Every man and every woman is a lighthouse
Вчера весь день отбивалась от коллектива. Днём все собрались на какую-то скалу, а я не пошла.
- Настя, я купил тебе крутого сидра в Туапсе! - Шумел в трубку Кирилл. - Он с деревянной пробкой, да! Кстати, если ты не пойдёшь на скалу, может быть ты подберёшь нас У скалы на машине, когда мы будем возвращаться?
- Конечно подберу, - говорю, - только вот я же ни разу не садилась за руль твоей машины. Я её боюсь!
- У меня очень удобная машина, - отвечает Кирилл, - встречаемся через три минуты на парковке, я тебе всё покажу.
На парковке я пыталась дать задний ход, получалось странно. Машина реагировала на малейшее прикосновение, я к такому вообще не привыкла. («Моя малышка тоже очень чувствительная», - сказала мне на это Василиса сегодня за обедом. «Моя малыххка тоже очень чуффтвительная» - передразнила я её предельно гадким голосом). Небольшое нажатие на тормоз приводило к какой-то ну просто аварийной остановке лбом-в-торпеду. В конечном итоге, непрерывно причитая, я всё-таки выкатилась с парковочного места и решила навернуть вокруг корпуса. Передачи переключались так легко, как будто понарошку. Кажется, я подожгла Кириллу сцепление.
- А если нажать на эту кнопочку, - добил меня Кирилл, - машина сама припаркуется.
- Бля, я ничего не хочу об этом слышать! - Закричала я и выбежала из машины, захлопнув напоследок с размаху дверь («ой, я не специально, просто я так привыкла!»).
- Мы попытаемся взять такси от скалы (Киселёва?), чтобы тебя не напрягать, - тактично сформулировал Кирилл. В итоге они поймали где-то в лесу трёхдверную Ниву (боже, я так люблю трёхдверные Нивы) и приехали на ней вшестером. Я же за руль машины Кирилла больше не садилась, и, наверное, больше не сяду.
После банкета все пошли купаться голыми, а я не пошла. Ну то есть я пошла с ними, но не купаться, а так. Вообще я очень люблю конференционные ночные голые купания, и как-то раз даже потеряла таким образом свой любимый купальник в Сочи, но вчера я немного простыла, и решила не рисковать. Сначала все пошли в номер к Кириллу за бухлом, а я решила подождать на улице. Ребят не было минут пятнадцать, а потом они появились с тремя гремящими сумками и одним полотенцем.
- Я принёс тебе крутой сидр! - сказал Кирилл.
- Уж не с деревянной ли пробкой из Туапсе? - поинтересовалась я.
- С деревянной пробкой из Беларуси.
Так даже лучше. Мне почему-то часто приносят белорусский алкоголь, возможно это как-то связано с тем, что несколько лет назад я напилась до беспамятства на какой-то пьянке отдела и спела «А я лягу-прылягу» - я ничего об этом не помню, но мне рассказывали. То есть как это я спела Лягу-прылягу? - удивлялась я на следующее утро, - она ведь на белорусском, а это значит, что слов я уже точно не понимаю, да и не знаю я там никаких слов кроме «лягу» и «прылягу». Вы уверены, что я спела её полностью? Не просто полностью, Настя, - отвечали мне коллеги, - вы исполнили её нам ДВА РАЗА. Позже мы пытались повторить этот эксперимент, но ничего не получилось, я вообще не знала слов. Видимо я могу либо петь лягу-прылягу и ничего не помнить, либо помнить о том, как пыталась, и ничего не петь - одно из двух, третьего не дано. После этого незапланированного перфоманса я много раз пересушивала «Лягу-прылягу», потому что решила, что надо знать своё бессознательное в лицо. Текст я перевела, естественно, в гугл переводчике. Но я ничего не понимала всё равно. Ну прилёг чувак отдохнуть, - делилась я с мамой, - что бы это значило? Мама послушала песню и сказала, что она совершенно точно про смерть. Что мне пыталось сказать бессознательное? Кстати, насчёт алкоголя: однажды Антон принёс мне на день рождения мутную тёмную полтораху, таинственно сообщив, что если долго-долго-долго-долго идти в Смоленске по тропинке и никуда не сворачивать, можно придти в магазин с белорусским пивом, которого больше вообще нигде нет. Так этот магазин находится в Беларуси? - решила я уточнить. Нет, в Смоленске. Пиво было замечательное. Как же оно называлось?
Так вот, мы дошли до пляжа, они все разделись и угоготали в воду, предварительно наказав мне светить в море фонарём, чтобы они нашли дорогу обратно. А мы с белорусским сидром и горами одежды остались их ждать. Какое-то время я ещё слышала смех и песни «ах Самара-городок», но потом и это всё стихло. Время шло, я выпила уже полбутылки 0,75. Похоже пришло время светить в море. Я сидела на камушке и держала этот фонарь на коленях, мне становилось не по себе. Я чувствовала себя ну просто каким-то Питером Хэммиллом с песни «Plague of lighthouse keepers» (кажется, никто уже не слушает Van der graaf generator кроме меня, но это не повод любить их меньше). Ребят тем временем не было уже даже дольше, чем идёт песня Дженерейтеров про маяк (ой, а в её записи ведь кстати участвовал Роберт Фрипп! И нет, я не слушала её тогда, конечно, я не настолько отчаянная), я допила сидр и стояла у самой воды с фонарём. «Мои друзья уплыли», - любил говорить мой дедушка о том, что его друзья умерли. И вот действительно, мои друзья блядь уплыли. Нет, это не одно и то же, конечно. Я надеюсь, что это не одно и то же. Представляешь, - стучало галькой у меня в голове, - что сейчас будет, если мимо пойдёт кто-то с конференции и спросит: а где твои друзья? А мои друзья - уплыли. Стоп. Стоп. В какой-то момент мне показалось, что я слышу откуда-то из моря голос Василисы, но нет, показалось. Возможно, это был Питер Хэммилл. Что вообще делают в таких случаях? Звонят куда-то? Куда? Бросаются в море с водонепроницаемым фонарём во лбу и плывут, пока не утонут? Ребята, говорю я в море, пожалуйста, возвращайтесь. И тут я отчётливо услышала голоса. Через несколько минут уже даже можно было различить, кто что говорит. Настя - наш маяк, сказал Кирилл. Да, это я. Айм э хайвей стар.
- Хорошо, что вы вернулись, говорю. А что так долго?
- О, да мы обычно ещё дольше, - отвечают они.
Кажется, я больше никогда не буду вот так вот ждать не берегу. Быть Питером Хэммиллом - это не для всех. Подозреваю, такое подходит только Питеру Хэммиллу.
В три часа ночи Василиса зашла ко мне на бокальчик сочинского уже сидра (до этого она танцевала хастл в кустах с Кириллом, Денисом и Полей. Несмотря на то, что она уже получила сегодня от Кирилла в нос на банкете под свою любимую песню «Хэндз ап, бэйби хэндз ап» и жаловалась, что её теперь тошнит, она всё равно пошла танцевать. Рассказывала, что на этот раз Кирилл с размаху швырнул её в кусты. А я орала с профессорами про Костю-моряка и «у чёрного моря» в беседке под гитару. Выяснилось, что тексты этих и многих других песен я знаю наизусть, причём куда лучше, чем профессора. Вы кажется откуда-то из шестидесятых, сказали мне они), и я рассказывала ей сон, который приснился мне в первую ночь в Агое. Накануне у нас в Троицке был концерт памяти Ромы Краснова из троицкой группы Унганга. Ромы нет с нами уже десять лет. Этот концерт я как-то очень глупо пропустила, потому что думала что улечу в этот день в Сочи, хотя на самом деле улетала днём позже. «Приходи», написал мне Саша, который тысячу лет мне уже ничего не писал, и у меня сжалось сердце: ну зачем мне эти Сочи? Первой ночью в Агое мне приснилось, что Света подарила мне большой бокал для красного вина из ИКЕИ. Таких бокалов у меня страшный мильон, но я всё равно ужасно обрадовалась. Я шла с этим пустым бокалом в темноте по Сиреневому бульвару там, где он сворачивает на улицу Центральная, в бокал дул ветер, и от этого его постоянно уносило ввысь, а вместе с ним и меня. Невозможно было не взлететь. Невозможно не взлететь. И ещё я невыносимо хотела послушать песню Унганги «Всё сбудется».
«Всё сбудется» - прочитала я сегодня название статьи Владимира М. об этом концерте в троицкой газете. Он писал, что Саша устроил с ребятами какое-то совершенно феерическое представление с гирляндами, проходом через зал с трубами и исполнением на бис «от Троицка до Парижа всего две электрички ходу». Ну почему, почему меня там не было? Но
всё сбудется, всё забудется
Прорастет сквозь снега комья
Мир крутится, всё сбудется
Только, знаешь, я тебя уже не помню.
- Настя, я купил тебе крутого сидра в Туапсе! - Шумел в трубку Кирилл. - Он с деревянной пробкой, да! Кстати, если ты не пойдёшь на скалу, может быть ты подберёшь нас У скалы на машине, когда мы будем возвращаться?
- Конечно подберу, - говорю, - только вот я же ни разу не садилась за руль твоей машины. Я её боюсь!
- У меня очень удобная машина, - отвечает Кирилл, - встречаемся через три минуты на парковке, я тебе всё покажу.
На парковке я пыталась дать задний ход, получалось странно. Машина реагировала на малейшее прикосновение, я к такому вообще не привыкла. («Моя малышка тоже очень чувствительная», - сказала мне на это Василиса сегодня за обедом. «Моя малыххка тоже очень чуффтвительная» - передразнила я её предельно гадким голосом). Небольшое нажатие на тормоз приводило к какой-то ну просто аварийной остановке лбом-в-торпеду. В конечном итоге, непрерывно причитая, я всё-таки выкатилась с парковочного места и решила навернуть вокруг корпуса. Передачи переключались так легко, как будто понарошку. Кажется, я подожгла Кириллу сцепление.
- А если нажать на эту кнопочку, - добил меня Кирилл, - машина сама припаркуется.
- Бля, я ничего не хочу об этом слышать! - Закричала я и выбежала из машины, захлопнув напоследок с размаху дверь («ой, я не специально, просто я так привыкла!»).
- Мы попытаемся взять такси от скалы (Киселёва?), чтобы тебя не напрягать, - тактично сформулировал Кирилл. В итоге они поймали где-то в лесу трёхдверную Ниву (боже, я так люблю трёхдверные Нивы) и приехали на ней вшестером. Я же за руль машины Кирилла больше не садилась, и, наверное, больше не сяду.
После банкета все пошли купаться голыми, а я не пошла. Ну то есть я пошла с ними, но не купаться, а так. Вообще я очень люблю конференционные ночные голые купания, и как-то раз даже потеряла таким образом свой любимый купальник в Сочи, но вчера я немного простыла, и решила не рисковать. Сначала все пошли в номер к Кириллу за бухлом, а я решила подождать на улице. Ребят не было минут пятнадцать, а потом они появились с тремя гремящими сумками и одним полотенцем.
- Я принёс тебе крутой сидр! - сказал Кирилл.
- Уж не с деревянной ли пробкой из Туапсе? - поинтересовалась я.
- С деревянной пробкой из Беларуси.
Так даже лучше. Мне почему-то часто приносят белорусский алкоголь, возможно это как-то связано с тем, что несколько лет назад я напилась до беспамятства на какой-то пьянке отдела и спела «А я лягу-прылягу» - я ничего об этом не помню, но мне рассказывали. То есть как это я спела Лягу-прылягу? - удивлялась я на следующее утро, - она ведь на белорусском, а это значит, что слов я уже точно не понимаю, да и не знаю я там никаких слов кроме «лягу» и «прылягу». Вы уверены, что я спела её полностью? Не просто полностью, Настя, - отвечали мне коллеги, - вы исполнили её нам ДВА РАЗА. Позже мы пытались повторить этот эксперимент, но ничего не получилось, я вообще не знала слов. Видимо я могу либо петь лягу-прылягу и ничего не помнить, либо помнить о том, как пыталась, и ничего не петь - одно из двух, третьего не дано. После этого незапланированного перфоманса я много раз пересушивала «Лягу-прылягу», потому что решила, что надо знать своё бессознательное в лицо. Текст я перевела, естественно, в гугл переводчике. Но я ничего не понимала всё равно. Ну прилёг чувак отдохнуть, - делилась я с мамой, - что бы это значило? Мама послушала песню и сказала, что она совершенно точно про смерть. Что мне пыталось сказать бессознательное? Кстати, насчёт алкоголя: однажды Антон принёс мне на день рождения мутную тёмную полтораху, таинственно сообщив, что если долго-долго-долго-долго идти в Смоленске по тропинке и никуда не сворачивать, можно придти в магазин с белорусским пивом, которого больше вообще нигде нет. Так этот магазин находится в Беларуси? - решила я уточнить. Нет, в Смоленске. Пиво было замечательное. Как же оно называлось?
Так вот, мы дошли до пляжа, они все разделись и угоготали в воду, предварительно наказав мне светить в море фонарём, чтобы они нашли дорогу обратно. А мы с белорусским сидром и горами одежды остались их ждать. Какое-то время я ещё слышала смех и песни «ах Самара-городок», но потом и это всё стихло. Время шло, я выпила уже полбутылки 0,75. Похоже пришло время светить в море. Я сидела на камушке и держала этот фонарь на коленях, мне становилось не по себе. Я чувствовала себя ну просто каким-то Питером Хэммиллом с песни «Plague of lighthouse keepers» (кажется, никто уже не слушает Van der graaf generator кроме меня, но это не повод любить их меньше). Ребят тем временем не было уже даже дольше, чем идёт песня Дженерейтеров про маяк (ой, а в её записи ведь кстати участвовал Роберт Фрипп! И нет, я не слушала её тогда, конечно, я не настолько отчаянная), я допила сидр и стояла у самой воды с фонарём. «Мои друзья уплыли», - любил говорить мой дедушка о том, что его друзья умерли. И вот действительно, мои друзья блядь уплыли. Нет, это не одно и то же, конечно. Я надеюсь, что это не одно и то же. Представляешь, - стучало галькой у меня в голове, - что сейчас будет, если мимо пойдёт кто-то с конференции и спросит: а где твои друзья? А мои друзья - уплыли. Стоп. Стоп. В какой-то момент мне показалось, что я слышу откуда-то из моря голос Василисы, но нет, показалось. Возможно, это был Питер Хэммилл. Что вообще делают в таких случаях? Звонят куда-то? Куда? Бросаются в море с водонепроницаемым фонарём во лбу и плывут, пока не утонут? Ребята, говорю я в море, пожалуйста, возвращайтесь. И тут я отчётливо услышала голоса. Через несколько минут уже даже можно было различить, кто что говорит. Настя - наш маяк, сказал Кирилл. Да, это я. Айм э хайвей стар.
- Хорошо, что вы вернулись, говорю. А что так долго?
- О, да мы обычно ещё дольше, - отвечают они.
Кажется, я больше никогда не буду вот так вот ждать не берегу. Быть Питером Хэммиллом - это не для всех. Подозреваю, такое подходит только Питеру Хэммиллу.
В три часа ночи Василиса зашла ко мне на бокальчик сочинского уже сидра (до этого она танцевала хастл в кустах с Кириллом, Денисом и Полей. Несмотря на то, что она уже получила сегодня от Кирилла в нос на банкете под свою любимую песню «Хэндз ап, бэйби хэндз ап» и жаловалась, что её теперь тошнит, она всё равно пошла танцевать. Рассказывала, что на этот раз Кирилл с размаху швырнул её в кусты. А я орала с профессорами про Костю-моряка и «у чёрного моря» в беседке под гитару. Выяснилось, что тексты этих и многих других песен я знаю наизусть, причём куда лучше, чем профессора. Вы кажется откуда-то из шестидесятых, сказали мне они), и я рассказывала ей сон, который приснился мне в первую ночь в Агое. Накануне у нас в Троицке был концерт памяти Ромы Краснова из троицкой группы Унганга. Ромы нет с нами уже десять лет. Этот концерт я как-то очень глупо пропустила, потому что думала что улечу в этот день в Сочи, хотя на самом деле улетала днём позже. «Приходи», написал мне Саша, который тысячу лет мне уже ничего не писал, и у меня сжалось сердце: ну зачем мне эти Сочи? Первой ночью в Агое мне приснилось, что Света подарила мне большой бокал для красного вина из ИКЕИ. Таких бокалов у меня страшный мильон, но я всё равно ужасно обрадовалась. Я шла с этим пустым бокалом в темноте по Сиреневому бульвару там, где он сворачивает на улицу Центральная, в бокал дул ветер, и от этого его постоянно уносило ввысь, а вместе с ним и меня. Невозможно было не взлететь. Невозможно не взлететь. И ещё я невыносимо хотела послушать песню Унганги «Всё сбудется».
«Всё сбудется» - прочитала я сегодня название статьи Владимира М. об этом концерте в троицкой газете. Он писал, что Саша устроил с ребятами какое-то совершенно феерическое представление с гирляндами, проходом через зал с трубами и исполнением на бис «от Троицка до Парижа всего две электрички ходу». Ну почему, почему меня там не было? Но
всё сбудется, всё забудется
Прорастет сквозь снега комья
Мир крутится, всё сбудется
Только, знаешь, я тебя уже не помню.