко, а этой песни я не знаю, соответственно, это песня не Майка. Если я в чём-то в этой жизни разбираюсь - так это в творчестве группы Зоопарк. Даже если это грустно - это всё равно так. Игорь, что это за песня? Борис Гребенщиков - что-то там, единственная песня, неважно. Борис Гребенщиков vs. Майк Науменко - это какая-то очень больная тема. Я сразу вспоминаю последнее выступление в жизни Майка на юбилее, кажется, группы Аквариум в начале 91-го. Майк и БГ поют "Пригородный Блюз". "Эта песня посвящается потерянному поколению восьмидесятых", - говорит Майк в начале. Он очень уставший, опухший и какой-то мучительно настоящий по сравнению с Борисом кожаные штаны Гребенщиковым-Боуи. «Да ладно тебе, потерянному» - благостно тянет Борис и так же благостно исполняет всю песню. Когда всё подходит к концу, БГ заваливается под колоночку как куда-то на солнечный лужок, как будто в ожидании оленёнка, который вот-вот подойдёт чтобы попить у него из ладони свежей росы. Я ужасно рыдала от этого видео. Что это ещё за Дэвид факин суперстар Боуи и Лу блядски грустный Рид?! Боря, это не лужок, это действительно песня про потерянное поколение, тебе же сказали, вставай уже, оленёнок не придёт, зато пришёл Майк, ему ещё можно сказать что-нибудь в поддержку: эй, Майк, я всё понимаю, и я вот-вот уже рожусь, как раз через пару месяцев после твоей смерти, через пару месяцев после этого страшного видео, мне кажется есть какая-то связь между теми кто вот-вот умрёт и теми кто только собирается родиться, как будто на одной остановке сидели, так что может и получится что-то сказать, может и получится, эх. Ну хорошо, - говорит Игорь, - Зоопарк так Зоопарк, - и поёт "Мажорный рок-н-ролл", на этот раз своим голосом. Затем он говорит, что не стоит ни обо что стучать маракасами. «Он привёз эти маракасы откуда-то издалека, - громогласно шепчет мне на ухо Кирилл, - и крайне трепетно к ним относится». Я понимаю, что стучу обо что-то, наверное, я, поэтому возвращаю Игорю свой маракас. Я против любого жестокого обращения с музыкальными инструментами. Больнее для меня темы, чем порча музыкальных инструментов, на сегодняшний день пожалуй что не существует. После смерти отца, когда я приехала на его квартиру, я первым делом вынесла оттуда его гитару, привезённую им в девяностых из Калифорнии. Никто на неё не претендовал, а я переживала, что если кто-то из родственников будет выносить тяжёлые вещи, то случайно её попортит. Увидев это, соседка сказала: "Ваш отец очень хорошо играл на гитаре. Настя, вы ведь не выбросите гитару?" Я почувствовала, как у меня на глазах выступают слёзы. Наверное, это выглядело как "у неё умер отец и она переживает". На самом же деле, я, конечно, переживала, но слёзы у меня были оттого, что это - моя естественная реакция на фразу "выбросить гитару". На одну фразу. Что со мной происходит, когда я действительно вижу такое, никому, вообще никому лучше не знать. Мы ещё немного послушали Гребенщикова в исполнении Игоря. Такой он был хороший, что мне даже стало жаль, что мне не нравится Гребенщиков. Игорь играл на гитаре и танцевал одновременно, иногда в танце он держал гитару за спиной. В какой-то момент Игорь возник передо мной и проорал мне в лицо: "Наверно, ты буддистка, в тебе до хрена пустоты!" Ошибаешься, дорогой Игорь. Во мне, наверное, действительно до хрена пустоты, но я совершенно точно не буддистка, я проверяла.
Потом некоторые пошли купаться, в этом плане Василиса всё-таки порадовалась, что надела боди, потому что могла купаться прямо в нём. Я увидела Зою, сидящую на берегу в одиночестве с одеждой плавающих.
- Посидишь со мной? - Спросила Зоя - Хоть пообщаемся. А то мы так и не успели.
- Я за этим и пришла, - говорю.
Я села с ней рядом, и мы немного пообщались о том, в чём разница между "добираться до работы в Москве" и "Добираться до работы в Екатеринбурге", но скоро подошёл Брайтсайд из Троицка и лучезарно спросил меня, не та ли я самая девушка, которая, как он слышал от кого-то, купила себе жигули.
- Я - та самая девушка, - отвечаю, - которая купила себе жигули. Да, спасибо за этот вопрос, конечно я покажу вам свою машину. Вот она, смотрите.
Вокруг меня столпились брайтсайды и Паша.
- Настя очень любит свою машину! - Крикнул откуда-то сонный Кирилл. Он уже искупался и дремал теперь на гальке.
- Я очень люблю свою машину. - Эхом повторяю я.
- Она называется зелёное яблочко. - Пробормотал Кирилл.
- Она называется молодая липа. - Говорю.
- У меня как-то был Москвич Молодая Липа, - умилился Паша.
- А ты уже научилась заливать ей масло? - Наперебой спрашивали все остальные. - А то некоторые девочки не умеют заливать масло!
- Некоторые мальчики, - говорю я настолько ледяным тоном, насколько это возможно в сентябрьских Сочи, выразительно глядя на некоторых мальчиков, - не умеют вообще ничего. Так что давайте не будем говорить глупостей.
Брайтсайды начали квохтать что-то о том, что справляться с ремонтом слишком сложно, у них тоже были пожившие машины ("Не произносите при мне слово пожившие, - прошипела я зло, - сами вы все пожившие!), и всё у них постоянно ломалось, и не комфортно вообще. Мы совершенно точно не пойдём на кофе, думаю я даже с каким-то мрачным удовлетворением. А вслух говорю:
- У таких как вы всегда всё ломается. Любой машине нужен уход. А у меня всё порядке, спасибо.
- Ебля, ебля! - Горланили брайтсайды. - Нам надоела ебля!
- А мне надоели вы. - Отрезала я.
Я развернулась и отошла от них на несколько шагов, достала сигарету и принялась щёлкать вертлявой зажигалкой для прикуривания на ветру, которую я купила в агойской Пятёрочке. Ко мне подошёл Паша ("Настя, ну ты чего") и начал рассказывать про свой Москвич. Скоро подтянулись брайтсайды с фотографиями своих старых машин и рассказами об их неисправностях. Поразительно, я им нагрубила для того, чтобы они ко мне больше не подходили, а они как будто вообще ничего не заметили (видимо, начинается второй куплет Mr. Brightside, - поняла я. Не мог не начаться. Теперь всё по-новой). Мучительная невозможность отбиться от коллектива - девиз этой конференции. Хотя что тут удивляться, мы живём в такое время, когда на грубость принято реагировать как на йумор, для этого в фейсбуке даже специально сделали смайлик "хахаха". Игорь играл уже не знаю какую по счёту песню Бориса Гребенщикова, я загрустила: я всегда грущу от обилия Гребенщикова и его песен, потому что мне начинает казаться, что ничего кроме песен Гребенщикова у нас больше и не осталось. И в то же время вдруг понимаешь, что его песен не достаточно - никогда не будет достаточно. Видимо, у меня был настолько упадочный вид, что Паша посчитал, что в моей жизни сейчас какие-то капитальные проблемы, нелёгкий период, чёрная полоса. Он похлопал меня по плечу и сказал: "Всё будет хорошо. А ты, наверное, сейчас скажешь: я и без тебя знаю, что всё будет хорошо, да?". Да всё уже хорошо, - сказала я с неестественным смешком, а про себя добавила: будет, когда я отсюда уеду. Тут гитару взяла Зоя, и я села её послушать. Зоя спела песню "Пой" группы ПБМ из родного ей города Снежинска. Она была прекрасна ну просто как ангел. Как какая-то Грейс Слик на Вудстоке, но нет, всё-таки как настоящий ангел. Я смотрела на неё и думала: чёрт возьми, а мы ведь так и не пообщались! Потом Зоя спела Ляписа. Моя дорогая Зоя, спасибо тебе огромное! Я тоже верю в Гаутаму Будду, хоть я и не буддистка, что бы там ни утверждали Игорь и его верный друг Борис Г. В Гаутаму Будду и в тебя. А вот в Бориса Гребенщикова я, к сожалению, почему-то не верю - но это ничего, в любое время найдутся те, кто будет верить в Бориса Гребенщикова, подумаешь, не я - невелика беда. Зоя отдала гитару обратно Игорю, а я попыталась телепатически просигнализировать Кириллу, который сидел прямо рядом с Игорем, что неплохо бы нам собираться обратно. Поехали, наверное, говорит Кирилл. Никуда вы не едете, ещё одна песня! - сказал Игорь, затем он спел и сплясал Shocking Blue - Venus. Я бросилась Зое на шею, мы разобнимались со всеми и поехали в Агой.
Было уже заполночь, и дорога была гораздо более свободная. Мы мчали довольно быстро. От кого-то поступило предложение послушать музыку из Need for Speed. Ещё можно послушать Продиджи! - воскликнул Кирилл. Firestarter! - кричу я. - Врубай Firestarter! Я скорее боюсь этой песни, но сейчас было самое оно. Мы врубили Firestarter и тут же встряли в огромную пробку - полоса с реверсивным движением. I'm a firestarter, t-wisted firestarter, - издевалась машина. Замечательная песня для пробки.
Дома меня всё ещё не отпускало от Гребенщикова. Я хлопнула сочинского шардоне и целый час слушала Ляписов в обнимку с книгой "Земля случайных чисел". Читать её я в этот раз не стала: я как раз дошла до рассказа "Лодочка", и совершенно точно понимала, что хочу прочитать его без шардоне, призраков Бориса Борисовича и даже без Ляписа. "Вот теперь всё хорошо", - мысленно обратилась я к Паше. Наконец, всё хорошо.
- Спасибо за внимаание! - Обливалась я слезами, катаясь по маленькому дивану в обнимку с коленями.
- Надо ещё добавить сюда карту интенсивностей с хером! - Стонала Василиса, сползая со стула (она действительно построила недавно карту экситонов в своём метиламмонии, и у неё там реально получился хер. Мы долго подбирали цвета, чтобы это всё выглядело натурально).
В восемь вечера мы договорились рассказывать друг другу свои доклады у Кирилла, и хотя было уже восемь двадцать - нам было не до того, мы искали хер-карту и передвигали фото Василисы на слайде в попытках найти идеальное взаиморасположение заката, надписи "paradise" на купальнике и надписи "Спасибо за внимание" на море. В конце концов, утирая слёзы, мы как-то вывалились на улицу и дошли до корпуса Кирилла - всё-таки все, наверное, уже собрались и ждут только нас, а мы тут сидим обсуждаем экситонные хуи и девочек. «Да-да!» - откликнулся Кирилл на наш стук. Мы вошли. В комнате было совершенно темно, Кирилл сидел на кровати, которая стоит у него почему-то прямо посреди комнаты как в каком-то порно-театре, и задумчиво подсвечивал себе лицо телефоном. Вот и пришли! Спасибо за внимание! Мы послушали доклады под совершенно отвратительный сладкий сидр (мы зачем-то накупили с Кириллом, Полей и Колей в соседней пятёрочке целую тонну маленьких бутылочек этого сидра), а потом ребята остались смотреть какой-то фильм, а я пошла к себе. В номере у меня также откуда-то оказалось четыре бутылочки отвратительного сидра (наверное, они размножаются как чайный гриб или морской рис), я выпила одну из них под рассказ «Мистер Светлая Сторона» и ужасно смеялась: It was only a kiss, It was only a kiss! Мне стало не по себе. Почему я так ржу вообще, над чем? Нет, сидр тут совершенно ни при чём, кажется, он был безалкогольный даже. Потом я поняла, что смеюсь из-за точности, попадания. Мы живём в мире, где абсолютная точность невозможна. Лазерщики бьются за доли долей долей долей, за ноли после запятой нуля кельвинов в охлаждении атомов, но атом с нулём получить никогда не удаётся. Вместо этого существует множество теорий и моделей, которые исходят из нуля кельвинов, которого нет. Как нет и двух, трёх и даже десяти кельвинов! Мы не можем получить ровно десять, мы можем только мериться своей выскокпрецизионностью, но правда состоит в том, что к настоящей высокопрецизионности наш мозг просто-напросто не готов. Будь то температура атома рубидия минус ноль кельвинов или наши собственные мысли в голове минус наши собственные мысли, сказанные вслух, - неважно - всегда будет погрешность. А игнорирование этой погрешности - это, наверное, какая-то базовая функция мозга как переворачивание картинки в глазу или стирание перманентной мысли о том, что все мы в любой момент можем умереть. Мистер Брайтсайд был описан так точно, что я оказалась не готова, потому что всем ведь хорошо известно, что такая точность невозможна, а тут она есть, ой, что делать. Каждый по-своему реагирует на что-то очень неожиданное и казалось бы невозможное, и я не в первый раз так заливаюсь смехом над текстами Татьяны Замировской, и вот только теперь поняла, что смеюсь вовсе не над текстами, а над собой невозможностью достичь и постичь абсолютный ноль. И в песне, и в рассказе Мистер Светлая Сторона возвращался дважды. В песне он возвращался в двух одинаковых куплетах. В рассказе его убили, но это неважно, он всё равно был обречён на возвращение. А ведь человек ехал не куда-нибудь, а именно на конференцию, - подумала я. Я прекрасно всё это понимаю, я сама порой опасаюсь стать человеком с конференции. Я легла спать и мне приснилось, что на мой балкон в Троицке с неба падали коты - разные: бежевые, серые, с тёмными ушками, плюшевые. Кота надо было взять себе на несколько часов, но оставлять насовсем было нельзя - такие правила. Кота можно было гладить, кормить, расчёсывать пуходёркой, но потом обязательно надо было отнести кота обратно на балкон. С балкона он куда-то исчезал, затем через какое-то время появлялся новый кот - они приходили по одному. Некоторые новоприбывшие коты хорошо ладили с моими домашними котами, некоторые вступали с ними в конфликт. Один плюшевый с тёмной шерстью вокруг глаз и рта мне особенно понравился, но всё равно оставить было нельзя. В какой-то момент на балконе я увидела Кирилла. Его тоже надо было пригласить в дом и заварить ему чай. Кирилл рассказывал, что у певицы Монеточки (как-то раз он включил мне Монеточку, и с тех пор она является мне порой в таких вот морочных кошмарах) родился очень красивый ребёнок.
- Откуда ты знаешь? - Спрашиваю.
- Так это от меня у неё.
- Но как? Зачем?
- Ну как же, прикольно! У меня ребёнок от Монеточки, круто же!
- Но это ребёнок всё-таки. Надо же как-то принимать участие в его жизни, или что там люди в таких случаях делают? Ты собираешься принимать участие в его жизни?
Кирилл улыбается, глядя куда-то в окно и говорит с какой-то пугающей тихой радостью в голосе:
- Настя, я вообще оптимист. Всё у нас будет. Всё будет. Ну всё, я обратно на балкон.
Проснулась от сообщения Василисы: "Ты идёшь на завтрак?" Боже мой, нет, ты что, - отвечаю я. Идея пойти на завтрак в восемь-тридцать кажется мне оскорбительной. Я лучше посплю и догонюсь потом пончиками со сгущёнкой на кофе-брейке. После докладов мы решили пойти на пляж, но все куда-то делись. Мы с Василисой взяли две полторахи сочинского сидра и брели с ними вдоль берега. «Мы пацанов ищем! Пацанов ищем, ясно?» - орала Василиса кому-то в телефон. Пацанов мы нашли где-то очень далеко у какой-то скалы - целых четыре штуки. Кирилл предложил съездить на банкет другой конференции, которая проходит километрах в восьмидесяти в сторону Сочи. Его туда позвала Зоя из Екатеринбурга.
- Ну я даже не знаю, - ломалась я. - Ну что я там буду делать? Я ведь не танцую даже.
- Там будут песни под гитару! - Не сдавался Кирилл.
Я была на той конференции пять лет назад, и там действительно были песни под гитару, их предоставлял нам Игорь, который знал, кажется, вообще все песни Бориса Гребенщикова. Все песни Бориса Гребенщикова - для меня как одна песня Бориса Гребенщикова, хотя на самом деле я действительно знаю только одну песню Бориса Гребенщикова. По роковому стечению обстоятельств, именно её Игорь и не играл, ну, тут я могу его понять. Хотя Кирилл уверял, что в прошлом году Игорь пел вообще все подряд песни, не только Гребенщикова, концентрация Гребенщикова была исчезающие мала. По моей просьбе сыграть песню группы Зоопарк, Игорь как-то раз сыграл «Мажорный рок-н-ролл». Ещё на той конференции были Паша и Зоя. Пашу я неплохо знала по той самой конференции в Сочи пятилетней давности и ещё по недавней конференции в Калининграде. А Зоя однажды приезжала к Кириллу что-то померить на спектрометре, и мы вместе выпили чаю в нашей комнате отдыха. С тех пор каждый раз, когда я встречала Зою, она постоянно звала меня на конференцию к ним в Екатеринбург так, как будто мы старые друзья. При этом она повторяла: «мы ведь так и не пообщались! Так и не пообщались!» Мне очень нравилась Зоя, но всё равно я была удивлена, потому что мы ведь, кажется, и не общались никогда. Почему ей так хочется со мной пообщаться? Несколько дней назад она приехала на наш банкет и опять мне выговорила за то, что я не еду на ноябрьскую конференцию в Екатеринбург из-за защиты, ну может на следующий год соберусь. Сколько раз я это уже слышала, - мрачно сказала Зоя. Один, - хотела ответить я, но прикусила язык. Мы познакомились меньше года назад. Может я чего-то не знаю или забыла? Меня всегда немного пугало это слово «общаться», подозреваю, это потому что я ничего не понимаю в общении.
На ужин мы с Василисой, не сговариваясь, вырядились в какой-то инь-ян: у меня было белое платье с фонарями и большими чёрными пуговицами, а у неё - пышная чёрная юбка и чёрное боди с белыми формулами ("я не слишком сильно разоделась? Может стоит снять боди? Как думаешь, может боди с формулами - это уже перебор?") Мы поднимались с нашего второго этажа на шестой, где проходил ужин, когда все уже поужинали и наоборот спускались. "Вы куда? Вы куда это, девочки?" - "Мы на ужин", - отвечали мы всем. ("Это всё боди! Не стоило надевать боди!"). Меня позвали петь песни в нашу беседку и ещё позвали играть в какие-то игры к Ельнуру. Василиса решила ехать на банкет, я же из трёх вариантов банкет/беседка/игры склонялась к беседке, но Кирилл как-то уболтал меня на банкет. Мы ехали по серпантину, и Кирилл, который недавно дал себе на пляже пивной пробкой в глаз, одной рукой держал руль, а другой прикрывал больной глаз, ахая от каждых встречных фар. Так прошёл где-то час, по происшествии которого мы-таки приехали на банкет. На банкете было своеобразно. Игорь принёс нам с Василисой чудесных хлебных лебедей с колбасой, сыром и яйцом, кажется. Меня постоянно приглашал на медленный танец Мистер Брайтсайд - в различных обличьях, но на лице у каждого Брайтсайда неизменно была приклеена широкая белозубая улыбка, которая не сходила вообще никогда. Поскольку говорили они тоже сквозь стиснутую улыбку, казалось, что все они - Регина Дубовицкая. Как никогда раньше я была близка к тому, чтобы превратиться в человека-с-конференции. Время от времени рядом со мной падала красивая запыхавшаяся от танцев Зоя с маленькими капельками пота на носу: "а мы ведь так с тобой в прошлый раз и не успели пообщаться!" Так у нас весь вечер впереди, говорю. В подтверждение своих намерений, доверительно рассказываю ей, что в седьмом классе слушала ТОЛЬКО Милен Фармер, под восьмидесятые которой сейчас вот, видишь, все пляшут. Встретила чувака из Троицка, который живёт в доме напротив одной из двух лучших кофеен Троицка, но никогда в неё не заходил. А я живу в доме напротив института, в котором он работает. Обязательно сходи! - говорю я ему. Можем вместе сходить как-нибудь, - отвечает он. Ну может и можем.
Банкет закончился, и мы с Василисой, Кириллом и Игорем шли в сторону моря. Попутно я проводила Василисе экскурсию: «вот в этом корпусе мы жили! А вот через этот балкон я лезла ночью, помнишь я рассказывала? По этой бесконечной лестнице, по которой мы будем сейчас спускаться к морю, помню как меня кто-то нёс, но не помню кто... а вон там, дальше по берегу я потеряла, кстати, свой любимый купальник!» Игорь сказал, что ему надо зайти в номер, и по бесконечной лестнице мы пошли уже втроём. Когда дошли, наконец, до пляжа, выяснилось, что там никого нет. Я тут же выдвинула предложение ехать домой, и все вроде были готовы согласиться, как вдруг подоспел мой новый знакомый тройчанин с оглушительной блютус колонкой, из которой вопило что-то типа детка, моя цветная конфетка, ты моя имунитетка. Я не уверена, что мы пойдём на кофе - кажется, он тоже Брайтсайд. Кирилл начал показывать Василисе какие-то видео с танцами. Я отошла от них подальше и села на камушки у моря. Через какое-то время я обнаружила себя в окружении всё тех же людей и той же детки-имунитетки. Я попыталась это принять, но принять не получалось - я опять отошла подальше и опять села у бережка. Через пять минут пришло сообщение от Василисы о том, что начинаются песни под гитару. «Настя, музыка закончилась! - радостно возвестила она, когда я подошла. - Можешь садиться!» «Вен зе мьюзикс овер», - искромётно сострила я, присаживаясь рядом. Игорь раздал нам маракасы и спел первую песню голосом и интонациями Майка Науменко. Это было настолько похоже, что в какой-то момент стало больно от того, что поёт совершенно точно Майк. Казалось, он вот-вот споёт «Никто не слышал Стрэнглерз, на топе только Спейс!». Это Науменко, - убеждённо говорит Кирилл. Это совершенно точно НЕ Науменко, - отвечаю. Я знаю все песни Науменко, а этой песни я не знаю, соответственно, это песня не Майка. Если я в чём-то в этой жизни разбираюсь - так это в творчестве группы Зоопарк. Даже если это грустно - это всё равно так. Игорь, что это за песня? Борис Гребенщиков - что-то там, единственная песня, неважно. Борис Гребенщиков vs. Майк Науменко - это какая-то очень больная тема. Я сразу вспоминаю последнее выступление в жизни Майка на юбилее, кажется, группы Аквариум в начале 91-го. Майк и БГ поют "Пригородный Блюз". "Эта песня посвящается потерянному поколению восьмидесятых", - говорит Майк в начале. Он очень уставший, опухший и какой-то мучительно настоящий по сравнению с Борисом кожаные штаны Гребенщиковым-Боуи. «Да ладно тебе, потерянному» - благостно тянет Борис и так же благостно исполняет всю песню. Когда всё подходит к концу, БГ заваливается под колоночку как куда-то на солнечный лужок, как будто в ожидании оленёнка, который вот-вот подойдёт чтобы попить у него из ладони свежей росы. Я ужасно рыдала от этого видео. Что это ещё за Дэвид факин суперстар Боуи и Лу блядски грустный Рид?! Боря, это не лужок, это действительно песня про потерянное поколение, тебе же сказали, вставай уже, оленёнок не придёт, зато пришёл Майк, ему ещё можно сказать что-нибудь в поддержку: эй, Майк, я всё понимаю, и я вот-вот уже рожусь, как раз через пару месяцев после твоей смерти, через пару месяцев после этого страшного видео, мне кажется есть какая-то связь между теми кто вот-вот умрёт и теми кто только собирается родиться, как будто на одной остановке сидели, так что может и получится что-то сказать, может и получится, эх. Ну хорошо, - говорит Игорь, - Зоопарк так Зоопарк, - и поёт "Мажорный рок-н-ролл", на этот раз своим голосом. Затем он говорит, что не стоит ни обо что стучать маракасами. «Он привёз эти маракасы откуда-то издалека, - громогласно шепчет мне на ухо Кирилл, - и крайне трепетно к ним относится». Я понимаю, что стучу обо что-то, наверное, я, поэтому возвращаю Игорю свой маракас. Я против любого жестокого обращения с музыкальными инструментами. Больнее для меня темы, чем порча музыкальных инструментов, на сегодняшний день пожалуй что не существует. После смерти отца, когда я приехала на его квартиру, я первым делом вынесла оттуда его гитару, привезённую им в девяностых из Калифорнии. Никто на неё не претендовал, а я переживала, что если кто-то из родственников будет выносить тяжёлые вещи, то случайно её попортит. Увидев это, соседка сказала: "Ваш отец очень хорошо играл на гитаре. Настя, вы ведь не выбросите гитару?" Я почувствовала, как у меня на глазах выступают слёзы. Наверное, это выглядело как "у неё умер отец и она переживает". На самом же деле, я, конечно, переживала, но слёзы у меня были оттого, что это - моя естественная реакция на фразу "выбросить гитару". На одну фразу. Что со мной происходит, когда я действительно вижу такое, никому, вообще никому лучше не знать. Мы ещё немного послушали Гребенщикова в исполнении Игоря. Такой он был хороший, что мне даже стало жаль, что мне не нравится Гребенщиков. Игорь играл на гитаре и танцевал одновременно, иногда в танце он держал гитару за спиной. В какой-то момент Игорь возник передо мной и проорал мне в лицо: "Наверно, ты буддистка, в тебе до хрена пустоты!" Ошибаешься, дорогой Игорь. Во мне, наверное, действительно до хрена пустоты, но я совершенно точно не буддистка, я проверяла.
Потом некоторые пошли купаться, в этом плане Василиса всё-таки порадовалась, что надела боди, потому что могла купаться прямо в нём. Я увидела Зою, сидящую на берегу в одиночестве с одеждой плавающих.
- Посидишь со мной? - Спросила Зоя - Хоть пообщаемся. А то мы так и не успели.
- Я за этим и пришла, - говорю.
Я села с ней рядом, и мы немного пообщались о том, в чём разница между "добираться до работы в Москве" и "Добираться до работы в Екатеринбурге", но скоро подошёл Брайтсайд из Троицка и лучезарно спросил меня, не та ли я самая девушка, которая, как он слышал от кого-то, купила себе жигули.
- Я - та самая девушка, - отвечаю, - которая купила себе жигули. Да, спасибо за этот вопрос, конечно я покажу вам свою машину. Вот она, смотрите.
Вокруг меня столпились брайтсайды и Паша.
- Настя очень любит свою машину! - Крикнул откуда-то сонный Кирилл. Он уже искупался и дремал теперь на гальке.
- Я очень люблю свою машину. - Эхом повторяю я.
- Она называется зелёное яблочко. - Пробормотал Кирилл.
- Она называется молодая липа. - Говорю.
- У меня как-то был Москвич Молодая Липа, - умилился Паша.
- А ты уже научилась заливать ей масло? - Наперебой спрашивали все остальные. - А то некоторые девочки не умеют заливать масло!
- Некоторые мальчики, - говорю я настолько ледяным тоном, насколько это возможно в сентябрьских Сочи, выразительно глядя на некоторых мальчиков, - не умеют вообще ничего. Так что давайте не будем говорить глупостей.
Брайтсайды начали квохтать что-то о том, что справляться с ремонтом слишком сложно, у них тоже были пожившие машины ("Не произносите при мне слово пожившие, - прошипела я зло, - сами вы все пожившие!), и всё у них постоянно ломалось, и не комфортно вообще. Мы совершенно точно не пойдём на кофе, думаю я даже с каким-то мрачным удовлетворением. А вслух говорю:
- У таких как вы всегда всё ломается. Любой машине нужен уход. А у меня всё порядке, спасибо.
- Ебля, ебля! - Горланили брайтсайды. - Нам надоела ебля!
- А мне надоели вы. - Отрезала я.
Я развернулась и отошла от них на несколько шагов, достала сигарету и принялась щёлкать вертлявой зажигалкой для прикуривания на ветру, которую я купила в агойской Пятёрочке. Ко мне подошёл Паша ("Настя, ну ты чего") и начал рассказывать про свой Москвич. Скоро подтянулись брайтсайды с фотографиями своих старых машин и рассказами об их неисправностях. Поразительно, я им нагрубила для того, чтобы они ко мне больше не подходили, а они как будто вообще ничего не заметили (видимо, начинается второй куплет Mr. Brightside, - поняла я. Не мог не начаться. Теперь всё по-новой). Мучительная невозможность отбиться от коллектива - девиз этой конференции. Хотя что тут удивляться, мы живём в такое время, когда на грубость принято реагировать как на йумор, для этого в фейсбуке даже специально сделали смайлик "хахаха". Игорь играл уже не знаю какую по счёту песню Бориса Гребенщикова, я загрустила: я всегда грущу от обилия Гребенщикова и его песен, потому что мне начинает казаться, что ничего кроме песен Гребенщикова у нас больше и не осталось. И в то же время вдруг понимаешь, что его песен не достаточно - никогда не будет достаточно. Видимо, у меня был настолько упадочный вид, что Паша посчитал, что в моей жизни сейчас какие-то капитальные проблемы, нелёгкий период, чёрная полоса. Он похлопал меня по плечу и сказал: "Всё будет хорошо. А ты, наверное, сейчас скажешь: я и без тебя знаю, что всё будет хорошо, да?". Да всё уже хорошо, - сказала я с неестественным смешком, а про себя добавила: будет, когда я отсюда уеду. Тут гитару взяла Зоя, и я села её послушать. Зоя спела песню "Пой" группы ПБМ из родного ей города Снежинска. Она была прекрасна ну просто как ангел. Как какая-то Грейс Слик на Вудстоке, но нет, всё-таки как настоящий ангел. Я смотрела на неё и думала: чёрт возьми, а мы ведь так и не пообщались! Потом Зоя спела Ляписа. Моя дорогая Зоя, спасибо тебе огромное! Я тоже верю в Гаутаму Будду, хоть я и не буддистка, что бы там ни утверждали Игорь и его верный друг Борис Г. В Гаутаму Будду и в тебя. А вот в Бориса Гребенщикова я, к сожалению, почему-то не верю - но это ничего, в любое время найдутся те, кто будет верить в Бориса Гребенщикова, подумаешь, не я - невелика беда. Зоя отдала гитару обратно Игорю, а я попыталась телепатически просигнализировать Кириллу, который сидел прямо рядом с Игорем, что неплохо бы нам собираться обратно. Поехали, наверное, говорит Кирилл. Никуда вы не едете, ещё одна песня! - сказал Игорь, затем он спел и сплясал Shocking Blue - Venus. Я бросилась Зое на шею, мы разобнимались со всеми и поехали в Агой.
Было уже заполночь, и дорога была гораздо более свободная. Мы мчали довольно быстро. От кого-то поступило предложение послушать музыку из Need for Speed. Ещё можно послушать Продиджи! - воскликнул Кирилл. Firestarter! - кричу я. - Врубай Firestarter! Я скорее боюсь этой песни, но сейчас было самое оно. Мы врубили Firestarter и тут же встряли в огромную пробку - полоса с реверсивным движением. I'm a firestarter, t-wisted firestarter, - издевалась машина. Замечательная песня для пробки.
Дома меня всё ещё не отпускало от Гребенщикова. Я хлопнула сочинского шардоне и целый час слушала Ляписов в обнимку с книгой "Земля случайных чисел". Читать её я в этот раз не стала: я как раз дошла до рассказа "Лодочка", и совершенно точно понимала, что хочу прочитать его без шардоне, призраков Бориса Борисовича и даже без Ляписа. "Вот теперь всё хорошо", - мысленно обратилась я к Паше. Наконец, всё хорошо.