РАЗРУШЕНИЕ ПЕЧИ КАК СПОСОБ ВЫЗЫВАНИЯ ДОЖДЯ У УКРАИНЦЕВ
Константин РАХНО (Опошное, Украина)
РАЗРУШЕНИЕ ПЕЧИ КАК СПОСОБ ВЫЗЫВАНИЯ ДОЖДЯ У УКРАИНЦЕВ // Сибирский субэтнос: культура, традиции, ментальность. Материалы V Всероссийской научно-практической Интернет-конференции на сайте sib-subethnos.narod.ru 15 января - 15 мая 2009 года. - Красноярск: ГОУ ВПО «Красноярский государственный педагогический университет им. В.П. Астафьева», 2009. - С. 266-271.
В традиционном быту украинцев временами возникали необычайные обстоятельства, заставлявшие общину принимать участие в определенном обряде для предотвращения стихийного бедствия. К таким, в частности, принадлежали обычаи, связанные с вызыванием дождя, ведь от него зависел будущий урожай, а значит, и жизнь и достаток крестьянина. Дождь был объектом почитания и магического воздействия. По древним обычаям, в период засухи крестьяне прибегали к тем или иным ритуальным действиям и обрядам, связанным с ещё дохристианскими верованиями наших предков в духовную связь с силами природы [6, с. 286].
Засуха как явление природы была включена у украинцев, как и у других славянских народов, в мифологическую картину мира. В большинстве случаев мифологические воззрения на причины этого бедствия лишь реконструируются на основании обусловленных ими запретов, предписаний, ритуальных действий. Длительное по времени отсутствие дождей было результатом вредоносной магии или какого-то тяжко[с. 266]го проступка, греха. Народное понимание грехов было значительно шире христианского и включало в себя несоблюдение ряда языческих по существу норм. В представлении носителей традиционной культуры на бездождье влияли многие факторы, которые вызывали нарушения извечного порядка. Такое влияние, в частности, оказывала печь, оставленная на месте разобранного дома. Печь была одним из основных жизненных центров космоса крестьянского жилища и местом пребывания духа-покровителя дома, играя чрезвычайно важную роль в жизни семьи - как хозяйственную, так и коммуникативную и ритуально-магическую. Это был не только и не столько утилитарный объект, поскольку она в той же мере воспринималась как символический, мировоззренческий и культовый элемент. Печь взяла на себя функции мифологического центра дома, принадлежавшие в свое время огню. Об этом свидетельствуют зимняя календарная обрядность, многочисленные родильные, свадебные, погребальные обряды, а также ритуалы приобщения к семье новых членов. Сажание в печь ритуального хлеба имитировало производительный акт. Процесс приготовления в ней пищи соотносился в мифологическом мышлении с зачатием, вынашиванием и рождением. Связь печи и огня с поддержанием жизни в жилище обусловила их отмеченность в плане сакрального. Печь определяла статус освоенного пространства, людей и вещей, которые в нем находились. Она служила тем организующим началом, вокруг которого сосредоточивались обрядовые действа. Это была точка пересечения двух миров. Святость печи определялась тем, что она являлась своеобразным алтарем. Домашнему очагу славяне приносили жертвы. С огнем печи, которому, среди прочего, приписывали очистительные свойства, у них соотносились многочисленные знамения, пророчества и запреты [9, с. 50, 74, 89, 157]. На связь печи с народной космологией указывает характерная с этой точки зрения роспись печи, особенно у украинцев. Печь, как и дом, будучи основной его сущностью, входила в систему перекодировок [с. 267]между микро- и макрокосмом. В фольклорных текстах она обозначала космос как источник витальных ценностей [2, с. 166-167], взаимодействуя с космобиологическими процессами. Печь являлась частью дома, без него она теряла средства духовного освящения и приобретала деструктивные свойства. Поэтому в селе Красенивка Чорнобаевского района Черкасской области считали, что, „коли розбирають стару хату, треба розвалять піч, то піде дощ” [6, с. 289]. Аналогичный обычай разрушать во время засухи печь, оставшуюся от снесенного дома, для вызывания дождя зафиксирован в селе Днипровское Черниговского района Черниговской области [7, с. 10]. Недопустимым, разрушив старый дом, оставить целой печь и дымоход, считали и украинцы, переселившиеся в Сибирь. Иначе, согласно их верованиям, могла наступить засуха [8, с. 59]. Эти воззрения являются очень архаичными и отражают древнейшую магическую связь огня, иссушающего и сжигающего, очага и печи с засухой.
Устранение засухи путём разрушения печи имеет очень близкие параллели у южных славян. В частности, у болгар постройка новой печи или обмазка глиной старой в весеннее время, особенно между Великоднем и Юрьевым днем, когда осадки были столь необходимы, считалась плохим знамением, предвестьем засухи, и по этой причине была запрещена [1, с. 291; 3, с. 345; 4, с. 237]. Болгары верили, что если кто-то сделает хлебную печь до Юрьева дня, то на всё лето наступит засуха. Из-за этого женщины очень строго придерживались данного запрета [5, с. 148]. При наступлении неприятных последствий сельское сообщество могло само применить санкции к его нарушителям. В Бессарабии болгары - переселенцы из Фракии - как только случится засуха, собирали (отковыривали) глину со всех очагов и печей со всего села и бросали её в воду (реку, озеро). Если узнавали, что кто-то сложил новую печь до Юрьева дня, её разрушали и отстраивали только тогда, когда засуха прекращалась и начинался дождь [1, с. 291]. К разрушению печи, построенной в запрет[с. 268]ный срок, прибегали, чтобы нейтрализовать вредоносные последствия этого и прекратить засуху, в Северо-Восточной Болгарии [4, с. 237]. Печь воплощала присущую огню магическую силу, уничтожающую, отрицающую воду, осадки, и её следовало нейтрализовать самым радикальным способом. Бросание в воду печной глины очень близко обрядам вызывания дождя с помощью похорон возле воды или бросания в воду глиняного антропоморфного изображения.
Обряды, включенные в контекст весенне-летних праздников (в широком значении) и проводившиеся под знаком критичности ситуации космобиологического порядка, придавали начальный импульс, а также вектор развитию природы и жизнедеятельности социума. Поводом для их совершения служило нарушение баланса природных стихий, сказывавшееся на урожае и пастбищах. Это бедствие влияло на ход и ритм жизнедеятельности социума. Окружающий мир - мир природы и человека, космоса и человеческого коллектива - был осязаем людьми упорядоченно. В безбрежном пространстве им были необходимы ориентиры и вехи, скрепляющие в полнотелое и жизнеродящее целое все, расположенное между крайними точками мироздания в звенья единой цепи. В традиционном обществе такими вехами часто становились идеологемы и мифологемы, через которые человек и социум подчинялись порядку, включались в ритм макрокосма. Ведущие ориентиры жизни человека и общества определялись объективными причинами - условиями бытия коллектива, источниками его существования, внешними факторами, но могли обрести и самодовлеющее значение. Потребности земледелия естественным образом приводили к опыту помощи природе. Этот опыт основывался на традиционном мировоззрении - на знаниях, верованиях и представлениях людей об устройстве мира и взаимосвязях в нём. Как реальные нужды хозяйствования определяли цель обычаев и обрядов, в том числе регулирование влаги, так и традиционное мировоззрение определяло способ воздействия на природу. Пос[с. 269]кольку печь была эквивалентом макрокосма, ей приписывалось влияние на природные стихии. В качестве универсального знакового комплекса печь была связана со сферой иного кратчайшим расстоянием и обладала высшей моделирующей функцией. Её нахождение в промежуточном, переходном состоянии между бытием и небытием, природой и культурой заключало в себе опасность, поскольку печь могла выступать как инструмент преобразований и трансформаций. Её наличие уже влияло на окружающее пространство, а бесплодие старой печи, оставшейся от разрушенного дома, влекло за собой бесплодность полей. Поэтому на её создание или обновление в недозволенное время или же дальнейшее пребывание после того, как жилище прекратило своё существование, налагались вполне понятные запреты. Несоблюдение их влекло за собой наказание свыше не только для нарушителя, но и для всего социума.
В комплексе представлений о причинах засухи и возможности вызывания дождя всегда четко просматривается осознание некой причинно-следственной магической связи, запрет на некоторые действия, актуализирующие эти причины, и возможность намеренного или непредумышленного нарушения этого запрета, трактуемая как непосредственная причина засухи, посылаемой свыше в наказание. Магические действия, вызывающие засуху, функционально противопоставлялись основным обрядным комплексам и лишали их силы. Именно поэтому в обрядной практике имелись специальные, отдельные от основных обрядов противодействия. Прежде всего, существовали превентивные меры. Предусматривались также искупительные действия, нейтрализующие причины засухи и являющиеся одновременно способами вызывания дождя. В данном случае они сосредотачивались на печи, которая занимала исключительное место в системе народных обрядов, верований и представлений. Эти ритуалы и воззрения, судя по всему, были связаны с древними домонотеистическими культами славян. Обрядовые дей[с. 270]ства, совершавшиеся в весенне-летний период, были адресованы божествам плодородия и корректировали продуцирующие силы природы при сбоях нормального хода развития. Имея важное значение для крестьянского земледельческого быта, они не просто сохранялись из поколения в поколение, но и воспроизводились переселенцами на новом месте обитания.
1. Арнаудов М. Студии върху българските обреди и легенди. - София: идателство на Българска академия на науките, 1971. - Том 1. - 351 с.
2. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. - Ленинград: Наука, 1983. - 192 с.
3. Генчев Стоян. Обичаи и обреди за дъжд // Добруджа. Етнографски, фолклорни и езикови проучвания. - София: издателство на Българска академия на науките, 1974. - С. 345-351.
4. Генчев Стоян. Обичаи и обреди за дъжд и суша // Капанци: Бит и култура на старото българско население в Североизточна България. - София: издателство на Българската академия на науките, 1985. - С. 236-246.
5. Колева Татяна. Гергьовден у южните славяни. - София: издателство на Българска академия на науките, 1981. - 211 с.
6. Свирида Раїса. Дай, Боже, нам дощ! // Українська родина: Родинний і громадський побут. - Київ: видавництво імені Олени Теліги, 2000. - С. 286-289.
7. Толстой Н.И., Толстая С.М. О задачах этнолингвистического изучения Полесья // Полесский этнолингвистический сборник: Материалы и исследования. - Москва: Наука, 1983. - С. 3-21.
8. Фурсова Е.Ф., Васеха Л.И. Очерки традиционной культуры украинских переселенцев Сибири ХІХ - первой трети ХХ века (по материалам Новосибирской области). - Новосибирск: Новосибирский государственный педагогический университет. Местная национальная культурная автономия украинцев, 2004. - Ч. 1. - 200 с.
9. Schneeweis E. Serbokroatische Volkskunde. - Berlin: Walter de Gruyter & Co., 1961. - Erster Teil. Volksglaube und Volksbrauch. - 220 S.
[с. 271].
РАЗРУШЕНИЕ ПЕЧИ КАК СПОСОБ ВЫЗЫВАНИЯ ДОЖДЯ У УКРАИНЦЕВ // Сибирский субэтнос: культура, традиции, ментальность. Материалы V Всероссийской научно-практической Интернет-конференции на сайте sib-subethnos.narod.ru 15 января - 15 мая 2009 года. - Красноярск: ГОУ ВПО «Красноярский государственный педагогический университет им. В.П. Астафьева», 2009. - С. 266-271.
В традиционном быту украинцев временами возникали необычайные обстоятельства, заставлявшие общину принимать участие в определенном обряде для предотвращения стихийного бедствия. К таким, в частности, принадлежали обычаи, связанные с вызыванием дождя, ведь от него зависел будущий урожай, а значит, и жизнь и достаток крестьянина. Дождь был объектом почитания и магического воздействия. По древним обычаям, в период засухи крестьяне прибегали к тем или иным ритуальным действиям и обрядам, связанным с ещё дохристианскими верованиями наших предков в духовную связь с силами природы [6, с. 286].
Засуха как явление природы была включена у украинцев, как и у других славянских народов, в мифологическую картину мира. В большинстве случаев мифологические воззрения на причины этого бедствия лишь реконструируются на основании обусловленных ими запретов, предписаний, ритуальных действий. Длительное по времени отсутствие дождей было результатом вредоносной магии или какого-то тяжко[с. 266]го проступка, греха. Народное понимание грехов было значительно шире христианского и включало в себя несоблюдение ряда языческих по существу норм. В представлении носителей традиционной культуры на бездождье влияли многие факторы, которые вызывали нарушения извечного порядка. Такое влияние, в частности, оказывала печь, оставленная на месте разобранного дома. Печь была одним из основных жизненных центров космоса крестьянского жилища и местом пребывания духа-покровителя дома, играя чрезвычайно важную роль в жизни семьи - как хозяйственную, так и коммуникативную и ритуально-магическую. Это был не только и не столько утилитарный объект, поскольку она в той же мере воспринималась как символический, мировоззренческий и культовый элемент. Печь взяла на себя функции мифологического центра дома, принадлежавшие в свое время огню. Об этом свидетельствуют зимняя календарная обрядность, многочисленные родильные, свадебные, погребальные обряды, а также ритуалы приобщения к семье новых членов. Сажание в печь ритуального хлеба имитировало производительный акт. Процесс приготовления в ней пищи соотносился в мифологическом мышлении с зачатием, вынашиванием и рождением. Связь печи и огня с поддержанием жизни в жилище обусловила их отмеченность в плане сакрального. Печь определяла статус освоенного пространства, людей и вещей, которые в нем находились. Она служила тем организующим началом, вокруг которого сосредоточивались обрядовые действа. Это была точка пересечения двух миров. Святость печи определялась тем, что она являлась своеобразным алтарем. Домашнему очагу славяне приносили жертвы. С огнем печи, которому, среди прочего, приписывали очистительные свойства, у них соотносились многочисленные знамения, пророчества и запреты [9, с. 50, 74, 89, 157]. На связь печи с народной космологией указывает характерная с этой точки зрения роспись печи, особенно у украинцев. Печь, как и дом, будучи основной его сущностью, входила в систему перекодировок [с. 267]между микро- и макрокосмом. В фольклорных текстах она обозначала космос как источник витальных ценностей [2, с. 166-167], взаимодействуя с космобиологическими процессами. Печь являлась частью дома, без него она теряла средства духовного освящения и приобретала деструктивные свойства. Поэтому в селе Красенивка Чорнобаевского района Черкасской области считали, что, „коли розбирають стару хату, треба розвалять піч, то піде дощ” [6, с. 289]. Аналогичный обычай разрушать во время засухи печь, оставшуюся от снесенного дома, для вызывания дождя зафиксирован в селе Днипровское Черниговского района Черниговской области [7, с. 10]. Недопустимым, разрушив старый дом, оставить целой печь и дымоход, считали и украинцы, переселившиеся в Сибирь. Иначе, согласно их верованиям, могла наступить засуха [8, с. 59]. Эти воззрения являются очень архаичными и отражают древнейшую магическую связь огня, иссушающего и сжигающего, очага и печи с засухой.
Устранение засухи путём разрушения печи имеет очень близкие параллели у южных славян. В частности, у болгар постройка новой печи или обмазка глиной старой в весеннее время, особенно между Великоднем и Юрьевым днем, когда осадки были столь необходимы, считалась плохим знамением, предвестьем засухи, и по этой причине была запрещена [1, с. 291; 3, с. 345; 4, с. 237]. Болгары верили, что если кто-то сделает хлебную печь до Юрьева дня, то на всё лето наступит засуха. Из-за этого женщины очень строго придерживались данного запрета [5, с. 148]. При наступлении неприятных последствий сельское сообщество могло само применить санкции к его нарушителям. В Бессарабии болгары - переселенцы из Фракии - как только случится засуха, собирали (отковыривали) глину со всех очагов и печей со всего села и бросали её в воду (реку, озеро). Если узнавали, что кто-то сложил новую печь до Юрьева дня, её разрушали и отстраивали только тогда, когда засуха прекращалась и начинался дождь [1, с. 291]. К разрушению печи, построенной в запрет[с. 268]ный срок, прибегали, чтобы нейтрализовать вредоносные последствия этого и прекратить засуху, в Северо-Восточной Болгарии [4, с. 237]. Печь воплощала присущую огню магическую силу, уничтожающую, отрицающую воду, осадки, и её следовало нейтрализовать самым радикальным способом. Бросание в воду печной глины очень близко обрядам вызывания дождя с помощью похорон возле воды или бросания в воду глиняного антропоморфного изображения.
Обряды, включенные в контекст весенне-летних праздников (в широком значении) и проводившиеся под знаком критичности ситуации космобиологического порядка, придавали начальный импульс, а также вектор развитию природы и жизнедеятельности социума. Поводом для их совершения служило нарушение баланса природных стихий, сказывавшееся на урожае и пастбищах. Это бедствие влияло на ход и ритм жизнедеятельности социума. Окружающий мир - мир природы и человека, космоса и человеческого коллектива - был осязаем людьми упорядоченно. В безбрежном пространстве им были необходимы ориентиры и вехи, скрепляющие в полнотелое и жизнеродящее целое все, расположенное между крайними точками мироздания в звенья единой цепи. В традиционном обществе такими вехами часто становились идеологемы и мифологемы, через которые человек и социум подчинялись порядку, включались в ритм макрокосма. Ведущие ориентиры жизни человека и общества определялись объективными причинами - условиями бытия коллектива, источниками его существования, внешними факторами, но могли обрести и самодовлеющее значение. Потребности земледелия естественным образом приводили к опыту помощи природе. Этот опыт основывался на традиционном мировоззрении - на знаниях, верованиях и представлениях людей об устройстве мира и взаимосвязях в нём. Как реальные нужды хозяйствования определяли цель обычаев и обрядов, в том числе регулирование влаги, так и традиционное мировоззрение определяло способ воздействия на природу. Пос[с. 269]кольку печь была эквивалентом макрокосма, ей приписывалось влияние на природные стихии. В качестве универсального знакового комплекса печь была связана со сферой иного кратчайшим расстоянием и обладала высшей моделирующей функцией. Её нахождение в промежуточном, переходном состоянии между бытием и небытием, природой и культурой заключало в себе опасность, поскольку печь могла выступать как инструмент преобразований и трансформаций. Её наличие уже влияло на окружающее пространство, а бесплодие старой печи, оставшейся от разрушенного дома, влекло за собой бесплодность полей. Поэтому на её создание или обновление в недозволенное время или же дальнейшее пребывание после того, как жилище прекратило своё существование, налагались вполне понятные запреты. Несоблюдение их влекло за собой наказание свыше не только для нарушителя, но и для всего социума.
В комплексе представлений о причинах засухи и возможности вызывания дождя всегда четко просматривается осознание некой причинно-следственной магической связи, запрет на некоторые действия, актуализирующие эти причины, и возможность намеренного или непредумышленного нарушения этого запрета, трактуемая как непосредственная причина засухи, посылаемой свыше в наказание. Магические действия, вызывающие засуху, функционально противопоставлялись основным обрядным комплексам и лишали их силы. Именно поэтому в обрядной практике имелись специальные, отдельные от основных обрядов противодействия. Прежде всего, существовали превентивные меры. Предусматривались также искупительные действия, нейтрализующие причины засухи и являющиеся одновременно способами вызывания дождя. В данном случае они сосредотачивались на печи, которая занимала исключительное место в системе народных обрядов, верований и представлений. Эти ритуалы и воззрения, судя по всему, были связаны с древними домонотеистическими культами славян. Обрядовые дей[с. 270]ства, совершавшиеся в весенне-летний период, были адресованы божествам плодородия и корректировали продуцирующие силы природы при сбоях нормального хода развития. Имея важное значение для крестьянского земледельческого быта, они не просто сохранялись из поколения в поколение, но и воспроизводились переселенцами на новом месте обитания.
1. Арнаудов М. Студии върху българските обреди и легенди. - София: идателство на Българска академия на науките, 1971. - Том 1. - 351 с.
2. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. - Ленинград: Наука, 1983. - 192 с.
3. Генчев Стоян. Обичаи и обреди за дъжд // Добруджа. Етнографски, фолклорни и езикови проучвания. - София: издателство на Българска академия на науките, 1974. - С. 345-351.
4. Генчев Стоян. Обичаи и обреди за дъжд и суша // Капанци: Бит и култура на старото българско население в Североизточна България. - София: издателство на Българската академия на науките, 1985. - С. 236-246.
5. Колева Татяна. Гергьовден у южните славяни. - София: издателство на Българска академия на науките, 1981. - 211 с.
6. Свирида Раїса. Дай, Боже, нам дощ! // Українська родина: Родинний і громадський побут. - Київ: видавництво імені Олени Теліги, 2000. - С. 286-289.
7. Толстой Н.И., Толстая С.М. О задачах этнолингвистического изучения Полесья // Полесский этнолингвистический сборник: Материалы и исследования. - Москва: Наука, 1983. - С. 3-21.
8. Фурсова Е.Ф., Васеха Л.И. Очерки традиционной культуры украинских переселенцев Сибири ХІХ - первой трети ХХ века (по материалам Новосибирской области). - Новосибирск: Новосибирский государственный педагогический университет. Местная национальная культурная автономия украинцев, 2004. - Ч. 1. - 200 с.
9. Schneeweis E. Serbokroatische Volkskunde. - Berlin: Walter de Gruyter & Co., 1961. - Erster Teil. Volksglaube und Volksbrauch. - 220 S.
[с. 271].