Пятая печать [Az ötödik pecsét]
Томоцеус Кататики или Дюдю?
В замечательном венгерском фильме "Пятая печать", поставленном по одноименному роману писателя Ференца Шанта, одним из ключевых эпизодов является момент, в котором один из героев (часовщик Дюрица) задает своим собеседникам один простой по форме, но крайне трудный для разрешения вопрос. Допустим, вам сказали, что через пять минут вы умрете, но вам дарована возможность воскреснуть в одной из двух ипостасей. Первая ипостась - невольник Дюдю (с ударением на первый слог), совершенно бесправный человек, подвергающийся унижениям и физическому угнетению со стороны своего господина. Вторая ипостась - этот самый господин Томоцеус Кататики. Он - властный тиран, убийца и душитель, который наслаждается своей безнаказанностью, живет в свое удовольствие и совесть его не мучает. Дюдю, впрочем, тоже совесть не мучает, но уже по другой причине. Если Томоцеус просто-напросто не знает, что творит зло, не задумывается об этом, то Дюдя размышляет о своей горькой доле постоянно, вплоть до того, что сознание собственного ничтожества дает ему успокоение в том, что зла, по крайней мере, в своей жизни он не совершает.
Так вот, спрашивает Дюрица, кем бы вы хотели воскреснуть? При условии, конечно, что о своем решении, сделанном в прошлой жизни, в новой ипостаси будет забыто. Верным здесь является замечание, которое делает один из собеседников, что человеческая жизнь не исчерпывается приведенными двумя крайностями. Не все честные люди подвергаются тяжким страданиям и унижениям, равно как и не все, обличенные властью люди, стараются выразить ее в форме насилия. Тем не менее, потребность внутреннего самоопределения заставляет каждого из героев искать ответ на поставленный вопрос. Они страдают и мучаются бессонницей. Однако вскоре сама жизнь предоставляет им возможность осуществить предложенный выбор на практике. Разрешение столь трудного вопроса для этих людей неминуемо должно перейти из области досужих домыслов и сухих теоретических построений в плоскость реального практического действия, поступка, предсмертного движения души в ту или иную сторону.
Мне думается, что поставленный вопрос, несмотря на всю его условность и отвлеченность, все же имеет свою ценность в качестве примера, демонстрирующего двойственность человеческой натуры - неразрывность его телесного и духовного начал. Человек старается избежать страданий, будь то физическая боль или же муки совести. Так зачем выбирать забитого и униженного Дюдю, пусть и с чистой совестью, если можно стать Томоцеусом Кататики, который свободен от любых проблем. Выбирая участь невольника, человек (если он в здравом рассудке), будет вынужден лгать самому себе, а заодно и окружающим. Выбор же в пользу Томоцеуса оказывается вполне естественным, однако, по понятным причинам, совершенно безнравственным в своих и чужих глазах.
Самое главное здесь состоит в том, что отвлеченно философствовать на данную тему, конечно, нельзя и не получится. Потому как выбор тяжелых страданий и мученичества ни в коем случае не является верным даже с позиции христианской религии. Учение Христа не догматично. Оно не определяет в жестких формулировках понятия добра и зла. Поэтому даже предосудительный с позиции нравственности поступок, совершенный ради спасения собственной жизни (а в действительности - ради какой-то высокой и благой цели), может оказаться истинно добродетельным. Равно как и желание принять смерть (в успокоение собственной совести) может оказаться признаком малодушия и даже своего рода эгоизма человека, отдающего священное право свободного выбора (по велению сердца) сочинителям разного рода нежизненных теорий.
В замечательном венгерском фильме "Пятая печать", поставленном по одноименному роману писателя Ференца Шанта, одним из ключевых эпизодов является момент, в котором один из героев (часовщик Дюрица) задает своим собеседникам один простой по форме, но крайне трудный для разрешения вопрос. Допустим, вам сказали, что через пять минут вы умрете, но вам дарована возможность воскреснуть в одной из двух ипостасей. Первая ипостась - невольник Дюдю (с ударением на первый слог), совершенно бесправный человек, подвергающийся унижениям и физическому угнетению со стороны своего господина. Вторая ипостась - этот самый господин Томоцеус Кататики. Он - властный тиран, убийца и душитель, который наслаждается своей безнаказанностью, живет в свое удовольствие и совесть его не мучает. Дюдю, впрочем, тоже совесть не мучает, но уже по другой причине. Если Томоцеус просто-напросто не знает, что творит зло, не задумывается об этом, то Дюдя размышляет о своей горькой доле постоянно, вплоть до того, что сознание собственного ничтожества дает ему успокоение в том, что зла, по крайней мере, в своей жизни он не совершает.
Так вот, спрашивает Дюрица, кем бы вы хотели воскреснуть? При условии, конечно, что о своем решении, сделанном в прошлой жизни, в новой ипостаси будет забыто. Верным здесь является замечание, которое делает один из собеседников, что человеческая жизнь не исчерпывается приведенными двумя крайностями. Не все честные люди подвергаются тяжким страданиям и унижениям, равно как и не все, обличенные властью люди, стараются выразить ее в форме насилия. Тем не менее, потребность внутреннего самоопределения заставляет каждого из героев искать ответ на поставленный вопрос. Они страдают и мучаются бессонницей. Однако вскоре сама жизнь предоставляет им возможность осуществить предложенный выбор на практике. Разрешение столь трудного вопроса для этих людей неминуемо должно перейти из области досужих домыслов и сухих теоретических построений в плоскость реального практического действия, поступка, предсмертного движения души в ту или иную сторону.
Мне думается, что поставленный вопрос, несмотря на всю его условность и отвлеченность, все же имеет свою ценность в качестве примера, демонстрирующего двойственность человеческой натуры - неразрывность его телесного и духовного начал. Человек старается избежать страданий, будь то физическая боль или же муки совести. Так зачем выбирать забитого и униженного Дюдю, пусть и с чистой совестью, если можно стать Томоцеусом Кататики, который свободен от любых проблем. Выбирая участь невольника, человек (если он в здравом рассудке), будет вынужден лгать самому себе, а заодно и окружающим. Выбор же в пользу Томоцеуса оказывается вполне естественным, однако, по понятным причинам, совершенно безнравственным в своих и чужих глазах.
Самое главное здесь состоит в том, что отвлеченно философствовать на данную тему, конечно, нельзя и не получится. Потому как выбор тяжелых страданий и мученичества ни в коем случае не является верным даже с позиции христианской религии. Учение Христа не догматично. Оно не определяет в жестких формулировках понятия добра и зла. Поэтому даже предосудительный с позиции нравственности поступок, совершенный ради спасения собственной жизни (а в действительности - ради какой-то высокой и благой цели), может оказаться истинно добродетельным. Равно как и желание принять смерть (в успокоение собственной совести) может оказаться признаком малодушия и даже своего рода эгоизма человека, отдающего священное право свободного выбора (по велению сердца) сочинителям разного рода нежизненных теорий.