Карсавин и Лосский.
Читаю Карсавина и отбираю в его текстах те идеи, которым не уделил внимания в старой статье о Лосском, но которые явно оказали на Лосского влияние. Вот подборка цитат из Noctes Petropolitanae:
«Высшая сила образует, одухотворяет и род, и вид, и особи, их составляющие. Человек дает имена животным, своею любовью завершая дело Творческой Любви. В человеке проблема многоединства животного царства, многоединства космоса. И если разъединен, безобразен и материален наш мир в каждое из этих быстро бегущих мгновений времени - мы виновны: неполна в нас Любовь.
Ни телесно, ни духовно не рожден на земле Человек, Адам Кадмон мистических умозрений. И Второй Адам, нововозглавивший род людской и весь мир, не собрал еще всех земнородных в лоне своем; еще свершается таинство причастия телу и крови Его, не замолкли звуки земных гимнов, одеждами тленными сокрыт и убран престол Бога Живого. И не может быть осуществлено на земле это единство человечества, а в нем - всего мира в какое-либо одно из мгновений времени, ибо выше оно времени и пространства и должна раньше земля изменить свой лик, небеса свернуться в свиток, умолкнуть стенания твари. Оно извечно существует в творческом бытии Божества, где совершенен Адам Кадмон, обнаруживающий немощь свою в Адаме Перстном, искупаемый и восстающий в Небесном Адаме. Но живущим в пространстве и времени невидимы они сами как многоединый Адам. Для них непонятно единство человечества и заменима другою всякая личность. Они не верят в «бессмертие» личности и потому неизбежно отрицают вечное, т. е. идеальное содержание человеческого духа.
Единство человечества должно быть осуществлено не отвлеченно и не в смысле безразличного единства. Адам Кадмон не существует как отдельный человек отличный от прочих. Он в каждом из нас целиком и целостен во всех нас сразу, хотя для земного бытия еще и не вполне. Он не отвлеченное единство и не множество, а многоединство, hen kai polla, и каждая личность выражает его в особом, неповторимом другими аспекте, хотя она и во всех их и все они в ней. Человечество даже не простое, а иерархически-построенное единство множества: оно осуществляется в многообразном взаимодополнении частных единств, в своеобразном сочетании государственных и народных соединений. Оно - живой организм, не механическое объединение однородных групп и индивидуумов. Но точно так же и народ и государство - подобные же многоединства, союзы любви, в которых иерархически сочетаются друг с другом многообразные общественные ячейки, находя себе дополнение и слагая единство, хотя оно и первее всех их.
Многоединый Человек находит и определяет свою личность в любви к Богочеловеку, как Церковь в отношении к Супругу своему: еще не нашел и не определил. Поэтому личность его еще не полна, но исполняется во внеположности времени и пространства, проницаемая и объединяемая утешающим духом Любви. И как единство Любви, человечество должно явить в себе тот же закон двуединства в триединстве, хотя и не может совершенно явить его вследствие обособленности своей. В Человеке объединяется духовность и животность, обособленный мир духа и обособленный мир тела; начало образующее и начало образуемое. В телесности человека заключено не только все животное в нем самом, но и все животное царство вообще, как в царстве животности (а чрез него в человеке) - все материальное, вещное. Человек и есть космос; каждый из нас - малый мир, микрокосмос. И только в человеческом духе, не как отображение, а как сама действительность, может быть образован и объединен вселенской Любовью весь животно-материальный мир» (Noctes Petropolitanae, 3, 5) [1].
«Есть лишь одна тварная сущность, реальная и определенная не в отдельности своей (такой отдельности нет), а в иерархическом целом ее индивидуализации, все больших, все более конкретных вплоть до меня и любимой моей. Эта сущность - мировая душа, в плотском же своем бытии - Адам Кадмон, весь мир в себе содержащий. Но мир он содержит в себе как многоединство всех своих индивидуализаций, как реальное и конкретное единство, превышающее пространство и время. Весь он во всех, мужа и жену воссоединяя ныне во времени, в неустанном круговороте самоизлиянья и самособиранья, смерти и жизни. Реальна личность каждого из нас, хотя и не так ограниченно, и отъединенно, как предстоит она во времени. Реальна и наша двуединая личность: она - целый человек, весь мир содержащий в себе иначе, чем прочие люди, хотя и единый в Адаме Кадмоне со всеми» (Noctes Petropolitanae, 6, 1) [2].
«Всеединый Человек, несомненно, приял Бога: иначе бы он не существовал. Но он не приял Бога целиком. - Он приял Его, сделал собою и себя утвердил только как жизнь; отдать же себя Богу, умереть в Нем для истинной жизни и полной не захотел. Поэтому жизнь Человека - ограниченная жизнь, не единая со смертью, а противостоящая ей, страшной для человека как гибель его самоутвержденной личности или не полной. Поэтому познание Человека - разъединенное или разумное, основанное не на единстве, а на противоречии, подобно змию - разлагающее и питающееся мертвым, прахом земли. И разумное познание становится «познанием добра и зла», относимых Человеком к себе самому: добро - его жизнь и самоутвержденье, зло - его смерть и отказ от себя. Так возникает иллюзия смертности - наивная надежда не умереть, когда сама ограниченность жизни есть уже смерть. В нравственной жизни все это - односторонность и ограниченность гордыни, отъединенной от смирения; в жизни вообще - разъединение духа и тела внеположностью времени и пространства, распад единой личности на мужа и жену. Во всеедином духе, закосневшем в гордыне или самоутвержденности своей, источник того, что религиозный миф называет «падением» Адама. Не «падение» это - но недостаточность любви, недостаточность усилия в приятии Блага, кажущаяся падением по сравнению с должным или идеальным состоянием» (Noctes Petropolitanae, 6, 5) [3].
«То, что едино в Божестве и Богобытии, разъединено в твари, внеположно-изменчивой и неизменной, тварной и божественной. По недостаточности свободного усилия своего Человек (в себе самом, не в Боге) приемлет Любовь участненно и разъединенно. Этим он созидает для себя (только для себя - не для Бога) особый мир или особую реальность мира, точнее - недостаточность реальности мира, как субъективную реальность, разъединенность, как неполноту единства. Возникают в нем пространство и время, жизнь и смерть, наслаждение и страданье. И распавшись на мужа и жену, распадаясь и множась в бесчисленности рождений, возвращаемой в единство бесчисленностью смертей, бессилен он или - мы в нем бессильны целостно вознестись в Богобытие, в котором уже пребываем по неизменности нашей.
В истинности своей причастные Богу, совершенное подобие и образ Его, знаем мы цель Божьей Благости и нашу цель как идеальное наше состояние, изменчивые, сознаем свою неизменность. И в эмпирической, «субъективной» недостаточности нашей познаем свою леность как вину разъединенности этой недостаточности: страданье и смерть - как справедливую кару. Ничто, абсолютно ничто, недостаточность стала для нас реальною силой. Но возмещается недостаточность усилия недостаточностью единства, вина - карою. В единстве их полно завершаемое для нас во времени и пространстве причастие Божеству. Но даже для нас все сопряженнее чем думаем мы. - Я ощущаю мое страданье и тление, мою смерть не только как справедливую кару за мою вину, а и как нечто не от меня одного зависимое. Иногда негодую я на непонятную мне жестокость, иногда, подобно Моисею усматривая во всеедином Человеке праотца, виню моих отцов. Знаю, что несу кару за чужие грехи, за грехи всех. И в свете Любви чувствую свою вину перед всеми, муками искупающими ее, как невинные дети страданьем искупают распутную жизнь отцов. И понятны слова умирающего брата старца Зосимы… Виновен я перед всеми: во всех грешу я. Из-за меня стенает и мучится, тлению трудится несмысленная тварь. Откуда же чувства эти, если я не Адам Кадмон?» (Noctes Petropolitanae, 6, 6) [4].
«Вина моя - вина всех; вина всех - моя вина. Все во всем. Во мне грешит и страдает, грех искупая, всеединый Адам; во мне виновен весь мир. И не в силах один я в оторванности моей, мнимой, хотя для меня и реальной, преодолеть вину-кару, победить тление и достичь жизни чрез смерть. Ибо нет «моей» вины и «моей» кары - есть лишь вселенская кара-вина. Она и вне меня, в других, и во мне. И мое преображение должно быть преображением всего человечества, а в нем - всего мира.
Полнота причастия к Благу - в причастии к нему всего тварного всеединства в Адаме Кадмоне: и переход в Богобытие возможен лишь как всеединое дело Адама. Оно же вместе с тем и нисхождение в Адама, а чрез него и во всякое творенье, самой Благости, Бесконечной Любви. Это завершение Божьего творческого дела, Боговоче-ловечение, как полнота обожения. В Боге оно не зависит от твари, от того, как приемлет Бога человек: единомгновенно или временно. Нам, живущим в созданном нами же времени, предстает оно временно отделенным от творенья и еще не завершенным, несмотря на завершенье его во Христе
Иисусе. Длительность и разъединенность мы сами для себя создали, соткали многоцветное покрывало Майи, себя им одев, не Бога. Для Бога нет нашей иллюзии - нашего времени и пространства, нашей жизни и смерти, наших наслаждений и мук» (Noctes Petropolitanae, 6, 6) [5].
«Я, всеединый Человек, Адам Кадмон, созидаем из ничто в Рождаемом и Созидающем, в Сыне. Я возникаю в Его ипостаси, и в Нем же силою Духа-Любви возвращаюсь в единство Отца. В самом Триединстве сверхличность моя, погружающаяся в Божественный Мрак; в Сыне - мое бытие, моя истинная личность, моя жизнь и познанье мое, в Нем - мое двуединство, и я одинокий, и ты. Чрез Сына и только чрез Сына доступен мне ветхий денми Отец; Любовь и только Любовь, Дух Утешитель, в Сыне связует меня с Отцом и с Собою.
Христос любит во мне Адама Кадмона. И Адам уже не ничто, а все - ничто, Христа в себя приявшее и Христу противостоящее. И Любовь Христа к Адаму - приятие Христом в Себя всего тварного: тварной сущности, тварной души и воли. Все Христово в Адаме и все Адамово во Христе. Христос есть Адам, и Адам - Христос. Но Христос - Второй Адам, по всечеловечеству своему сущностно единый с Первым и все же от него отличный: отдельный как личность. И связь Божьего с тварно-человеческим не вне Божества, а в самом Божестве, во второй Его ипостаси, в Слове предвечном. Логос как Божество нераздельно и неслиянно соединен со Христом-человеком, составляет с ним в ипостасности своей Божественно-тварное единство, в котором обожением преодолена начальность или ограниченность тварного, не престающего быть тварным. И не нарушена полнота единения иносущностью Бога и Человека, ибо тварная сущность сама по себе ничто и только как Богобытие существует.
Самосознание или личность Первого Адама - только неполнота Божественно-Ипостасного самосознания. И в совершенном единстве со Словом Человек как личность - сама Ипостась. Только тогда Христос единый Богочеловек. Но Христос возлюбил и любит человека, а потому должно быть у Первого Адама и его тварное самосознание, его тварная личность. Но Первый Адам любит Христа как бытие, ему противостоящее, а потому отличает себя. Адам Кадмон - всеединый человек, муж и жена, андрогин. Однако, как любимый Христом, как творимый и образуемый Им, он уже не Адам, не муж, а жена, праматерь Ева, в своей спасенности - Непорочная Дева и Церковь, Невеста Христова. Благостью Божьей, Любовью Логос Себя целиком в ничто изливает - творит Себя в Адаме Кадмоне, создает Адама. Адам Кадмон всеедин, и муж и жена. Как любимый Логосом, как творимый и образуемый, он - жена и невеста; как слитый в единство с Логосом, он - Адам Небесный, Второй, Богочеловек.
Многоедин Адам Кадмон. В каждом «я» он весь; и во мне, как в Адаме, все «я» другие, только по-моему; и я, как Адам, во всех. Ни одна личность не гибнет во Всеедином Человеке: она целиком сохраняется в нем и живет. Но в нем, оставаясь собою, едина она со всеми; в них так же, как все они в ней. Если же таков Человек Всеединый, таков же и возлюбивший его Богочеловек. Ипостась Сына - единство по отношению к ипостасям Отца и Сына, - многоединство в себе самой. Потому и реально многоединство Адама, потому и реальна и бессмертна каждая личность» (Noctes Petropolitanae, 7, 1) [6].
«Все во всем, и каждая личность есть центр всеединства. Но в ведомом нам мире, и в земном и в тварно-небесном - истинный центр всеединства Христос, не ангел, не дух бесплотный, а Человек. Все сотворено во Всеедином Человеке, в Адаме Кадмоне, отлично, но не отдельно - человек и мир, душа и тело, муж и жена, и все в нем многоедино единством его с Божеством чрез Христа. Однако в себе и для себя, как творенья, Адам еще не достиг совершенства. Не приняв всего Бога, не отдав всего себя Богу, он от Бога «отпал», разрушил единство Любви. И не в Богобытии он еще для себя и в себе, а в бытии неполном - в разъединенности, в роковом круговороте времен. Отъединяясь от Любви, разрушая само единство, он не в силах его сохранить и внутри себя самого: распадается на человека и мир, на душу и тело, на мужа и жену. И в отпаденьи своем он не единство материи и формы, а больше - образуемая формой материя, жажда оформленья, София Ахамот, ниспавшая из Божественной Плиромы и в муках взыскующая небесного Жениха своего. Поскольку хранит он в себе образ и силу единства, поскольку образует себя и мир, он - Адам; поскольку утратил единство и, немощный, о нем вожделеет, он - Ева, в ней же, в Жене - начало греха.
Но в Богобытии павший Адам восстановлен извечно. Рядом с ним, его превышая и от него не отдельный - Второй Адам, Богочеловек. Богочеловек соединяет в Себе Божество и Адама. Он- муж совершенный и, как совершенный, - муж и жена, андрогин. Он и Адам и жена Его, уже Непорочная Дева. Он в созидаемом Им человечестве своем - Его, но - сотворенная Премудрость, София, тварная ипостась и, как всеединство людей и в них мира, - Церковь. И София-Церковь - и Он сам и Невеста Его, любимая Им. Нам, еще не свершившим того, что должны мы свершить и свершим, неясен лик Всеединой Софии, трудно отличен от лика Христа. Недосягаем еще ее на столпах семи созидаемый храм. Чтимая во всем мудрствующем, она все еще сокровенное тело Христово.
Тогда лишь возможно полное общенье любви между мною и Церковью-Софией, когда и мое эмпирическое «я» находит себе в ней реальное соответствие, когда она предстоит мне и в индивидуальном лике своем. И только тогда полна Любовь между Церковью и Христом, если и Церковь такая же личность, как Иисус. Это и есть Пречистая Дева Мария, непорочно приявшая всю полноту Божества, Любви, и родившая Иисуса, супруга и мать, земное явление Церкви-Софии» (Noctes Petropolitanae, 7, 3) [7]
«”Бог не есть Бог мертвых, но - Бог живых”. Христос-Человек реален во многоединстве всех человеков: уже отошедших во времени, и живущих в нем и еще в него не пришедших. И подобен Христу Христос-Иисус, и подобен каждый из нас, в вечности сразу - и дитя и старец, единый в полноте своего временного бытия. Полнота моей телесности только во всем телесном: в единстве всей моей плотской жизни, от зачатия моего до возвращенья в мировые стихии и в единстве самих стихий. Такова она в истинной реальности своей - во всевременной и всепространственной жизни Христовой.
Всеедин Христос. Но, всеедино будучи всеми нами и каждым из нас, всеедино пребывая во всяком мгновеньи, Он приемлет в Себя и нашу разъединенность, которая без этого приятия существовала бы только для нас. Не Он ее созидает: она не Его недостаточность, не Его грех и вина. Но Он ее приемлет, и она и Его страдание, Его мука, делающая действительной нашу страшную грезу, спасающая нас во временно-пространственном нашем бытии.
Христос живет в каждом из нас: “Им же живем, и движемся, и есмы” (Деян17, 28). Он наслаждается во всем, что наслаждается; но Он и страдает во всем, что страдает. И непонятным для нас образом, только мгновеньями для нас ясным, едино в Нем наслаждение с мукой, не отделены страданья невинных детей от наслаждений виновных отцов. И нам, на земле живущим, разъединенным, полнее явлен Христос страдающий и умирающий. Для нас и за нас Он распят на Голгофе» (Noctes Petropolitanae, 8, 3) [8].
[1] Лев Платонович Карсавин. Малые сочинения. СПб, 1994. С. 134-135.
[2] Там же. С. 164-165.
[3] Там же. СПб, 1994. С. 172-173.
[4] Там же. СПб, 1994. С. 174.
[5] Там же. СПб, 1994. С. 175.
[6] Там же. СПб, 1994. С. 177-179.
[7] Там же. СПб, 1994. С. 181-182.
[8] Там же. СПб, 1994. С. 186-187.
«Высшая сила образует, одухотворяет и род, и вид, и особи, их составляющие. Человек дает имена животным, своею любовью завершая дело Творческой Любви. В человеке проблема многоединства животного царства, многоединства космоса. И если разъединен, безобразен и материален наш мир в каждое из этих быстро бегущих мгновений времени - мы виновны: неполна в нас Любовь.
Ни телесно, ни духовно не рожден на земле Человек, Адам Кадмон мистических умозрений. И Второй Адам, нововозглавивший род людской и весь мир, не собрал еще всех земнородных в лоне своем; еще свершается таинство причастия телу и крови Его, не замолкли звуки земных гимнов, одеждами тленными сокрыт и убран престол Бога Живого. И не может быть осуществлено на земле это единство человечества, а в нем - всего мира в какое-либо одно из мгновений времени, ибо выше оно времени и пространства и должна раньше земля изменить свой лик, небеса свернуться в свиток, умолкнуть стенания твари. Оно извечно существует в творческом бытии Божества, где совершенен Адам Кадмон, обнаруживающий немощь свою в Адаме Перстном, искупаемый и восстающий в Небесном Адаме. Но живущим в пространстве и времени невидимы они сами как многоединый Адам. Для них непонятно единство человечества и заменима другою всякая личность. Они не верят в «бессмертие» личности и потому неизбежно отрицают вечное, т. е. идеальное содержание человеческого духа.
Единство человечества должно быть осуществлено не отвлеченно и не в смысле безразличного единства. Адам Кадмон не существует как отдельный человек отличный от прочих. Он в каждом из нас целиком и целостен во всех нас сразу, хотя для земного бытия еще и не вполне. Он не отвлеченное единство и не множество, а многоединство, hen kai polla, и каждая личность выражает его в особом, неповторимом другими аспекте, хотя она и во всех их и все они в ней. Человечество даже не простое, а иерархически-построенное единство множества: оно осуществляется в многообразном взаимодополнении частных единств, в своеобразном сочетании государственных и народных соединений. Оно - живой организм, не механическое объединение однородных групп и индивидуумов. Но точно так же и народ и государство - подобные же многоединства, союзы любви, в которых иерархически сочетаются друг с другом многообразные общественные ячейки, находя себе дополнение и слагая единство, хотя оно и первее всех их.
Многоединый Человек находит и определяет свою личность в любви к Богочеловеку, как Церковь в отношении к Супругу своему: еще не нашел и не определил. Поэтому личность его еще не полна, но исполняется во внеположности времени и пространства, проницаемая и объединяемая утешающим духом Любви. И как единство Любви, человечество должно явить в себе тот же закон двуединства в триединстве, хотя и не может совершенно явить его вследствие обособленности своей. В Человеке объединяется духовность и животность, обособленный мир духа и обособленный мир тела; начало образующее и начало образуемое. В телесности человека заключено не только все животное в нем самом, но и все животное царство вообще, как в царстве животности (а чрез него в человеке) - все материальное, вещное. Человек и есть космос; каждый из нас - малый мир, микрокосмос. И только в человеческом духе, не как отображение, а как сама действительность, может быть образован и объединен вселенской Любовью весь животно-материальный мир» (Noctes Petropolitanae, 3, 5) [1].
«Есть лишь одна тварная сущность, реальная и определенная не в отдельности своей (такой отдельности нет), а в иерархическом целом ее индивидуализации, все больших, все более конкретных вплоть до меня и любимой моей. Эта сущность - мировая душа, в плотском же своем бытии - Адам Кадмон, весь мир в себе содержащий. Но мир он содержит в себе как многоединство всех своих индивидуализаций, как реальное и конкретное единство, превышающее пространство и время. Весь он во всех, мужа и жену воссоединяя ныне во времени, в неустанном круговороте самоизлиянья и самособиранья, смерти и жизни. Реальна личность каждого из нас, хотя и не так ограниченно, и отъединенно, как предстоит она во времени. Реальна и наша двуединая личность: она - целый человек, весь мир содержащий в себе иначе, чем прочие люди, хотя и единый в Адаме Кадмоне со всеми» (Noctes Petropolitanae, 6, 1) [2].
«Всеединый Человек, несомненно, приял Бога: иначе бы он не существовал. Но он не приял Бога целиком. - Он приял Его, сделал собою и себя утвердил только как жизнь; отдать же себя Богу, умереть в Нем для истинной жизни и полной не захотел. Поэтому жизнь Человека - ограниченная жизнь, не единая со смертью, а противостоящая ей, страшной для человека как гибель его самоутвержденной личности или не полной. Поэтому познание Человека - разъединенное или разумное, основанное не на единстве, а на противоречии, подобно змию - разлагающее и питающееся мертвым, прахом земли. И разумное познание становится «познанием добра и зла», относимых Человеком к себе самому: добро - его жизнь и самоутвержденье, зло - его смерть и отказ от себя. Так возникает иллюзия смертности - наивная надежда не умереть, когда сама ограниченность жизни есть уже смерть. В нравственной жизни все это - односторонность и ограниченность гордыни, отъединенной от смирения; в жизни вообще - разъединение духа и тела внеположностью времени и пространства, распад единой личности на мужа и жену. Во всеедином духе, закосневшем в гордыне или самоутвержденности своей, источник того, что религиозный миф называет «падением» Адама. Не «падение» это - но недостаточность любви, недостаточность усилия в приятии Блага, кажущаяся падением по сравнению с должным или идеальным состоянием» (Noctes Petropolitanae, 6, 5) [3].
«То, что едино в Божестве и Богобытии, разъединено в твари, внеположно-изменчивой и неизменной, тварной и божественной. По недостаточности свободного усилия своего Человек (в себе самом, не в Боге) приемлет Любовь участненно и разъединенно. Этим он созидает для себя (только для себя - не для Бога) особый мир или особую реальность мира, точнее - недостаточность реальности мира, как субъективную реальность, разъединенность, как неполноту единства. Возникают в нем пространство и время, жизнь и смерть, наслаждение и страданье. И распавшись на мужа и жену, распадаясь и множась в бесчисленности рождений, возвращаемой в единство бесчисленностью смертей, бессилен он или - мы в нем бессильны целостно вознестись в Богобытие, в котором уже пребываем по неизменности нашей.
В истинности своей причастные Богу, совершенное подобие и образ Его, знаем мы цель Божьей Благости и нашу цель как идеальное наше состояние, изменчивые, сознаем свою неизменность. И в эмпирической, «субъективной» недостаточности нашей познаем свою леность как вину разъединенности этой недостаточности: страданье и смерть - как справедливую кару. Ничто, абсолютно ничто, недостаточность стала для нас реальною силой. Но возмещается недостаточность усилия недостаточностью единства, вина - карою. В единстве их полно завершаемое для нас во времени и пространстве причастие Божеству. Но даже для нас все сопряженнее чем думаем мы. - Я ощущаю мое страданье и тление, мою смерть не только как справедливую кару за мою вину, а и как нечто не от меня одного зависимое. Иногда негодую я на непонятную мне жестокость, иногда, подобно Моисею усматривая во всеедином Человеке праотца, виню моих отцов. Знаю, что несу кару за чужие грехи, за грехи всех. И в свете Любви чувствую свою вину перед всеми, муками искупающими ее, как невинные дети страданьем искупают распутную жизнь отцов. И понятны слова умирающего брата старца Зосимы… Виновен я перед всеми: во всех грешу я. Из-за меня стенает и мучится, тлению трудится несмысленная тварь. Откуда же чувства эти, если я не Адам Кадмон?» (Noctes Petropolitanae, 6, 6) [4].
«Вина моя - вина всех; вина всех - моя вина. Все во всем. Во мне грешит и страдает, грех искупая, всеединый Адам; во мне виновен весь мир. И не в силах один я в оторванности моей, мнимой, хотя для меня и реальной, преодолеть вину-кару, победить тление и достичь жизни чрез смерть. Ибо нет «моей» вины и «моей» кары - есть лишь вселенская кара-вина. Она и вне меня, в других, и во мне. И мое преображение должно быть преображением всего человечества, а в нем - всего мира.
Полнота причастия к Благу - в причастии к нему всего тварного всеединства в Адаме Кадмоне: и переход в Богобытие возможен лишь как всеединое дело Адама. Оно же вместе с тем и нисхождение в Адама, а чрез него и во всякое творенье, самой Благости, Бесконечной Любви. Это завершение Божьего творческого дела, Боговоче-ловечение, как полнота обожения. В Боге оно не зависит от твари, от того, как приемлет Бога человек: единомгновенно или временно. Нам, живущим в созданном нами же времени, предстает оно временно отделенным от творенья и еще не завершенным, несмотря на завершенье его во Христе
Иисусе. Длительность и разъединенность мы сами для себя создали, соткали многоцветное покрывало Майи, себя им одев, не Бога. Для Бога нет нашей иллюзии - нашего времени и пространства, нашей жизни и смерти, наших наслаждений и мук» (Noctes Petropolitanae, 6, 6) [5].
«Я, всеединый Человек, Адам Кадмон, созидаем из ничто в Рождаемом и Созидающем, в Сыне. Я возникаю в Его ипостаси, и в Нем же силою Духа-Любви возвращаюсь в единство Отца. В самом Триединстве сверхличность моя, погружающаяся в Божественный Мрак; в Сыне - мое бытие, моя истинная личность, моя жизнь и познанье мое, в Нем - мое двуединство, и я одинокий, и ты. Чрез Сына и только чрез Сына доступен мне ветхий денми Отец; Любовь и только Любовь, Дух Утешитель, в Сыне связует меня с Отцом и с Собою.
Христос любит во мне Адама Кадмона. И Адам уже не ничто, а все - ничто, Христа в себя приявшее и Христу противостоящее. И Любовь Христа к Адаму - приятие Христом в Себя всего тварного: тварной сущности, тварной души и воли. Все Христово в Адаме и все Адамово во Христе. Христос есть Адам, и Адам - Христос. Но Христос - Второй Адам, по всечеловечеству своему сущностно единый с Первым и все же от него отличный: отдельный как личность. И связь Божьего с тварно-человеческим не вне Божества, а в самом Божестве, во второй Его ипостаси, в Слове предвечном. Логос как Божество нераздельно и неслиянно соединен со Христом-человеком, составляет с ним в ипостасности своей Божественно-тварное единство, в котором обожением преодолена начальность или ограниченность тварного, не престающего быть тварным. И не нарушена полнота единения иносущностью Бога и Человека, ибо тварная сущность сама по себе ничто и только как Богобытие существует.
Самосознание или личность Первого Адама - только неполнота Божественно-Ипостасного самосознания. И в совершенном единстве со Словом Человек как личность - сама Ипостась. Только тогда Христос единый Богочеловек. Но Христос возлюбил и любит человека, а потому должно быть у Первого Адама и его тварное самосознание, его тварная личность. Но Первый Адам любит Христа как бытие, ему противостоящее, а потому отличает себя. Адам Кадмон - всеединый человек, муж и жена, андрогин. Однако, как любимый Христом, как творимый и образуемый Им, он уже не Адам, не муж, а жена, праматерь Ева, в своей спасенности - Непорочная Дева и Церковь, Невеста Христова. Благостью Божьей, Любовью Логос Себя целиком в ничто изливает - творит Себя в Адаме Кадмоне, создает Адама. Адам Кадмон всеедин, и муж и жена. Как любимый Логосом, как творимый и образуемый, он - жена и невеста; как слитый в единство с Логосом, он - Адам Небесный, Второй, Богочеловек.
Многоедин Адам Кадмон. В каждом «я» он весь; и во мне, как в Адаме, все «я» другие, только по-моему; и я, как Адам, во всех. Ни одна личность не гибнет во Всеедином Человеке: она целиком сохраняется в нем и живет. Но в нем, оставаясь собою, едина она со всеми; в них так же, как все они в ней. Если же таков Человек Всеединый, таков же и возлюбивший его Богочеловек. Ипостась Сына - единство по отношению к ипостасям Отца и Сына, - многоединство в себе самой. Потому и реально многоединство Адама, потому и реальна и бессмертна каждая личность» (Noctes Petropolitanae, 7, 1) [6].
«Все во всем, и каждая личность есть центр всеединства. Но в ведомом нам мире, и в земном и в тварно-небесном - истинный центр всеединства Христос, не ангел, не дух бесплотный, а Человек. Все сотворено во Всеедином Человеке, в Адаме Кадмоне, отлично, но не отдельно - человек и мир, душа и тело, муж и жена, и все в нем многоедино единством его с Божеством чрез Христа. Однако в себе и для себя, как творенья, Адам еще не достиг совершенства. Не приняв всего Бога, не отдав всего себя Богу, он от Бога «отпал», разрушил единство Любви. И не в Богобытии он еще для себя и в себе, а в бытии неполном - в разъединенности, в роковом круговороте времен. Отъединяясь от Любви, разрушая само единство, он не в силах его сохранить и внутри себя самого: распадается на человека и мир, на душу и тело, на мужа и жену. И в отпаденьи своем он не единство материи и формы, а больше - образуемая формой материя, жажда оформленья, София Ахамот, ниспавшая из Божественной Плиромы и в муках взыскующая небесного Жениха своего. Поскольку хранит он в себе образ и силу единства, поскольку образует себя и мир, он - Адам; поскольку утратил единство и, немощный, о нем вожделеет, он - Ева, в ней же, в Жене - начало греха.
Но в Богобытии павший Адам восстановлен извечно. Рядом с ним, его превышая и от него не отдельный - Второй Адам, Богочеловек. Богочеловек соединяет в Себе Божество и Адама. Он- муж совершенный и, как совершенный, - муж и жена, андрогин. Он и Адам и жена Его, уже Непорочная Дева. Он в созидаемом Им человечестве своем - Его, но - сотворенная Премудрость, София, тварная ипостась и, как всеединство людей и в них мира, - Церковь. И София-Церковь - и Он сам и Невеста Его, любимая Им. Нам, еще не свершившим того, что должны мы свершить и свершим, неясен лик Всеединой Софии, трудно отличен от лика Христа. Недосягаем еще ее на столпах семи созидаемый храм. Чтимая во всем мудрствующем, она все еще сокровенное тело Христово.
Тогда лишь возможно полное общенье любви между мною и Церковью-Софией, когда и мое эмпирическое «я» находит себе в ней реальное соответствие, когда она предстоит мне и в индивидуальном лике своем. И только тогда полна Любовь между Церковью и Христом, если и Церковь такая же личность, как Иисус. Это и есть Пречистая Дева Мария, непорочно приявшая всю полноту Божества, Любви, и родившая Иисуса, супруга и мать, земное явление Церкви-Софии» (Noctes Petropolitanae, 7, 3) [7]
«”Бог не есть Бог мертвых, но - Бог живых”. Христос-Человек реален во многоединстве всех человеков: уже отошедших во времени, и живущих в нем и еще в него не пришедших. И подобен Христу Христос-Иисус, и подобен каждый из нас, в вечности сразу - и дитя и старец, единый в полноте своего временного бытия. Полнота моей телесности только во всем телесном: в единстве всей моей плотской жизни, от зачатия моего до возвращенья в мировые стихии и в единстве самих стихий. Такова она в истинной реальности своей - во всевременной и всепространственной жизни Христовой.
Всеедин Христос. Но, всеедино будучи всеми нами и каждым из нас, всеедино пребывая во всяком мгновеньи, Он приемлет в Себя и нашу разъединенность, которая без этого приятия существовала бы только для нас. Не Он ее созидает: она не Его недостаточность, не Его грех и вина. Но Он ее приемлет, и она и Его страдание, Его мука, делающая действительной нашу страшную грезу, спасающая нас во временно-пространственном нашем бытии.
Христос живет в каждом из нас: “Им же живем, и движемся, и есмы” (Деян17, 28). Он наслаждается во всем, что наслаждается; но Он и страдает во всем, что страдает. И непонятным для нас образом, только мгновеньями для нас ясным, едино в Нем наслаждение с мукой, не отделены страданья невинных детей от наслаждений виновных отцов. И нам, на земле живущим, разъединенным, полнее явлен Христос страдающий и умирающий. Для нас и за нас Он распят на Голгофе» (Noctes Petropolitanae, 8, 3) [8].
[1] Лев Платонович Карсавин. Малые сочинения. СПб, 1994. С. 134-135.
[2] Там же. С. 164-165.
[3] Там же. СПб, 1994. С. 172-173.
[4] Там же. СПб, 1994. С. 174.
[5] Там же. СПб, 1994. С. 175.
[6] Там же. СПб, 1994. С. 177-179.
[7] Там же. СПб, 1994. С. 181-182.
[8] Там же. СПб, 1994. С. 186-187.