ПОВЕДЕНИЕ, ПСИХОЛОГИЯ, ЭКОЛОГИЯ: что ждет думающий зоолог от думающего зоопсихолога.
Поведение - очень широкое понятие. Изучением поведения животных занимаются разные специалисты, с очень разным бэкграундом. То есть разное целевое образование, разное видение проблематики, разные смысловые установки (своего рода фильтры на фактологию); разный язык, описывающий одни и те же явления; в общем, разные school of thoughts, как просто и точно называют это дело англичане.
[абзац-отступление. Эта мини-статья (см. ЖЖ-блог) была написана мною навскидку, за два вечера, по следам одной локальной дискуссии. Она могла бы быть "рыбой" для какой-нибудь серьезной статьи, скажем, в Журн.Общ.Биол., но я уже не вижу смысла в таких статьях: пишутся они сплошь и рядом для грантовых галочек, их мало кто читает, а когда читают, бегом и по диагонали. Главное же, все эти статьи не подразумевают дискуссии "по горячему следу" (да и технически такая дискуссия невозможна). Потому всё это пустое по большому счету. Я твердо убежден, что форма подачи дискуссионных статей (как и научных "круглых столов") должна быть уже иной. Время изменилось: интернет-психология требует иных форм общения и возможности более быстрого реагирования в круговороте событий.Уточняющая информация вынесена в Примечания (в самом конце наброска статьи).
Итак, поведение животных.
1.К чему сводится его понимание в разных научных кругах?
1.1.На одном конце - "тонкий", или "умный" натурализм (опыт прямого вдумчивого общения с природой), лишь временами слегка антропоморфный [вообще-то с «антропоморфностью» всё сложно - см. Примечание 1).
1.2. На другом конце - «компьютеризированный абстрактный психологизм» в некоторых технологических направлениях изучения психологии мышления человека. Например, «когнитивная психология» (см. Примечание 2).
1.3.Между этими полюсами много чего разного. С одной стороны, «ближе к природе», классическая сравнительная этология (Тинберген и др.), которая рассматривала поведение только как видимый (наблюдаемый) эпифеномен и выбрасывала из анализа поведения всё, что невидимо его подстилает - не в плане физиологии и затем «атомарной» нейро-физиологии (это как раз принималось), а в плане «психологии поведения», т.е. высоко интегрированного уровня нейро-состояний» («чёрный ящик» в моделях психологии восприятия), который был охарактеризован Эдвардом Толменом как когнитивные детерминанты поведения (см. Примечание 3). Сама поведенческая реакция легко раскладывалась этологами (в мыслительных «установках» исследователя) на модули (фрагменты) из отдельных моторных актов и их цепочек, которые имели самостоятельную значимость и могли комбинировать (см. Примечание 4).
1.4. Ближе к другому полюсу располагаются классические подходы психологов и зоопсихологов, в том числе, представления А.Н.Леонтьева и его ученика К.Э.Фабри. Их термин «стадия перцептивной психики» - в отношении эволюционного уровня развития функциональности мозга у птиц и млекопитающих, - на мой взгляд, идеально точен («в десятку») и отражает то, насколько Леонтьев хорошо понимал, что вся проблема именно в существовании, структуре и функционировании «чёрного ящика» (как особого блока в цепи от стимула к видимой реакции), т.е. в новом качественном уровне перцепции (восприятия) внешнего мира, который не сводится к процессам, скажем, функционирования оптико-соматических структур (если говорить о зрении). Эта несводимость и отображается термином «психология перцепции». Ничего более (сверх этого) данный термин не подразумевает.
Будем считать, что на этом я закончил очень беглый обзор того веера умонастроений и конкретных "установок" мышления , через которые разные по своему бэкграунду исследователи смотрят на проблему поведения вообще и на феноменологическую конкретику поведения, в частности (см. также все Примечания в конце этой мини-статьи).
2. Теперь важно отметить ещё одно: не только разность «смысловых фильтров» для восприятия фактологии, но и несхожесть целей изучения поведения. Разных специалистов интересует очень разное (даю лишь выборочные примеры).
2.1.Для нейро-физиолога целью является сама процессуальность всех невидимых невооруженным глазом составляющих, подстилающих феноменологию поведения (в том числе нейро-химическая и гормональная природа мотиваций, как общего условия провоцирования поведенческих реакций, по крайней мере, у продвинутых животных). Сама феноменология поведения (целостных актов поведения), в том числе в его адаптивном значении (и как оно достигается) интересует нейрофизиолога мало. Эволюция поведения сводится в его мышлении к трансформации нейро-химических циклов , за которыми все ещё нередко мыслятся предшествующие им изменения в состоянии или рекомбинации молекулярных репликаторов (т.е. всё тот же алгоритм мышления на основе представления о «случайном поиске» на уровне элементов подсистемы, который вдруг попадает в «десятку» в плане «хорошего» состояния каких-то модулей надсистемы и в силу этого сразу же становится «отобранным» (т.е. отбор мыслится как сито для случайно «хороших» сочетаний и комбинаций элементов, не более того; по существу его как бы и нет). Каким образом «хорошие» состояния переходят из единичных проявлений в миллионное тиражирование данная схема мышления не объясняет («не видит» суть вопроса, поскольку не видит собственной проблематики онтогенеза).
2.2.Для зоопсихолога самоцелью оказывается процессуальность того, что происходит в "чёрном ящике" нейронной функциональности (см. Примечание 4). В какой степени те или иные модели структуры поведенческих актов (от стимулов до видимых нами реакций) соотносятся с адаптивностью поведения в природе (и в конечном счете, с выживаемостью в долгой череде поколений) зоопсихолога, как правило, не очень волнует. Или только косвенно. В такой зоопсихологии существует огромное число схем-гипотез, которые рождаются как грибы после дождя и порождают, в свою очередь, множественные цепочки производных гипотез, под которые быстро находятся некоторые якобы соответствующие им примеры из реального мира живой природы (такие примеры всегда можно найти; они же могут «подтверждать» и прямо противоположные гипотезы; многие сложные проявления поведения работают как джокеры в колоде карт). О первичной схеме-гипотезе нередко вообще забывают (что она только допущение, некая абстрактная презумпция) и увлекшись вариантами производных силлогизаций, начинают воспринимать ту первичную гипотезу прямо-таки как эмпирическую аксиому.
2.3. Зоолога интересуют, естественно, не все эти многообразные схемы-гипотезы (которые к тому же получают какие-то сложные экстравагантные названия; зоологу хватает забивать память латынью родов и видов), а более крупные градации в понимании адаптивной природы поведенческих актов (скажем, схема «сигнал-ответ» Уотсона-Скиннера (раз), релизерная модель Лоренца и его представление об импринтинге (два) , модель когнитивных карт Толмена (три), представления о разуме и интеллекте в отношении человекообразных обезьян, врановых птиц, попугаев (четыре). Эти модели оцениваются в том плане, в какой степени они позволяют лучше понять (объяснить) природу того, что зоологи издавна называют «экологической пластичностью» вида (нередко уже не задумываясь о природе явления, работает установка «привычно назвал - успокоился»). Подразумевая именно «поведенческую пластичность» его составляющих, - на уровне особей и популяций, - а, скажем, не физиологическую толерантность и иммунную устойчивость организма, мыслимых опять же (сплошь и рядом) как линейное выражение генотипа.
Именно в этом плане понимание нейро-сложного организма как (А) простого робота (модель Уотсона), или, напротив, как (Б) носителя «когнитивных карт» или «карт навигации» (в функциональном пространстве), способного к их коррекции через наблюдение за поведением других особей или же (В) развитого интеллекта, способного нестандартно реагировать на новые ситуации адекватным образом на основе своих собственных решений, - предопределяет (для зоолога):
(1) очень разное толкование зависимости организма от параметров среды в его (организма) базовой морфо-физиологии (жесткие и мягкие варианты зависимости);
(2) разное причинное понимание полиморфизма (популяций) в поведенческой экологии и вообще эко-географии широко распространенного вида (одного и того же морфотипа);
(3) разное отношение к тому, насколько быстро, в принципе, может расселяться вид (точнее его конкретные популяции), проникая в разные ландшафты и биотопы (т.е.далеко за границы своей "реализованной ниши", как она казалась до расселения) и «проходя через» разные сочетания близких видов без каких-либо явных проявлений конкуренции (т.е. решая проблему конкурентных отношений очень гибко, - быстро и локально по разному);
а также:
(4) принципиальной возможности социально-репродуктивной дивергенции внутри вида (как одного морфотипа и генотипа) на шкале небольших демов (социумов) через изменение сигнальных взаимодействий с окружением, - значимого восприятия окружения и друг друга [т.е. изменения восприятия того или иного набора стимулов - ситуационного окружения, работающего как аттрактор особей со сходным восприятием; и изменение образа социального и полового партнера, гибко сцепляемого через нейро-соматические каналы с базовыми нейро-химическими и гормональными циклами (обслуживают врожденные, инстинктивные поведенческие акты) и направляющего (конкретизирующего) общее возбуждение (скажем, инстинктивную мотивацию к поиску корма, убежища, полового партнера) в те или иные русла конкретных поведенческих реакций.
2.4.В конечном итоге имеем «на выходе» очень разное отношение к динамичности (во времени) истории популяций (в неоднородном ландшафтно-географическом пространстве) и поддерживающих её механизмах. Насколько она зависит от «данной» базовой морфологии вида и рода (а насколько не зависит); какую роль играет поведенческий оппортунизм особей, какую - гибкие локальные стереотипы поведения (называемые социальными, или поведенческими традициями), а какую жесткие («видовые») стереотипы, тем или иным образом наследуемые через эмбриогенез в устойчиво повторяемой среде развития (в яйце, плаценте и т.д.). [Ещё раз повторюсь, что связывать эти жесткие стереотипы поведения и типы социальности с "генами", "генетическими программами" и т.д. - некорректная предвзятость суждения в контексте сегодняшних знаний о молекулярной эпигенетике и морфогенезе как эпигенезе (свод эмпирических обобщений, известный как developmental plasticity).
3.1. Если принимается, как модель поведенческой реакции, любая из перечисленных схем, кроме бихевиористкой (схема Уотсона-Скиннера), то неизбежно корректируются представления о характере наследования данных реакций (на базе общей способности реагировать, - наличии сенсорики, моторики, нейро- и гормональных циклов). Наследование уже не сводится к гаметам и условиям развития зиготы в эмбриогенезе. С необходимостью возникает представление о BISs (behavioral inheritance systems), или социальных механизмах наследования поведенческих реакций, - через «обучение» в широком смысле слова (подражание + научение: social learning или socially mediated learning). На этом уровне новая поведенческая реакция распространяются как "по вертикали" (от родителей к детям), так и "по горизонтали", от любой особи к любой наблюдающей её особи (в том числе, иногда, другого вида).
3.2.В практическом плане для зоолога, как поведенческого эколога, т.е. изучающего (наблюдающего) адаптивное поведение в природе на уровне стереотипов (но и обращая внимания на особое поведение особей, - держа их всегда в уме, как бы «на полях» слайда) принципиально важным оказывается вопрос, (А) являются ли эти стереотипы жесткими (врожденными), характерными для всего вида (тут же это проецируется в уме на некую видовую нишу, как многомерное пространство Хаттчинсона), или же (Б) это гибкие стереотипы поведения, приобретаемые именно как socially mediated learning, то есть представляющие собой локальные социо-поведенческие традиции. Такие стереотипы уже более ассоциируются с нишами Гриннела, подразумевающими поведенческий узор освоения среды любой группой особей.
Что принципиально важно в socially mediated learning (т.е. BIS), в сравнении с врожденными формами поведения? - Это четко сформулировано у Яблонки и Лэмб в их "Evolution in four dimensions" (2005).
1.Для того, чтобы новая поведенческая реакция распространялась, она должна быть displayed (если она не демонстрируется, то и не наблюдается другими особями, а следовательно и не распространяется). В этом суть social learning.
2.Эту реакцию нельзя разбить на фрагменты, которые могут быть унаследованы независимо друг от друга (она есть целостная реакция по своему итогу).
3.Такая реакция не есть "случайность" (случайное возникновение чего-то нового случайно "попавшего" в цель в плане адаптивности поведения).
4.Новая информация не вливается (через сенсорные каналы) в новую особь как в какой-то пустой сосуд. Она изменяет поведение особи по разному в зависимости от её предыдущего перцептивного опыта. Трансформация (изменение) касается не только данной поведенческой реакции, но и других поведенческих реакций, которые провоцируются другими жизненными ситуациями [КМ - что свидетельствует о присутствии "чёрного ящика" (перцептивный опыт, хранящийся в памяти), который аккумулирует и интегрирует новую текущую информацию, преобразуя её на уровне целого).
Новая (адекватная) реакция сперва возникает у отдельных особей в результате удачного стечения обстоятельств (скажем, в случае с "сосновой социо-экоморфой" чёрных крыс, - найдена вскрытая шишка, что спровоцировало знание о наличии семян под чешуями и попытку - через пробы и ошибки - найти эффективный способ их вычленения) или же это наблюдение за поведением другой особи (другой популяции своего или чужого вида). В первом варианте это все равно нечто новое в поведении каких-то особей (кормовой оппортунизм; особенно если удачное стечение обстоятельств не провоцирует нужную реакцию автоматом у всех особей, которые с ней столкнулись). Такое объяснение естественно на уровне простого здравого смысла и автоматически обладает "презумпцией невиновности" (см. Примечание 6).
4. Разбор примеров social learning и BISs (социальных каналов наследования поведенческих реакций) заканчивается у Яблонка и Лэмб очень важными замечаниями, которые скорее всего не сильно будут волновать зоопсихолога (проводящего жизнь в лаборатории), но не могут не волновать полевого зоолога, изучающего адаптивное поведение птиц и зверей в природе. А именно: Такие животные как птицы и млекопитающие (КМ - т.е. с "перцептивной психикой"), а в какой-то степени и все животные, - не пассивно отбираемые сущности. Они не просто занимают, но создают свои собственные экологические ниши через активное взаимодействие (поведение) особей со средой обитания. Если стереотипы поведения гибкие (не коррелируют жестко с генофондом и даже морфотипом), то и "ниши" могут быть и обязательно будут динамичными во времени и разными в пределах большого ареала морфологического вида (и гапловида).
Активно создаваемая "ниша" сама начинает работать как сигнальная матрица, воспроизводящая тот же тип активности в последующих поколениях, и через это меняет селективную ценность врожденных свойств животного, в том числе подстилающих гибкое поведение и скрытых для глаз нейро-физиологичеких состояний, циклов, реакций. Спектр их изменчивости (допустимой синонимии "по результату") будет определяться (через отбор) именно "сверху", - от тех модификаций поведения (гибких стереотипов на уровне различных предпочтений), которые вынесены на этаж "социальной эволюции", т.е. приобретаются каждой особью через social learning и передаются в поколениях (в том числе между неродственными особями, но чаще всего своего социума) через BISs. Таким же путем (в том же направлении, "сверху вниз") спектр изменчивости молекулярных матриц, а точнее изменчивости (допустимой синонимии) регуляционных сетей клеточного и межклеточного обмена, направляющего процессы морфогенеза, будет определяться "сверху" оптимальными "состояниями, циклами, реакциями", всё ещё устойчиво воспроизводимыми на данном спектре синонимичных (по результату) изменений микропроцессов (КМ - в этом суть понятия генетической ассимиляции Уоддингтона, или генетической аккомодации у West-Eberhard).
5. В заключение этой небольшой интернет-статьи приведу замечательный анализ авторов (Яблонки и Лэмб) того состояния "коллективного сознания" в отношении разбираемых вопросов, которое они зафиксировали на момент написания ими книги (2003-2005 гг.). Думаю, оно не сильно изменилось с тех пор (медленный процесс):
"Многие люди думают, что социальная эволюция у животных сильно ограничена и хрупка, и только чрезвычайно простые поведенческие традиции могут формироваться. "Да", говорят они, животные могут обучаться друг у друга (social learning), и даже допускают, что это вполне обычное явление. Соглашаются, что это ведет к формированию (особых) навыков и предпочтений, даже простых "традиций поведения", хотя таковые (по их мнению) не должны быть сильно устойчивыми. Но тут же они же настаивают, что эти навыки и предпочтения не могут вести к сложным адаптациям поведенческого характера (т.е. на уровне BISs). Что только по настоящему интересно им, так это "эволюция генов" (genetic evolution), которая, по их мнению, привела к способности формировать такие стереотипы поведения. Когда бы и где бы не вставал вопрос об эволюционном значении социо-поведенческих традиций (у животных), генетический аспект проблемы сразу же начинает доминировать в дискуссии" (с.177).
От себя добавлю, что среди "многих людей" (которые так думают) немало практикующих зоологов и даже этологов-зоопсихологов. "Генетическая фетишизированность" мышления исследователя, в первую очередь поведенца, в том числе зоопсихолога, идет не от каких-то особых результатов его каких-то особых экспериментов, а как раз предшествует им, т.е. является устойчивой составляющей его собственных когнитивных карт, унаследованных им (через всю систему биологического образования) от того странного периода в развитии эволюционного учения (значительная часть середины XX века, - смысловая парадигма СТЭ), когда можно было попросту наплевать на вековой опыт эмбриологии, в том числе экспериментальной, и на сформулированные ею эмпирические законы (выступавшие логическими запретами для многих фантазий "мозаично думающих" генетиков), то есть когда «В науке был такой период, когда в ней безгранично господствовало ортодоксальное мнение, что единственное, что заслуживает внимания и имеет значение, это сценарий ДНК, т.е. «генетическая наследственность" ("Однако это убеждение ошибочно». - Nessa Carrey - Эпигенетика, 2012; примеч. - Несса Кэри- молекулярный биолог медицинского направления, т.е. думающий более не об абстрактных гипотезах и схемах, а о том, как спасать людей).
И смею заметить, такая фетишизированность не исчезнет сама по себе, пока коллеги зоологи (и даже коллеги этологи и зоопсихологи) не заставят себя погрузиться в уразумение того, что такое принцип генетической ассимиляции, понятый и сформулированный гением Уоддингтона (и независимо, в других словах, гением Шмальгаузена) (см. четыре абзаца выше, "Тем же путем..."), который только и позволяет ясно понять, почему "genes are only follows and not the leaders in evolution" (West-Eberhard) или, как давно уже выразил это наш генетик-цитолог Ю.М.Оленов (занимавшийся проблемами рака), "Гены представляют собой не диктаторов, от которых зависит ход событий, а скорее чиновников, работающих соответственно установившимся традициям" (Оленов, 1967, с.198; цитировано по Озернюк, Исаева, "Эволюция онтогенеза", 2017).
Погрузиться же в уразумение того, что такое принцип генетической ассимиляции (и вообще эпигенетический модус мышления в отношении процесса эволюции) можно на нашем институтском научном блоге ЭТЭ - https://epigeneticsite.wordpress.com/
Что касается гибкого адаптивного поведения у животных (в том числе поведенческих традиций) и его роли в эволюции птиц и млекопитающих, то будет еще, надеюсь, немало постов на эту тему.
ПРИМЕЧАНИЯ
Примечание 1. Наш язык (язык письма и речи) уже антропоморфен. Это именно человеческое отображение внешнего мира; символика, изначально подгонявшаяся жизнью под рациональные потребности рефлексии именно Homo sapience (начиная с самых общих понятий, образующих «рамки разума», - время, пространство, число, род, причинность и т.д.; см. труды Эмиля Дюркгейма, так называемая Французская социологическая школа). В то же время факты не самоочевидны, т.е. сами по себе не несут смысла. Они наполняются смыслом только в процессе их восприятия, т.е. будучи избирательно отфильтрованными смысловыми «предустановками» («представлениями») познающего субъекта, хранящимися в его биопамяти (в каком виде представлена там структурированная информация предыдущего опыта, - подобно физическим сигналам памяти цифрового диска или как-то ещё, более сложно, - мы точно не знаем, но это нас по большому счету не должно си волновать; главное что таковая память есть; память - это свойство структуры и в каком-то смысле это синоним структуры, мера её устойчивости). Так что с антропоморфизмом ситуация патовая, и говорить можно лишь о большей или меньшей степени «антропоморфности» в восприятии и отображении внешнего мира, в том числе "психологии поведения" животных . Конечно, нужно стремиться её минимизировать (добиться наибольшего изоморфизма между физическими и психо-физическими гештальтами, как сказал бы и Вольфганг Кёлер), но всё это очень трудно откалибровать «до того как», да и «после того как», т.е. объективно оценить.
Скажем, рассказы Сетон-Томпсона - это чистой воды натурализм, при этому достаточно корректный в плане отображения сложного поведения животных на литературном (разговорном) человеческом языке. Многие тексты А.Н.Промптова - это тоже рефлексирующий натурализм (включая и простенькие эксперименты в природе), но очень точный в том плане, как заданные словесные "отображения" работают для объяснения разнообразных надсистемных явлений и событий (надсистемных по отношению к поведению особи). Например, один из простеньких терминов Промптова, - «чуткие отношения» со средой обитания, как раз подразумевает те тонкости адаптивного (индивидуально-приспособительного) поведения особи, которые, как правило, ускользают от внимания «генетически мыслящего» зоолога. В то же время представление о «видовом стереотипе поведения» (общем для особей одного вида), подразумевают у Промптова «врожденное», но отнюдь не «генетическое» [тогда это не было ещё синонимами, как и уже снова не есть; «врожденное» равно «генетическое» - это предвзятая установка мышления, сформированная в рамках очень узкой СТЭ-парадигмы и работающая в статусе "объективной рефлексии" только в сознании её носителей, коих всё меньше и меньше, прежде всего среди самих молекулярных генетиков].
Примечание 2. Одним из создателей когнитивной психологии (бренд) был Ульрик Найсер, в конце концов признавший неперспективность («нежизненность») подобных "объективных" подходов. Если переносить проблему на сферу языка, по той же причине знаменитый автор «Логического трактата», Людвиг Витгенштейн, в конце концов отказался от объективных принципов рациональной рефлексии на языке, состоящем из дискретных понятий (слов), с жестко заданными смысловыми значениями (логический позитивизм), чем очень огорчил своих друзей по Венскому кружку.
Примечание 3. Без чёрного ящика (предыдущий опыт, направляющий, актуализирующий восприятие настоящего, - потока стимулов) невозможно объяснить (1) избирательность (неоднозначность) поведенческой реакции на один и тот же набор стимулов у одной и разных особей и (2) формирование некоей «карты ситуаций», которая формируется заранее (до её «целевого употребления», - как доказал Толмен в экспериментах) и которая делает поведенческие реакции особи более гибкими в целом (адекватными разнообразию сигнальных ситуаций) и более точными конкретным сочетаниям стимулов (изменениям в сигнальном, т.е. «сигналящем», окружении). В смысловых установках классической этологии цепочка операторов между «включающим» поведение внешним стимулом (от ключевого стимула, или релизера, Лоренца, до набора стимулов в виде «ситуации») и наблюдаемым поведенческим ответом (реакцией) мыслилась, в целом, по схеме Уотсона-Скиннера (жестко линейная связь операторов, нет «чёрного ящика» как своего рода распределителя ответов).
Примечание 4. Конечно же данная схема мышления (схема восприятия фактологии поведения) автоматом списана с образа мыслей генетики первой половины XX века, когда фенотип мыслился суммой фенов, а за фенами мыслились конкретные гены (об этом крайнем редукционизме в понимании связи генотипа и фенотипа я здесь говорить уже не буду, - не интересно). Впрочем, при целевой ориентации исследователя на филогению (выяснение родственных связей между таксонами; поведение как маркер этих связей) в усложнении схемы надобности и не было, хотя обозначенный редукционизм в трактовке «целого и его частей» неизбежно должен был искажать и результаты «на выходе». Иной модус мышления (в понимании соотношения целого и частей) таков: свойства целого не есть сумма свойств частей; напротив, свойства целого предопределяют свойства части, - опять же В.Кёлер. Сравнивать нужно только целое, части могут меняться - как синонимичные составляющие «языка», сокращаться и прибавляться без изменения свойств целого (смысла текста, адаптивности фенотипа), которые только и «видит» отбор. На самом деле это тоже самое, что принцип генетической ассимиляции Уоддингтона в понимании эволюции морфогенеза; это общий принцип взаимодействия надсистемного уровня и слагающих его элементов подсистем в ходе их совместной эволюции. В общем виде механика поддержания равновесного (устойчивого) состояния надсистемы на основе стохастики поведения подстилающих её микроэлементов (микропроцессов) опять же очень точно была охарактеризована В.Кёллером в его статье «Изоморфизм физических и психо-физических гештальтов (ещё 1930 год).
Примечание 5. Это всё споры о когнитивности-некогнитивности. Нередко это просто спор о словах, - какие пределы смысловых значений задать понятию «когнитивность», как соотносить его с условными рефлексами и ассоциативным обучением (на одном конце) и с интеллектом на другом. Здесь от полного отрицания когнитивности (живое существо - автомат реакций на различные стимулы; скажем, схема Уотсона-Скиннера) до эйфории и восторга, что все животные наделены интеллектом и всё их поведение - это сплошная «умная» индивидуально-приспособительная деятельность. Выше я говорил, как понимал «когнитивные карты» Эдвард Толмен. Для меня это «золотая середина».
Примечание 6. Любое другое объяснение, например, апелляция к "генетической программе", свойственной отдельным особям (и несвойственной другим), должно быть доказано хотя бы гибридологическим анализом. Без доказательства это просто фантазия. В случае с "сосновыми чёрными крысами", о которых я рассказывал, было доказано обратное: "сосновые крысята" не имеют никакой наследуемой (должной) реакции на шишку и никакой наследуемой программы по её обработке. Это и понятно: невозможно перенести на уровень врожденных программ всё бесчисленное разнообразие сигнально-перцептивного оформления ключевых объектов и жизненно важных ситуаций, на которые должно адекватно (по цели) прореагировать животное. Чем разнообразнее такое оформление (а это зависит и от подвижности организма в неоднородном пространстве, наибольшее оно, конечно же, у птиц в природе), тем менее вероятно "погружение" операторов поведенческой реакции в эмбриогенез. В таких условиях многообразия сигнальной среды (многообразия сигнального оформления одних и тех же ключевых для выживания, многократно повторяющихся, каждый день, жизненных ситуаций) передавать информацию об "оптимальных отношения с частными параметрами среды" через гаметы и эмбриогенез попросту не выгодно. Такая стратегия не может конкурировать с гибким поведением на основе BISs (коли последнее достоверно появилось в эволюции до человека , с чем никто давно уже не спорит) и не была бы поддержана отбором.