Орфическая метафизика и ее политическая реализация: мойра и Ананке
Продолжим чтение Томсона: «…в этот период, когда уничтожались последние следы племенного общества, возникает бок о бок с Мойрой орфическая фигура Ананке. Это слово обычно переводят как необходимость, и со многими контекстами этот перевод довольно хорошо согласуется, но его действительное значение более конкретно - «принуждение» или «насилие». В литературе Ананке появляется впервые в писаниях Гераклита и Парменида, которые оба были подвержены влиянию орфизма. Гераклит соединяет Ананке и Мойру вместе как сущности, фактически тождественные…
Во всей греческой литературе, начиная с Гомера, понятия «принуждения» и «рабства» были тесно связаны, причем первое из них постоянно применялось для обозначения как состояния рабства и тяжелого труда, так и пыток, которым подвергались рабы. Вид рабов, запряженных для перевозок или в цепях, надрывающихся над тяжелой работой под бичом, вызывает представление о ярме или стаде быков, и поэтому «ярмо» - это метафора, по традиции связываемая с обоими понятиями. В одном орфическом изображении преисподней мы видим, как осужденный грешник, Сизиф, закатывает в гору свой камень, в то время как над ним с бичом в руке стоит надсмотрщица над рабами - Ананке. Ананке представляет тот принцип, что работающие члены общества не имеют права на какую-либо долю продукта своего труда, кроме минимума, необходимого для поддержания их способности трудиться. Став Ананке, Мойра превратилась в свою противоположность» [1].
Далее Томсон приводит стих, который орфики заучивали для декламации в посмертном мире:
Я избег колеса страданий… [1]
Томсон находит в этом образе адресацию к тотемическому циклу рождения и смерти, при том что «первобытная концепция была здесь по-новому истолкована и выражена в современных символах. Колесо было орудием пыток, применявшемся для наказания рабов, которых привязывали к нему за ноги и за руки» [2]. Вот от какого рода страданий шла спасать орфическая религия, находя в этих страданиях достаточный повод отрицательно относиться к земному существанию как таковому.
И повод бросить вызов любви страшащемуся ее аристократизму: «…орфики бросили вызов освященному временем кодексу аристократической морали: надежда - опасна, любовь - опасна; опасно бороться слишком много, опасно спорить с богами; соблюдай меру во всем, будь доволен тем, что имеешь. Орфики освободили людей от этой боязливой и внушающей боязнь лжи. Они не могли быть довольны тем, что имели, поскольку не имели ничего, и их надежды были столь же беспредельны, как и их желания. Вся жизнь была соревнованием и борьбой, и если только человек храбро вступает в соревнование, сколько бы он ни был скромен и унижен, он может выиграть приз славы и стать богом. Во всем этом орфики обнаруживали - в перевернутой, мистической форме - объективные возможности демократического движения, и народу оставалось, восстав из своего летаргического сна, перевести их мистицизм в действие» [3].
Мы видим, что «гностическая» составляющая орфизма («смерть лучше, чем жизнь») может работать негативно, усугубляя закрепощение, а может - давать потенциал для восстания.
[1] Там же.
[2] Там же.
[3] Там же. С. 233.
[1] Томсон Д. Первые философы. М., Издательство иностранной литературы, 1959. С. 229.