Многополярный мир: шаг к справедливости или новый виток империализма? Часть 1
«Новая эра»
После начала специальной военной операции на Украине в риторике российского руководства прочно закрепилась идиома «многополярный мир». Рассматриваемый как альтернатива строго иерархической системе международных отношений под главенством США, он всё чаще предстаёт в официальной пропаганде как главная цель усилий Москвы на глобальной арене. При этом многополярности априори придаётся характер более справедливого мироустройства, учитывающего интересы всех народов и стран.
В изображении российских СМИ многополярный мир представляется противоположностью, антитезой существующего глобального порядка. В массовое сознание внедряется мысль о том, что это устройство гарантирует справедливость в противовес неравенству, суверенитет и самостоятельный выбор пути развития в противовес гегемонизму, защиту «здоровых ценностей» в противовес «извращениям».
Схожая тональность присутствует в риторике лидеров других стран. Так, президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган в 2021 году издал написанную им книгу с говорящим названием «Более справедливый мир возможен». Заявив, что в настоящее время рождается новый миропорядок, он предложил «построить более справедливую архитектуру глобального управления». Первым шагом к этому должна стать реформа ООН, которая, утверждает Эрдоган, сейчас подчинена интересам пяти постоянных членов Совета безопасности (См. https://mediamax.am/ru/news/society/44553/).
Внести серьёзные коррективы в систему международных отношений требует премьер-министр Индии Нарендра Моди. «Мы, глобальный Юг, имеем самые большие ставки в будущем. В наших странах проживает три четверти человечества, и у нас должен быть эквивалентный этому голос. А поскольку восьмидесятилетняя модель глобального управления меняется медленно, мы должны ускорить формирование нового порядка», - заявил он в январе 2023 года на «Саммите глобального Юга» (См. https://indianexpress.com/article/india/global-south-summit-world-in-crisis-let-us-shape-emerging-order-pm-modi-tells-global-south-8378867/ ).
С сожалением приходится констатировать, что столь некритичную, оторванную от классового подхода характеристику происходящих на мировой арене событий подхватили и некоторые представители левых сил. Фактически это означает дрейф на позиции т.н. цивилизационного подхода. С помощью последнего западная политическая наука на протяжении десятилетий пыталась опровергнуть исторический материализм. Развитию производительных сил как основы общественных отношений, классовому антагонизму и проистекающей из этого смене общественно-экономических формаций противопоставляются многообразие локальных, сильно отличающихся друг от друга цивилизаций.
Марксизм тоже признаёт, хотя и без подобной абсолютизации, уникальность каждого общества. Она проистекает из неодинакового уровня экономического, политического, культурного развития, исторических и национальных особенностей. Как подчёркивал В.И.Ленин, марксистская теория «…даёт лишь общие руководящие положения, которые применяются в частности к Англии иначе, чем к Франции, к Франции иначе, чем к Германии, к Германии иначе, чем к России» (ПСС. Т.4. С. 184).
Но особенность цивилизационного подхода состоит в том, что основным критерием каждой цивилизации провозглашаются не социально-экономические, а природно-культурные факторы - религия, мировоззрение, географические особенности. Весь исторический процесс в конце концов сводится к противостоянию различных цивилизаций, в то время как классовые противоречия тщательно затушёвывается.
Правящим кругам это даёт широчайший простор для манипулирования общественным сознанием. Спекуляции на «культурных особенностях» и «межцивилизационных различиях» позволяют отвлечь внимание трудящихся от куда более насущных проблем. «Родной» эксплуататор при таком раскладе становится верным союзником угнетаемой массы в защите от «чужаков», а любая социальная борьба автоматически клеймится как «предательство нации».
Разумеется, при этом важно не впадать в другую крайность, игнорируя существование в мире межгосударственных противоречий. Последние являются неотъемлемой частью всех антагонистических, классовых обществ. Особенно ярко это проявляется в эпоху империализма, когда капиталистические державы вступают в ожесточённую борьбу за политический и экономический раздел мира.
«Великий передел» XXI века
Выходят ли нынешние события в мире за рамки отличительных черт империализма, выведенных Лениным больше ста лет назад? Отнюдь. Размывание гегемонии евроатлантического центра мировой капиталистической системы - явление, которое невозможно отрицать. Водоразделом в этом процессе можно считать глобальный финансовый кризис 2008 года, заметно пошатнувший позиции традиционных «тяжеловесов» и давший толчок к появлению в капиталистической «лиге» новых амбициозных игроков.
Доля ВВП США в мировом ВВП снизилась с 32% в 2001 году до 21% в 2001 году, в глобальном товарном экспорте их доля рухнула с 13,7% до 8% всего за три года - с 2008 по 2011, и с тех пор не превышает 10%. Помимо этого, Вашингтон уступил роль лидера мировой обрабатывающей промышленности, а в 2021 году впервые более чем за столетие сместился с первого места среди стран по объёму расходов на научные исследования и разработки (НИОКР). Они составили у США 599 млрд долл., в то время у Китая - 622 млрд. Показательно, что ещё в 2010 году вклад Соединённых Штатов в мировые расходы на НИОКР составлял 33%, а Китая - 12%. Сейчас это соотношение составляет 24,5 и 25,5% соответственно (См. https://www.rdworldonline.com/2021-global-rd-funding-forecast-released/).
США пока сохраняют за собой позиции финансового центра. На них приходится более 50% общей стоимости мирового фондового рынка. Но и здесь заметны изменения. Например, Китай вышел на третье место, потеснив Японию.
Китай - не единственный участник «великого передела». Например, в 2003 году в рейтинг 500 крупнейших ТНК по размерам капитализации, ежегодно составляемый газетой Financial Times, были включены только 12 компаний стран БРИКС. К 2018 году число таковых увеличилось до 74 (из них 45 китайских), а количество ТНК из стран «Большой семёрки» сократилось с 393 до 329. Если же использовать методологию, в которой за основу берётся размер дохода, количество ТНК стран БРИКС составило 129, а «Большой семёрки» - 280 (См.: Кузнецов А.В. Россия и финансовый мир: на пороге системных трансформаций // Проблемы постсоветского пространства. 2020 г. №2. С. 194).
Ослабление экономическое неизбежно влечёт за собой ослабление политическое, ведь, как указывал Ленин, раздел мира происходит «по капиталу», «по силе». Ряд стран и даже регионов демонстрируют нежелание подчиняться диктату капиталистического центра во главе с США. Впрочем, как мы увидим ниже, стремление к автономии вовсе не обязательно означает разрыв с капитализмом.
При всей драматичности и грандиозности этого смещения для ныне живущего поколения в разрезе истории оно не является уникальным. Нечто похожее происходило, например, на рубеже XIX и XX веков, когда бесспорный лидер буржуазного мира - Британская империя - вынуждена была отдать пальму первенства Германии, а затем США.
Капиталистический мир был и будет ареной конкуренции, триумфа сильных и беспощадной расправы над слабыми. Однако в определённых исторических условиях «период мирных союзов» даёт более или менее продолжительную передышку «периоду войн». Именно это произошло в послевоенную эпоху, когда капитализм сплотился вокруг «североамериканского полюса». Причин здесь несколько. Во-первых, ослабление европейских капиталистических держав в результате двух мировых войн и параллельное с этим возвышение США. Во-вторых, установление Советской власти и превращение СССР по итогам Второй мировой войны в мировую державу. Из-за страха перед «красной опасностью» европейская буржуазия добровольно встала под американский «зонтик», отказавшись от части суверенитета в обмен на обеспечение своей безопасности.
После разрушения СССР неравноправный союз сохранился, поддерживаемый экономическим и военно-политическим могуществом Соединённых Штатов и такими пропагандистскими «скрепами», как «угроза международного терроризма», «возвышение Китая» и «российский ревизионизм». Но даже в этом однополярном мире противоречия не были полностью сглажены, то и дело прорываясь на поверхность. Здесь можно вспомнить выход Франции из военной организации НАТО в 1966 году, отказ Германии и Франции поддержать вторжение в Ирак в 2003 году и т.д.
В начале XXI века появились и стали укрепляться новые «центры», претендующие на более или менее заметную самостоятельность от американского «гегемона». Среди этих стран можно выделить Турцию, Индию, Японию, Бразилию, Саудовскую Аравию, Россию. Многие из них за последние десятилетия поднялись вверх по «глобальной пирамиде». Например, Индия, чей ВВП (по паритету покупательной способности) вырос с 962 млрд долл. в 1990 году до 11,7 трлн в 2022 году, переместилась с 10-го места в мировой экономике на 3-е.
ВВП (по ППС) Турции увеличился за тот же промежуток с 397 млрд до 3,3 трлн долл., что позволило ей «подрасти» с 17-го до 11-го места. Показатели России, достигнув «дна» в 1998 году (1,3 трлн долл., 10-е место), тоже выросли и теперь составляют 4,6 трлн долл. (6-е место). Другие страны (Саудовская Аравия, Япония, Бразилия) примерно сохранили свои позиции, но изменения в мировой экономике и политике толкают их буржуазию к более смелому требованию своих «кусков пирога».
Является ли данный процесс ослаблением капитализма, способствует ли он крушению этого строя? Или же происходит простое «перераспределение сил», тогда как капиталистическая система в её империалистической фазе пока остаётся незыблемой?
Концентрация производства и капитала
Данный процесс В.И. Ленин считал главной отличительной чертой империалистической стадии. Он указывал, что картели становятся одной из основ всей хозяйственной жизни, а крупные части последней «изъяты, как общее правило, из свободной конкуренции». Согласно ленинскому объяснению, «концентрация, на известной ступени её развития, сама собою подводит, можно сказать, вплотную к монополии. Ибо нескольким десяткам гигантских предприятий легко прийти к соглашению между собою, а с другой стороны затруднение конкуренции, тенденция к монополии порождается именно крупным размером предприятий. Это превращение конкуренции в монополию представляет из себя одно из важнейших явлений - если не важнейшее - в экономике новейшего капитализма» (ПСС. Т. 27. С. 311-312).
Ленин подчёркивал, что на общую тенденцию образования монополий не влияет, какой тактики придерживается то или иное буржуазное государство. По его словам, «различия между отдельными капиталистическими странами, например, в отношении протекционизма или свободной торговли, обусловливают лишь несущественные различия в форме монополий или во времени появления их, а порождение монополии концентрацией производства вообще является общим и основным законом современной стадии развития капитализма» (См.: ПСС. Т. 27. С. 315).
В современной экономической науке для определения степени концентрации рынка используется индекс Херфиндаля-Хиршмана (Herfindahl-Hirschman Index, HHI). Базируясь на данных об отношении объёма продаж компании к объёму всех продаж отрасли, он показывает, какую долю занимают продавцы на данном рынке. HHI менее 0,01 указывает на высоконкурентную отрасль, HHI более 0,25 свидетельствует о высокой концентрации, а выше 0,6 - о монополии. Данный индекс также применяется для анализа концентрации рабочей силы на крупнейших предприятиях.
Другой метод исследования - индекс концентрации CR, показывающий, какая доля рынка (в процентах) приходится на заданное количество самых крупных игроков. Например, при CR3 речь идёт о трёх компаниях, при CR4 - о четырёх и т.д.
В обрабатывающей промышленности Турции в 1980-е годы CR4 составлял почти 60, то есть четыре крупных компании контролировали практически две трети производства. В 1990-е годы и первой половине 2000-х годов уровень концентрации снизился, но примерно с 2005 года вернулся на траекторию роста (См.: Ozhan M. The Concentration-Profitability Relationship in Turkish Industry // European Journal of Economics and Business Studies. Сентябрь-декабрь 2015 г. С. 172-184).
Так, в производстве легковых автомобилей индекс CR4 сократился до 89 в 2006 году и вновь вырос до 96 в 2009-м. CR8 и вовсе составил 99,8. В свою очередь, индекс Херфиндаля-Хиршмана увеличился в 2005-2010 годах с 0,27 до 0,3, что говорит о высокой степени концентрации. Аналогичные тенденции, хотя и не столь яркие, характерны для других отраслей. В фармацевтической промышленности Турции CR4 в 2013-2016 годах увеличился с 19 до 20.
Статистика также фиксирует высокую концентрацию рабочей силы на крупных предприятиях. В промышленности на 20 ведущих компаний приходится 65% производства и около 60% рабочей силы. В сфере услуг эти показатели составляют, соответственно, 45% и 35%, в строительстве - 25% и 20%. Если в строительстве пока сохраняется высокая конкурентная среда, то в промышленности и сфере услуг в последние годы заметно нарастает концентрация. Также крупные предприятия привлекают всё больше инвестиций. В среднем на долю четвёрки крупнейших предприятий в каждой отрасли промышленности приходится более 40% вложений отечественного происхождения и свыше 70% - зарубежного (См. https://www.tcmb.gov.tr/wps/wcm/connect/e5328677-8a20-4ca8-9b31-53b6c881ffcf/wp1930.pdf). Число слияний и поглощений (более 300) в турецкой экономике в 2021 году достигло семилетнего максимума, сумма сделок составила 15 млрд долл. Среди заметных слияний и поглощений последних лет можно выделить покупку нефтегазовой компанией SOCAR Turkey Enerji AS активов портового оператора Petlim Limancilik Ticaret AS, приобретение лидером пищевой промышленности Ülker Group компании Turyağ, специализирующейся на производстве растительного масла, маргарина и т.п.
Характерной чертой экономического развития Турции является усиление роли конгломератов - объединений фирм, работающих в разных отраслях, но принадлежащих одному владельцу. Крупнейший из них - финансовая и промышленная группа Sabanci Holding, контролируемая семьёй Сабанджи. Конгломерат владеет банками, страховыми и инвестиционными компаниями, активами в цементной промышленности, энергетике, розничной торговле. Другая группа - Cengiz Holding - объединяет компании, работающие в энергетике, горнорудной промышленности, строительстве, туризме, издательской деятельности и т.д. Владелец конгломерата - Мехмет Ченгиз.
В Индии к отраслям с наивысшей монополизацией относятся (в скобках - индексы CR4 и Херфиндаля-Хиршмана): табачная промышленность (93; 0,6), компьютерная индустрия (86; 0,4), а также нефтепереработка, выпуск средств связи, фармацевтика. Например, лидер табачной отрасли ITC Ltd за 1990-2017 годы увеличил свою долю на рынке с 67 до 85%. В производстве компьютеров и периферийного оборудования две ведущие компании - Moser Baer и TE Connectivity India контролируют 81% рынка. В нефтеперерабатывающей промышленности монополистами являются Индийская нефтяная корпорация, компании Reliance Industries, Bharat Petroleum и Hindustan Petroleum, вместе обеспечивающие почти 70% продаж. Либерализация экономики привела к снижению влияния госкомпаний и параллельному развитию частного бизнеса. Так, частная Reliance Industries увеличила свою долю за тридцать лет с 5 до 20%.
Высокими темпами растёт концентрация в производстве средств связи. Индекс Херфиндаля-Хиршмана увеличился здесь за последние годы с 0,24 до 0,37, а индекс CR4 достиг 78. Лидерами сектора являются компании Samsung India, Nokia Solutions и Bharat Dynamics, владеющие более чем 80-процентной долей рынка. В фармацевтической промышленности четыре ведущие компании сосредоточили в своих руках 77% суммарной стоимости активов. Самый крупный игрок на этом поле - входящая в промышленную группу Poonawalla Investment and Industries компания «Институт сыворотки Индии» увеличила долю на рынке с 28% в 2005 году до 40% в 2017 году. Другая компания - Syngene International - за тот же период нарастила свою долю с 3 до 12%.
В цементной промышленности более половины рынка держит в своих руках компания Jaypee, вместе с рядом других фирм (Ramco Industries Ltd., Everest Industries Ltd. и др.) создавшая картель. Антимонопольные органы обвинили компании в сговоре относительно ценообразования и объёмов производства, но серьёзных последствий это не имело (См.: Saraswathy B. Economic Reforms and Market Competition in India: https://isid.org.in/wp-content/uploads/2022/07/WP216.pdf).
В последние несколько лет степень концентрации в индийской экономики ещё более возросла. Это показывает исследование, проведённое в конце 2021 года и затронувшее 2863 компании из 20 ведущих отраслей. Установлено, что в трети отраслей пятёрка компаний-лидеров получала свыше 90% прибыли. В целом же на пять крупнейших фирм страны пришлось 21% всей прибыли - по сравнению с 17% шестью годами ранее. Если же рассмотреть 20 самых крупных компаний Индии, то они генерировали 14% всех корпоративных прибылей в 1990 году, 30% в 2010 году и 70% в 2019 году. Секторами, где монополизация идёт особенно активно, стали энергетика, строительство, инфраструктура. В числе главных причин разорения мелких производителей специалисты называют пандемию, налоговую и денежную реформы правительства Нарендры Моди (См.: Echoes of oligopoly as big firms get bigger: https://www.livemint.com/companies/news/india-inc-sees-rising-dominance-of-a-select-few-as-pandemic-favours-the-big-guns-11632119343621.html).
Механизмы концентрации хорошо видны на примере телекоммуникационной сферы. В посвящённом этой теме материале читаем: «Всё началось с ценовой войны 2016 года, когда игроки стали снижать тарифы на передачу данных, чтобы сохранить клиентов и увеличить долю рынка. Это привело к тому, что многие мелкие игроки ушли, учитывая их ограниченную финансовую мощь, а крупные игроки извлекли выгоду из возможности получить долю рынка и купить активы со скидкой. Ключевые сделки последующих лет включали приобретение компанией Bharti Airtel компании Telenor и оператора беспроводной связи Tata group. Vodafone и Idea объединились, чтобы противостоять конкуренции со стороны Airtel и Reliance Jio. Рынок, на котором когда-то было почти десять игроков, теперь работает всего с тремя игроками» (См.: Indian Telecom Industry - Oligopoly to Duopoly: https://www.linkedin.com/pulse/indian-telecom-industry-oligopoly-duopoly-aakash-agarwal).
После начавшейся в 1990-е годы ускоренной приватизации всё большую роль в индийской экономике играют конгломераты. Одно из таких объединений - Adani Group - принадлежит богатейшему жителю Индии Гаутаму Адани и включает компании, занимающиеся производством и передачей электроэнергии, добычей полезных ископаемых, управлением аэропортами и морскими портами, производством продуктов питания, дорожным строительством, предоставлением финансовых услуг и т.д. Рыночная капитализация Adani Group, составлявшая в апреле 2021 года 100 млрд долл., в ноябре 2022 года достигла 280 млрд долл. В начале 2023 года конгломерат оказался в центре международного скандала, связанного с коррупцией и спекуляциями, но всё равно остаётся ведущим игроком экономики страны.
Владельцем другого конгломерата - Tata Group - является семья Тата. Активы группы имеются в таких отраслях, как автомобильная, аэрокосмическая, электронная, цементная, ювелирная промышленность, металлургия, гостиничный бизнес, розничные продажи, операции с недвижимостью и т.д. Количество занятых работников на фирмах конгломерата достигло 935 тыс. (650 тыс. в 2015 году), а доходы группы в 2022 году составили 128 млрд долл.
Хозяином третьего крупнейшего конгломерата - Reliance Industries Limited - является Мукеш Амбани и его семья. Его активы оцениваются в 190 млрд долл., доходы в 2022 году составили 87 млрд долл., увеличившись втрое за последнее десятилетие, а число работников составляет более 340 тыс. (61 тыс. в 2010 году, 98 тыс. в 2015 году, 196 тыс. в 2020 году). Конгломерат владеет компаниями в нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности, телекоммуникационной и издательской сферах, розничной торговле и т.д.
Пример Индии, где концентрация приобрела особенное ускорение в последние годы, прекрасно иллюстрирует взаимосвязь, установленную Лениным: «кризисы - всякого рода, экономические чаще всего, но не одни только экономические - в свою очередь в громадных размерах усиливают тенденцию к концентрации и к монополии… Падение цен, понижение спроса привели эти «чистые» [т.е. мелкие - С.К.] предприятия в такое бедственное положение, которое либо вовсе не коснулось комбинированных гигантских предприятий, либо затронуло их на совсем короткое время» (См.: ПСС. Т. 27. С. 325). Пандемия, вызванный украинским конфликтом рост цен на энергоносители и продовольствие, а также правительственные меры вроде денежной реформы 2016 года привели к разорению массы мелких производителей и способствовали расцвету корпораций и конгломератов.
В Японии процесс концентрации хорошо виден на примере сталелитейной промышленности. Ведущими производителями здесь являются Nippon Steel Group и JFE Steel, созданная благодаря слиянию в 2002 году компаний Japan steel pipe и Kawasaki iron. Индекс CR1, то есть доля рынка, которой владеет одна крупнейшая компания (Nippon Steel Group), вырос с 26 в 2001 году до 47 в 2018 году, а CR2 - соответственно с 46 до 75. Другими словами, две корпорации контролируют три четверти производства стали (См.: Comparative Study on Industrial Concentration Degree of China, Japan, USA, Korea Steel Industry: https://www.e3s-conferences.org/articles/e3sconf/pdf/2021/11/e3sconf_netid2021_02002.pdf).
Схожая картина характерна для большинства других отраслей, где две трети доходов приходится на 20 фирм и менее. Наибольшая концентрация сложилась в энергетике, электронной, текстильной промышленности, распределении газа, телекоммуникационной сфере. Здесь две трети прибыли получают шесть компаний и меньше. Эти процессы получили ускорение в ходе проведения так называемой «абэномики» - программы экономических реформ премьер-министра (в 2012-2020 годах) Синдзо Абэ. Она предусматривала снижение корпоративных налогов, стимулирование инвестиций в частный сектор и т.д. (См. Asano A., Tyers R. Japan’s Oligopolies: Potential Gains from Third. Arrow Reforms:
https://cama.crawford.anu.edu.au/sites/default/files/publication/cama_crawford_anu_edu_au/2016-01/3_2016_asano_tyers.pdf).
Посмотрим на изменение индекса CR3 для ряда отраслей. В цементной промышленности он увеличился в 1993-2014 годах с 44 до 69, в производстве полипропилена - с 65 (2002) до 87 (2014), бензина - с 56 (2009) до 64 (2014), аккумуляторов - с 72 (2004) до 83 (2014).
Как и в других капиталистических странах, в Японии велика роль конгломератов, или дзайбацу. Самые крупные из них: «Митсубиси» (автомобильная, химическая, горнодобывающая, электронная, пищевая промышленность, финансово-банковская сфера), «Ниссан» (автомобилестроение, электроника, строительство, производство промышленного оборудования, телекоммуникационная сфера, финансовые услуги), «Мицуи» (добыча нефти и газа, пищевая промышленность, розничная торговля, финансовые услуги, операции с недвижимостью).
Стабильно растёт ежегодный объём сделок по слиянию и поглощению. В 2021 году только на внутреннем рынке они были заключены на сумму более 100 млрд долл. - на 25 млрд больше, чем годом ранее. Больше всего сделок произошло в финансовом и технологическом секторах. Если в 1990-е годы совершалось в среднем 200-300 слияний и поглощений, то в первое десятилетие нового века их число превысило 1 тыс., а к концу 2010-х годов достигло 3 тыс.
Развитие капитализма в современной России, включая процессы концентрации производства и капитала, имело существенные отличия от большинства других буржуазных стран. Если в последних главную тенденцию экономики можно в общей форме представить как путь от конкурирующих между собой разрозненных предприятий к олигополиям и монополиям, то вступившая на рыночный путь Россия имела предшественницей Советский Союз с его плановой экономикой. Это наложило заметный отпечаток на последующее развитие. Например, в нефтегазовой сфере сохранилась высокая степень централизации. Такие «гиганты», как «Газпром» или «Роснефть», несмотря на появление более мелких конкурентов, остались главными игроками в отрасли. В других сферах - металлургии, цементной промышленности, розничной торговле и т.д. - приватизация 1990-х годов привела к дроблению и появлению множества хозяйствующих субъектов. Однако закономерности капиталистического развития быстро взяли верх, приведя к укрупнению производства. На первом этапе этот процесс включал поглощение трейдеров, снабженческих фирм и т.п., затем настал черёд полноценного буржуазного «отбора», когда мелкие фирмы не выдерживали конкуренции со стороны более крупных.
Это хорошо видно на примере металлургической промышленности. В чёрной металлургии в 1996 году четыре крупнейших компании контролировали менее 40% рынка, а к 2004 году - уже более 60%. В цветной металлургии концентрация (используя тот же индекс CR4) шла ещё активнее - с 38 до 92 за тот же период времени (См.: Шамраева И.С. Усиление концентрации металлургической промышленности России // Вестник Омского университета. Серия «Экономика». 2006 г. №1. С. 80-82).
В цементной промышленности индекс CR3 вырос в 1992-2005 годах с 18 до 65, а CR8 - с 42 до 94. Другими словами, восемь крупнейших производителей, в начале 1990-х годов владевшие менее чем половиной рынка, почти не оставили места конкурентам. Крупнейшая компания отрасли - АО «Евроцемент Груп» - владеет сегодня 16 заводами и контролирует треть российского рынка.
Нынешний уровень концентрации (данные за 2021 год) по ряду отраслей представлен в следующей таблице.
Источник: https://bcs-express.ru/novosti-i-analitika/investiruem-v-monopolii-aktsii-kompanii-kotorye-dominiruiut-na-rynke
Рассмотрим уровень концентрации на примере ряда отраслей. Среди производителей стали доминируют несколько вертикально и горизонтально интегрированных холдингов: группа НЛМК (главный актив - Новолипецкий металлургический комбинат, основной владелец - Владимир Лисин), группа ММК (главный актив - Магнитогорский металлургический комбинат, основной владелец - Виктор Рашников), а также «Евраз», «Северсталь», «Металлоинвест» и «Мечел». По состоянию на 2019 год они в совокупности произвели более 50 млн тонн стали из совокупного производства 78 млн тонн.
В посвящённом вопросу исследовании отмечается: «Высокие барьеры входа в отрасль, связанные с сильным влиянием эффекта экономии от масштаба, а также с высокой стоимостью и немобильностью основных фондов, фактически закрывают доступ в отрасль для малых и средних предприятий, что наряду с уже устоявшимся положением её основных участников, позволяет признать рынок стали в России олигополистическим. Итак, в настоящий момент на рынке стали всё ещё происходит процесс вертикальной интеграции в виде поглощения компаний более крупными холдингами. Например, выкуп металлургического предприятия ООО «Парус» трубной металлургической компанией в 2020 г.» (Сагинашвили Д.Г., Рябова В.Д., Закирова М.И. Анализ отрасли сталелитейной промышленности в России // Вестник Владимирского государственного университета. 2021 г. №8. С. 81-88)
В промышленности минеральных удобрений самым конкурентным сегментом является производство азотных удобрений. Однако даже здесь уровень концентрации является достаточно весомым. На долю основного производителя - компании «Еврохим» - приходится 28,6% от общего объёма выработки продукции. Топ-3 компаний-производителей («Еврохим», «Акрон» и «Уралхим») обеспечивают уже 64,4% производства азотных удобрений.
Ещё большая монополизация характерна для других сегментов. Основной производитель калийных удобрений «Уралкалий» имеет 82-процентную долю рынка, а основной игрок в выпуске фосфорных удобрений «Фосагро» сконцентрировал более 60% производства. Эта же компания имеет лидирующие позиции (43% рынка) в сегменте сложных удобрений (См. Богачёв А.И. Российский рынок минеральных удобрений: особенности функционирования в новых реалиях и метаморфозы развития // Вестник аграрной науки. 2022 г. № 3. С. 81).
Добычу нефти и газового конденсата в России по состоянию на начало 2019 года осуществляли 290 организаций. При этом свыше ста из них входят в структуру 11 вертикально интегрированных компаний, на долю которых приходится суммарно более 85% всей нефтедобычи. Конкурентные преимущества крупного производства приводят к тому, что почти весь объём дизельного топлива (свыше 92%) выпускается на нефтеперерабатывающих заводах данных вертикально интегрированных компаний. Как и в цементной промышленности, здесь присутствуют согласованные действия, причём с участием государства. Примером является заключённое в 2011 году соглашение, участниками которого стали 12 нефтяных компаний, Федеральная антимонопольная служба, Федеральная служба по экологическому, технологическому и атомному надзору и ряд других госструктур. Эксперты называют это одним из инструментов административной монополии, когда компетентные органы признают контроль компаний на рынке и соглашаются на их согласованные действия (См. https://magazine.neftegaz.ru/articles/gosregulirovanie/482262-uroven-monopolizatsii-neftyanogo-rynka-v-rossii-i-kitae-pravovye-instrumenty-dlya-sozdaniya-konkuren/).
Одним из лидеров по степени концентрации является рынок сотовой связи. Он почти на 100% поделен между четырьмя игроками: МТС, «МегаФон», «Билайн» и «Теле2». По итогам 2022 года количество их абонентов составило, соответственно, 80, 75, 48 и 47 млн. И процесс монополизации далёк от завершения. Например, компания «Ростелеком», владеющая брендом «Теле2», ведёт переговоры о покупке «МегаФона» с его владельцем - USM Group Алишера Усманова. Потенциальная сумма сделки - более 600 млрд рублей.
Не менее стремительными темпами происходит концентрация сферы розничной торговли. Только с 2015 по 2018 год «армия» региональных торговых сетей сократилась с 700 компаний, владевших 18 тыс. магазинами, до 400 компаний с 15 тыс. магазинами. За тот же отрезок времени количество магазинов федеральных сетей выросло почти вдвое - с 26 до 45 тыс. (См.: Продуктовый ретейл в РФ продолжит укрупняться: https://regnum.ru/news/3275080.html).
Процесс характеризуется не только поглощением мелких компаний крупными, но и слиянием федеральных сетей. Например, за последние два года сеть магазинов «Лента» (владелец - хозяин «Северстали» Алексей Мордашов) купила сеть «Билла Россия» (161 супермаркет, преимущественно в Москве и Московской области), пермскую торговую сеть «Семья» и сеть интернет-торговли «Утконос». В свою очередь, «Магнит» за 88 млрд руб. приобрёл сеть магазинов «Дикси» (2447 магазинов), а компания X5 Retail Group - сеть кухонь «Много лосося».
После этого ведущими игроками отрасли стали X5 Retail Group (сети магазинов «Пятёрочка», «Перекрёсток», «Карусель»; принадлежит бизнес-группе «Альфа» Михаила Фридмана), «Лента» и «Магнит» (крупный пакет акций - у банка ВТБ) (См.: Олигархи монополизируют торговые сети ради сверхприбыли: https://versia.ru/oligarxi-monopoliziruyut-torgovye-seti-radi-sverxpribylej).
Рынок слияний и поглощений в России остаётся крупным, несмотря на санкции и внешнеполитические потрясения. В первой половине 2022 года суммарный объём сделок превысил 18 млрд долл., превысив аналогичный показатель предыдущего года на 5,6%. Хотя общее число сделок сократилось на 26% - до 217, средний размер соглашений увеличился в 1,7 раза, до 64 млн долл. Больше всего слияний и поглощений произошло в строительстве и девелопменте (бизнесе в сфере недвижимости). В целом данный рынок демонстрирует возвращение на «траекторию роста» после сокращения 2014-2019 годов, когда сделок заключалось в среднем на 22-25 млрд долл. ежегодно (для сравнения: в 2012 году слияния и поглощения произошли на сумму 117 млрд долл.). Среди крупнейших сделок последних лет - приобретение нефтегазохимической компанией «Сибур» холдинга «Таиф» (владелец компаний «Нижнекамскнефтехим», «Казаньоргсинтез» и т.д.) за 4 млрд долл., покупка группой компаний «Русинвест» Антипинского НПЗ и Трубной металлургической компанией - Челябинского трубопрокатного завода.
Типичная для капиталистических стран форма концентрации - крупные многоотраслевые консорциумы или конгломераты - характерны и для России. Например, «Альфа-Групп» (владельцы - Михаил Фридман, Герман Хан, Алексей Кузьмичёв) имеет активы в таких сферах, как финансовые услуги, страхование, инвестиции, розничная торговля, телекоммуникации, водоснабжение, девелопмент и т.д. Общее число сотрудников составляет 400 тыс. Бизнес-группа «Ренова» (Виктор Вексельберг) владеет активами в нефте- и газодобыче, цветной металлургии, химической промышленности, машиностроении, телекоммуникационной сфере и т.д. Холдинг «Интеррос» (Владимир Потанин) сосредоточил под своим контролем мощности в металлургии и горнодобывающей промышленности (ГМК «Норильский никель»), финансовой сфере («Росбанк», «Тинькофф банк»), имеет интересы в девелопменте, туризме, транспорте и логистике, СМИ и т.д. Многие группы имеют значительные зарубежные активы.
В Бразилии индекс CR4 для обрабатывающей промышленности вырос в 2007-2016 годах с 19 до 24, для пищевой промышленности - с 17 до 23 в 2005-2013 годах. Велик уровень концентрации в сельскохозяйственном производстве. Индекс CR4 для продаж семян кукурузы составляет 97, сои - 82. Три производителя говядины - JBS, Minerva и Marfrig - контролируют треть рынка (См. Corporate power in the food system: http://marita-wiggerthale.de/mediapool/16/163463/data/Corporate_power_food_system_Jan_2021_1_.pdf). Уровень концентрации в основных отраслях бразильской экономики существенно ниже, чем в рассмотренных выше странах, но и здесь налицо процесс укрупнения производств.
Среди крупнейших бразильских конгломератов следует назвать, во-первых, холдинговую компанию Itaúsa, контролирующую активы в металлургии, химической промышленности, финансовом секторе и т.д. Число занятых работников приближается к 130 тыс. Принадлежит конгломерат семьям Сетубал и Вильела. Во-вторых, Ultrapar, владеющую компаниями в энергетике, химической промышленности, фармацевтике и т.д.
Характерной чертой экономики Саудовской Аравии является высокая концентрация производств, находящихся в собственности государства (читай: королевской династии). Например, нефтегазовая корпорация Saudi Aramco, являющаяся крупнейшей компанией мира по рыночной капитализации, контролирует большую часть добычи нефти и газа, их транспортировку (по трубопроводам и морским путём), переработку. Корпорации принадлежат нефтеперерабатывающие заводы, нефтехимические производства. Группа компаний SABIC, также находящаяся под контролем государства, занимается производством удобрений, металлов, промышленных полимеров.