"Давно закончилась осада" - часть 1
Есть книги, которые можно читать просто так. Вот ты её читаешь, и всё. Можно не думать, о чём она, как она устроена, зачем её писал автор, что в итоге получилось. Собственно, большинство художественных книг такие.
А есть те, к которым лучше подбирать ключ. Но это не то, о чём вы подумали. Вы, наверное, подумали, что я хочу сказать о понимании авторского замысла. Расшифровке его, автора, идеи. На самом деле всё несколько сложнее.
Все знают старинный метод, когда записка выглядит хаотичной мешаниной букв и, возможно, цифр. Чтобы прочитать послание, требуется наложить на записку "маску". Тогда лишние символы пропадут и останется то, "что хотел сказать автор".
Но чаще всего книга позволяет прочитывать её по-разному с помощью разных "масок"-ключей. И картинка, которую увидит читатель, будет различаться, они, эти картинки, могут быть даже противоположными, но читатели на обоих полюсах будут видеть своё.
В простейших случаях речь может идти о каких-то отдельных персонажах. Характерный случай - "Собачье сердце". Правда, там маски нам сформировал ещё и фильм. Считается, что несмотря на высокую схожесть фильма и книги, Бортко тонко изменил ракурс, в результате чего Преображенский в фильме стал "немножечко другим"… ну, не буду углубляться, в Сети по этому поводу наломано копий на целый деревообрабатывающий комбинат…
Гораздо интереснее, однако, применять "маски", меняющие не облик персонажа, а смысл всего происходящего в книге. Ну, "менять" - это громко сказано, точнее - видеть второе, третье измерение. Говорят, так меняется, например, смысл рассказа "Голубая чашка" Гайдара. Это типичное для литературы применение взрослых фильтров к детским книгам.
Но есть случаи более… не знаю, как сказать. Они не то что бы более сложные, нет. Скорее, специфические. Особенно интересные результаты получаются, если применять их к книгам Крапивина. Причём, ко многим, но книги позднего Крапивина в этом смысле ещё показательней.
Применение такой "маски" не меняет выводы, моральную оценку. Она, "маска", расширяет картину. И за счёт того, что мы знаем о других книгах этого писателя, и за счёт того, что мы знаем обо всех подобных построениях в литературе вообще, и за счёт того, что мы знаем о жизни автора.
Ну, теперь начинаю понемногу конкретику.
Я буду говорить о книге "Давно закончилась осада".
Книга очень и очень неспешная - такая прямая противоположность ранним текстам Крапивина, где каждая фраза вспыхивала фейерверком плотно упакованных образов. Здесь всё происходит меееедленно. Роман состоит из двух частей, и первая часть, двести страниц текста мелкими буквами - это почти всё экспозиция с вкраплениями завязки. Лишь в самом финале первой части случается что-то похожее на мини-кульминацию - случай с "пистолем" Фрола. К этой истории мы ещё вернёмся, а пока хочу порассуждать о том, чем же может являться книга "ДЗО" для самого Крапивина "на самом деле". Тут, правда, нужно примечание - во всякого рода подобных построениях я не претендую на истину, они, эти ветвления, очень вольны, и чаще всего получалось так, что сам Крапивин ни о чём подобном не помышлял, но я по-прежнему опираюсь на его слова о том, что вот эти мои путешествия в параллельные его замыслам пространства самому Крапивину были интересны и приятны, пока он ещё мог их читать.
Давным-давно было сказано и показано, что мироздание крапивинских книг устроено таким образом, что оно строит само себя из Будущего в Прошлое на разных слоях и уровнях: в книгах, снах и в реальности. В самом верху этой пирамиды стоит "Синий Треугольник", модель пространства, вбирающая в себя всё, как в крошечный кристаллик, переотражающий картинки друг в друга до бесконечности системой зеркал-граней. Основания у этой Пирамиды нет - она росла в Прошлое, творя его и меняя для своего создателя. И я предлагаю посмотреть на книгу "Давно закончилась осада" как на элемент этой Пирамиды времён и пространств.
В этом смысле мы можем считать, что события и мир книги - это всё более дальнее во времени отнесение-отражение событий всё того же крапивинского детства. Всё то же, что могло произойти с самим автором в далёком 1867 году далеко от его родины. То, чего никогда не было, но что могло произойти там и так, и именно с ним, но другим. И здесь интересно сопоставлять "ДЗО" с книгой "Трое с площади Карронад", и другими, но и об этом позже…
Я задаюсь вопросом: для чего Крапивину понадобилось так тщательно, неспешно выписывать ту эпоху, старый Город призрачного послеосадного времени. Любовь к приморскому городу-крепости - это понятно, но уверен, что не только. Желание собрать под одной "крышей" реальность истории, байки, сказки, фантазии, легенды и мечты. Попытка оживить, снова и снова, в едином организме соединение моря, неба, кораблей, путешествий, парусов, тайн, лабиринтов тихих и пустынных улиц, белых камней истории, бесчисленных подвигов и неповторимого ощущения покоя. Попытка вернуться туда снова и снова… Недавно в интервью Крапивина я читал, что его вроде бы спрашивали, почему он не переедет жить к морю...
Один из ответов, лежащий, конечно, не совсем в реальной плоскости: нельзя вернуться в какую-то одну точку и обрести полноту. Его истинный Дом - где-то на Дороге, в странных Безлюдных Пространствах между Тюменью сороковых годов прошлого века и всеми прочими остановками в пути, которых множество: тут и Свердловск, и Севастополь в разных точках своей истории, и города по Ту Сторону бесконечной Реки, города наполовину из снов, и, конечно, море, и Остров* где-то там. Время разбегается по длинному отрезку, мерцая, как Млечный Путь, и сам творец этой легенды как бы растворён в своих аватарах, от безвестного бухгалтерского работника, сочиняющего повесть о капитанах, от мифического путешественника между мирами - Командора-Хранителя - до бесчисленных его "детских" воплощений, ведь он писал о самом себе, наверное, в половине своих книг, и герой романа "Давно закончилась осада" Коля Лазунов - это снова Владик (Славка) Крапивин, простите, "попаданец", как сейчас бы сказали, в странные времена и странные обстоятельства, только так и не вспомнивший о том, каким причудливым ветром его занесло в тихий и тревожный 19-й век.
Нет, постойте, не ругайтесь. Конечно же, Крапивин не имел в виду ничего такого. В прямом смысле. Но мы не можем отмахнуться от этой мысли, и я сейчас поясню, почему.
* - (Не помню, упоминал ли я этот момент в очерках по "Островам и капитанам", здесь такое: как и с Алабышевм, так и с Лазуновым, и с Каховским в пионерском лагере - происходит одна важная вещь: почему эти сильные вроде бы герои проявляют такую слабость в отрыве от Дома? Не потому, что их обижают, а даже несправедливость - это потом. Важно, что у крапивинского героя всегда должен быть Остров - место, пусть самое маленькое, где ты можешь оставаться собой. Герой, оказываясь вне этого, становится особенно, катастрофически уязвим.)
Я в этой связи снова и снова вспоминаю книгу, которую не читал. Которую не читал, наверное, и сам Крапивин. Она не то чтобы гениальная, но очень важная, потому что в ней оформлена идея, которую многие интуитивно понимают, принимают, знают "откуда-то оттуда", как саму по себе. Это "Меж двух времён" Финнея. Мне кажется (хотя книгу я не читал, точнее, читал местами) что это неудачная реализация гениальной идеи. Неудачная не потому, что книга плохая, нет, она, вроде бы, хорошая. Но идея, которую, так уж вышло, застолбил именно Финней, раз эдак в миллион больше. Ему повезло, и мы теперь ссылаемся именно на эту книгу, на книгу, которую я бы, например, написал иначе… Но неважно. Сейчас главное - идея. Идею знают, наверное, все, а если кто не знает, то в двух словах: есть такой принцип перемещения во времени - предполагается, что всем этим процессом рулит сознание, а значит, ему, сознанию, надо создать полную, глубокую, устойчивую иллюзию того, что ты, то есть, герой, оказался в том или ином времени. В принципе речь может идти не обязательно о времени, но и о мире. Когда сознание принимает правила игры (если, конечно, оно достаточно для этого подготовлено), мир вокруг превращается, превращается… превращается…
Я играл в эту игру ещё в детстве, понятия не имея о книге Финнея. Однако подсказал эту дорогу мне, скорее всего, Крапивин, прежде всего двумя книгами, где есть эти фокусы с пространством и временем, не высказанные прямо, но показанные: "Лётчиком" и "Ночью большого прилива".
И вот, как мне кажется, Крапивин и тут продолжал продолжать эти свои фокусы со временами-пространствами. В новых и новых книгах он неосознанно (наверное) строил для себя эти новые галактики, этот Млечный Путь миров и времён, всё то, что составляет мироздание Синего Треугольника. И в них, этих галактиках, снова и снова был "мальчик с ящеркой".
Коля Лазунов и похож и не похож на Владика Крапивина. Как и Славка из "Троих с площади Карронад". Как Толик из "Островов и капитанов". Как Владик из "Тени Каравеллы". Конечно, Лазунов другой, но так ли это в главном? Не вызваны ли все эти отличия лишь эпохой, обстоятельствами, окружением? А что будет, если поместить любого из персонажей перечисленных книг в мир романа "Давно закончилась осада"?
Совпадает многое, прежде всего выделенные автором черты, на которых он во множестве книг делал акценты. Давайте, если хотите, поговорим о некоторых из них. Например, структура страхов и то, как герой книги живёт с этим. Коля Лазунов, как и типичный крапивинский герой, изначально робок, в чём-то даже трусоват, но при этом в нём есть типичный для такого персонажа "внутренний стержень", который обязательно проявится - нужно только чтобы... Всё происходит по "фирменной" крапивинской схеме: герой вначале пропускает первый удар. Это выражается в двух моментах. Во-первых, он из робости (а иногда - неприспособленности, растерянности перед подлостью) уступает более нахальному (или более подлому) противнику (в драке либо в ситуации, вызванной дракой). Во-вторых, герой совершает некий неблаговидный поступок - но уже не совсем из трусости, а по более сложной системе взаимосвязей: он хочет казаться бОльшим, чем есть, и для этого приносит, крошечную, как ему вначале представляется, жертву своим принципам. И вот из этого всё и заверте.
А, ещё. Конечно же, фоном в этих историях присутствует ещё один важный перманентный Страх, который нужно победить. Обычно это страх Темноты. Такой характерный для крапивинского героя, о чём тоже бы стоило отдельно порассуждать, потому что он какой-то даже... инфернальный.
В "ДЗО" Первый Удар, который пропускает герой, тоже связан с дракой, хотя саму драку герой не проигрывает, он, как и Алабышев, оказывается беспомощен против несправедливости. Более развёрнуто похожая история рассказана в "повести Курганова", и здесь случай почти один в один. Классический для книг Крапивина "отрыв от Дома", который перенести герою до невозможности трудно, накладывается на столкновение с несправедливостью тех, кто казалось бы призван с несправедливостью бороться. Эта странная, дурная ситуация, когда ты ведёшь себя в точности с принятыми вроде бы понятиями о чести - и вдруг оказывается, что в чуждом окружении всё выстроено так, что виноватым оказывается именно поступающий по чести. Это неразрешимое противоречие давно и прочно оказывается встроенным в ту среду, и Крапивин снова и снова обращает на него внимание, как на источник катастроф.
Впервые остро подобная ситуация описана, кажется, во "Всадниках на станции Роса". Всё то же самое, только другие времена и обстоятельства - тоска по дому и попытка сделать шаг навстречу, раскрыться… и удар. Подлость одна - на которую накладывается подлость ещё более сильная, от тех, кто должен по справедливости, по долгу и по чести от подлостей ограждать.
Я хочу сказать: судя по множеству повторений подобных ситуаций в своих книгах, Крапивин считал такие ситуации ключевыми в жизни героев, и вечно примерял их на себя. Ему было важно снова и снова "отработать" этот момент, как ростку Кристалла пройти Возрастание. Как будто он "прокладывает трассу" в такое вот Не-бывшее Прошлое и хочет убедиться, что его герой (и его другое "Я") выйдет из испытания победителем.
Второй удар, который должен выдержать герой - это искушение. Искушение присвоить что-то, с помощью чего, по мнению героя в начале, откроются ему "кущи райские". Соблазн добиться чего-то, что ты не заслужил, получить лёгким путём. Крайний случай - воровство. Более мягкий - получить желаемое "почти честно". Как там с Бильбо - почти честно же колечко добыл! Обычное банальное присвоение чужого Крапивину интересно меньше, хотя были и такие эпизоды, например, в "Тополиной рубашке" (если не путаю). Интереснее сравнить случаи с гранатой в "Острове капитана Гая" и случай с пистолетом из "Осады". Гай поступает откровенно гадко, присвоив гранату, причём из двух побуждений: обладание гранатой само по себе соблазн, а тут ещё зависть к Пулемётчику, Гаю кажется, что именно граната наделяет Пулемётчика той силой, яркостью, которой самому Гаю недостаёт. Характерно, что случившееся в итоге выглядит каким-то помрачением - не то что после, но и ДО этого случая Гай, я уверен, с негодованием отверг бы такой свой поступок. Но - помрачение. Сила соблазна. Тьма из глубины резинового мячика дохнула. Каждый раз оказывается, что кольцо обмануло: власть вроде есть, но пользоваться ею по-настоящему не удаётся, да ещё и прозрачность какая-то...
Случай с пистолетом Фрола намного мягче, чем в "Троих". И хитрее. Коля то ли искренне считает, что пистолет ему нужен лишь для противостояния так надоевшему ему страху темноты, то ли немного лукавит сам перед собой - до конца я этого не понял. Но обставлено всё честно. Честное пари, по итогам которого все признали, что Коля получил пистолет без обмана. Формально. По сути же - обман был. Обман содержался в том, что пистолет перешёл к Коле незаслуженно. Как Кольцо - маловат Коля для такой вещи. Не потому, что она опасна, а потому что уловка, с помощью которой пистолет был получен, мелка. Она вполне годится для сделок чужого с чужим, но совершенно не подходит между своими. Вот в чём принципиальная проблема. Не все сделки уместны среди друзей. Если ты, конечно, хочешь оставаться другом.
Вот эти две ключевые точки - одна в начале 200-страничной части, вторая в конце - пожалуй, и все сюжетные двигатели первой половины романа. Они на первый взгляд слишком малы, чтобы служить обоснованием сюжета. Однако они, возможно, служат для другого - они соединяют персонажей из века 19-го, из середины века 20-го и других, и дальше...
Остальное - неспешное проявление фотографии. Помните, кто сам делал фотографии в прежние времена? Магия… Включается лампа увеличителя, находится нужный кадр, наводится размер и резкость, лампа выключена. В красном свете вытащить лист фотобумаги из чёрного пакета, положить под увеличитель. Включить лампу, пошёл отсчёт. Затем фотобумага оказывается в ванночке с проявителем - и волшебство начинает работать… Я вспоминаю эти минуты и часы, проведённые за фотографией - на них не жалко было времени, на таинство ведь не бывает жалко времени.
У Крапивина есть похожая на "ДЗО" книга - "Бриг "Артемида". Временем и атмосферой, и способом проявления картинки, и вот той магией проникновения в Прошлое. Сейчас я её не очень чётко помню, но и там, и здесь важными являются процессы "проявления" "Не-Бывшего Прошлого". В той книге ещё были картины, рисуемые на тумане специальным фонарем, хороший образ для этого самого Прошлого, которого не было. Которое Автор магией и лучами света наводит облака пара, и проявляется из ниоткуда эти фотографии…
Тут ведь интересно ещё что? Крапивин изо всех сил старается не выдумывать. Что означает: не обманывать. Потому что обман несовместим. И если уж в чём-то ДОдумывать - то мягко, с любовью к своему миру - потому что ему ведь там жить... И у него тут всё честно: он прочитал множество книг, причём, не тех, развлекательных, "про приключения", а настоящих и старинных, с полки "Журкиного дедушки", дневников и записок, старинных журналов, воспоминаний, документов. Прочитал не для того, чтобы додумывать. Тогда он, наверное, ещё и не знал, для чего. Просто оно как-то само получилось, что по Ту Сторону соткалось другое пространство. Вроде бы совсем настоящее, это вам не фэнтези какие, не альтернативная история, а самый обычный, земной город. С самой настоящей историей. А почему мы, те, кто читали другие его книги, не можем избавиться от теней… Где-то там, по другую сторону времени, проступают следы "вольного города Реттерхальма"… нет, в этой книге их, можно сказать, практически и нет, так, дальнее эхо, доносящееся через смежные пространства. Через легенды, которыми нашпигованы посиделки компаний в сумерках… Как из осколка древней вазы, вставленного в рамку, художник дорисовывает сюжет...
А легенд там множество. Я понятия не имею, какие придумал Крапивин, какие он услышал, а какие прочитал. Центральная, наверное, легенда про "Македонца", таинственное неуловимое судно, сражавшееся против чужого флота ночью, даже паруса "Македонца" просмолены до черноты, для незаметности. И прячущегося от врагов в секретную бухту Синекаменную.
Переплетаются легенды о подвигах прошлой войны с легендами о сокровищах. Всё это наложено на бесконечные лабиринты подземных ходов и катакомб, бастионов, бухт, улиц, на которых среди развалин вперемешку прячутся неразорвавшиеся снаряды и осколки древних ваз, как пришельцы иного мира. Дым былых сражений дышит из почернелых белых стен, дым времени струится отовсюду, тьма пугает героя книги, эта связь с другими персонажами крапивинских книг, кажется, одна из самых устойчивых, но из тьмы ночи приходят не только страхи, но и фантазии, сны. Крапивинский герой всегда находится на соединении потоков - как пройти между молниями из точки А в точку Б…
Среди белых камней и темноты ночи, живут удивительно светлые люди - во всяком случае, в первой части романа в Белом Городе вовсе нет по-настоящему плохих людей, даже задира Мешок, даже околоточный надзиратель. Город то ли не принимает дурных людей в себя, то ли очищает, выжигая своим светом внутреннюю тьму… Не знаю, так ли это было на самом деле. Но тот Город, из книги, Город на границе между мирами, временами, Крапивин творил именно таким.
А есть те, к которым лучше подбирать ключ. Но это не то, о чём вы подумали. Вы, наверное, подумали, что я хочу сказать о понимании авторского замысла. Расшифровке его, автора, идеи. На самом деле всё несколько сложнее.
Все знают старинный метод, когда записка выглядит хаотичной мешаниной букв и, возможно, цифр. Чтобы прочитать послание, требуется наложить на записку "маску". Тогда лишние символы пропадут и останется то, "что хотел сказать автор".
Но чаще всего книга позволяет прочитывать её по-разному с помощью разных "масок"-ключей. И картинка, которую увидит читатель, будет различаться, они, эти картинки, могут быть даже противоположными, но читатели на обоих полюсах будут видеть своё.
В простейших случаях речь может идти о каких-то отдельных персонажах. Характерный случай - "Собачье сердце". Правда, там маски нам сформировал ещё и фильм. Считается, что несмотря на высокую схожесть фильма и книги, Бортко тонко изменил ракурс, в результате чего Преображенский в фильме стал "немножечко другим"… ну, не буду углубляться, в Сети по этому поводу наломано копий на целый деревообрабатывающий комбинат…
Гораздо интереснее, однако, применять "маски", меняющие не облик персонажа, а смысл всего происходящего в книге. Ну, "менять" - это громко сказано, точнее - видеть второе, третье измерение. Говорят, так меняется, например, смысл рассказа "Голубая чашка" Гайдара. Это типичное для литературы применение взрослых фильтров к детским книгам.
Но есть случаи более… не знаю, как сказать. Они не то что бы более сложные, нет. Скорее, специфические. Особенно интересные результаты получаются, если применять их к книгам Крапивина. Причём, ко многим, но книги позднего Крапивина в этом смысле ещё показательней.
Применение такой "маски" не меняет выводы, моральную оценку. Она, "маска", расширяет картину. И за счёт того, что мы знаем о других книгах этого писателя, и за счёт того, что мы знаем обо всех подобных построениях в литературе вообще, и за счёт того, что мы знаем о жизни автора.
Ну, теперь начинаю понемногу конкретику.
Я буду говорить о книге "Давно закончилась осада".
Книга очень и очень неспешная - такая прямая противоположность ранним текстам Крапивина, где каждая фраза вспыхивала фейерверком плотно упакованных образов. Здесь всё происходит меееедленно. Роман состоит из двух частей, и первая часть, двести страниц текста мелкими буквами - это почти всё экспозиция с вкраплениями завязки. Лишь в самом финале первой части случается что-то похожее на мини-кульминацию - случай с "пистолем" Фрола. К этой истории мы ещё вернёмся, а пока хочу порассуждать о том, чем же может являться книга "ДЗО" для самого Крапивина "на самом деле". Тут, правда, нужно примечание - во всякого рода подобных построениях я не претендую на истину, они, эти ветвления, очень вольны, и чаще всего получалось так, что сам Крапивин ни о чём подобном не помышлял, но я по-прежнему опираюсь на его слова о том, что вот эти мои путешествия в параллельные его замыслам пространства самому Крапивину были интересны и приятны, пока он ещё мог их читать.
Давным-давно было сказано и показано, что мироздание крапивинских книг устроено таким образом, что оно строит само себя из Будущего в Прошлое на разных слоях и уровнях: в книгах, снах и в реальности. В самом верху этой пирамиды стоит "Синий Треугольник", модель пространства, вбирающая в себя всё, как в крошечный кристаллик, переотражающий картинки друг в друга до бесконечности системой зеркал-граней. Основания у этой Пирамиды нет - она росла в Прошлое, творя его и меняя для своего создателя. И я предлагаю посмотреть на книгу "Давно закончилась осада" как на элемент этой Пирамиды времён и пространств.
В этом смысле мы можем считать, что события и мир книги - это всё более дальнее во времени отнесение-отражение событий всё того же крапивинского детства. Всё то же, что могло произойти с самим автором в далёком 1867 году далеко от его родины. То, чего никогда не было, но что могло произойти там и так, и именно с ним, но другим. И здесь интересно сопоставлять "ДЗО" с книгой "Трое с площади Карронад", и другими, но и об этом позже…
Я задаюсь вопросом: для чего Крапивину понадобилось так тщательно, неспешно выписывать ту эпоху, старый Город призрачного послеосадного времени. Любовь к приморскому городу-крепости - это понятно, но уверен, что не только. Желание собрать под одной "крышей" реальность истории, байки, сказки, фантазии, легенды и мечты. Попытка оживить, снова и снова, в едином организме соединение моря, неба, кораблей, путешествий, парусов, тайн, лабиринтов тихих и пустынных улиц, белых камней истории, бесчисленных подвигов и неповторимого ощущения покоя. Попытка вернуться туда снова и снова… Недавно в интервью Крапивина я читал, что его вроде бы спрашивали, почему он не переедет жить к морю...
Один из ответов, лежащий, конечно, не совсем в реальной плоскости: нельзя вернуться в какую-то одну точку и обрести полноту. Его истинный Дом - где-то на Дороге, в странных Безлюдных Пространствах между Тюменью сороковых годов прошлого века и всеми прочими остановками в пути, которых множество: тут и Свердловск, и Севастополь в разных точках своей истории, и города по Ту Сторону бесконечной Реки, города наполовину из снов, и, конечно, море, и Остров* где-то там. Время разбегается по длинному отрезку, мерцая, как Млечный Путь, и сам творец этой легенды как бы растворён в своих аватарах, от безвестного бухгалтерского работника, сочиняющего повесть о капитанах, от мифического путешественника между мирами - Командора-Хранителя - до бесчисленных его "детских" воплощений, ведь он писал о самом себе, наверное, в половине своих книг, и герой романа "Давно закончилась осада" Коля Лазунов - это снова Владик (Славка) Крапивин, простите, "попаданец", как сейчас бы сказали, в странные времена и странные обстоятельства, только так и не вспомнивший о том, каким причудливым ветром его занесло в тихий и тревожный 19-й век.
Нет, постойте, не ругайтесь. Конечно же, Крапивин не имел в виду ничего такого. В прямом смысле. Но мы не можем отмахнуться от этой мысли, и я сейчас поясню, почему.
* - (Не помню, упоминал ли я этот момент в очерках по "Островам и капитанам", здесь такое: как и с Алабышевм, так и с Лазуновым, и с Каховским в пионерском лагере - происходит одна важная вещь: почему эти сильные вроде бы герои проявляют такую слабость в отрыве от Дома? Не потому, что их обижают, а даже несправедливость - это потом. Важно, что у крапивинского героя всегда должен быть Остров - место, пусть самое маленькое, где ты можешь оставаться собой. Герой, оказываясь вне этого, становится особенно, катастрофически уязвим.)
Я в этой связи снова и снова вспоминаю книгу, которую не читал. Которую не читал, наверное, и сам Крапивин. Она не то чтобы гениальная, но очень важная, потому что в ней оформлена идея, которую многие интуитивно понимают, принимают, знают "откуда-то оттуда", как саму по себе. Это "Меж двух времён" Финнея. Мне кажется (хотя книгу я не читал, точнее, читал местами) что это неудачная реализация гениальной идеи. Неудачная не потому, что книга плохая, нет, она, вроде бы, хорошая. Но идея, которую, так уж вышло, застолбил именно Финней, раз эдак в миллион больше. Ему повезло, и мы теперь ссылаемся именно на эту книгу, на книгу, которую я бы, например, написал иначе… Но неважно. Сейчас главное - идея. Идею знают, наверное, все, а если кто не знает, то в двух словах: есть такой принцип перемещения во времени - предполагается, что всем этим процессом рулит сознание, а значит, ему, сознанию, надо создать полную, глубокую, устойчивую иллюзию того, что ты, то есть, герой, оказался в том или ином времени. В принципе речь может идти не обязательно о времени, но и о мире. Когда сознание принимает правила игры (если, конечно, оно достаточно для этого подготовлено), мир вокруг превращается, превращается… превращается…
Я играл в эту игру ещё в детстве, понятия не имея о книге Финнея. Однако подсказал эту дорогу мне, скорее всего, Крапивин, прежде всего двумя книгами, где есть эти фокусы с пространством и временем, не высказанные прямо, но показанные: "Лётчиком" и "Ночью большого прилива".
И вот, как мне кажется, Крапивин и тут продолжал продолжать эти свои фокусы со временами-пространствами. В новых и новых книгах он неосознанно (наверное) строил для себя эти новые галактики, этот Млечный Путь миров и времён, всё то, что составляет мироздание Синего Треугольника. И в них, этих галактиках, снова и снова был "мальчик с ящеркой".
Коля Лазунов и похож и не похож на Владика Крапивина. Как и Славка из "Троих с площади Карронад". Как Толик из "Островов и капитанов". Как Владик из "Тени Каравеллы". Конечно, Лазунов другой, но так ли это в главном? Не вызваны ли все эти отличия лишь эпохой, обстоятельствами, окружением? А что будет, если поместить любого из персонажей перечисленных книг в мир романа "Давно закончилась осада"?
Совпадает многое, прежде всего выделенные автором черты, на которых он во множестве книг делал акценты. Давайте, если хотите, поговорим о некоторых из них. Например, структура страхов и то, как герой книги живёт с этим. Коля Лазунов, как и типичный крапивинский герой, изначально робок, в чём-то даже трусоват, но при этом в нём есть типичный для такого персонажа "внутренний стержень", который обязательно проявится - нужно только чтобы... Всё происходит по "фирменной" крапивинской схеме: герой вначале пропускает первый удар. Это выражается в двух моментах. Во-первых, он из робости (а иногда - неприспособленности, растерянности перед подлостью) уступает более нахальному (или более подлому) противнику (в драке либо в ситуации, вызванной дракой). Во-вторых, герой совершает некий неблаговидный поступок - но уже не совсем из трусости, а по более сложной системе взаимосвязей: он хочет казаться бОльшим, чем есть, и для этого приносит, крошечную, как ему вначале представляется, жертву своим принципам. И вот из этого всё и заверте.
А, ещё. Конечно же, фоном в этих историях присутствует ещё один важный перманентный Страх, который нужно победить. Обычно это страх Темноты. Такой характерный для крапивинского героя, о чём тоже бы стоило отдельно порассуждать, потому что он какой-то даже... инфернальный.
В "ДЗО" Первый Удар, который пропускает герой, тоже связан с дракой, хотя саму драку герой не проигрывает, он, как и Алабышев, оказывается беспомощен против несправедливости. Более развёрнуто похожая история рассказана в "повести Курганова", и здесь случай почти один в один. Классический для книг Крапивина "отрыв от Дома", который перенести герою до невозможности трудно, накладывается на столкновение с несправедливостью тех, кто казалось бы призван с несправедливостью бороться. Эта странная, дурная ситуация, когда ты ведёшь себя в точности с принятыми вроде бы понятиями о чести - и вдруг оказывается, что в чуждом окружении всё выстроено так, что виноватым оказывается именно поступающий по чести. Это неразрешимое противоречие давно и прочно оказывается встроенным в ту среду, и Крапивин снова и снова обращает на него внимание, как на источник катастроф.
Впервые остро подобная ситуация описана, кажется, во "Всадниках на станции Роса". Всё то же самое, только другие времена и обстоятельства - тоска по дому и попытка сделать шаг навстречу, раскрыться… и удар. Подлость одна - на которую накладывается подлость ещё более сильная, от тех, кто должен по справедливости, по долгу и по чести от подлостей ограждать.
Я хочу сказать: судя по множеству повторений подобных ситуаций в своих книгах, Крапивин считал такие ситуации ключевыми в жизни героев, и вечно примерял их на себя. Ему было важно снова и снова "отработать" этот момент, как ростку Кристалла пройти Возрастание. Как будто он "прокладывает трассу" в такое вот Не-бывшее Прошлое и хочет убедиться, что его герой (и его другое "Я") выйдет из испытания победителем.
Второй удар, который должен выдержать герой - это искушение. Искушение присвоить что-то, с помощью чего, по мнению героя в начале, откроются ему "кущи райские". Соблазн добиться чего-то, что ты не заслужил, получить лёгким путём. Крайний случай - воровство. Более мягкий - получить желаемое "почти честно". Как там с Бильбо - почти честно же колечко добыл! Обычное банальное присвоение чужого Крапивину интересно меньше, хотя были и такие эпизоды, например, в "Тополиной рубашке" (если не путаю). Интереснее сравнить случаи с гранатой в "Острове капитана Гая" и случай с пистолетом из "Осады". Гай поступает откровенно гадко, присвоив гранату, причём из двух побуждений: обладание гранатой само по себе соблазн, а тут ещё зависть к Пулемётчику, Гаю кажется, что именно граната наделяет Пулемётчика той силой, яркостью, которой самому Гаю недостаёт. Характерно, что случившееся в итоге выглядит каким-то помрачением - не то что после, но и ДО этого случая Гай, я уверен, с негодованием отверг бы такой свой поступок. Но - помрачение. Сила соблазна. Тьма из глубины резинового мячика дохнула. Каждый раз оказывается, что кольцо обмануло: власть вроде есть, но пользоваться ею по-настоящему не удаётся, да ещё и прозрачность какая-то...
Случай с пистолетом Фрола намного мягче, чем в "Троих". И хитрее. Коля то ли искренне считает, что пистолет ему нужен лишь для противостояния так надоевшему ему страху темноты, то ли немного лукавит сам перед собой - до конца я этого не понял. Но обставлено всё честно. Честное пари, по итогам которого все признали, что Коля получил пистолет без обмана. Формально. По сути же - обман был. Обман содержался в том, что пистолет перешёл к Коле незаслуженно. Как Кольцо - маловат Коля для такой вещи. Не потому, что она опасна, а потому что уловка, с помощью которой пистолет был получен, мелка. Она вполне годится для сделок чужого с чужим, но совершенно не подходит между своими. Вот в чём принципиальная проблема. Не все сделки уместны среди друзей. Если ты, конечно, хочешь оставаться другом.
Вот эти две ключевые точки - одна в начале 200-страничной части, вторая в конце - пожалуй, и все сюжетные двигатели первой половины романа. Они на первый взгляд слишком малы, чтобы служить обоснованием сюжета. Однако они, возможно, служат для другого - они соединяют персонажей из века 19-го, из середины века 20-го и других, и дальше...
Остальное - неспешное проявление фотографии. Помните, кто сам делал фотографии в прежние времена? Магия… Включается лампа увеличителя, находится нужный кадр, наводится размер и резкость, лампа выключена. В красном свете вытащить лист фотобумаги из чёрного пакета, положить под увеличитель. Включить лампу, пошёл отсчёт. Затем фотобумага оказывается в ванночке с проявителем - и волшебство начинает работать… Я вспоминаю эти минуты и часы, проведённые за фотографией - на них не жалко было времени, на таинство ведь не бывает жалко времени.
У Крапивина есть похожая на "ДЗО" книга - "Бриг "Артемида". Временем и атмосферой, и способом проявления картинки, и вот той магией проникновения в Прошлое. Сейчас я её не очень чётко помню, но и там, и здесь важными являются процессы "проявления" "Не-Бывшего Прошлого". В той книге ещё были картины, рисуемые на тумане специальным фонарем, хороший образ для этого самого Прошлого, которого не было. Которое Автор магией и лучами света наводит облака пара, и проявляется из ниоткуда эти фотографии…
Тут ведь интересно ещё что? Крапивин изо всех сил старается не выдумывать. Что означает: не обманывать. Потому что обман несовместим. И если уж в чём-то ДОдумывать - то мягко, с любовью к своему миру - потому что ему ведь там жить... И у него тут всё честно: он прочитал множество книг, причём, не тех, развлекательных, "про приключения", а настоящих и старинных, с полки "Журкиного дедушки", дневников и записок, старинных журналов, воспоминаний, документов. Прочитал не для того, чтобы додумывать. Тогда он, наверное, ещё и не знал, для чего. Просто оно как-то само получилось, что по Ту Сторону соткалось другое пространство. Вроде бы совсем настоящее, это вам не фэнтези какие, не альтернативная история, а самый обычный, земной город. С самой настоящей историей. А почему мы, те, кто читали другие его книги, не можем избавиться от теней… Где-то там, по другую сторону времени, проступают следы "вольного города Реттерхальма"… нет, в этой книге их, можно сказать, практически и нет, так, дальнее эхо, доносящееся через смежные пространства. Через легенды, которыми нашпигованы посиделки компаний в сумерках… Как из осколка древней вазы, вставленного в рамку, художник дорисовывает сюжет...
А легенд там множество. Я понятия не имею, какие придумал Крапивин, какие он услышал, а какие прочитал. Центральная, наверное, легенда про "Македонца", таинственное неуловимое судно, сражавшееся против чужого флота ночью, даже паруса "Македонца" просмолены до черноты, для незаметности. И прячущегося от врагов в секретную бухту Синекаменную.
Переплетаются легенды о подвигах прошлой войны с легендами о сокровищах. Всё это наложено на бесконечные лабиринты подземных ходов и катакомб, бастионов, бухт, улиц, на которых среди развалин вперемешку прячутся неразорвавшиеся снаряды и осколки древних ваз, как пришельцы иного мира. Дым былых сражений дышит из почернелых белых стен, дым времени струится отовсюду, тьма пугает героя книги, эта связь с другими персонажами крапивинских книг, кажется, одна из самых устойчивых, но из тьмы ночи приходят не только страхи, но и фантазии, сны. Крапивинский герой всегда находится на соединении потоков - как пройти между молниями из точки А в точку Б…
Среди белых камней и темноты ночи, живут удивительно светлые люди - во всяком случае, в первой части романа в Белом Городе вовсе нет по-настоящему плохих людей, даже задира Мешок, даже околоточный надзиратель. Город то ли не принимает дурных людей в себя, то ли очищает, выжигая своим светом внутреннюю тьму… Не знаю, так ли это было на самом деле. Но тот Город, из книги, Город на границе между мирами, временами, Крапивин творил именно таким.