Олег Будницкий о еврейских погромах. Часть II
Из книги Олега Витальевича Будницкого «Российские евреи между красными и белыми (1917-1920)».
Хроника разгрома еврейского населения Литвы и Белоруссии летом и осенью 1915 г. мало чем отличается от материалов о еврейских погромах периода Гражданской войны. В погромах и грабежах принимали участие преимущественно казаки и драгуны. В Ковенской губернии в июле 1915 г. от погромов пострадало 15 населенных пунктов. Недалеко от местечка Оникшты драгуны убили еврея-мельника с сыном за отказ выдать им жену и дочь, в местечке Вольники изнасиловали 14-летнюю Алту Шмидт.
В Виленской губернии в августе - сентябре 1915 г. были разгромлены 19 населенных пунктов. Особенно пострадала Сморгонь. Казаки насиловали женщин в синагоге, несколько человек были убиты. Насилия прекратились после столкновения с солдатами-евреями. Во время выселения Лейба Соболь сказал казачьему офицеру, что не может оставить больного и дряхлого отца. Тогда офицер застрелил на месте старика Соболя и заявил, что сын теперь свободен и может покинуть Сморгонь. Казаки поджигали дома как в Сморгони, так и в других местах. Некоторые евреи сгорели заживо.
[Читать далее]Погромы прокатились по Минской, Волынской, Гродненской губерниям. В грабежах имущества евреев принимали участие окрестные крестьяне точно так же, как и в 1919 г. на Украине. «Отличались» опять-таки в основном казаки. Массовый характер приняли изнасилования, нередки были и убийства. В Лемешевичах (Пинского уезда) были изнасилованы три 12-летние и одна 11-летняя девочка, в Лебедеве (Виленской губернии) большинство изнасилованных были старухи, в том числе те, кому перевалило за семьдесят лет. В деревне Березновка Борисовского уезда десять казаков изнасиловали 72-летнюю старуху. Иногда изнасилованных убивали. По агентурным сведениям Департамента полиции, в сентябре 1915 г. в западной части Борисовского уезда Минской губернии все местечки и почти все деревни, в которых жили евреи, подверглись разграблению. В основном грабили казаки, принимали участие в погромах и уланы. Самое активное участие в грабежах и в подстрекательстве к ним принимали местные крестьяне. Войска накладывали «контрибуции», требовали доставить им табак и папиросы. Неустановленный генерал, командовавший казаками, занявшими местечко Докшицы, вызвал к себе раввина и угрожал его повесить, если евреи не откроют лавки; как только лавки были открыты, казаки совместно с крестьянами принялись выбрасывать товары на улицу. Один из казаков потребовал от торговца мукой Бейнеса Шапиро табаку. Когда тот сказал, что табаком не торгует, казак накинул ему на шею веревку и потащил «казнить». По дороге он потребовал от Шапиро 50 рублей - такова была цена жизни. У Шапиро оказалось только 10 руб. Казак потребовал компенсировать разницу сотней папирос. В то время как Шапиро ходил по местечку в поисках папирос, казак шел позади и бил его шашкой по спине, чтобы тот поторапливался. Бывали случаи, когда казаки, останавливавшиеся в домах евреев, топили печи мебелью, несмотря на наличие дров.
В Гродно во время боев с немцами население попряталось в погребах. Казаки принялись рыскать по городу и, тыкая пиками в подвалы, разыскивали спрятавшихся там людей. Рассказчица (Бронислава Брженковская) была ранена казацкой пикой. Ее вытащили из подвала и привели к офицеру с рапортом: «Жиды прячутся в подвалах и стреляют в наших». Офицер приказал вытаскивать и убивать всех скрывавшихся в подвалах евреев, что и было сделано. Раненую женщину препроводили в Лиду; когда выяснилось, что она полька, освободили.
Легитимации антиеврейского насилия способствовала военная печать - газеты «Разведчик», «Наш вестник», «Известия», издававшиеся штабами различных армий. Военные издания были полны антисемитскими публикациями, невозбранно пропускавшимися военной цензурой. Так, в «Маленьком фельетоне», напечатанном в «Армейском вестнике», рассказывалось о том, как казак снес шашкой голову «маленькому юркому жиду-лавочнику», а в «Разведчике» разъяснялось, что отныне в «освобожденной» Галиции установлен «русский добрый закон» и давалось понять, что насилие против евреев не вызовет сурового наказания со стороны командования.
Антиеврейские меры были следствием общей политики, а не личных симпатий или антипатий армейского начальства...
Насилие русской армии по отношению к галицийским евреям, этим «чужим жидам», намного превзошло по степени жестокости то, что пришлось претерпеть российским евреям. После вторжения русской армии в Галицию в августе 1914 г. погромы - разной степени разрушительности и жестокости - состоялись в Бродах, Радзивиллове, Львове, Сокале и других городах и местечках. «Отличались» прежде всего казаки. После установления «нормального» оккупационного режима акты насилия, как правило, прекращались.
Описания еврейских местечек, через которые прошла русская армия во время Брусиловского прорыва весной и летом 1916 г., мало чем отличаются от погромных хроник 1919 г. В Бучаче еврею, солдату русской армии, пришлось наблюдать 10-летнего мальчика с переломанными руками, лежащего возле матери с разбитым черепом и отрубленными ногами, труп изнасилованной, а затем забитой до смерти женщины, мужчин с разбитыми головами и вытекшими глазами, удавленных и сожженных мертвецов.
Из местечка Монастыржиск, куда русская армия пришла во второй раз, бежали все евреи, кроме трех помешанных и одного парализованного. Последний, старик лет шестидесяти, владел несколькими имениями. Когда казаки в первый раз ворвались в Монастыржиск, они, заявив: «Ты жид, тебе при австрийцах разрешено было иметь землю, а при русских ты грызи землю», - заставили старика, подгоняя его ударами нагайки, ползать на четвереньках и рыть носом землю. На следующий день его разбил паралич.
Акции насилия сопровождались глумлением. В Бучаче из 23 синагог были выброшены свитки Торы. Всего же мемуарист подобрал в 15 разгромленных русскими войсками городах Галиции и Буковины четыре пуда свитков Торы. В Монастыржиске в одной синагоге устроили военный лазарет, а другую отвели для нечистот. Было разгромлено еврейское кладбище: разрыты могилы, разбиты мраморные памятники, а также уничтожена ограда, окружавшую братскую могилу немецких солдат-евреев.
Антисемитская пропаганда военного времени успешно формировала образ врага; насилие по отношению к еврейскому населению было фактически узаконено. Антиеврейское насилие стало обычной практикой для армии. «Модель» военных погромов эпохи Гражданской войны была опробована задолго до ее начала...
Одним из самых скандальных антисемитских документов стал циркуляр за подписью высокопоставленного чиновника Департамента полиции К.Д. Кафафова от 9 января 1916 г., разосланный губернаторам, градоначальникам, начальникам областей и губернским жандармским управлениям. Приведем наиболее важную часть циркуляра:
«По полученным в департаменте полиции сведениям, евреи посредством многочисленных подпольных организаций в настоящее время усиленно занимаются революционной пропагандой, причем с целью возбуждения общего недовольства в России, они помимо преступной агитации в войсках и крупных промышленных и заводских центрах Империи, а равно подстрекательства к забастовкам, избрали еще два важных фактора - искусственное вздорожание предметов первой необходимости и исчезновение из обращения разменной монеты.
Исходя из тех соображений, что ни военные неудачи, ни революционная агитация не оказывают серьезного влияния на широкие народные массы, революционеры и их вдохновители евреи, а также тайные сторонники Германии, намереваются вызвать общее недовольство и протест против войны путем голода и чрезмерного вздорожания жизненных продуктов. В этих видах злонамеренные коммерсанты несомненно скрывают товары, замедляют их доставку на места, и, насколько возможно, задерживают разгрузку товаров на железнодорожных станциях.
Благодаря недостатку звонкой монеты в обращении, евреи стремятся внушить населению недоверие к русским деньгам, обесценить таковые и заставить, таким образом, вкладчиков брать свои сбережения из государственных кредитных учреждений и сберегательных касс, а металлическую монету, как единственную, якобы имеющую ценность, прятать. По поводу выпуска разменных марок, евреи усиленно распространяют среди населения слухи, что Русское правительство обанкротилось, так как не имеет металла даже для монеты».
Как показало позднейшее расследование, в основу циркуляра было положено сообщение из Ставки Верховного главнокомандования от 26 ноября 1915 г., и инициаторами его были начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев и командующий Киевским военным округом генерал В.И. Троцкий... Кафафовский циркуляр интересен прежде всего тем, что демонстрирует уровень и метод мышления, свойственный российскому генералитету и определенной части бюрократии - веру в заговор, в злую волю, определяющую ход исторических событий.
Несколько лет спустя, уже после всероссийской катастрофы, Ф.И. Родичев заметил: «Как мы все ошибались относительно определения умственного возраста России. Если иные не ошибались насчет русского крестьянства, живущего умом средних веков, верующего, что через бинокль можно пускать холеру, думающего, что немец на аэроплане приезжает в Тамбовскую губернию воровать снопы, то относительно верхов ошибались все... Это среда жидоедства, так же как среда веры в масонский заговор, в колдунов, кончину мира, черта с рогами или без рогов... Антисемитизм верхов, так же как и низов, имеет одни и те же корни - темноту непонимания, силу темных страстей и зоологических инстинктов, неспособность критического анализа».
Очевидная нелепость кафафовского циркуляра проняла даже В.М. Пуришкевича, заявившего в Думе 12 февраля 1916 г.: «Я ненавижу евреев, и мои взгляды на еврейский вопрос отнюдь не изменились, но из этого вовсе не следует, чтобы я указывал в настоящее время перстом и говорил, что в жиде всё зло»...
Одно из основных занятий евреев - торговля - становилось все более опасным в условиях инфляции и дефицита товаров. Безличные рыночные силы требовали олицетворения. Убеждение в том, что евреи сознательно прячут товары, прочно укоренилось в массовом сознании.
7 мая 1916 г. «на продовольственной почве» разразился погром в Красноярске. Громили преимущественно лавки и квартиры евреев.
После Февральской революции ситуация не только не улучшилась, но стала довольно быстро ухудшаться.
24 июня 1917 г. на Подоле в Киеве толпа напала на торговцев-евреев, которые вывозили товары. Предъявленные разрешения от продовольственной управы не убедили толпу. Некоторые евреи были сильно избиты. Той же участи подверглись милиционеры-евреи, вступившиеся за избиваемых.
28 июня в г. Александровске Екатеринославской губернии толпа напала на еврейские лавки, находившиеся на базаре, и начала их громить...
В Елизаветграде «распространился слух, что евреи прячут все продукты на кладбище. Широкие массы поверили этому нелепому слуху и пошли обыскивать кладбище. Было разрыто несколько десятков могил».
Заметки под рубрикой «погромная агитация», начиная с лета 1917 г., появляются практически в каждом номере «Еврейской недели». Чаще всего антиеврейские эксцессы возникали на почве нехватки продовольствия и других товаров первой необходимости...
5 апреля 1919 г. в Пинске польские легионеры арестовали участников собрания местных сионистов, обсуждавших вопрос о распределении полученной из США помощи. Почти все собравшиеся (37, по другим данным - 35 чел.) были отведены на рынок и расстреляны из пулемета. По официальной версии, распространенной польским телеграфным агентством, еще «при оккупации города в разных частях его из окон еврейских домов, в сумерки, сыпались выстрелы на вступавших улан». Собрание было якобы сборищем большевиков, и поляки обнаружили «громадные склады оружия». В городке (население Пинска составляло 24 тыс. чел., из них 20 тыс. - евреи) оказался «нежелательный свидетель» - представитель американской еврейской организации, благодаря чему дело получило международную огласку.
В начале 1919 г., в период петлюровских погромов, И.Ф. Наживин ехал поездом из Казатина в Одессу: «...Среди хмурых, иззябших пассажиров идет самая откровенная проповедь все новых и новых погромов. Ораторами выступают, главным образом, солдаты. Они уверяют, что евреи создали свои особые полки, что они дерутся за панов, что они стреляли из окон по восставшему народу и проч.»
Наживин усомнился, поскольку «еврейские полки и прочее, это, знаете, все вещи совсем уже невероятные...» Солдат немедленно стал орать: «Не только полки, не только стреляли, но даже кипятком восставший народ из окон обливали, они стоят за старый режим». Большинство пассажиров были на стороне солдата.
После сдачи петлюровцами большевикам Киева отступавший под натиском большевиков 4-й полк сечевых стрельцов (т. е. артиллерия) проходил через Казатин, близ которого жил Наживин. В разговоре с ним «стрельцы» выражали уверенность, что с большевиками все равно справятся, лишь бы «чортовых жидов всех вырезать». «Как жидов вырезать?! - изумился Наживин. - Да ведь вы же республиканцы, вы же стоите за свободу, равенство и братство?!»
«Оказалось, что да, но для жидов делается специальное исключение из свободы и равенства и братства...»
В октябре 1919 г. во время боев добровольцев с красными за Киев в стане как будто более цивилизованных, чем украинские крестьяне, составлявшие основу петлюровского воинства, белых стали распространяться слухи о евреях, обливающих серной кислотой и кипятком «наших сестер милосердия». Офицер «с университетским значком на груди» говорил:
«Жиды режут наших солдат, обливают кипятком и горящей (так! - О. Б.) смолой сестер милосердия и помогают большевикам».
В киевской газете «Вечерние огни» сразу после возвращения белых в город был напечатан список домов и квартир, откуда евреи стреляли в отступавших добровольцев и обливали их серной кислотой и кипятком. Редакция уверяла, что списки получила в полиции и сверила «в соответствующих военных инстанциях». Специально созданной комиссией были проверены указанные адреса и сведения газеты опровергнуты. Для любого трезвомыслящего человека вздорность информации должна была, казалось, быть ясна и без всякой проверки: дело все-таки происходило не в средневековой крепости и не в эпоху монголо-татарского нашествия. Выстрелы из окон собственных квартир по регулярным войскам могли свидетельствовать разве что о психической неадекватности стрелков. Тем не менее эта заведомая чушь была пропущена военной цензурой. Среди прочего выяснилось, что дымки, якобы от выстрелов из окон квартир евреев в Киеве, были вызваны рикошетами от пуль, попадавших в стены домов, т. е. ситуация интерпретировалась «с точностью до наоборот»; аналогичного происхождения были рассказы о выстрелах в спину добровольцам и в других городах и местечках.
Говоря о «выстрелах в спину», Деникин признавал, что «наряду с действительными фактами имела место не раз и симуляция - в оправдание содеянных насилий; что выстрелы в тыл иной раз носили происхождение “христианское”, а то и вовсе мифическое...»
Это был «Лацис навыворот»: только место социального происхождения занимала национальная принадлежность.
Характерный эпизод произошел в Дашеве Липовецкого уезда Киевской губернии, в котором пережидал голодное время автор учебников по русской литературе и переводчик Байрона В.М. Фишер (нееврей). В октябре или ноябре 1919 г. в местечко пришли деникинцы (казаки). Поначалу грабежей не было, но затем дело пошло как по накатанной колее. Особенно после того, как отряд казаков попал в повстанческую засаду, в чем они обвинили евреев. Один из казаков говорил Фишеру:
«Никого не думали трогать. Выходим, прошли десять верст, а тут из засады на нас целая банда. Не иначе как отсюда жиды послали. Мы так и решили. Погодите же, говорим, мы еще с вами посчитаемся, черти! Отогнали тех, и вот пришли снова».
Логики в этом не было никакой. «Повстанцы» терроризировали еврейское население местечка, постоянно взимали «контрибуции» то в несколько десятков тысяч рублей, то в сто пар сапог. Иногда борцы за свободную Украину брали заложников. Командир одного из отрядов объяснил: «Наш отряд преследует цели воспитательные. Мы хотим отучить жидов от политики. Мы хотим отбить у них охоту к власти на Украине, где власть должна принадлежать только украинскому народу. Вот мы и дадим им маленький урок, бескровный». «Урок» заключался в том, что заложников высекли. Позднее различные отряды повстанцев «свое пребывание разнообразили еще грабежом, а иногда убийствами и насилиями»...
Очередной грабеж был не самым страшным из того, что случилось в местечке. В Дашеве жила акушерка Халалдовская: «Ее муж уехал в Сибирь с намерением туда вызвать и семью; но жена и сын-юноша застряли в Дашеве. На квартире у них жил зубной врач, Мороз. К ним на квартиру пришли казаки, сидели целый вечер, потом стали приставать к Халалдовской; она сопротивлялась; тут же был Мороз и еще один гость. Всех их зарезали, сын бежал; утром застали сидящие за столом окровавленные трупы...»
Возможное, если дело касалось евреев, часто трактовалось встретившимися им в недобрый час военными как действительное. Петлюровцам встретился еврей-портной с двумя дочерьми четырнадцати и одиннадцати лет. Заметив у старшей ножницы, они обвинили девочек в порче телеграфных проводов, вырезали им языки, выкололи глаза и затем убили. Какие-то белые офицеры убили студента-еврея и его жену «за шпионаж», поскольку обнаружили у него записную книжку с адресами…
Психология значительной части белого офицерства представляла собой, по наблюдению В.А. Маклакова, «сколок с большевизма». В Крыму, уже во врангелевский период, офицерские организации склонны были очень просто решать проблему товарообмена: «Армии не хватает одежды и обуви - реквизировать все в магазинах и у буржуев». Офицеры посылали комиссии «по лавкам искать материалов, и если эта комиссия найдет какие-нибудь две дюжины кальсон, то это уже превращается стоустой молвой в тысячные запасы, и отсюда прежнее негодование - мы мерзнем, а вы товары прячете. Реквизировать, и кончено». Столь же упрощенными и агрессивными были «понятия офицерства» в деникинский период: «бей социалистов, бей спекулянтов, бей жидов».
Евреи, составлявшие почти три четверти торговцев в бывшей Черте оседлости, подвергались нападениям и как «жиды», и как «спекулянты». Грабежи, невозможность привезти товар (см. ниже о нападениях на евреев в поездах) привели к легко предсказуемому результату: «Все магазины заперты и ничего нельзя достать», - констатировал Шульгин в середине декабря 1919 г. Пожурив «добровольцев» за легкое отношение к грабежам, Шульгин разъяснил:
«Наше отношение к торговому люду безобразно. Мы иначе не называем их как “спекулянтами” и ругаем их на всех перекрестках.
А на самом деле без этих “спекулянтов” мы не можем прожить. Ибо сами мы не можем и не умеем добывать продукты из первых рук, т. е. у крестьян. Да, не умеем, потому что торговое искусство это такое же искусство, как и всякое другое, и сразу не приходит. <...>
Большевики истребляли торговцев под именем “буржуев” декретами и чрезвычайками. А мы истребляем их под именем “спекулянтов” грабежами.
Результат будет один и тот же: голод».
Вооруженные формирования всех противоборствовавших сторон в период Гражданской войны занимались «самоснабжением». Для значительной части войск белых грабеж стал стимулом участия в боевых действиях. Это произошло еще до вступления деникинских войск на Украину. Денежное довольствие офицеров было явно недостаточным, и сам Деникин, о кристальной честности которого единодушно свидетельствуют современники, признавал «законным правом» своих подчиненных брать деньги с мертвых большевиков. Один из белых генералов горячо доказывал невозможность аннулировать керенки. «Помилуйте, - говорил он, - ведь эдак мы уничтожим всю лихость атак, сколькие живут надеждой снять керенки с трупа». Таким образом, мародерство, за которое в условиях «обычной» войны расстреливали, было de facto узаконено. Белые частенько не ограничивались «реквизицией» продовольствия у гражданского населения, забирая также одежду, драгоценности и деньги. Речь идет в данном случае преимущественно о христианском населении; с евреями же вообще можно было не церемониться.
Недоумение Д.С. Пасманика, обратившего внимание на «чисто большевистскую» психологию казаков, лечившихся в лазарете, открытом на средства Крымского правительства, на их ненависть к офицерам и т. п., и не понимавшего, как же можно на них рассчитывать в борьбе с большевиками, развеял знакомый офицер: «На фронте этот же казак будет храбро сражаться... в надежде на грабеж».
Однажды в присутствии кн. Е.Н. Трубецкого Деникин высказался в том смысле, что в его войсках дисциплина хоть и не такая, как «в старое доброе время, но все-таки дисциплина: умирать не отказываются». Офицер-доброволец развеял недоумение князя: «Не такая, потому что грабят, а сражаются великолепно». «Надо понять, - рассуждал Трубецкой, - что это контрасты, которые совмещаются в человеческой душе: не только умирают, не только жертвуют собой, но пламенеют, бескорыстно любят Россию, а в то же время дают волю рукам и даже аппетитам. В их воодушевлении тайна их побед над большевистской армией, где только страх, корысть да аппетиты, но нет любви, нет самого главного - души. И думая о добровольческой армии, невольно вспоминается изречение: прощаются тебе грехи многие за то, что ты возлюбила многое. Кто из двух лучше. Те ли невинные в грабежах, но холодные и черствые люди, которые строго судят добровольческую армию, а сами и пальцем не пошевельнут, чтобы помочь России, или те, которые за нее совершают сверхчеловеческие подвиги и умирают, но рядом с возвышенным и светлым порывом переживают и минуты тяжкого падения. С точки зрения человеческой, об этом можно судить различно, но Божий суд всегда предпочитает того, кто горяч, тому, кто только тепел».
Бог, однако, на сей раз рассудил по-другому.
Иные, чем у Трубецкого, впечатления о моральном состоянии добровольцев и большевиков сложились у такого апологета Белого движения, как Д.С. Пасманик: «пафос отсутствовал во всем нашем лагере, в то время как у большевиков он имелся в огромнейших размерах».
Хроника разгрома еврейского населения Литвы и Белоруссии летом и осенью 1915 г. мало чем отличается от материалов о еврейских погромах периода Гражданской войны. В погромах и грабежах принимали участие преимущественно казаки и драгуны. В Ковенской губернии в июле 1915 г. от погромов пострадало 15 населенных пунктов. Недалеко от местечка Оникшты драгуны убили еврея-мельника с сыном за отказ выдать им жену и дочь, в местечке Вольники изнасиловали 14-летнюю Алту Шмидт.
В Виленской губернии в августе - сентябре 1915 г. были разгромлены 19 населенных пунктов. Особенно пострадала Сморгонь. Казаки насиловали женщин в синагоге, несколько человек были убиты. Насилия прекратились после столкновения с солдатами-евреями. Во время выселения Лейба Соболь сказал казачьему офицеру, что не может оставить больного и дряхлого отца. Тогда офицер застрелил на месте старика Соболя и заявил, что сын теперь свободен и может покинуть Сморгонь. Казаки поджигали дома как в Сморгони, так и в других местах. Некоторые евреи сгорели заживо.
[Читать далее]Погромы прокатились по Минской, Волынской, Гродненской губерниям. В грабежах имущества евреев принимали участие окрестные крестьяне точно так же, как и в 1919 г. на Украине. «Отличались» опять-таки в основном казаки. Массовый характер приняли изнасилования, нередки были и убийства. В Лемешевичах (Пинского уезда) были изнасилованы три 12-летние и одна 11-летняя девочка, в Лебедеве (Виленской губернии) большинство изнасилованных были старухи, в том числе те, кому перевалило за семьдесят лет. В деревне Березновка Борисовского уезда десять казаков изнасиловали 72-летнюю старуху. Иногда изнасилованных убивали. По агентурным сведениям Департамента полиции, в сентябре 1915 г. в западной части Борисовского уезда Минской губернии все местечки и почти все деревни, в которых жили евреи, подверглись разграблению. В основном грабили казаки, принимали участие в погромах и уланы. Самое активное участие в грабежах и в подстрекательстве к ним принимали местные крестьяне. Войска накладывали «контрибуции», требовали доставить им табак и папиросы. Неустановленный генерал, командовавший казаками, занявшими местечко Докшицы, вызвал к себе раввина и угрожал его повесить, если евреи не откроют лавки; как только лавки были открыты, казаки совместно с крестьянами принялись выбрасывать товары на улицу. Один из казаков потребовал от торговца мукой Бейнеса Шапиро табаку. Когда тот сказал, что табаком не торгует, казак накинул ему на шею веревку и потащил «казнить». По дороге он потребовал от Шапиро 50 рублей - такова была цена жизни. У Шапиро оказалось только 10 руб. Казак потребовал компенсировать разницу сотней папирос. В то время как Шапиро ходил по местечку в поисках папирос, казак шел позади и бил его шашкой по спине, чтобы тот поторапливался. Бывали случаи, когда казаки, останавливавшиеся в домах евреев, топили печи мебелью, несмотря на наличие дров.
В Гродно во время боев с немцами население попряталось в погребах. Казаки принялись рыскать по городу и, тыкая пиками в подвалы, разыскивали спрятавшихся там людей. Рассказчица (Бронислава Брженковская) была ранена казацкой пикой. Ее вытащили из подвала и привели к офицеру с рапортом: «Жиды прячутся в подвалах и стреляют в наших». Офицер приказал вытаскивать и убивать всех скрывавшихся в подвалах евреев, что и было сделано. Раненую женщину препроводили в Лиду; когда выяснилось, что она полька, освободили.
Легитимации антиеврейского насилия способствовала военная печать - газеты «Разведчик», «Наш вестник», «Известия», издававшиеся штабами различных армий. Военные издания были полны антисемитскими публикациями, невозбранно пропускавшимися военной цензурой. Так, в «Маленьком фельетоне», напечатанном в «Армейском вестнике», рассказывалось о том, как казак снес шашкой голову «маленькому юркому жиду-лавочнику», а в «Разведчике» разъяснялось, что отныне в «освобожденной» Галиции установлен «русский добрый закон» и давалось понять, что насилие против евреев не вызовет сурового наказания со стороны командования.
Антиеврейские меры были следствием общей политики, а не личных симпатий или антипатий армейского начальства...
Насилие русской армии по отношению к галицийским евреям, этим «чужим жидам», намного превзошло по степени жестокости то, что пришлось претерпеть российским евреям. После вторжения русской армии в Галицию в августе 1914 г. погромы - разной степени разрушительности и жестокости - состоялись в Бродах, Радзивиллове, Львове, Сокале и других городах и местечках. «Отличались» прежде всего казаки. После установления «нормального» оккупационного режима акты насилия, как правило, прекращались.
Описания еврейских местечек, через которые прошла русская армия во время Брусиловского прорыва весной и летом 1916 г., мало чем отличаются от погромных хроник 1919 г. В Бучаче еврею, солдату русской армии, пришлось наблюдать 10-летнего мальчика с переломанными руками, лежащего возле матери с разбитым черепом и отрубленными ногами, труп изнасилованной, а затем забитой до смерти женщины, мужчин с разбитыми головами и вытекшими глазами, удавленных и сожженных мертвецов.
Из местечка Монастыржиск, куда русская армия пришла во второй раз, бежали все евреи, кроме трех помешанных и одного парализованного. Последний, старик лет шестидесяти, владел несколькими имениями. Когда казаки в первый раз ворвались в Монастыржиск, они, заявив: «Ты жид, тебе при австрийцах разрешено было иметь землю, а при русских ты грызи землю», - заставили старика, подгоняя его ударами нагайки, ползать на четвереньках и рыть носом землю. На следующий день его разбил паралич.
Акции насилия сопровождались глумлением. В Бучаче из 23 синагог были выброшены свитки Торы. Всего же мемуарист подобрал в 15 разгромленных русскими войсками городах Галиции и Буковины четыре пуда свитков Торы. В Монастыржиске в одной синагоге устроили военный лазарет, а другую отвели для нечистот. Было разгромлено еврейское кладбище: разрыты могилы, разбиты мраморные памятники, а также уничтожена ограда, окружавшую братскую могилу немецких солдат-евреев.
Антисемитская пропаганда военного времени успешно формировала образ врага; насилие по отношению к еврейскому населению было фактически узаконено. Антиеврейское насилие стало обычной практикой для армии. «Модель» военных погромов эпохи Гражданской войны была опробована задолго до ее начала...
Одним из самых скандальных антисемитских документов стал циркуляр за подписью высокопоставленного чиновника Департамента полиции К.Д. Кафафова от 9 января 1916 г., разосланный губернаторам, градоначальникам, начальникам областей и губернским жандармским управлениям. Приведем наиболее важную часть циркуляра:
«По полученным в департаменте полиции сведениям, евреи посредством многочисленных подпольных организаций в настоящее время усиленно занимаются революционной пропагандой, причем с целью возбуждения общего недовольства в России, они помимо преступной агитации в войсках и крупных промышленных и заводских центрах Империи, а равно подстрекательства к забастовкам, избрали еще два важных фактора - искусственное вздорожание предметов первой необходимости и исчезновение из обращения разменной монеты.
Исходя из тех соображений, что ни военные неудачи, ни революционная агитация не оказывают серьезного влияния на широкие народные массы, революционеры и их вдохновители евреи, а также тайные сторонники Германии, намереваются вызвать общее недовольство и протест против войны путем голода и чрезмерного вздорожания жизненных продуктов. В этих видах злонамеренные коммерсанты несомненно скрывают товары, замедляют их доставку на места, и, насколько возможно, задерживают разгрузку товаров на железнодорожных станциях.
Благодаря недостатку звонкой монеты в обращении, евреи стремятся внушить населению недоверие к русским деньгам, обесценить таковые и заставить, таким образом, вкладчиков брать свои сбережения из государственных кредитных учреждений и сберегательных касс, а металлическую монету, как единственную, якобы имеющую ценность, прятать. По поводу выпуска разменных марок, евреи усиленно распространяют среди населения слухи, что Русское правительство обанкротилось, так как не имеет металла даже для монеты».
Как показало позднейшее расследование, в основу циркуляра было положено сообщение из Ставки Верховного главнокомандования от 26 ноября 1915 г., и инициаторами его были начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев и командующий Киевским военным округом генерал В.И. Троцкий... Кафафовский циркуляр интересен прежде всего тем, что демонстрирует уровень и метод мышления, свойственный российскому генералитету и определенной части бюрократии - веру в заговор, в злую волю, определяющую ход исторических событий.
Несколько лет спустя, уже после всероссийской катастрофы, Ф.И. Родичев заметил: «Как мы все ошибались относительно определения умственного возраста России. Если иные не ошибались насчет русского крестьянства, живущего умом средних веков, верующего, что через бинокль можно пускать холеру, думающего, что немец на аэроплане приезжает в Тамбовскую губернию воровать снопы, то относительно верхов ошибались все... Это среда жидоедства, так же как среда веры в масонский заговор, в колдунов, кончину мира, черта с рогами или без рогов... Антисемитизм верхов, так же как и низов, имеет одни и те же корни - темноту непонимания, силу темных страстей и зоологических инстинктов, неспособность критического анализа».
Очевидная нелепость кафафовского циркуляра проняла даже В.М. Пуришкевича, заявившего в Думе 12 февраля 1916 г.: «Я ненавижу евреев, и мои взгляды на еврейский вопрос отнюдь не изменились, но из этого вовсе не следует, чтобы я указывал в настоящее время перстом и говорил, что в жиде всё зло»...
Одно из основных занятий евреев - торговля - становилось все более опасным в условиях инфляции и дефицита товаров. Безличные рыночные силы требовали олицетворения. Убеждение в том, что евреи сознательно прячут товары, прочно укоренилось в массовом сознании.
7 мая 1916 г. «на продовольственной почве» разразился погром в Красноярске. Громили преимущественно лавки и квартиры евреев.
После Февральской революции ситуация не только не улучшилась, но стала довольно быстро ухудшаться.
24 июня 1917 г. на Подоле в Киеве толпа напала на торговцев-евреев, которые вывозили товары. Предъявленные разрешения от продовольственной управы не убедили толпу. Некоторые евреи были сильно избиты. Той же участи подверглись милиционеры-евреи, вступившиеся за избиваемых.
28 июня в г. Александровске Екатеринославской губернии толпа напала на еврейские лавки, находившиеся на базаре, и начала их громить...
В Елизаветграде «распространился слух, что евреи прячут все продукты на кладбище. Широкие массы поверили этому нелепому слуху и пошли обыскивать кладбище. Было разрыто несколько десятков могил».
Заметки под рубрикой «погромная агитация», начиная с лета 1917 г., появляются практически в каждом номере «Еврейской недели». Чаще всего антиеврейские эксцессы возникали на почве нехватки продовольствия и других товаров первой необходимости...
5 апреля 1919 г. в Пинске польские легионеры арестовали участников собрания местных сионистов, обсуждавших вопрос о распределении полученной из США помощи. Почти все собравшиеся (37, по другим данным - 35 чел.) были отведены на рынок и расстреляны из пулемета. По официальной версии, распространенной польским телеграфным агентством, еще «при оккупации города в разных частях его из окон еврейских домов, в сумерки, сыпались выстрелы на вступавших улан». Собрание было якобы сборищем большевиков, и поляки обнаружили «громадные склады оружия». В городке (население Пинска составляло 24 тыс. чел., из них 20 тыс. - евреи) оказался «нежелательный свидетель» - представитель американской еврейской организации, благодаря чему дело получило международную огласку.
В начале 1919 г., в период петлюровских погромов, И.Ф. Наживин ехал поездом из Казатина в Одессу: «...Среди хмурых, иззябших пассажиров идет самая откровенная проповедь все новых и новых погромов. Ораторами выступают, главным образом, солдаты. Они уверяют, что евреи создали свои особые полки, что они дерутся за панов, что они стреляли из окон по восставшему народу и проч.»
Наживин усомнился, поскольку «еврейские полки и прочее, это, знаете, все вещи совсем уже невероятные...» Солдат немедленно стал орать: «Не только полки, не только стреляли, но даже кипятком восставший народ из окон обливали, они стоят за старый режим». Большинство пассажиров были на стороне солдата.
После сдачи петлюровцами большевикам Киева отступавший под натиском большевиков 4-й полк сечевых стрельцов (т. е. артиллерия) проходил через Казатин, близ которого жил Наживин. В разговоре с ним «стрельцы» выражали уверенность, что с большевиками все равно справятся, лишь бы «чортовых жидов всех вырезать». «Как жидов вырезать?! - изумился Наживин. - Да ведь вы же республиканцы, вы же стоите за свободу, равенство и братство?!»
«Оказалось, что да, но для жидов делается специальное исключение из свободы и равенства и братства...»
В октябре 1919 г. во время боев добровольцев с красными за Киев в стане как будто более цивилизованных, чем украинские крестьяне, составлявшие основу петлюровского воинства, белых стали распространяться слухи о евреях, обливающих серной кислотой и кипятком «наших сестер милосердия». Офицер «с университетским значком на груди» говорил:
«Жиды режут наших солдат, обливают кипятком и горящей (так! - О. Б.) смолой сестер милосердия и помогают большевикам».
В киевской газете «Вечерние огни» сразу после возвращения белых в город был напечатан список домов и квартир, откуда евреи стреляли в отступавших добровольцев и обливали их серной кислотой и кипятком. Редакция уверяла, что списки получила в полиции и сверила «в соответствующих военных инстанциях». Специально созданной комиссией были проверены указанные адреса и сведения газеты опровергнуты. Для любого трезвомыслящего человека вздорность информации должна была, казалось, быть ясна и без всякой проверки: дело все-таки происходило не в средневековой крепости и не в эпоху монголо-татарского нашествия. Выстрелы из окон собственных квартир по регулярным войскам могли свидетельствовать разве что о психической неадекватности стрелков. Тем не менее эта заведомая чушь была пропущена военной цензурой. Среди прочего выяснилось, что дымки, якобы от выстрелов из окон квартир евреев в Киеве, были вызваны рикошетами от пуль, попадавших в стены домов, т. е. ситуация интерпретировалась «с точностью до наоборот»; аналогичного происхождения были рассказы о выстрелах в спину добровольцам и в других городах и местечках.
Говоря о «выстрелах в спину», Деникин признавал, что «наряду с действительными фактами имела место не раз и симуляция - в оправдание содеянных насилий; что выстрелы в тыл иной раз носили происхождение “христианское”, а то и вовсе мифическое...»
Это был «Лацис навыворот»: только место социального происхождения занимала национальная принадлежность.
Характерный эпизод произошел в Дашеве Липовецкого уезда Киевской губернии, в котором пережидал голодное время автор учебников по русской литературе и переводчик Байрона В.М. Фишер (нееврей). В октябре или ноябре 1919 г. в местечко пришли деникинцы (казаки). Поначалу грабежей не было, но затем дело пошло как по накатанной колее. Особенно после того, как отряд казаков попал в повстанческую засаду, в чем они обвинили евреев. Один из казаков говорил Фишеру:
«Никого не думали трогать. Выходим, прошли десять верст, а тут из засады на нас целая банда. Не иначе как отсюда жиды послали. Мы так и решили. Погодите же, говорим, мы еще с вами посчитаемся, черти! Отогнали тех, и вот пришли снова».
Логики в этом не было никакой. «Повстанцы» терроризировали еврейское население местечка, постоянно взимали «контрибуции» то в несколько десятков тысяч рублей, то в сто пар сапог. Иногда борцы за свободную Украину брали заложников. Командир одного из отрядов объяснил: «Наш отряд преследует цели воспитательные. Мы хотим отучить жидов от политики. Мы хотим отбить у них охоту к власти на Украине, где власть должна принадлежать только украинскому народу. Вот мы и дадим им маленький урок, бескровный». «Урок» заключался в том, что заложников высекли. Позднее различные отряды повстанцев «свое пребывание разнообразили еще грабежом, а иногда убийствами и насилиями»...
Очередной грабеж был не самым страшным из того, что случилось в местечке. В Дашеве жила акушерка Халалдовская: «Ее муж уехал в Сибирь с намерением туда вызвать и семью; но жена и сын-юноша застряли в Дашеве. На квартире у них жил зубной врач, Мороз. К ним на квартиру пришли казаки, сидели целый вечер, потом стали приставать к Халалдовской; она сопротивлялась; тут же был Мороз и еще один гость. Всех их зарезали, сын бежал; утром застали сидящие за столом окровавленные трупы...»
Возможное, если дело касалось евреев, часто трактовалось встретившимися им в недобрый час военными как действительное. Петлюровцам встретился еврей-портной с двумя дочерьми четырнадцати и одиннадцати лет. Заметив у старшей ножницы, они обвинили девочек в порче телеграфных проводов, вырезали им языки, выкололи глаза и затем убили. Какие-то белые офицеры убили студента-еврея и его жену «за шпионаж», поскольку обнаружили у него записную книжку с адресами…
Психология значительной части белого офицерства представляла собой, по наблюдению В.А. Маклакова, «сколок с большевизма». В Крыму, уже во врангелевский период, офицерские организации склонны были очень просто решать проблему товарообмена: «Армии не хватает одежды и обуви - реквизировать все в магазинах и у буржуев». Офицеры посылали комиссии «по лавкам искать материалов, и если эта комиссия найдет какие-нибудь две дюжины кальсон, то это уже превращается стоустой молвой в тысячные запасы, и отсюда прежнее негодование - мы мерзнем, а вы товары прячете. Реквизировать, и кончено». Столь же упрощенными и агрессивными были «понятия офицерства» в деникинский период: «бей социалистов, бей спекулянтов, бей жидов».
Евреи, составлявшие почти три четверти торговцев в бывшей Черте оседлости, подвергались нападениям и как «жиды», и как «спекулянты». Грабежи, невозможность привезти товар (см. ниже о нападениях на евреев в поездах) привели к легко предсказуемому результату: «Все магазины заперты и ничего нельзя достать», - констатировал Шульгин в середине декабря 1919 г. Пожурив «добровольцев» за легкое отношение к грабежам, Шульгин разъяснил:
«Наше отношение к торговому люду безобразно. Мы иначе не называем их как “спекулянтами” и ругаем их на всех перекрестках.
А на самом деле без этих “спекулянтов” мы не можем прожить. Ибо сами мы не можем и не умеем добывать продукты из первых рук, т. е. у крестьян. Да, не умеем, потому что торговое искусство это такое же искусство, как и всякое другое, и сразу не приходит. <...>
Большевики истребляли торговцев под именем “буржуев” декретами и чрезвычайками. А мы истребляем их под именем “спекулянтов” грабежами.
Результат будет один и тот же: голод».
Вооруженные формирования всех противоборствовавших сторон в период Гражданской войны занимались «самоснабжением». Для значительной части войск белых грабеж стал стимулом участия в боевых действиях. Это произошло еще до вступления деникинских войск на Украину. Денежное довольствие офицеров было явно недостаточным, и сам Деникин, о кристальной честности которого единодушно свидетельствуют современники, признавал «законным правом» своих подчиненных брать деньги с мертвых большевиков. Один из белых генералов горячо доказывал невозможность аннулировать керенки. «Помилуйте, - говорил он, - ведь эдак мы уничтожим всю лихость атак, сколькие живут надеждой снять керенки с трупа». Таким образом, мародерство, за которое в условиях «обычной» войны расстреливали, было de facto узаконено. Белые частенько не ограничивались «реквизицией» продовольствия у гражданского населения, забирая также одежду, драгоценности и деньги. Речь идет в данном случае преимущественно о христианском населении; с евреями же вообще можно было не церемониться.
Недоумение Д.С. Пасманика, обратившего внимание на «чисто большевистскую» психологию казаков, лечившихся в лазарете, открытом на средства Крымского правительства, на их ненависть к офицерам и т. п., и не понимавшего, как же можно на них рассчитывать в борьбе с большевиками, развеял знакомый офицер: «На фронте этот же казак будет храбро сражаться... в надежде на грабеж».
Однажды в присутствии кн. Е.Н. Трубецкого Деникин высказался в том смысле, что в его войсках дисциплина хоть и не такая, как «в старое доброе время, но все-таки дисциплина: умирать не отказываются». Офицер-доброволец развеял недоумение князя: «Не такая, потому что грабят, а сражаются великолепно». «Надо понять, - рассуждал Трубецкой, - что это контрасты, которые совмещаются в человеческой душе: не только умирают, не только жертвуют собой, но пламенеют, бескорыстно любят Россию, а в то же время дают волю рукам и даже аппетитам. В их воодушевлении тайна их побед над большевистской армией, где только страх, корысть да аппетиты, но нет любви, нет самого главного - души. И думая о добровольческой армии, невольно вспоминается изречение: прощаются тебе грехи многие за то, что ты возлюбила многое. Кто из двух лучше. Те ли невинные в грабежах, но холодные и черствые люди, которые строго судят добровольческую армию, а сами и пальцем не пошевельнут, чтобы помочь России, или те, которые за нее совершают сверхчеловеческие подвиги и умирают, но рядом с возвышенным и светлым порывом переживают и минуты тяжкого падения. С точки зрения человеческой, об этом можно судить различно, но Божий суд всегда предпочитает того, кто горяч, тому, кто только тепел».
Бог, однако, на сей раз рассудил по-другому.
Иные, чем у Трубецкого, впечатления о моральном состоянии добровольцев и большевиков сложились у такого апологета Белого движения, как Д.С. Пасманик: «пафос отсутствовал во всем нашем лагере, в то время как у большевиков он имелся в огромнейших размерах».