И. Борисенко о царской политике на Кавказе. Часть I
Из вышедшего в 1930 году учебного пособия «Советские республики на Северном Кавказе в 1918 году».
Не только на Юго-Востоке России, а, пожалуй, и на территории всей бывшей Российской империи трудно было найти другой район, представлявший такой яркий образчик результатов длительного господства «военно-феодального империализма» самодержавной России, как бывшая Терская область. Завоевание Кавказа - это кровавая эпопея борьбы многочисленных горских народов за отстаивание своей самостоятельности, растянувшаяся на десятки лет. Терская область включала в себя как раз ту часть Кавказа, где покорение его имело наиболее кровавый характер. Именно на ее территории находились «опаснейшие злодеи чеченцы», составлявшие основную силу государства Шамиля. Трагический для горцев конец Кавказской войны был торжественно возвещен князем Барятинским 26 августа 1859 г. в приказе по войскам - «Гуниб взят. Шамиль в плену. Поздравляю Кавказскую армию». Но эта официальная дата, означавшая конец войны на восточном Кавказе (западный был покорен в 1864 г.), не означала замирения Кавказа - «усмирять» его после приходилось еще не раз. Горцы не могли успокоиться вплоть до революции не потому, что они были «коварными хищниками» и «мошенниками», каковыми их считали в старое время представители русской администрации и историки Кавказской войны (вроде Буткова, генерала Дубровкина), а вследствие того, что они были так придавлены сапогом завоевателей, что совершенно не могли «свободно дышать».
Четыре принципа лежали в основе политики царизма по водворению на Кавказе должного спокойствия и порядка вплоть до революции 1917 года.
[Читать далее]Лорис-Меликовым, военным начальником и командующим войсками Терской области 60-х гг., первый и основной принцип формулировался в записке начальнику главного штаба от 16 июня 1864 г. так: «Мы по необходимости прибегли к коренной русской исторической системе заселения окраин государства казаками. Сплошная линия казачьих земель от Черного до Каспийского морей, совершенно обезопасившая новые границы империи от набегов Кавказских племен, послужила для дальнейших действий по занятию и колонизации неприятельской страны».
Пожалуй, нигде так явственно не выступал военно-полицейский характер казачества, роль его в качестве орудия колониальной политики, как в бывшей Терской области. Казачьи поселения раскидывались по долинам рек Терека и Сунжи и имели специальную цель разъединения Кабарды, Ингушетии и Чечни, и аборигены края загонялись в горы. Военная колонизация вплоть до 70-х годов была основным методом политики по подчинению и закреплению Кавказа за победителями. Она создала необычайную остроту и запутанность аграрных отношений - именно последние явились главной экономической основой, на которой развивалось национально-освободительное и революционное движение на Тереке. …из казачества был создан «вооруженный лагерь во вражеском стане», который, заняв плодородные земли, экономически давил туземцев и был постоянным врагом, на котором сосредоточивалась в первую очередь вся ненависть к русским завоевателям со стороны побежденных горских народов.
Второй принцип заключался в системе ослабления горцев путем разжигания междуплеменной вражды. Еще в конце XVIII века - «в то время наблюдаемо было правило древних Римлян, чтоб для пользы Кавказского края ссорить между собою разных кавказских народов, дабы они, ослабляя свои силы, оставляли больше нас в покое. Вследствие сего поссорены от нас разными образами чеченские народы с ингушами и в июне 1783 г. сразились, имев каждая сторона до 1 т. человек. Чеченцы потеряли 20 убитыми и до 40 человек ранеными, однако получили поверхность и отогнали у Ингуш до 2 тыс. баранов». Этот древний способ - «разделяй и властвуй» - провожает нас через весь XIX и начало XX века, вплоть до 1917 г., и мы встречаемся с ним и во время революции, как одним из главных приемов, на котором строилась политика контрреволюции.
Третьим китом царской политики, утвердившейся с 40-х гг. XIX в., являлась система поддерживания высших сословий, через которых «изнутри» легче было подчинить себе непокорные народы. Хотя к периоду завоевания Кавказа русскими горские народы и были на разных ступенях социально-экономического развития - от родового строя (чеченцы) до развитого феодализма и зарождения торгового капитала (ряд черкесских племен), - но у большинства были привилегированные сословия, которые держали в экономической и правовой зависимости от себя массы населения. Победитель Шамиля князь Барятинский значение этого метода в деле борьбы с горцами прекрасно учитывал - «надобно прежде всего стремиться к восстановлению высшего сословия там, где сохраняются еще более или менее следы его, и создавать его действующим в Империи порядком там, где оно не существует. Таким образом, по мере восстановления дворянства, правительство будет иметь в нем лучшее орудие к ослаблению исламизма». Освобождение низших сословий на Кавказе в 60-х гг. не обидело горское дворянство: так, в Карачае из площади в 80.855 дес., годных для сенокоса и выгона скота, в частные руки перешло 30.709 дес., в Кабарде 144 лицам отведено было 83.550 дес. и т. д. Горское дворянство после покорения Кавказа превратилось в часть господствовавшего класса России и являлось на деле агентом царского правительства. Сколько случаев знает история о предательстве и подлой провокаторской роли, которую играли «привилегированные», предавшие свой народ за соответствующую мзду, получаемую от царской бюрократии.
Русские завоеватели отдавали себе отчет в том, что вселение на горскую землю казачества создает такую аграрную тесноту, которая будет постоянным источником волнений в Крае. Уже упоминавшийся нами Лорис-Меликов в письме к начальнику Штаба Кавказской армии от 7 мая 1864 г. сообщал:
«Поземельные условия, в которых племя это (чеченцы) находится в настоящее время, требуют коренного изменения...
В этой-то разбросанности казачьего населения и в недостатке земель, как для казаков, так еще более для местного населения, заключается вся трудность и исключительность управления Терской областью, в сравнении с прочими частями Кавказа... Стесненность территории, происшедшая от водворения в пределах области стотысячного казачьего населения, поставила большую часть туземных племен в полную невозможность прежних условий хозяйственного быта их».
Отсюда вытекала постоянная забота о том, какими способами разрядить эту тесноту, не изменяя основным принципам своей колониальной политики. И мысль царских сатрапов пошла здесь по линии наименьшего сопротивления: они взяли курс на выселение части горцев с их старых, насиженных мест в другие районы и одновременно применили еще более радикальное средство - переселение горцев в Турцию. В этих двух мероприятиях и заключался четвертый основной момент той системы порабощения туземцев, которая была применена на Кавказе.
О фактах выселения можно судить по данным, которые сообщал полковник Кундухов в рапорте гр. Евдокимову о выселении карабулаков, галашевцев из гор в 1859 г.: «Все карабулаки, жившие в ущельях по обеим сторонам Фортанги, сожгли свои хутора и со всеми семействами и имуществом переселились в аулы: Бомут, Аласкино, Ахуборов, Нестеровский, Алхост-ки, Алеус-Али, Пршты и, частью, в Назрановское общество, в аул Ачалук. Некоторые же из карабулаков, не желая подчинить себя старшинам, переселились в Чечню - в чем я им не препятствовал». Далее, после сообщения о выселении галашевцев Кундухов заключил: «после описанного переселения в ущельях по Фортанге, Ассе, Сунже и Камбилеевке мелких хуторов и жителей никого не осталось, и дело это к удовольствию моему я считаю совершенно конченным». В результате этих выселений Лорис-Меликовым в уже цитированном письме указывалось на отсутствие земель у 1.800 семейств карабулаков.
Но операция с выселением горцев не могла дать больших результатов, т. к. во-первых часто и с новых мест горцы сгонялись для очищения их под новые казачьи станицы и, во-вторых, горцам предоставлялись худшие земли. Берже, историк переселения горцев, отмечает эту неудачу в отношении черкесов: «выселение горцев к нам состоялось в размере весьма ограниченном и не превосходило 100 тыс. душ, т. е. одной шестой части всего черкесского народа». Поэтому, кроме выселения, был испробован путь переселения горцев в Турцию. Массовый характер это переселение приобрело в первые годы после окончания Кавказской войны 1839, 1861,1864 и 1865 гг. и кончилось, как известно, трагическим финалом. Генерал Карцев в 1863 г. в своем письме заявлял, что немногие горцы согласятся переселиться на степь, а поэтому «в видах человеколюбия... необходимо открыть им другой выход: переселение в Турцию».
Это относилось к черкесам, которых ушло в Турцию наибольшее количество - 400 тыс. человек (3/4 всего народа). Затем наиболее массовый характер переселение приобрело в Чечне в 1865 г., главными героями которого явились Лорис-Меликов и генерал Кундухов. На этот раз переселялось 23.057 душ обоего пола. Именно на переселении чеченцев наиболее ярко вскрывается инициатива и организация переселенческого дела со стороны царских генералов. По договору с Лорис-Меликовым генерал Кундухов развернул целую систему агитации среди чеченцев за переселение и имел успех, т. к. действительно «горцам некуда было деваться». Как известно, в Турции из 23 тыс. переселенцев через 5-6 лет осталось в живых около десяти тысяч чеченцев, а остальные перемерли. Примерно то же получилось и с черкесами. Но когда ушедшие в Турцию чеченцы попытались вернуться обратно, причем некоторые из них соглашались принять православие, был отдан приказ прогнать их от границ выстрелами русских и турецких войск (при помощи даже артиллерии). После такого трагического конца массовых переселений после 1865 г. не было. Хотя более мелкими партиями, горцы текли в Турцию почти все время. Вывод горцев в Турцию вскрывает перед нами всю наготу колониальной политики царизма, сопровождавшейся прямым физическим истреблением горских народов…
Итоги этой политики оказались плачевными. Заявления всех старых исследователей и знатоков Кавказа в один голос свидетельствуют о разрушении в ближайшие десятилетия после покорения хозяйства и культуры горцев, на место которой не было создано новой.
В 80-е годы Яков Абрамов писал: «Проводя три последние лета в Терской области, я неоднократно задавал вопрос о причинах современного выселения горцев членам администрации, местным ученым и просто обывателям. Большинство из них в ответ говорили о дикости горцев, о том, что по общему историческому закону при столкновении двух народностей менее культурная должна неминуемо так или иначе погибнуть, о лености, нерадении и тупости туземцев и т. п. Но, присматриваясь поближе к делу, я убедился, что все приведенные моменты, направленные против горцев, не имеют решительно никаких оснований в действительности.
Если сравнить то, что сделано на Кавказе туземцами и нами, русскими, то менее культурной и менее трудолюбивой нацией придется признать русских... Здесь мне пришлось вволю насмотреться на то, с каким бесстыдством русские истребляли продукты кабардинской культуры и многолетнего труда. Около самого Нальчика находится так называемый «Атажукин сад», от которого теперь остались только жалкие остатки»... Обстоятельством, чрезвычайно способствовавшим разрушению края и дикой, нелепой, культуртрегерской работе по искоренению у туземцев «хищнических наклонностей», была бюрократическая система управления областью, направленная к русификации края, и самый подбор персональных носителей этой системы, которые, по выражению Александра II, должны были «окончательно умиротворить Кавказские народы и утвердить над горским населением нашу нравственную власть».
Скоро после покорения Кавказа русская администрация перестала собирать больше народные собрания, которые она сначала стремилась использовать для установления «нравственной власти». Начиная от назначенных сверху сельских старшин и участковых начальников (соответствовали русским становым приставам) и кончая высшей администрацией, горцами командовал такой цвет царских сатрапов, который по невежеству и моральным качествам представлял, несомненно, «отбросы военной и чиновной среды». Даже Воронцов-Дашков в конце концов вынужден был признать, что «посылка на окраины худших элементов, которым нет места в центральной России, должна быть прекращена, так как они ведут лишь к падению значения в глазах окраинного населения государственной власти». Уже после революции 1905 г. мы встречаемся, просматривая прения по так наз. Кавказскому запросу в Государственной Думе, с такой характеристикой администрации, в устах даже депутатов-монархистов, перед которой бледнеет своеобразная тупая наивность и изворотливость гоголевских и щедринских героев. Приведем только заявление черносотенца Пуришкевича от от 10 декабря 1908 г.: «Зиновьев, правитель канцелярии Колюбакина (атамана области), фамилия фиктивная, Зиновьев - беглый преступник... Его деятельность сразу повела к тому, что жалобам и доносам на него нет конца... Несколько из шайки грабителей было поймано и вот от пойманной шайки нити привели к Зиновьеву. Оказалось, что сам Зиновьев снабжал оружием, патронами и информировал ту шайку, которая работала в Тифлисе. Как Вам нравится этот человек, который стоит у власти?»... Далее оратор указывал, что сам Колюбакин имеет крупные злоупотребления, и что взяточничество процветает на Кавказе. Если так говорили монархисты, то можно представить, как заботилась бюрократия о процветании области. Упомянутый «Кавказский запрос» - это документ, каждая строка которого вопит о беспредельной наглости, бесконтрольности и полном забвении царскими чиновниками национальных интересов горцев. Лучшим афоризмом политической мудрости правителей Кавказа является следующее изречение из анекдота, переходившего из уст в уста, об одном «сановном бюрократе»: «Я успокоюсь только тогда, когда в Тифлисском музее будут показывать чучело армянина, в подтверждение того факта, что жили когда-то и армяне на Кавказе». Хотя это было сказано об армянах, но мы с полным правом можем отнести это к вопросу об отношении и к горским народам, которых «сановные бюрократы» стремились не только свернуть в бараний рог, но держали курс на их физическое истребление. Даже тогда, когда проявлялись проблески понимания чрезвычайно тяжелого положения горцев у того или другого представителя этой бюрократии, управлявшей Кавказом, и стремление провести какие-нибудь меры к некоторому урегулированию отношений, они неизменно разбивались о систему в целом, и предложенные мероприятия сначала застревали, а затем терялись во Владикавказе, или Тифлисе, или Петербурге. Взять хотя бы наиболее остро стоявший аграрный вопрос… и все перипетии его разрешения в отношении нагорной полосы в канцеляриях, комиссиях и комитетах. Начиная с 60-х гг. и до 1917 г., тянулась разработка вопроса земельного устройства горцев нагорной полосы. В 1861 г. Александр II при приеме депутации от горцев Кубанской области счел нужным распорядиться о наделении горцев «достаточным количеством земли для хлебопашества и пастбищ». Для реализации этого монаршего указания было создано много комиссий и комитетов, не разрешивших вопроса; с 1887 г. по 1905 г. проводилась хозяйственно-межевая съемка территории, с 1906 по 1908 г. работала специальная «Абрамовская» комиссия по исследованию положения землепользования и землевладения в нагорной полосе Терской области, которая и должна была закончить разработку необходимых материалов. Только в 1911 г. наместником Кавказа был послан в центр проект закона о землеустройстве, где он не был утвержден до самой революции 1917 года. Этот темп разрешения самого больного вопроса - лучший показатель того, что из себя представляла система управления областью. Мы здесь не будем останавливаться на просветительной политике царизма среди горцев - ее открыто русификаторский характер и микроскопические цифры о количестве горских школ общеизвестны. Кавказская бюрократия была классическим представителем колониальной системы самодержавной России.
В итоге бегло охарактеризованной нами колониальной политики бывшая Терская область к войне и революции представляла из себя экономически самый маломощный, с чрезвычайно запутанными социальными отношениями и с крайне резкими проявлениями межнациональных антагонизмов, район во всем юго-восточном крае.
В то время как промышленный и, в особенности, аграрный капитализм во всех областях края успел в конце XIX и особенно в начале XX века уже глубоко проникнуть во все поры хозяйственной жизни, в Терской области к войне 1914 г. мы имели по существу только начало широкого проникновения капитализма в промышленность (исключая Грозненский район) и в сельское хозяйство. Терек в основном являлся объектом той системы торгово-капиталистической эксплуатации, которая была экономической основой такой долговечности «заскорузлого» русского самодержавия.
«Посмотрите на карту РСФСР. К северу от Вологды и юго-востоку от Ростова на Дону... идут... пространства, на которых уместились бы десятки культурных государств. И на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость». Так писал Ленин в 1921 г. Невольно вспоминается этот призыв посмотреть на карту, когда приступаешь к зарисовке картины социально-экономического положения Терека накануне войны. Бурно растущий Грозненский нефтяной район, окруженный еще окончательно не вышедшим из патриархально-родового строя чеченским народом, - вот два полюса той пестроты хозяйственных укладов и социально-экономических отношений, которыми был богат Терек, занимавший по территории третье место (64,6 тыс. кв. верст) и по населению четвертое место (1261,2 тыс. чел.) среди областей, вошедших в С.-К. Край.
Эта пестрота явилась следствием и колонизации Кавказа царским самодержавием и русским капитализмом, который, ворвавшись сюда, конечно, разрушал у горцев патриархальщину и дикость, но вплоть до войны этот процесс не закончился. Здесь образовалось то знаменитое сожительство, которое привело, как формулировал Ленин позже, по отношению уже к Советскому хозяйству, к наличию пяти хозяйственных укладов.
Если завоевание Кавказа в первой половине XIX в., война с горцами «непосредственно вытекала из Персидских походов», и «ее значение было чисто стратегическое, всего менее колонизационное», то во второй половине XIX века, особенно начиная с 70-х гг. (кстати, в 1870 г. была официально разрешена частная собственность на землю), началось экономическое завоевание Северного Кавказа вторгшимся сюда русским капитализмом, который колонизацией окраин ослаблял противоречия внутри метрополии...
Вот цитата из Ленина, в которой освещается процесс капитализации Сев. Кавказа как колониальной страны:
«Еще более приложимо это понятие колонии к другим окраинам, напр. к Кавказу. Экономическое «завоевание» его Россией совершилось гораздо позднее, чем политическое, а вполне это экономическое завоевание не закончено и поныне. В пореформенную эпоху происходила распашка земли колонистами (особенно в Северном Кавказе), производившими на продажу пшеницу, табак и пр. и привлекавшими массы сельских наемных рабочих из России. С другой стороны, шло вытеснение туземных вековых «кустарных» промыслов, падающих под конкуренцией привозных московских фабрикатов. Падало старинное производство оружия под конкуренцией привозных тульских и бельгийских изделий, падала кустарная выделка железа под конкуренцией привозного русского продукта, а равно и кустарная обработка меди, золота и серебра, глины, сала и соды, кож и т. д.; эти продукты производились дешевле на русских фабриках, посылавших на Кавказ свои изделия...»
Не только на Юго-Востоке России, а, пожалуй, и на территории всей бывшей Российской империи трудно было найти другой район, представлявший такой яркий образчик результатов длительного господства «военно-феодального империализма» самодержавной России, как бывшая Терская область. Завоевание Кавказа - это кровавая эпопея борьбы многочисленных горских народов за отстаивание своей самостоятельности, растянувшаяся на десятки лет. Терская область включала в себя как раз ту часть Кавказа, где покорение его имело наиболее кровавый характер. Именно на ее территории находились «опаснейшие злодеи чеченцы», составлявшие основную силу государства Шамиля. Трагический для горцев конец Кавказской войны был торжественно возвещен князем Барятинским 26 августа 1859 г. в приказе по войскам - «Гуниб взят. Шамиль в плену. Поздравляю Кавказскую армию». Но эта официальная дата, означавшая конец войны на восточном Кавказе (западный был покорен в 1864 г.), не означала замирения Кавказа - «усмирять» его после приходилось еще не раз. Горцы не могли успокоиться вплоть до революции не потому, что они были «коварными хищниками» и «мошенниками», каковыми их считали в старое время представители русской администрации и историки Кавказской войны (вроде Буткова, генерала Дубровкина), а вследствие того, что они были так придавлены сапогом завоевателей, что совершенно не могли «свободно дышать».
Четыре принципа лежали в основе политики царизма по водворению на Кавказе должного спокойствия и порядка вплоть до революции 1917 года.
[Читать далее]Лорис-Меликовым, военным начальником и командующим войсками Терской области 60-х гг., первый и основной принцип формулировался в записке начальнику главного штаба от 16 июня 1864 г. так: «Мы по необходимости прибегли к коренной русской исторической системе заселения окраин государства казаками. Сплошная линия казачьих земель от Черного до Каспийского морей, совершенно обезопасившая новые границы империи от набегов Кавказских племен, послужила для дальнейших действий по занятию и колонизации неприятельской страны».
Пожалуй, нигде так явственно не выступал военно-полицейский характер казачества, роль его в качестве орудия колониальной политики, как в бывшей Терской области. Казачьи поселения раскидывались по долинам рек Терека и Сунжи и имели специальную цель разъединения Кабарды, Ингушетии и Чечни, и аборигены края загонялись в горы. Военная колонизация вплоть до 70-х годов была основным методом политики по подчинению и закреплению Кавказа за победителями. Она создала необычайную остроту и запутанность аграрных отношений - именно последние явились главной экономической основой, на которой развивалось национально-освободительное и революционное движение на Тереке. …из казачества был создан «вооруженный лагерь во вражеском стане», который, заняв плодородные земли, экономически давил туземцев и был постоянным врагом, на котором сосредоточивалась в первую очередь вся ненависть к русским завоевателям со стороны побежденных горских народов.
Второй принцип заключался в системе ослабления горцев путем разжигания междуплеменной вражды. Еще в конце XVIII века - «в то время наблюдаемо было правило древних Римлян, чтоб для пользы Кавказского края ссорить между собою разных кавказских народов, дабы они, ослабляя свои силы, оставляли больше нас в покое. Вследствие сего поссорены от нас разными образами чеченские народы с ингушами и в июне 1783 г. сразились, имев каждая сторона до 1 т. человек. Чеченцы потеряли 20 убитыми и до 40 человек ранеными, однако получили поверхность и отогнали у Ингуш до 2 тыс. баранов». Этот древний способ - «разделяй и властвуй» - провожает нас через весь XIX и начало XX века, вплоть до 1917 г., и мы встречаемся с ним и во время революции, как одним из главных приемов, на котором строилась политика контрреволюции.
Третьим китом царской политики, утвердившейся с 40-х гг. XIX в., являлась система поддерживания высших сословий, через которых «изнутри» легче было подчинить себе непокорные народы. Хотя к периоду завоевания Кавказа русскими горские народы и были на разных ступенях социально-экономического развития - от родового строя (чеченцы) до развитого феодализма и зарождения торгового капитала (ряд черкесских племен), - но у большинства были привилегированные сословия, которые держали в экономической и правовой зависимости от себя массы населения. Победитель Шамиля князь Барятинский значение этого метода в деле борьбы с горцами прекрасно учитывал - «надобно прежде всего стремиться к восстановлению высшего сословия там, где сохраняются еще более или менее следы его, и создавать его действующим в Империи порядком там, где оно не существует. Таким образом, по мере восстановления дворянства, правительство будет иметь в нем лучшее орудие к ослаблению исламизма». Освобождение низших сословий на Кавказе в 60-х гг. не обидело горское дворянство: так, в Карачае из площади в 80.855 дес., годных для сенокоса и выгона скота, в частные руки перешло 30.709 дес., в Кабарде 144 лицам отведено было 83.550 дес. и т. д. Горское дворянство после покорения Кавказа превратилось в часть господствовавшего класса России и являлось на деле агентом царского правительства. Сколько случаев знает история о предательстве и подлой провокаторской роли, которую играли «привилегированные», предавшие свой народ за соответствующую мзду, получаемую от царской бюрократии.
Русские завоеватели отдавали себе отчет в том, что вселение на горскую землю казачества создает такую аграрную тесноту, которая будет постоянным источником волнений в Крае. Уже упоминавшийся нами Лорис-Меликов в письме к начальнику Штаба Кавказской армии от 7 мая 1864 г. сообщал:
«Поземельные условия, в которых племя это (чеченцы) находится в настоящее время, требуют коренного изменения...
В этой-то разбросанности казачьего населения и в недостатке земель, как для казаков, так еще более для местного населения, заключается вся трудность и исключительность управления Терской областью, в сравнении с прочими частями Кавказа... Стесненность территории, происшедшая от водворения в пределах области стотысячного казачьего населения, поставила большую часть туземных племен в полную невозможность прежних условий хозяйственного быта их».
Отсюда вытекала постоянная забота о том, какими способами разрядить эту тесноту, не изменяя основным принципам своей колониальной политики. И мысль царских сатрапов пошла здесь по линии наименьшего сопротивления: они взяли курс на выселение части горцев с их старых, насиженных мест в другие районы и одновременно применили еще более радикальное средство - переселение горцев в Турцию. В этих двух мероприятиях и заключался четвертый основной момент той системы порабощения туземцев, которая была применена на Кавказе.
О фактах выселения можно судить по данным, которые сообщал полковник Кундухов в рапорте гр. Евдокимову о выселении карабулаков, галашевцев из гор в 1859 г.: «Все карабулаки, жившие в ущельях по обеим сторонам Фортанги, сожгли свои хутора и со всеми семействами и имуществом переселились в аулы: Бомут, Аласкино, Ахуборов, Нестеровский, Алхост-ки, Алеус-Али, Пршты и, частью, в Назрановское общество, в аул Ачалук. Некоторые же из карабулаков, не желая подчинить себя старшинам, переселились в Чечню - в чем я им не препятствовал». Далее, после сообщения о выселении галашевцев Кундухов заключил: «после описанного переселения в ущельях по Фортанге, Ассе, Сунже и Камбилеевке мелких хуторов и жителей никого не осталось, и дело это к удовольствию моему я считаю совершенно конченным». В результате этих выселений Лорис-Меликовым в уже цитированном письме указывалось на отсутствие земель у 1.800 семейств карабулаков.
Но операция с выселением горцев не могла дать больших результатов, т. к. во-первых часто и с новых мест горцы сгонялись для очищения их под новые казачьи станицы и, во-вторых, горцам предоставлялись худшие земли. Берже, историк переселения горцев, отмечает эту неудачу в отношении черкесов: «выселение горцев к нам состоялось в размере весьма ограниченном и не превосходило 100 тыс. душ, т. е. одной шестой части всего черкесского народа». Поэтому, кроме выселения, был испробован путь переселения горцев в Турцию. Массовый характер это переселение приобрело в первые годы после окончания Кавказской войны 1839, 1861,1864 и 1865 гг. и кончилось, как известно, трагическим финалом. Генерал Карцев в 1863 г. в своем письме заявлял, что немногие горцы согласятся переселиться на степь, а поэтому «в видах человеколюбия... необходимо открыть им другой выход: переселение в Турцию».
Это относилось к черкесам, которых ушло в Турцию наибольшее количество - 400 тыс. человек (3/4 всего народа). Затем наиболее массовый характер переселение приобрело в Чечне в 1865 г., главными героями которого явились Лорис-Меликов и генерал Кундухов. На этот раз переселялось 23.057 душ обоего пола. Именно на переселении чеченцев наиболее ярко вскрывается инициатива и организация переселенческого дела со стороны царских генералов. По договору с Лорис-Меликовым генерал Кундухов развернул целую систему агитации среди чеченцев за переселение и имел успех, т. к. действительно «горцам некуда было деваться». Как известно, в Турции из 23 тыс. переселенцев через 5-6 лет осталось в живых около десяти тысяч чеченцев, а остальные перемерли. Примерно то же получилось и с черкесами. Но когда ушедшие в Турцию чеченцы попытались вернуться обратно, причем некоторые из них соглашались принять православие, был отдан приказ прогнать их от границ выстрелами русских и турецких войск (при помощи даже артиллерии). После такого трагического конца массовых переселений после 1865 г. не было. Хотя более мелкими партиями, горцы текли в Турцию почти все время. Вывод горцев в Турцию вскрывает перед нами всю наготу колониальной политики царизма, сопровождавшейся прямым физическим истреблением горских народов…
Итоги этой политики оказались плачевными. Заявления всех старых исследователей и знатоков Кавказа в один голос свидетельствуют о разрушении в ближайшие десятилетия после покорения хозяйства и культуры горцев, на место которой не было создано новой.
В 80-е годы Яков Абрамов писал: «Проводя три последние лета в Терской области, я неоднократно задавал вопрос о причинах современного выселения горцев членам администрации, местным ученым и просто обывателям. Большинство из них в ответ говорили о дикости горцев, о том, что по общему историческому закону при столкновении двух народностей менее культурная должна неминуемо так или иначе погибнуть, о лености, нерадении и тупости туземцев и т. п. Но, присматриваясь поближе к делу, я убедился, что все приведенные моменты, направленные против горцев, не имеют решительно никаких оснований в действительности.
Если сравнить то, что сделано на Кавказе туземцами и нами, русскими, то менее культурной и менее трудолюбивой нацией придется признать русских... Здесь мне пришлось вволю насмотреться на то, с каким бесстыдством русские истребляли продукты кабардинской культуры и многолетнего труда. Около самого Нальчика находится так называемый «Атажукин сад», от которого теперь остались только жалкие остатки»... Обстоятельством, чрезвычайно способствовавшим разрушению края и дикой, нелепой, культуртрегерской работе по искоренению у туземцев «хищнических наклонностей», была бюрократическая система управления областью, направленная к русификации края, и самый подбор персональных носителей этой системы, которые, по выражению Александра II, должны были «окончательно умиротворить Кавказские народы и утвердить над горским населением нашу нравственную власть».
Скоро после покорения Кавказа русская администрация перестала собирать больше народные собрания, которые она сначала стремилась использовать для установления «нравственной власти». Начиная от назначенных сверху сельских старшин и участковых начальников (соответствовали русским становым приставам) и кончая высшей администрацией, горцами командовал такой цвет царских сатрапов, который по невежеству и моральным качествам представлял, несомненно, «отбросы военной и чиновной среды». Даже Воронцов-Дашков в конце концов вынужден был признать, что «посылка на окраины худших элементов, которым нет места в центральной России, должна быть прекращена, так как они ведут лишь к падению значения в глазах окраинного населения государственной власти». Уже после революции 1905 г. мы встречаемся, просматривая прения по так наз. Кавказскому запросу в Государственной Думе, с такой характеристикой администрации, в устах даже депутатов-монархистов, перед которой бледнеет своеобразная тупая наивность и изворотливость гоголевских и щедринских героев. Приведем только заявление черносотенца Пуришкевича от от 10 декабря 1908 г.: «Зиновьев, правитель канцелярии Колюбакина (атамана области), фамилия фиктивная, Зиновьев - беглый преступник... Его деятельность сразу повела к тому, что жалобам и доносам на него нет конца... Несколько из шайки грабителей было поймано и вот от пойманной шайки нити привели к Зиновьеву. Оказалось, что сам Зиновьев снабжал оружием, патронами и информировал ту шайку, которая работала в Тифлисе. Как Вам нравится этот человек, который стоит у власти?»... Далее оратор указывал, что сам Колюбакин имеет крупные злоупотребления, и что взяточничество процветает на Кавказе. Если так говорили монархисты, то можно представить, как заботилась бюрократия о процветании области. Упомянутый «Кавказский запрос» - это документ, каждая строка которого вопит о беспредельной наглости, бесконтрольности и полном забвении царскими чиновниками национальных интересов горцев. Лучшим афоризмом политической мудрости правителей Кавказа является следующее изречение из анекдота, переходившего из уст в уста, об одном «сановном бюрократе»: «Я успокоюсь только тогда, когда в Тифлисском музее будут показывать чучело армянина, в подтверждение того факта, что жили когда-то и армяне на Кавказе». Хотя это было сказано об армянах, но мы с полным правом можем отнести это к вопросу об отношении и к горским народам, которых «сановные бюрократы» стремились не только свернуть в бараний рог, но держали курс на их физическое истребление. Даже тогда, когда проявлялись проблески понимания чрезвычайно тяжелого положения горцев у того или другого представителя этой бюрократии, управлявшей Кавказом, и стремление провести какие-нибудь меры к некоторому урегулированию отношений, они неизменно разбивались о систему в целом, и предложенные мероприятия сначала застревали, а затем терялись во Владикавказе, или Тифлисе, или Петербурге. Взять хотя бы наиболее остро стоявший аграрный вопрос… и все перипетии его разрешения в отношении нагорной полосы в канцеляриях, комиссиях и комитетах. Начиная с 60-х гг. и до 1917 г., тянулась разработка вопроса земельного устройства горцев нагорной полосы. В 1861 г. Александр II при приеме депутации от горцев Кубанской области счел нужным распорядиться о наделении горцев «достаточным количеством земли для хлебопашества и пастбищ». Для реализации этого монаршего указания было создано много комиссий и комитетов, не разрешивших вопроса; с 1887 г. по 1905 г. проводилась хозяйственно-межевая съемка территории, с 1906 по 1908 г. работала специальная «Абрамовская» комиссия по исследованию положения землепользования и землевладения в нагорной полосе Терской области, которая и должна была закончить разработку необходимых материалов. Только в 1911 г. наместником Кавказа был послан в центр проект закона о землеустройстве, где он не был утвержден до самой революции 1917 года. Этот темп разрешения самого больного вопроса - лучший показатель того, что из себя представляла система управления областью. Мы здесь не будем останавливаться на просветительной политике царизма среди горцев - ее открыто русификаторский характер и микроскопические цифры о количестве горских школ общеизвестны. Кавказская бюрократия была классическим представителем колониальной системы самодержавной России.
В итоге бегло охарактеризованной нами колониальной политики бывшая Терская область к войне и революции представляла из себя экономически самый маломощный, с чрезвычайно запутанными социальными отношениями и с крайне резкими проявлениями межнациональных антагонизмов, район во всем юго-восточном крае.
В то время как промышленный и, в особенности, аграрный капитализм во всех областях края успел в конце XIX и особенно в начале XX века уже глубоко проникнуть во все поры хозяйственной жизни, в Терской области к войне 1914 г. мы имели по существу только начало широкого проникновения капитализма в промышленность (исключая Грозненский район) и в сельское хозяйство. Терек в основном являлся объектом той системы торгово-капиталистической эксплуатации, которая была экономической основой такой долговечности «заскорузлого» русского самодержавия.
«Посмотрите на карту РСФСР. К северу от Вологды и юго-востоку от Ростова на Дону... идут... пространства, на которых уместились бы десятки культурных государств. И на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость». Так писал Ленин в 1921 г. Невольно вспоминается этот призыв посмотреть на карту, когда приступаешь к зарисовке картины социально-экономического положения Терека накануне войны. Бурно растущий Грозненский нефтяной район, окруженный еще окончательно не вышедшим из патриархально-родового строя чеченским народом, - вот два полюса той пестроты хозяйственных укладов и социально-экономических отношений, которыми был богат Терек, занимавший по территории третье место (64,6 тыс. кв. верст) и по населению четвертое место (1261,2 тыс. чел.) среди областей, вошедших в С.-К. Край.
Эта пестрота явилась следствием и колонизации Кавказа царским самодержавием и русским капитализмом, который, ворвавшись сюда, конечно, разрушал у горцев патриархальщину и дикость, но вплоть до войны этот процесс не закончился. Здесь образовалось то знаменитое сожительство, которое привело, как формулировал Ленин позже, по отношению уже к Советскому хозяйству, к наличию пяти хозяйственных укладов.
Если завоевание Кавказа в первой половине XIX в., война с горцами «непосредственно вытекала из Персидских походов», и «ее значение было чисто стратегическое, всего менее колонизационное», то во второй половине XIX века, особенно начиная с 70-х гг. (кстати, в 1870 г. была официально разрешена частная собственность на землю), началось экономическое завоевание Северного Кавказа вторгшимся сюда русским капитализмом, который колонизацией окраин ослаблял противоречия внутри метрополии...
Вот цитата из Ленина, в которой освещается процесс капитализации Сев. Кавказа как колониальной страны:
«Еще более приложимо это понятие колонии к другим окраинам, напр. к Кавказу. Экономическое «завоевание» его Россией совершилось гораздо позднее, чем политическое, а вполне это экономическое завоевание не закончено и поныне. В пореформенную эпоху происходила распашка земли колонистами (особенно в Северном Кавказе), производившими на продажу пшеницу, табак и пр. и привлекавшими массы сельских наемных рабочих из России. С другой стороны, шло вытеснение туземных вековых «кустарных» промыслов, падающих под конкуренцией привозных московских фабрикатов. Падало старинное производство оружия под конкуренцией привозных тульских и бельгийских изделий, падала кустарная выделка железа под конкуренцией привозного русского продукта, а равно и кустарная обработка меди, золота и серебра, глины, сала и соды, кож и т. д.; эти продукты производились дешевле на русских фабриках, посылавших на Кавказ свои изделия...»