Наполеон сделал русских одним из античных народов
Давайте, наконец, затронем извечный вопрос русской души: «Что делал слон, когда пришел Наполеон?» Как известно, чрезмерное увлечение Наполеоном может закончиться для человека тюрьмой или сумасшедшим домом, - об этом свидетельствуют не только случаи из современной жизни, но и дружное мнение классиков литературы, причем не только русских (вспомним «Красное и черное» Стендаля, где герой тоже стрелял в любовницу, хотя распилить не успел). Известный блогер Астеррот по этому случаю высказал мудрую максиму: «Одержимость Наполеоном - это одержимость правом на преступление. Особенно в русской культуре». Автор максимы имел в виду позитивную одержимость, но верно и обратное: жгучая ненависть к Наполеону тоже является симптомом душевного нездоровья. Здоровое русское отношение к Наполеону - это снисходительно-утешительное похлопывание по плечу («Не тем ударился о воду, дурачок!»). Если говорить вполне серьезно, то образ Наполеона укоренен в русской культуре гораздо глубже, чем это может показаться моралисту. Именно внедрение этого образа в русскую культурную матрицу в 1810-е гг. довело ее до завершения и окончательно превратило русских из «окраинных полуазиатов» в великий культурный народ Европы. Русские стали вполне считать себя «право имеющими» европейцами, а не «тварями дрожащими» именно после победы над Наполеоном и его всеевропейским воинством.
Существует миф, культивируемый в среде национально ориентированной интеллигенции, что русские как нация «недоделаны», что процесс нацбилдинга был сорван 1917-м годом, и что по этой причине нынешние криворукие самоделкины имеют возможность вложить свою лепту в процесс строительства русской нации. Что они и пытаются делать, призывая отбрасывать целыми блоками национальное наследие и стремясь изменить уже вполне сложившийся культурный код. На самом деле, русский нацбилдинг был завершен победами 1812-1814 гг. Образованные русские после этого - уже вполне сложившаяся нация, причем великая, что было засвидетельствовано всемирным триумфом русской литературы и русского театра (низкопробным продолжением которого впоследствии стал Голливуд). Катастрофа 1917 года была вызвана как раз побочными следствиями расширения национального сознания на все русское население. Окончательно этот процесс завершили большевики, - возможно, не вполне осознанно, - когда довели знание базовых основ русской истории и русской классической литературы до последнего рабочего и крестьянина. Ибо русская классика, даже в советской обертке, - это культурный код нации (по меткому выражению Дмитрия Галковского).
Но вернемся к нашей теме, к императору всефранцузскому. С точки зрения культурно-мифологической, Наполеон - это античный герой, нечто среднее между Александром и Цезарем, внезапно явившийся на сцену, совершенно не готовую к его появлению. Идея «возрождения» античности в XIV-XVI вв. не должна вводить в заблуждение: Новая Европа - это иная цивилизация, основанная на собственных принципах. Успехи Наполеона связаны с превосходством цельного античного человека над новоевропейским, мелким и раздерганным, а его финальное поражение - следствие античной ограниченности ума и такого античного порока, как «гюбрис». Это неукротимая разрушительная гордыня, восходящая до небес, часто поражающая греко-римских героев и великих людей. Собственно, первые строки «Илиады», самого первого и самого главного произведения античной культуры, как раз и посвящены описанию начальных проявлений этого порока у Ахилла, что и становится затравкой сюжета.
Наполеон удерживал свой «гюбрис» под контролем вплоть до заключения Амьенского мира (1802 год), но потом пошел вразнос, стал на путь, где нужно было постоянно повышать ставки в игре, и в итоге своими руками разрушил все свои внешнеполитические достижения. Любой новоевропейский человек, попади он на место Наполеона после заключения триумфального Амьенского мира, уцепился бы за этот мир всеми своими коготками, и затем, в неге и почете, мирно царствовал бы до глубокой старости в процветающей и благодарной ему стране. И основал бы прочную династию. Для экономики Франции открытие морских путей, которое сделал возможным мир с Англией, значило неизмеримо больше, чем любые территориальные захваты в Европе. Но вместо того чтобы ублажать англичан за совершенную ими глупость, Наполеон устроил им скандал по поводу Мальты, которую те не хотели покидать, а сам между делом аннексировал Пьемонт и еще ряд территорий, в святой уверенности, что никому до этого не должно быть дела. Заметим, что в эпоху до Французской Революции аннексия Францией одного только Пьемонта вызвала бы всеевропейскую войну. Наполеон же проворачивал такие дела пачками, а потом удивлялся, почему великие державы не хотят с ним дружить. Но даже на этом фоне, содеянный впоследствии коварный обман доверившихся ему испанских Бурбонов, его старых союзников, был злодейством выдающегося масштаба, которое напрочь убило саму идею сколь-нибудь доверительных отношений с Наполеоном в глазах любого разумного правителя (здесь наиболее уместна фраза Гендальфа из гоблиновского перевода «Властелина колец»: «У Саурона нет партнеров, только шестерки»). Что касается похода на Россию, то даже такой поклонник Наполеона и патриот Франции, как Тьер (в «Истории Консульства и Империи»), признал его стратегическую бессмысленность и мотивированность исключительно раздувшимся «гюбрис».
Похоже, что у Наполеона была проблема и помимо невероятно раздувшегося «ЧСВ»: его античное сознание функционировало в эллинистическом режиме и не могло вместить всю меру важности идеи «европейского равновесия» для элит Европы. С лидерами Европы он пытался вести дела так, как римляне вели дела с недалекими эллинистическими царями. Последние, как известно, не доросли до идеи жизненной важности поддержания равновесия сил в Средиземноморье, и римляне смогли сокрушить их поодиночке. Однако в новоевропейской политической культуре задача поддержания равновесия сил между великими державами считалась приоритетной и достойной любого количества ресурсов и жертв. Великие державы Европы нередко вступали в длительные и полные расходов войны, не надеясь при этом на какие-то приобретения, а просто, чтобы не дать державе №1 стать еще сильнее. Наполеон в своих переговорах с европейцами усердно делал вид, что не понимает этой логики, и не раз пытался соблазнить ту или иную державу закрыть глаза на его экспансию в удаленных от нее регионах Европы, в обмен на какие-то небольшие бонусы. Иногда это удавалось, но, как правило, серьезные державы соглашались на такое, только будучи побеждены военной силой и зажаты в угол. Переговоры же на равных Наполеон не был способен вести успешно, именно из-за упорного игнорирования логики равновесия, столь важной для других держав. Прошитые в его мозге эллинистические представления о внешней политике делали его по сути недоговороспособным в европейском контексте, а, следовательно, обреченным. Это общая черта всех подражателей Наполеона, которая вынуждает их делать ставку на силу и получать против себя единый фронт.
Теперь разберемся, что, собственно, произошло в 1812 году с точки зрения Больших Смыслов. Когда Наполеон пересекал границу России, он действовал в рамках следующего мифа: «блестящий европейский завоеватель Александр Македонский идет войной на прогнившую азиатскую Персидскую империю». Русские с первых же дней переменили миф, и оказались не персами, но скифами, заманивающими персов в свои безлюдные просторы. А потом случились «Русские Фермопилы» - Бородино и Малоярославец, - где, по мнению самого Наполеона, русские «заслужили право считать себя непобедимыми». Окончательно перемену ролей зафиксировало позорное бегство Наполеона, когда он по полной программе отыграл роль Ксеркса из трагедии Эсхила «Персы» («наконец, в разорванной одежде, измученный долгим путем, появляется сам Ксеркс и горько оплакивает свое несчастье»). И получается, что внутри ядерного европейского, античного мифа, Наполеон оказался персидским царем, а русские - теми самыми свободолюбивыми греками, «спартанцами», которые малым числом, но великим мужеством ниспровергли властолюбивого гордеца с его гигантской армией «двунадесяти языков». В ходе своего отступления, а затем и после победы, русские уподобились еще и римлянам в период расцвета Республики. Сначала они, по римскому обычаю, отказались вести переговоры с агрессором, пока его войска топчут родную землю. Затем, разгромив супостата и войдя в его столицу, по-римски великодушно предложили поверженной Франции максимально гуманные и справедливые условия мира. И последний античный штрих в общей картине - появление в лице Кутузова нашего собственного Квинта Фабия Максима, который «промедлением спас государство». (Лучшую серию очерков о Кутузове см. в блоге историка wyradhe).
В этот самый момент русские и превратились в третий античный народ Европы, наряду с эллинами и римлянами. И именно с того момента европейцы, из ревности, стали способны Россию ненавидеть, тогда как ранее относились покровительственно и смотрели свысока, как на стаю обезьян, напяливших европейские мундиры. Причем это ненависть не простонародная, «расовая», а интеллектуальная, сильнее всего проявляющаяся у глубоких философских натур. Поскольку самым философским народом Европы по праву считаются немцы, у немецких интеллектуалов эту ревность заметить легче всего. И примером здесь может служить не только Маркс, люто ненавидевший славянство и Россию, но и Освальд Шпенглер, и Мартин Хайдеггер. Последние в своих книгах, игнорируя блестящее столетие русской культуры (после войны с Наполеоном), старались вычесть Россию из круга европейских народов и представить русских нацией, не имеющей никакой связи с античным наследием. При этом если у Хайдеггера, пережившего погром Германии в 1945 году, были личные причины не любить русских, то Маркс и Шпенглер писали, исходя из сугубо интеллектуальных побуждений.
Следует понимать, что у культурных немцев есть два комплекса в связи с греко-римской цивилизацией. Во-первых, германцы некогда ее разрушили и погрузили Европу в Темные века. Во-вторых, у немецких философов можно обнаружить нестерпимую жажду считать немцев аналогом древних греков в современной Европе. Это можно уподобить поведению серийного маньяка: зарезал девушку, содрал с нее кожу, натянул на себя и начал плясать. И обижается, что другие этой пляске не аплодируют. И тут взору «Рамси Болтона» предстают русские, которые, не имея никаких скелетов на дне Мойки, по праву возносятся европейским мифом в разряд античного народа, равного грекам и римлянам. Понятно теперь, почему, несмотря на врожденное добродушие и прекрасные моральные качества немецкого народа, немецкая элита на нескольких исторических развилках после 1815 года (включая и современность) стремилась любой ценой нанести вред России, даже вопреки насущным интересам самой Германии.
У американцев, которые традиционно косплеят древних римлян, тоже можно обнаружить нездоровую ревность в отношении России. Думаете, почему они восприняли как личный вызов ситуацию, когда мы первыми полетели в космос? Забавно, кстати, что «победить» в космической гонке они сумели, только задействовав ресурсы Голливуда, который, через систему Станиславского, является русским культурным продуктом ( см. об этом у Галковского). Двойное унижение. Понятно, что с такой ревностью и таким комплексами у американской элиты, нам ничего хорошего от них ожидать не приходится. Они тоже мстят русским за статус античного народа. Кстати, недавно некие американские ученые выдвинули гипотезу о том, что Кутузов в 1812 был умственным дегенератом по причине старого ранения, и именно это уберегло русскую армию от разгрома (см. как с ними воюет Егор Холмогоров). Казалось бы, что Америке - Кутузов, какое им до него дело, чем насолил им почтенный старец? Да вот именно тем, что это русский Фабий Максим, и это для ревнивых римских косплейщиков нестерпимо. Ну и тем, конечно, что русский успех 1812 года сорвал американские планы по завоеванию Канады (напомню, что они вторглись в британскую Канаду почти синхронно с вторжением Наполеона в Россию). Главный союзник Америки по вине Кутузова потерпел крах, а ее главный противник, Британия, колоссально усилился, тем самым заставив Америку отложить в долгий ящик свои наполеоновские замыслы.
Кто-то может спросить: «Влияние образа Наполеона - это понятно, но каким образом в русских могло влиться само античное содержимое?» Ответ на поверхности - классическое образование. Всякий образованный русский в XIX веке посвятил какое-то время изучению древних языков и чтению античных авторов. До определенного момента это знание воспринималось как «просто информация» и укладывалось «на задние полки сознания». Но импульс, заданный Наполеоном, позволил активировать спящий культурный код и воспринять многие элементы античной ментальности как «свое, родное». Культурный потенциал русских значительно вырос. Впоследствии изрядную часть античного кода перенесли в свои книги русские писатели-классики. С тех пор инфицирование античной культурной матрицей проходит, в основном, через изучение русской литературы.
Не только обида Запада, но и внутреннее неустройство России, и пережитые ею исторические катастрофы тоже являются частью платы за «подарок», сделанный Наполеоном. С активацией античного кода, у русских в голове взорвалась культурная бомба. Учитывая присущий античности культ свободы и тираноубийства, эта культурная бомба очень скоро превратилась в сотни реальных бомб, полетевших в чиновников, губернаторов и царей. Интересно, что российские власти подрывной потенциал классического наследия не распознали, продолжали пичкать гимназистов древними языками, считая, что этот предмет - совершенно безобидный оплот консерватизма, и удивляясь, почему из гимназических отличников вырастают Керенские и Ленины. Не понимала этого и сама революционная общественность (вспомним чеховского «Человека в футляре», где он, в угоду либеральной публике, глумится над учителем древних языков).
Помимо античных добродетелей, русские «в комплекте» получили античные пороки и слабости. Проблема в том, что знаменитое эллинское чувство меры, «золотая середина», не является природной добродетелью античного человечества: это результат целенаправленной культурной дрессуры. А без этой дрессуры античная душа легко идет вразнос, и мы, с одной стороны, получаем армию Спартака, а с другой - Калигулу и Нерона, пляшущих голыми на столе. Не имея бациллы античного «гюбрис», русские студенты не стали бы бросать бомбы в царей, а русская элита не стала бы крушить монархию на пороге победоносного завершения Великой Войны. Философы-демагоги типа Ленина и Троцкого не смогли бы увлечь за собой не античный народ. Россия не может быть «нормальной европейской страной» по тем же причинам, по каким не были «нормальными европейскими странами» ни Древняя Греция, ни Древний Рим. «Нормальный европеец» потребляет античность в сильно разбавленном виде, а если вы сами - «чистый спирт» античности, то ничего «нормального» не получится. Русские так и будут вечно раскачиваться между моментами античного величия и античного краха.
Существует миф, культивируемый в среде национально ориентированной интеллигенции, что русские как нация «недоделаны», что процесс нацбилдинга был сорван 1917-м годом, и что по этой причине нынешние криворукие самоделкины имеют возможность вложить свою лепту в процесс строительства русской нации. Что они и пытаются делать, призывая отбрасывать целыми блоками национальное наследие и стремясь изменить уже вполне сложившийся культурный код. На самом деле, русский нацбилдинг был завершен победами 1812-1814 гг. Образованные русские после этого - уже вполне сложившаяся нация, причем великая, что было засвидетельствовано всемирным триумфом русской литературы и русского театра (низкопробным продолжением которого впоследствии стал Голливуд). Катастрофа 1917 года была вызвана как раз побочными следствиями расширения национального сознания на все русское население. Окончательно этот процесс завершили большевики, - возможно, не вполне осознанно, - когда довели знание базовых основ русской истории и русской классической литературы до последнего рабочего и крестьянина. Ибо русская классика, даже в советской обертке, - это культурный код нации (по меткому выражению Дмитрия Галковского).
Но вернемся к нашей теме, к императору всефранцузскому. С точки зрения культурно-мифологической, Наполеон - это античный герой, нечто среднее между Александром и Цезарем, внезапно явившийся на сцену, совершенно не готовую к его появлению. Идея «возрождения» античности в XIV-XVI вв. не должна вводить в заблуждение: Новая Европа - это иная цивилизация, основанная на собственных принципах. Успехи Наполеона связаны с превосходством цельного античного человека над новоевропейским, мелким и раздерганным, а его финальное поражение - следствие античной ограниченности ума и такого античного порока, как «гюбрис». Это неукротимая разрушительная гордыня, восходящая до небес, часто поражающая греко-римских героев и великих людей. Собственно, первые строки «Илиады», самого первого и самого главного произведения античной культуры, как раз и посвящены описанию начальных проявлений этого порока у Ахилла, что и становится затравкой сюжета.
Наполеон удерживал свой «гюбрис» под контролем вплоть до заключения Амьенского мира (1802 год), но потом пошел вразнос, стал на путь, где нужно было постоянно повышать ставки в игре, и в итоге своими руками разрушил все свои внешнеполитические достижения. Любой новоевропейский человек, попади он на место Наполеона после заключения триумфального Амьенского мира, уцепился бы за этот мир всеми своими коготками, и затем, в неге и почете, мирно царствовал бы до глубокой старости в процветающей и благодарной ему стране. И основал бы прочную династию. Для экономики Франции открытие морских путей, которое сделал возможным мир с Англией, значило неизмеримо больше, чем любые территориальные захваты в Европе. Но вместо того чтобы ублажать англичан за совершенную ими глупость, Наполеон устроил им скандал по поводу Мальты, которую те не хотели покидать, а сам между делом аннексировал Пьемонт и еще ряд территорий, в святой уверенности, что никому до этого не должно быть дела. Заметим, что в эпоху до Французской Революции аннексия Францией одного только Пьемонта вызвала бы всеевропейскую войну. Наполеон же проворачивал такие дела пачками, а потом удивлялся, почему великие державы не хотят с ним дружить. Но даже на этом фоне, содеянный впоследствии коварный обман доверившихся ему испанских Бурбонов, его старых союзников, был злодейством выдающегося масштаба, которое напрочь убило саму идею сколь-нибудь доверительных отношений с Наполеоном в глазах любого разумного правителя (здесь наиболее уместна фраза Гендальфа из гоблиновского перевода «Властелина колец»: «У Саурона нет партнеров, только шестерки»). Что касается похода на Россию, то даже такой поклонник Наполеона и патриот Франции, как Тьер (в «Истории Консульства и Империи»), признал его стратегическую бессмысленность и мотивированность исключительно раздувшимся «гюбрис».
Похоже, что у Наполеона была проблема и помимо невероятно раздувшегося «ЧСВ»: его античное сознание функционировало в эллинистическом режиме и не могло вместить всю меру важности идеи «европейского равновесия» для элит Европы. С лидерами Европы он пытался вести дела так, как римляне вели дела с недалекими эллинистическими царями. Последние, как известно, не доросли до идеи жизненной важности поддержания равновесия сил в Средиземноморье, и римляне смогли сокрушить их поодиночке. Однако в новоевропейской политической культуре задача поддержания равновесия сил между великими державами считалась приоритетной и достойной любого количества ресурсов и жертв. Великие державы Европы нередко вступали в длительные и полные расходов войны, не надеясь при этом на какие-то приобретения, а просто, чтобы не дать державе №1 стать еще сильнее. Наполеон в своих переговорах с европейцами усердно делал вид, что не понимает этой логики, и не раз пытался соблазнить ту или иную державу закрыть глаза на его экспансию в удаленных от нее регионах Европы, в обмен на какие-то небольшие бонусы. Иногда это удавалось, но, как правило, серьезные державы соглашались на такое, только будучи побеждены военной силой и зажаты в угол. Переговоры же на равных Наполеон не был способен вести успешно, именно из-за упорного игнорирования логики равновесия, столь важной для других держав. Прошитые в его мозге эллинистические представления о внешней политике делали его по сути недоговороспособным в европейском контексте, а, следовательно, обреченным. Это общая черта всех подражателей Наполеона, которая вынуждает их делать ставку на силу и получать против себя единый фронт.
Теперь разберемся, что, собственно, произошло в 1812 году с точки зрения Больших Смыслов. Когда Наполеон пересекал границу России, он действовал в рамках следующего мифа: «блестящий европейский завоеватель Александр Македонский идет войной на прогнившую азиатскую Персидскую империю». Русские с первых же дней переменили миф, и оказались не персами, но скифами, заманивающими персов в свои безлюдные просторы. А потом случились «Русские Фермопилы» - Бородино и Малоярославец, - где, по мнению самого Наполеона, русские «заслужили право считать себя непобедимыми». Окончательно перемену ролей зафиксировало позорное бегство Наполеона, когда он по полной программе отыграл роль Ксеркса из трагедии Эсхила «Персы» («наконец, в разорванной одежде, измученный долгим путем, появляется сам Ксеркс и горько оплакивает свое несчастье»). И получается, что внутри ядерного европейского, античного мифа, Наполеон оказался персидским царем, а русские - теми самыми свободолюбивыми греками, «спартанцами», которые малым числом, но великим мужеством ниспровергли властолюбивого гордеца с его гигантской армией «двунадесяти языков». В ходе своего отступления, а затем и после победы, русские уподобились еще и римлянам в период расцвета Республики. Сначала они, по римскому обычаю, отказались вести переговоры с агрессором, пока его войска топчут родную землю. Затем, разгромив супостата и войдя в его столицу, по-римски великодушно предложили поверженной Франции максимально гуманные и справедливые условия мира. И последний античный штрих в общей картине - появление в лице Кутузова нашего собственного Квинта Фабия Максима, который «промедлением спас государство». (Лучшую серию очерков о Кутузове см. в блоге историка wyradhe).
В этот самый момент русские и превратились в третий античный народ Европы, наряду с эллинами и римлянами. И именно с того момента европейцы, из ревности, стали способны Россию ненавидеть, тогда как ранее относились покровительственно и смотрели свысока, как на стаю обезьян, напяливших европейские мундиры. Причем это ненависть не простонародная, «расовая», а интеллектуальная, сильнее всего проявляющаяся у глубоких философских натур. Поскольку самым философским народом Европы по праву считаются немцы, у немецких интеллектуалов эту ревность заметить легче всего. И примером здесь может служить не только Маркс, люто ненавидевший славянство и Россию, но и Освальд Шпенглер, и Мартин Хайдеггер. Последние в своих книгах, игнорируя блестящее столетие русской культуры (после войны с Наполеоном), старались вычесть Россию из круга европейских народов и представить русских нацией, не имеющей никакой связи с античным наследием. При этом если у Хайдеггера, пережившего погром Германии в 1945 году, были личные причины не любить русских, то Маркс и Шпенглер писали, исходя из сугубо интеллектуальных побуждений.
Следует понимать, что у культурных немцев есть два комплекса в связи с греко-римской цивилизацией. Во-первых, германцы некогда ее разрушили и погрузили Европу в Темные века. Во-вторых, у немецких философов можно обнаружить нестерпимую жажду считать немцев аналогом древних греков в современной Европе. Это можно уподобить поведению серийного маньяка: зарезал девушку, содрал с нее кожу, натянул на себя и начал плясать. И обижается, что другие этой пляске не аплодируют. И тут взору «Рамси Болтона» предстают русские, которые, не имея никаких скелетов на дне Мойки, по праву возносятся европейским мифом в разряд античного народа, равного грекам и римлянам. Понятно теперь, почему, несмотря на врожденное добродушие и прекрасные моральные качества немецкого народа, немецкая элита на нескольких исторических развилках после 1815 года (включая и современность) стремилась любой ценой нанести вред России, даже вопреки насущным интересам самой Германии.
У американцев, которые традиционно косплеят древних римлян, тоже можно обнаружить нездоровую ревность в отношении России. Думаете, почему они восприняли как личный вызов ситуацию, когда мы первыми полетели в космос? Забавно, кстати, что «победить» в космической гонке они сумели, только задействовав ресурсы Голливуда, который, через систему Станиславского, является русским культурным продуктом ( см. об этом у Галковского). Двойное унижение. Понятно, что с такой ревностью и таким комплексами у американской элиты, нам ничего хорошего от них ожидать не приходится. Они тоже мстят русским за статус античного народа. Кстати, недавно некие американские ученые выдвинули гипотезу о том, что Кутузов в 1812 был умственным дегенератом по причине старого ранения, и именно это уберегло русскую армию от разгрома (см. как с ними воюет Егор Холмогоров). Казалось бы, что Америке - Кутузов, какое им до него дело, чем насолил им почтенный старец? Да вот именно тем, что это русский Фабий Максим, и это для ревнивых римских косплейщиков нестерпимо. Ну и тем, конечно, что русский успех 1812 года сорвал американские планы по завоеванию Канады (напомню, что они вторглись в британскую Канаду почти синхронно с вторжением Наполеона в Россию). Главный союзник Америки по вине Кутузова потерпел крах, а ее главный противник, Британия, колоссально усилился, тем самым заставив Америку отложить в долгий ящик свои наполеоновские замыслы.
Кто-то может спросить: «Влияние образа Наполеона - это понятно, но каким образом в русских могло влиться само античное содержимое?» Ответ на поверхности - классическое образование. Всякий образованный русский в XIX веке посвятил какое-то время изучению древних языков и чтению античных авторов. До определенного момента это знание воспринималось как «просто информация» и укладывалось «на задние полки сознания». Но импульс, заданный Наполеоном, позволил активировать спящий культурный код и воспринять многие элементы античной ментальности как «свое, родное». Культурный потенциал русских значительно вырос. Впоследствии изрядную часть античного кода перенесли в свои книги русские писатели-классики. С тех пор инфицирование античной культурной матрицей проходит, в основном, через изучение русской литературы.
Не только обида Запада, но и внутреннее неустройство России, и пережитые ею исторические катастрофы тоже являются частью платы за «подарок», сделанный Наполеоном. С активацией античного кода, у русских в голове взорвалась культурная бомба. Учитывая присущий античности культ свободы и тираноубийства, эта культурная бомба очень скоро превратилась в сотни реальных бомб, полетевших в чиновников, губернаторов и царей. Интересно, что российские власти подрывной потенциал классического наследия не распознали, продолжали пичкать гимназистов древними языками, считая, что этот предмет - совершенно безобидный оплот консерватизма, и удивляясь, почему из гимназических отличников вырастают Керенские и Ленины. Не понимала этого и сама революционная общественность (вспомним чеховского «Человека в футляре», где он, в угоду либеральной публике, глумится над учителем древних языков).
Помимо античных добродетелей, русские «в комплекте» получили античные пороки и слабости. Проблема в том, что знаменитое эллинское чувство меры, «золотая середина», не является природной добродетелью античного человечества: это результат целенаправленной культурной дрессуры. А без этой дрессуры античная душа легко идет вразнос, и мы, с одной стороны, получаем армию Спартака, а с другой - Калигулу и Нерона, пляшущих голыми на столе. Не имея бациллы античного «гюбрис», русские студенты не стали бы бросать бомбы в царей, а русская элита не стала бы крушить монархию на пороге победоносного завершения Великой Войны. Философы-демагоги типа Ленина и Троцкого не смогли бы увлечь за собой не античный народ. Россия не может быть «нормальной европейской страной» по тем же причинам, по каким не были «нормальными европейскими странами» ни Древняя Греция, ни Древний Рим. «Нормальный европеец» потребляет античность в сильно разбавленном виде, а если вы сами - «чистый спирт» античности, то ничего «нормального» не получится. Русские так и будут вечно раскачиваться между моментами античного величия и античного краха.