Белый террор Добровольческой армии на Северном Кавказе. Часть I
Из статьи Ильи Сергеевича Ратьковского "Белый террор Добровольческой армии на Северном Кавказе".
Северный Кавказ в 1918 г. был одним из ключевых регионов, где происходило противостояние большевистской и белой государственности. Именно это обстоятельство определяло особую ожесточенность военных действий. Оказало свое действие и приход в указанный регион вооруженных отрядов извне, как красных отрядов, вытесненных с украинских территорий германскими войсками, так и Добровольческой армии, ушедшей с Дона во Второй Кубанский поход. Оказывал свое влияние и многонациональный фактор региона, а также насыщение региона демобилизованными солдатами. Важным моментом было противостояние иногородних и казаков. Результатом этого стал массовый красный и белый террор в регионе, начавшийся задолго до аналогичных явлений в центральных регионах России…
[Читать далее]Первые свидетельства массового белого террора фиксируются уже в период прихода Добровольческой армии на Северный Кавказ. Расстреливали как добровольцы, так и белые казаки-кубанцы. Из известных случаев - массовый июньский расстрел коммунаров в станице Роговской. Среди прочих расстрелянных был 17-летний Александр Михайлович Степанов, которого приняли за красного разведчика. Кроме того, была принята в расчет и ревкомовская должность отца юноши. Перед казнью ему выбили зубы и глаза. Данный расстрел был одним из прочих, многих в этот период, если бы не дальнейшая трагическая судьба его братьев, семь из которых героически погибли, защищая Родину накануне и в годы Великой Отечественной войны. Федор погиб на Дальнем Востоке 20 августа 1939 г. во время наступательной операции советских и монгольских войск против Японии (посмертно медаль «За отвагу»). Павел погиб в первые дни войны на Брянском фронте. Командир танковой роты Илья погиб 14 июля 1943 г. на Курской дуге. Под Минском погиб разведчик Иван Степанов, расстрелянный фашистами в ноябре 1943 г. Подпольщик Василий казнен фашистами в Никопольском районе 2 ноября 1943 г. В немецком концлагере скончался Филипп. Младший брат, Александр, Мизинчик, как его звали в семье, названный в память о казненном в Гражданскую войну брате, героически погиб при форсировании Днепра. Противотанковой гранатой он подорвал себя и окруживших его врагов. Ему было всего 20 лет (посмертно присвоено звание Героя Советского Союза). Осенью 1963 г. умер от последствий ран единственный вернувшийся с войны сын Николай. Всех сыновей пережила мать…
В июне на Северном Кавказе фиксировались и другие массовые расстрелы. Это происходило в т. ч. вследствие активизации военных действий местных казачьих партизанских отрядов, которые впоследствии вольются в Добровольческую армию. В начале июня атаман А. Г. Шкуро временно занял Ессентуки. Город был подвергнут грабежу, в нем производилась расправа над большевиками и советскими работниками. Скоро Шкуро выбили из города, но это был его первый подобный «заход» в Ессентуки. 24 июня 1918 г. отряд атамана А. Г. Шкуро вновь совершил налет на Ессентуки. Пребывание казаков в городе было непродолжительным из-за похода пятигорского отряда Красной Армии. Тогда Шкуро повернул на Кисловодск и захватил 27 июня станицу Кисловодскую, предъявив местным казакам ультиматум о мобилизации в его отряд и сдаче оружия. В этот же день шкуровцы ворвались в город Кисловодск, где в течение суток чинили расправу над сторонниками советской власти и грабили город. Сохранилось одно воспоминание о пребывании Шкуро в Кисловодске, скорее всего, относящееся к этому времени. В нем описывалось, как он в чеченской форме сидел в курортной зале города и принимал награбленное. «Шкуро приносили на золотом блюде подарки - кто кольца, кто что, и он сумел околпачить, и 2−3 часа он таким образом поцарствовал в Кисловодске».
Июль демонстрировал тенденцию все большего ожесточения военных действий на Северном Кавказе. Налеты казачьего отряда Шкуро на Ессентуки и Кисловодск совпали с началом 23 июня 1918 г. второго Кубанского похода Добровольческой армии. Ситуация для советской власти на Северном Кавказе усложнялась успешным выступлением 17 июня Г. Бичерахова в Моздоке и занятием казачьим отрядом полковника Агоева Прохладной, а затем станицы Солдатской. В последней была учинена «дикая расправа над женщинами и стариками».
Наступление Добровольческой армии в период Второго Кубанского похода, как и в феврале 1918 г., шло через Медвеженский уезд Ставропольской губернии. 25 июня белыми войсками была взятия станица Торговая. Здесь фиксируется один из первых массовых расстрелов со стороны дроздовцев в период Второго Кубанского похода. Его зафиксировал в своих воспоминаниях белый генерал И. Т. Беляев: «Выйдя за ворота, я наткнулся на группу молодых офицеров, спешивших на станцию с винтовками в руках. Впереди шел сам Дроздовский в фуражке с белым околышем на затылке и с возбужденным видом заряжая винтовку на ходу…
- Куда вы? - спросил я с недоумением одного из догонявших офицеров.
- На станцию! - ответил он на ходу.
- Там собрали пленных красноармейцев, будем их расстреливать, втягивать молодежь…
За ними бежала обезумевшая от горя старушка.
- Моего сына, - умоляла она, - отдайте мне моего сына!..»
Это было только начало процесса, принимавшего все больший масштаб…
Вскоре ситуация повторилась, но в еще большем масштабе. 6 июля (23 июня по старому стилю) 1918 г… командир 3-й дивизии Добровольческой армии полковник М. Г. Дроздовский после успешного боя отдал приказ расстрелять около 1000 взятых в плен красноармейцев. «На мельницу (куда сводили пленных) пришел Дроздовский. Он был спокоен, но мрачен. На земле внутри мельницы валялись массы потерянных винтовочных патронов. Там были всякие: и обыкновенные, и разрывные, и бронебойные. Дроздовский ходил между пленными, рассматривая их лица. Время от времени, когда чье-либо лицо ему особенно не нравилось, он поднимал с земли патрон и обращался к кому-нибудь из офицеров. «Вот этого - этим», - говорил он, подавая патрон и указывая на красного. Красный выводился вон, и его расстреливали. Когда это надоело, то оставшиеся были расстреляны все оптом».
Прежде чем успел вмешаться штаб Командующего Добровольческой армией, были расстреляны несколько крупных партий пленных красноармейцев. Расправы происходили в разных местах. Больных красноармейцев вытаскивали на улицу и немедленно расстреливали. Во дворе мельницы Пшивановых, по воспоминаниям очевидцев, расстреляли 125 человек, а на Ярмарочной площади красноармейцев массово уничтожали из пулемета.
Однако это были не первые жертвы в Белой Глине. Еще до приказа М. Г. Дроздовского на церковной площади по приговору военно-полевого суда утром 7 июля были повешены два комиссара - уроженец Белой Глины П. М. Калайда (заместитель председателя волостного совета и начальник штаба самообороны) и безымянный комиссар, руководивший обороной Песчанокопской. Эти виселицы видели возвращавшиеся с обсуждения приказа № 10 о чрезвычайных военных судах члены кубанского правительства. «Данным приказом учреждались временные чрезвычайные военные суды и определялся круг их подсудности. В круг рассматриваемых преступлений входили: служба на руководящих должностях в органах советской власти; выдача большевикам лиц, боровшихся против них; умышленное убийство, изнасилование, разбой и грабеж, умышленный поджог или потопление чужого имущества, укрывательство награбленного; поджог или иное приведение в негодность вооружений и воинского снаряжения; умышленное повреждение телеграфа, железнодорожного пути, подвижного состава, объектов водоснабжения, мастерских, грузовых железнодорожных складов; посягательство на изменение установленного в Кубанском крае образа правления; нападение на часового, вооруженное сопротивление военному караулу, чинам стражи или их убийство; умышленное уничтожение или повреждение объектов в районе военных действий: водопроводов, мостов, плотин, колодцев, дорог и т. п. Согласно п. 4 приказа № 10 за указанные преступления чрезвычайные военные суды приговаривали к расстрелу, однако при обнаружении смягчающих обстоятельств суд мог приговорить к иным видам наказаний: каторжным работам на срок от 4 до 20 лет с лишением всех прав состояния, а для военных - с лишением звания и увольнением со службы; отдаче в исправительные арестантские отделения от 1 до 6 лет с лишением всех особенных прав и преимуществ, а для военных - с лишением звания и увольнением со службы; тюремному заключению на срок от 2 месяцев до 2 лет; отдаче под арест на срок до 3 месяцев; денежному взысканию до 3 тыс. руб.». По идее авторов приказа (Л. И. Быч и другие), он «являлся канализацией мстительного чувства населения к прежним обидчикам и подчинял его юридическим нормам». Но внесудебная практика расстрелов и повешений уже опережала приказ. Чрезвычайные суды просуществовали на Кубани до конца 1918 г., когда ввиду многочисленных злоупотреблений были распущены.
Всего за 3 дня по приговору только военно-полевого суда (роль прокурора исполнял поручик Зеленин), по свидетельству белых, было расстреляно от 1500 до 2000 красноармейцев, захваченных ранее в ходе боя подразделениями дроздовцев. Впрочем, эти данные, исходящие из белых источников, также не являются окончательными. Расстреливали и рубили шашками не только пленных красноармейцев, но и местных жителей, включая 14-летних подростков. Поэтому вполне реальной является и большая цифра. Помимо расстрелов, белое командование наложило на жителей села 2,5-миллионную контрибуцию. Как справедливо указывает В. Б. Лобанов: «Белые действовали, как каратели, воющие на чужой территории. Это затем скажется на настроениях местного крестьянства, начавшего, как и в Черноморской губернии, партизанскую войну».
9 июля 1918 г. офицеры, возглавляемые полковником Павлом Ртищевым, предприняли попытку восстания в Ставрополе. Ими были окружены так называемые осетинские казармы с дальнейшей попыткой уничтожения в темноте спящих красноармейцев. Однако эти действия закончились неудачей; на помощь солдатам гарнизона подошли рабочие дружины и разбили офицерский отряд.
12 июля 1918 г. белыми войсками «кубанского» генерал-майора В. Л. Покровского захвачен Ейск. С приходом Покровского в городе незамедлительно появились виселицы. «О, знаете, виселица имеет свое значение - все притихнут», - отвечал на вопросы генерал Покровский. Первая виселица была сооружена незамедлительно в центре города в городском саду. Уступая возмущению местных жительниц, начальник гарнизона Белоусов вскоре ее убрал (на ней было повешено трое человек). Вместо упраздненной виселицы были установлены другие в разных местах, в т. ч. в тюремном дворе. Виселицы дополнялись в Ейске и ближайших станицах повсеместной поркой, без различий пола или возраста. Так, в станице Должанской за «злой язык» выпороли учительницу, а в станице Камышеватской - акушерку.
В Ейске было также много расстреляно моряков-черноморцев. Среди жертв расстрелов был первый председатель Ейского городского совета В. Н. Павлов. Расстреляны были и несколько местных жителей, сотрудничавших ранее с советской властью.
15 июля 1918 г. во время Второго Кубанского похода войска под командованием генерала И. Г. Эрдели захватили станицы Переяславскую и Новокорсунскую. В станице Новокорсунской белоказаки повесили 4-х членов местного ревкомитета, в том числе двух казаков, а позднее еще 6 активистов. Около 20 заложников, взятых в станице, расстреляли уже в станице Елизаветинской. Подобная практика не мешала ген. Эрдели вести дневник, пересылая записи из него своей возлюбленной. Очевидно, что он был уверен в правильности своих действий, когда писал ей: «Как бы я хотел, чтобы… ты мною гордилась, хвалила меня. Ты мой самый строгий судья».
Примерно в это же время, в середине июля 1918 г., казаки Шкуро заняли станицу Боргустанскую в Ставрополье. Согласно воспоминаниям И. М. Соболева, в станице были казнены (повешены) большевики З. И. Зинченко, М. Е. Соболев (отец мемуариста). По другим свидетельствам жителей станицы, «белогвардейцы арестовали Григорьева, Баранова, Чеснокова, братьев Саликовых и порубили их у «разделанной» дороги недалеко от речки Дарья. Братья Петраковы были убиты в их доме, заколочены в ящики и вывезены из станицы. Старика Божко избили за то, что его сын Григорий ушел в Красную гвардию. От побоев он умер. Сапожника без ног убили только за то, что он был иногородним. Жену Григорьева бандиты избили, истоптали лошадьми, и только благодаря уходу она выжила. Вся семья потом скрывалась… Под командой Хмары белогвардейцы подвергли дикой расправе население села Михайловского, основанного в 1846 году (200 дворов, 530 чел.), только за то, что они иногородние, мужики. Дома, надворные постройки были разобраны и перевезены в Боргустанскую, в личное пользование Хмары, Сороки и др. Остальное сожжено, разрушено. Жители, кто мог, спасались бегством в Кисловодск и село Побегайловку Минераловодского района».
21 июля 1918 г. отрядами Шкуро, который стремился на воссоединение с Добровольческой армией, был захвачен Ставрополь. Этому предшествовало предательство руководителя обороны города генерала Руднева. В городе приказом от 22 июня отменялись советские законы и вводилась законодательная дореволюционная практика с дополнениями в виде приказов Добровольческой армии. При этом в приказе даже указывалось руководство отрядом Слащевым. Параллельно этому приказу в городе осуществлялась репрессивная практика. На городской площади будет повешен начальник Ставропольского гарнизона Д. С. Ашихин. В те же дни от руки провокатора в станице Невинномысской погиб председатель Ставропольского комитета РКП (б) М. Г. Морозов…
25 июля 1918 г. дивизия полковника М. Г. Дроздовского захватила Кореневскую. Двухнедельные бои за станицу вновь шли с переменным успехом, белые войска понесли большие потери. Это явно ожесточило Дроздовского, рассказывали, «что однажды в бою под Кореновской к наблюдательному пункту, где находился генерал Дроздовский, привели взятых в плен 200 большевиков и спрашивали, куда их отправить. Были ли это большевики или мобилизованные, как они заявляли, вчера большевиками крестьяне, проверено не было, но генерал Дроздовский, не отрываясь от бинокля, коротко бросил: «В расход!» - и тогда их принял под свое покровительство начальник конвоя генерала Дроздовского. Тут же у подножья холма началась расправа над пленными. Начальник конвоя приказал им выстроиться в одну шеренгу и скомандовал: «Ложись!» Затем долго ровнял их, чтобы головы всех расстреливаемых были на одной линии, и по очереди выстрелом в затылок из винтовки убивал лежащего. На соседа еще живого брызгали кровь и мозги, но начальник конвоя штыком заставлял его подползать к убитому, выравнивал его голову, убивал и переходил к следующему. Забава эта продолжалась два часа. Расстрелянные лежали ровно, как на последнем параде». Это был третий случай массовых расправ летом 1918 г. со стороны дроздовцев. Общее количество жертв Дроздовского в них превышало 2 тыс. человек.
Не менее драматичными были и последующие занятия населенных пунктов белыми войсками. Так, 10 августа 1918 г. казачий отряд полковника С. А. Соколова вместе с осетинским отрядом напали на Владикавказ, выбив оттуда большевиков, после чего начали грабеж города и близлежащих ингушских хуторов. Общее количество жертв точно определить сложно, т. к. Владикавказ занимался белыми частями неоднократно и есть определенная путаница между этими событиями.
26 августа под контроль белых войск 1918 г. переходит Новороссийск. Военным комендантом города был назначен генерал А. П. Кутепов. Большое количество в городе плененных красноармейцев и матросов с затопленного Черноморского флота определило уровень террора. Вскоре о кутеповских репрессиях в Новороссийске знали практически все на Северном Кавказе. «Кошмарные слухи о жестокостях добровольцев, об их расправах с пленными красноармейцами и с теми жителями, которые имели хоть какое-нибудь отношение к советским учреждениям, распространялись в городе Сочи и в деревнях. Случайно находившиеся в Новороссийске в момент занятия города добровольцами члены сочинской продовольственной управы рассказывали о массовых расстрелах без всякого суда и следствия многих рабочих новороссийских цементных заводов и нескольких сот захваченных в плен красноармейцев. Расстрелы эти производились днем и ночью близ вокзала, на так называемом Цемесском болоте, где осужденные административным порядком рабочие и красноармейцы сами себе приготовляли могилы… На улицах города среди белого дня расстреливались или, вернее, просто пристреливались оставшиеся в Новороссийске после потопления черноморской эскадры матросы. Достаточным для расстрела поводом служил выжженный порохом на руке якорь или донос какого-нибудь почтенного обывателя о сочувствии того или другого лица большевизму».
Схожие данные о событиях в городе зафиксированы и в других мемуарах, в том числе журналистом, ранее писавшим о красных репрессиях в Архангельске, Г. Виллиамом:
«Бурачек помолчал, потом опять начал рассказывать.
- Прогнали красных, - и сколько же их тогда положили, страсть господня! - и стали свои порядки наводить. Освобождение началось. Сначала матросов постращали. Те сдуру и остались: «Наше дело, говорят, на воде, мы и с кадетами жить станем»… Ну, все как следует, по-хорошему: выгнали их за мол, заставили канаву для себя выкопать, а потом - подведут к краю и из револьверов поодиночке. А потом сейчас в канаву. Так, верите ли, как раки они в этой канаве шевелились, пока не засыпали. Да и потом на том месте вся земля шевелилась: потому не добивали, чтобы другим неповадно было.
- И все в спину, - со вздохом присовокупила хохлушка. - Они стоят, а офицер один, молодой совсем хлопчик, сейчас из револьвера: щелк! - он и летит в яму… Тысячи полторы перебили…
Старший сын улыбнулся и ласково посмотрел на меня:
- Разрывными пулями тоже били… Дум-дум… Если в затылок ударит, полчерепа своротит. Одному своротят, а другие глядят, ждут. Что-то отдельное!
- Добро управились, - снова заговорил Бурачек. - Только пошел после этого такой смрад, что хоть из города уходи. Известно, жара, засыпали неглубоко. Пришлось всем жителям прошение подавать, чтобы позволили выкопать и в другое место переложить. А комендант: «А мне что, говорит, хоть студень из них варите». Стали их тогда из земли поднимать да на кладбище.
Количество уничтоженных в Новороссийске составило несколько тысяч человек. Часть из них были захоронены в трехметровых ямах 8 метров на 6 метров, по 200 человек в каждой из них. Значительная часть так и осталась незахороненной на окраинах. Как всегда, их трупы растаскивались животными».
Среди расстрелянных в Новороссийске было много матросов-черноморцев, оставшихся в городе. Это был второй массовый случай их гибели (резни) после потопления Черноморской эскадры (первый - расправа в Темрюке).
Общее количество жертв в Новороссийске не установлено. Отметим, со ссылкой на архивные материалы (без конкретизации источника), максимальные цифры новороссийского кошмара исследователя А. А. Зайцева: до 12 тыс. раненых красногвардейцев, матросов, рабочих. Цифра в 12 тыс. расстрелянных в Новороссийске присутствует и в работах историка Л. И. Футорянского. Данные цифры представляются завышенными, но «новороссийский кошмар» имел место и стоил жизни нескольким тысяч человек.
27 августа 1918 г. издан приказ № 70 Кубанского краевого правительства, согласно которому подсудность Верховного военного суда распространялась на гражданских лиц. «Все не принадлежащие к армии лица в Кубанском крае, состоящем на военном положении, подлежали военному суду и наказанию по законам военного времени за политические и уголовные преступные деяния». Так, 31 августа 1918 г. у подножия горы Машук на горе Казачка в Пятигорске по приговору местного военно-полевого суда, утвержденного генералом Эрдели, был повешен Г. Г. Анджиевский (Андржиевский) - один из руководителей борьбы за Советскую власть на Северном Кавказе. 17 августа он был арестован в Баку англичанами и передан белогвардейцам, с последующей передачей дела в военный суд. Казни на горе Машук практиковались и в дальнейшем. При этом речь шла как о выполнении судебных приговор военно-полевых судов, так и о самосудных расправах. Например, с 13 на 14 января 1920 г. здесь был зарублен добровольцами врач, комиссар Красного креста, Д. Л. Гур-Ари.
28 августа 1918 г. частями Покровского была захвачена Анапа. «Большевики были изгнаны из А. 15-го августа. Генерал Покровский, взяв А., поставил сразу перед Управой виселицу. Началась расправа с большевиками и вообще со всеми, на кого у кого-либо была охота доносить. Среди других доносительством занялся бывший городской голова доктор Барзинский, из этого я могла, конечно, заранее сделать соответственный вывод для себя лично. Казнили Инджебели. После вынесения приговора он, говорят, валялся в ногах пьяного генерала Борисовича и кричал: «Ваше превосходительство, я верный слуга его величества». Генерал отпихнул его сапогом. Казнен был Мережко - за то, что был председателем совета еще при Временном правительстве. Перед смертью он получил записку от жены: «Не смотри такими страшными глазами на смерть». Когда потом через несколько месяцев тело его откопали, в руке Мережко нашли эту записку, залитую кровью. Жена его взяла ее и носила потом на груди. Казнили начальника отряда прапорщика Ержа и помощника его Воронкова. Ерж не был большевиком и во время отступления решил перейти к добровольцам. В коляске он подъехал прямо к помещению городской стражи и был сразу арестован. Судили его и Воронкова вместе с эсэром - слесарем Мальковым. Говорить не дали и вынесли смертный приговор. Мальков успел спросить, а как же он. Только тогда пьяные судьи-офицеры заметили, что перед ними не два, а три преступника, и отпустили Малькова на свободу. Казнили винодела Ж. Его вина заключалась в том, что он поступил на службу в реквизированный большевиками подвал акционерного общества «Капитал». Казнили солдата Михаила Ш. - тоже за службу в этом подвале. Дополнительно его обвинили в краже 200 тысяч у «Капитала». Допытываясь, куда он девал эти деньги, избили его так, что он сошел с ума и сам разбил себе голову об угол печки. Везли его на казнь разбитого, лежащего плашмя на подводе, сумасшедшего и громко орущего песни. Казнили матроса Редько. Он перед смертью говорил, что сам бросал офицеров в топки. Арестное помещение при городской страже полно. Все эти новости произвели на меня удручающее впечатление». Местное краеведческое издание, использующее более широкий круг источников, уточнило некоторые моменты приведенных воспоминаний. Так, дело не ограничилось одной виселицей перед управой: с самого начала на набережной и напротив Управы было сооружено пять виселиц. Аресты и расправы в городе продолжались весь осенний период.
Стремясь упорядочить карательную практику, Кубанское краевое правительство 4 сентября 1918 г. издало приказ № 79. Согласно указу, в городах Майкопе, Армавире, станицах Уманской, Кавказской, Славянской учреждались комиссии по делам о преступлениях, совершенных по политическим соображениям. Аналогичный приказ незадолго до этого был издан по Екатеринодару. Эти приказы, направленные на контроль репрессий, в целом мало повлияли на обстановку в регионе. Репрессии определялись не письменными приказами и указаниями, а решением конкретных военных деятелей, которых практически никто не контролировал.
Северный Кавказ в 1918 г. был одним из ключевых регионов, где происходило противостояние большевистской и белой государственности. Именно это обстоятельство определяло особую ожесточенность военных действий. Оказало свое действие и приход в указанный регион вооруженных отрядов извне, как красных отрядов, вытесненных с украинских территорий германскими войсками, так и Добровольческой армии, ушедшей с Дона во Второй Кубанский поход. Оказывал свое влияние и многонациональный фактор региона, а также насыщение региона демобилизованными солдатами. Важным моментом было противостояние иногородних и казаков. Результатом этого стал массовый красный и белый террор в регионе, начавшийся задолго до аналогичных явлений в центральных регионах России…
[Читать далее]Первые свидетельства массового белого террора фиксируются уже в период прихода Добровольческой армии на Северный Кавказ. Расстреливали как добровольцы, так и белые казаки-кубанцы. Из известных случаев - массовый июньский расстрел коммунаров в станице Роговской. Среди прочих расстрелянных был 17-летний Александр Михайлович Степанов, которого приняли за красного разведчика. Кроме того, была принята в расчет и ревкомовская должность отца юноши. Перед казнью ему выбили зубы и глаза. Данный расстрел был одним из прочих, многих в этот период, если бы не дальнейшая трагическая судьба его братьев, семь из которых героически погибли, защищая Родину накануне и в годы Великой Отечественной войны. Федор погиб на Дальнем Востоке 20 августа 1939 г. во время наступательной операции советских и монгольских войск против Японии (посмертно медаль «За отвагу»). Павел погиб в первые дни войны на Брянском фронте. Командир танковой роты Илья погиб 14 июля 1943 г. на Курской дуге. Под Минском погиб разведчик Иван Степанов, расстрелянный фашистами в ноябре 1943 г. Подпольщик Василий казнен фашистами в Никопольском районе 2 ноября 1943 г. В немецком концлагере скончался Филипп. Младший брат, Александр, Мизинчик, как его звали в семье, названный в память о казненном в Гражданскую войну брате, героически погиб при форсировании Днепра. Противотанковой гранатой он подорвал себя и окруживших его врагов. Ему было всего 20 лет (посмертно присвоено звание Героя Советского Союза). Осенью 1963 г. умер от последствий ран единственный вернувшийся с войны сын Николай. Всех сыновей пережила мать…
В июне на Северном Кавказе фиксировались и другие массовые расстрелы. Это происходило в т. ч. вследствие активизации военных действий местных казачьих партизанских отрядов, которые впоследствии вольются в Добровольческую армию. В начале июня атаман А. Г. Шкуро временно занял Ессентуки. Город был подвергнут грабежу, в нем производилась расправа над большевиками и советскими работниками. Скоро Шкуро выбили из города, но это был его первый подобный «заход» в Ессентуки. 24 июня 1918 г. отряд атамана А. Г. Шкуро вновь совершил налет на Ессентуки. Пребывание казаков в городе было непродолжительным из-за похода пятигорского отряда Красной Армии. Тогда Шкуро повернул на Кисловодск и захватил 27 июня станицу Кисловодскую, предъявив местным казакам ультиматум о мобилизации в его отряд и сдаче оружия. В этот же день шкуровцы ворвались в город Кисловодск, где в течение суток чинили расправу над сторонниками советской власти и грабили город. Сохранилось одно воспоминание о пребывании Шкуро в Кисловодске, скорее всего, относящееся к этому времени. В нем описывалось, как он в чеченской форме сидел в курортной зале города и принимал награбленное. «Шкуро приносили на золотом блюде подарки - кто кольца, кто что, и он сумел околпачить, и 2−3 часа он таким образом поцарствовал в Кисловодске».
Июль демонстрировал тенденцию все большего ожесточения военных действий на Северном Кавказе. Налеты казачьего отряда Шкуро на Ессентуки и Кисловодск совпали с началом 23 июня 1918 г. второго Кубанского похода Добровольческой армии. Ситуация для советской власти на Северном Кавказе усложнялась успешным выступлением 17 июня Г. Бичерахова в Моздоке и занятием казачьим отрядом полковника Агоева Прохладной, а затем станицы Солдатской. В последней была учинена «дикая расправа над женщинами и стариками».
Наступление Добровольческой армии в период Второго Кубанского похода, как и в феврале 1918 г., шло через Медвеженский уезд Ставропольской губернии. 25 июня белыми войсками была взятия станица Торговая. Здесь фиксируется один из первых массовых расстрелов со стороны дроздовцев в период Второго Кубанского похода. Его зафиксировал в своих воспоминаниях белый генерал И. Т. Беляев: «Выйдя за ворота, я наткнулся на группу молодых офицеров, спешивших на станцию с винтовками в руках. Впереди шел сам Дроздовский в фуражке с белым околышем на затылке и с возбужденным видом заряжая винтовку на ходу…
- Куда вы? - спросил я с недоумением одного из догонявших офицеров.
- На станцию! - ответил он на ходу.
- Там собрали пленных красноармейцев, будем их расстреливать, втягивать молодежь…
За ними бежала обезумевшая от горя старушка.
- Моего сына, - умоляла она, - отдайте мне моего сына!..»
Это было только начало процесса, принимавшего все больший масштаб…
Вскоре ситуация повторилась, но в еще большем масштабе. 6 июля (23 июня по старому стилю) 1918 г… командир 3-й дивизии Добровольческой армии полковник М. Г. Дроздовский после успешного боя отдал приказ расстрелять около 1000 взятых в плен красноармейцев. «На мельницу (куда сводили пленных) пришел Дроздовский. Он был спокоен, но мрачен. На земле внутри мельницы валялись массы потерянных винтовочных патронов. Там были всякие: и обыкновенные, и разрывные, и бронебойные. Дроздовский ходил между пленными, рассматривая их лица. Время от времени, когда чье-либо лицо ему особенно не нравилось, он поднимал с земли патрон и обращался к кому-нибудь из офицеров. «Вот этого - этим», - говорил он, подавая патрон и указывая на красного. Красный выводился вон, и его расстреливали. Когда это надоело, то оставшиеся были расстреляны все оптом».
Прежде чем успел вмешаться штаб Командующего Добровольческой армией, были расстреляны несколько крупных партий пленных красноармейцев. Расправы происходили в разных местах. Больных красноармейцев вытаскивали на улицу и немедленно расстреливали. Во дворе мельницы Пшивановых, по воспоминаниям очевидцев, расстреляли 125 человек, а на Ярмарочной площади красноармейцев массово уничтожали из пулемета.
Однако это были не первые жертвы в Белой Глине. Еще до приказа М. Г. Дроздовского на церковной площади по приговору военно-полевого суда утром 7 июля были повешены два комиссара - уроженец Белой Глины П. М. Калайда (заместитель председателя волостного совета и начальник штаба самообороны) и безымянный комиссар, руководивший обороной Песчанокопской. Эти виселицы видели возвращавшиеся с обсуждения приказа № 10 о чрезвычайных военных судах члены кубанского правительства. «Данным приказом учреждались временные чрезвычайные военные суды и определялся круг их подсудности. В круг рассматриваемых преступлений входили: служба на руководящих должностях в органах советской власти; выдача большевикам лиц, боровшихся против них; умышленное убийство, изнасилование, разбой и грабеж, умышленный поджог или потопление чужого имущества, укрывательство награбленного; поджог или иное приведение в негодность вооружений и воинского снаряжения; умышленное повреждение телеграфа, железнодорожного пути, подвижного состава, объектов водоснабжения, мастерских, грузовых железнодорожных складов; посягательство на изменение установленного в Кубанском крае образа правления; нападение на часового, вооруженное сопротивление военному караулу, чинам стражи или их убийство; умышленное уничтожение или повреждение объектов в районе военных действий: водопроводов, мостов, плотин, колодцев, дорог и т. п. Согласно п. 4 приказа № 10 за указанные преступления чрезвычайные военные суды приговаривали к расстрелу, однако при обнаружении смягчающих обстоятельств суд мог приговорить к иным видам наказаний: каторжным работам на срок от 4 до 20 лет с лишением всех прав состояния, а для военных - с лишением звания и увольнением со службы; отдаче в исправительные арестантские отделения от 1 до 6 лет с лишением всех особенных прав и преимуществ, а для военных - с лишением звания и увольнением со службы; тюремному заключению на срок от 2 месяцев до 2 лет; отдаче под арест на срок до 3 месяцев; денежному взысканию до 3 тыс. руб.». По идее авторов приказа (Л. И. Быч и другие), он «являлся канализацией мстительного чувства населения к прежним обидчикам и подчинял его юридическим нормам». Но внесудебная практика расстрелов и повешений уже опережала приказ. Чрезвычайные суды просуществовали на Кубани до конца 1918 г., когда ввиду многочисленных злоупотреблений были распущены.
Всего за 3 дня по приговору только военно-полевого суда (роль прокурора исполнял поручик Зеленин), по свидетельству белых, было расстреляно от 1500 до 2000 красноармейцев, захваченных ранее в ходе боя подразделениями дроздовцев. Впрочем, эти данные, исходящие из белых источников, также не являются окончательными. Расстреливали и рубили шашками не только пленных красноармейцев, но и местных жителей, включая 14-летних подростков. Поэтому вполне реальной является и большая цифра. Помимо расстрелов, белое командование наложило на жителей села 2,5-миллионную контрибуцию. Как справедливо указывает В. Б. Лобанов: «Белые действовали, как каратели, воющие на чужой территории. Это затем скажется на настроениях местного крестьянства, начавшего, как и в Черноморской губернии, партизанскую войну».
9 июля 1918 г. офицеры, возглавляемые полковником Павлом Ртищевым, предприняли попытку восстания в Ставрополе. Ими были окружены так называемые осетинские казармы с дальнейшей попыткой уничтожения в темноте спящих красноармейцев. Однако эти действия закончились неудачей; на помощь солдатам гарнизона подошли рабочие дружины и разбили офицерский отряд.
12 июля 1918 г. белыми войсками «кубанского» генерал-майора В. Л. Покровского захвачен Ейск. С приходом Покровского в городе незамедлительно появились виселицы. «О, знаете, виселица имеет свое значение - все притихнут», - отвечал на вопросы генерал Покровский. Первая виселица была сооружена незамедлительно в центре города в городском саду. Уступая возмущению местных жительниц, начальник гарнизона Белоусов вскоре ее убрал (на ней было повешено трое человек). Вместо упраздненной виселицы были установлены другие в разных местах, в т. ч. в тюремном дворе. Виселицы дополнялись в Ейске и ближайших станицах повсеместной поркой, без различий пола или возраста. Так, в станице Должанской за «злой язык» выпороли учительницу, а в станице Камышеватской - акушерку.
В Ейске было также много расстреляно моряков-черноморцев. Среди жертв расстрелов был первый председатель Ейского городского совета В. Н. Павлов. Расстреляны были и несколько местных жителей, сотрудничавших ранее с советской властью.
15 июля 1918 г. во время Второго Кубанского похода войска под командованием генерала И. Г. Эрдели захватили станицы Переяславскую и Новокорсунскую. В станице Новокорсунской белоказаки повесили 4-х членов местного ревкомитета, в том числе двух казаков, а позднее еще 6 активистов. Около 20 заложников, взятых в станице, расстреляли уже в станице Елизаветинской. Подобная практика не мешала ген. Эрдели вести дневник, пересылая записи из него своей возлюбленной. Очевидно, что он был уверен в правильности своих действий, когда писал ей: «Как бы я хотел, чтобы… ты мною гордилась, хвалила меня. Ты мой самый строгий судья».
Примерно в это же время, в середине июля 1918 г., казаки Шкуро заняли станицу Боргустанскую в Ставрополье. Согласно воспоминаниям И. М. Соболева, в станице были казнены (повешены) большевики З. И. Зинченко, М. Е. Соболев (отец мемуариста). По другим свидетельствам жителей станицы, «белогвардейцы арестовали Григорьева, Баранова, Чеснокова, братьев Саликовых и порубили их у «разделанной» дороги недалеко от речки Дарья. Братья Петраковы были убиты в их доме, заколочены в ящики и вывезены из станицы. Старика Божко избили за то, что его сын Григорий ушел в Красную гвардию. От побоев он умер. Сапожника без ног убили только за то, что он был иногородним. Жену Григорьева бандиты избили, истоптали лошадьми, и только благодаря уходу она выжила. Вся семья потом скрывалась… Под командой Хмары белогвардейцы подвергли дикой расправе население села Михайловского, основанного в 1846 году (200 дворов, 530 чел.), только за то, что они иногородние, мужики. Дома, надворные постройки были разобраны и перевезены в Боргустанскую, в личное пользование Хмары, Сороки и др. Остальное сожжено, разрушено. Жители, кто мог, спасались бегством в Кисловодск и село Побегайловку Минераловодского района».
21 июля 1918 г. отрядами Шкуро, который стремился на воссоединение с Добровольческой армией, был захвачен Ставрополь. Этому предшествовало предательство руководителя обороны города генерала Руднева. В городе приказом от 22 июня отменялись советские законы и вводилась законодательная дореволюционная практика с дополнениями в виде приказов Добровольческой армии. При этом в приказе даже указывалось руководство отрядом Слащевым. Параллельно этому приказу в городе осуществлялась репрессивная практика. На городской площади будет повешен начальник Ставропольского гарнизона Д. С. Ашихин. В те же дни от руки провокатора в станице Невинномысской погиб председатель Ставропольского комитета РКП (б) М. Г. Морозов…
25 июля 1918 г. дивизия полковника М. Г. Дроздовского захватила Кореневскую. Двухнедельные бои за станицу вновь шли с переменным успехом, белые войска понесли большие потери. Это явно ожесточило Дроздовского, рассказывали, «что однажды в бою под Кореновской к наблюдательному пункту, где находился генерал Дроздовский, привели взятых в плен 200 большевиков и спрашивали, куда их отправить. Были ли это большевики или мобилизованные, как они заявляли, вчера большевиками крестьяне, проверено не было, но генерал Дроздовский, не отрываясь от бинокля, коротко бросил: «В расход!» - и тогда их принял под свое покровительство начальник конвоя генерала Дроздовского. Тут же у подножья холма началась расправа над пленными. Начальник конвоя приказал им выстроиться в одну шеренгу и скомандовал: «Ложись!» Затем долго ровнял их, чтобы головы всех расстреливаемых были на одной линии, и по очереди выстрелом в затылок из винтовки убивал лежащего. На соседа еще живого брызгали кровь и мозги, но начальник конвоя штыком заставлял его подползать к убитому, выравнивал его голову, убивал и переходил к следующему. Забава эта продолжалась два часа. Расстрелянные лежали ровно, как на последнем параде». Это был третий случай массовых расправ летом 1918 г. со стороны дроздовцев. Общее количество жертв Дроздовского в них превышало 2 тыс. человек.
Не менее драматичными были и последующие занятия населенных пунктов белыми войсками. Так, 10 августа 1918 г. казачий отряд полковника С. А. Соколова вместе с осетинским отрядом напали на Владикавказ, выбив оттуда большевиков, после чего начали грабеж города и близлежащих ингушских хуторов. Общее количество жертв точно определить сложно, т. к. Владикавказ занимался белыми частями неоднократно и есть определенная путаница между этими событиями.
26 августа под контроль белых войск 1918 г. переходит Новороссийск. Военным комендантом города был назначен генерал А. П. Кутепов. Большое количество в городе плененных красноармейцев и матросов с затопленного Черноморского флота определило уровень террора. Вскоре о кутеповских репрессиях в Новороссийске знали практически все на Северном Кавказе. «Кошмарные слухи о жестокостях добровольцев, об их расправах с пленными красноармейцами и с теми жителями, которые имели хоть какое-нибудь отношение к советским учреждениям, распространялись в городе Сочи и в деревнях. Случайно находившиеся в Новороссийске в момент занятия города добровольцами члены сочинской продовольственной управы рассказывали о массовых расстрелах без всякого суда и следствия многих рабочих новороссийских цементных заводов и нескольких сот захваченных в плен красноармейцев. Расстрелы эти производились днем и ночью близ вокзала, на так называемом Цемесском болоте, где осужденные административным порядком рабочие и красноармейцы сами себе приготовляли могилы… На улицах города среди белого дня расстреливались или, вернее, просто пристреливались оставшиеся в Новороссийске после потопления черноморской эскадры матросы. Достаточным для расстрела поводом служил выжженный порохом на руке якорь или донос какого-нибудь почтенного обывателя о сочувствии того или другого лица большевизму».
Схожие данные о событиях в городе зафиксированы и в других мемуарах, в том числе журналистом, ранее писавшим о красных репрессиях в Архангельске, Г. Виллиамом:
«Бурачек помолчал, потом опять начал рассказывать.
- Прогнали красных, - и сколько же их тогда положили, страсть господня! - и стали свои порядки наводить. Освобождение началось. Сначала матросов постращали. Те сдуру и остались: «Наше дело, говорят, на воде, мы и с кадетами жить станем»… Ну, все как следует, по-хорошему: выгнали их за мол, заставили канаву для себя выкопать, а потом - подведут к краю и из револьверов поодиночке. А потом сейчас в канаву. Так, верите ли, как раки они в этой канаве шевелились, пока не засыпали. Да и потом на том месте вся земля шевелилась: потому не добивали, чтобы другим неповадно было.
- И все в спину, - со вздохом присовокупила хохлушка. - Они стоят, а офицер один, молодой совсем хлопчик, сейчас из револьвера: щелк! - он и летит в яму… Тысячи полторы перебили…
Старший сын улыбнулся и ласково посмотрел на меня:
- Разрывными пулями тоже били… Дум-дум… Если в затылок ударит, полчерепа своротит. Одному своротят, а другие глядят, ждут. Что-то отдельное!
- Добро управились, - снова заговорил Бурачек. - Только пошел после этого такой смрад, что хоть из города уходи. Известно, жара, засыпали неглубоко. Пришлось всем жителям прошение подавать, чтобы позволили выкопать и в другое место переложить. А комендант: «А мне что, говорит, хоть студень из них варите». Стали их тогда из земли поднимать да на кладбище.
Количество уничтоженных в Новороссийске составило несколько тысяч человек. Часть из них были захоронены в трехметровых ямах 8 метров на 6 метров, по 200 человек в каждой из них. Значительная часть так и осталась незахороненной на окраинах. Как всегда, их трупы растаскивались животными».
Среди расстрелянных в Новороссийске было много матросов-черноморцев, оставшихся в городе. Это был второй массовый случай их гибели (резни) после потопления Черноморской эскадры (первый - расправа в Темрюке).
Общее количество жертв в Новороссийске не установлено. Отметим, со ссылкой на архивные материалы (без конкретизации источника), максимальные цифры новороссийского кошмара исследователя А. А. Зайцева: до 12 тыс. раненых красногвардейцев, матросов, рабочих. Цифра в 12 тыс. расстрелянных в Новороссийске присутствует и в работах историка Л. И. Футорянского. Данные цифры представляются завышенными, но «новороссийский кошмар» имел место и стоил жизни нескольким тысяч человек.
27 августа 1918 г. издан приказ № 70 Кубанского краевого правительства, согласно которому подсудность Верховного военного суда распространялась на гражданских лиц. «Все не принадлежащие к армии лица в Кубанском крае, состоящем на военном положении, подлежали военному суду и наказанию по законам военного времени за политические и уголовные преступные деяния». Так, 31 августа 1918 г. у подножия горы Машук на горе Казачка в Пятигорске по приговору местного военно-полевого суда, утвержденного генералом Эрдели, был повешен Г. Г. Анджиевский (Андржиевский) - один из руководителей борьбы за Советскую власть на Северном Кавказе. 17 августа он был арестован в Баку англичанами и передан белогвардейцам, с последующей передачей дела в военный суд. Казни на горе Машук практиковались и в дальнейшем. При этом речь шла как о выполнении судебных приговор военно-полевых судов, так и о самосудных расправах. Например, с 13 на 14 января 1920 г. здесь был зарублен добровольцами врач, комиссар Красного креста, Д. Л. Гур-Ари.
28 августа 1918 г. частями Покровского была захвачена Анапа. «Большевики были изгнаны из А. 15-го августа. Генерал Покровский, взяв А., поставил сразу перед Управой виселицу. Началась расправа с большевиками и вообще со всеми, на кого у кого-либо была охота доносить. Среди других доносительством занялся бывший городской голова доктор Барзинский, из этого я могла, конечно, заранее сделать соответственный вывод для себя лично. Казнили Инджебели. После вынесения приговора он, говорят, валялся в ногах пьяного генерала Борисовича и кричал: «Ваше превосходительство, я верный слуга его величества». Генерал отпихнул его сапогом. Казнен был Мережко - за то, что был председателем совета еще при Временном правительстве. Перед смертью он получил записку от жены: «Не смотри такими страшными глазами на смерть». Когда потом через несколько месяцев тело его откопали, в руке Мережко нашли эту записку, залитую кровью. Жена его взяла ее и носила потом на груди. Казнили начальника отряда прапорщика Ержа и помощника его Воронкова. Ерж не был большевиком и во время отступления решил перейти к добровольцам. В коляске он подъехал прямо к помещению городской стражи и был сразу арестован. Судили его и Воронкова вместе с эсэром - слесарем Мальковым. Говорить не дали и вынесли смертный приговор. Мальков успел спросить, а как же он. Только тогда пьяные судьи-офицеры заметили, что перед ними не два, а три преступника, и отпустили Малькова на свободу. Казнили винодела Ж. Его вина заключалась в том, что он поступил на службу в реквизированный большевиками подвал акционерного общества «Капитал». Казнили солдата Михаила Ш. - тоже за службу в этом подвале. Дополнительно его обвинили в краже 200 тысяч у «Капитала». Допытываясь, куда он девал эти деньги, избили его так, что он сошел с ума и сам разбил себе голову об угол печки. Везли его на казнь разбитого, лежащего плашмя на подводе, сумасшедшего и громко орущего песни. Казнили матроса Редько. Он перед смертью говорил, что сам бросал офицеров в топки. Арестное помещение при городской страже полно. Все эти новости произвели на меня удручающее впечатление». Местное краеведческое издание, использующее более широкий круг источников, уточнило некоторые моменты приведенных воспоминаний. Так, дело не ограничилось одной виселицей перед управой: с самого начала на набережной и напротив Управы было сооружено пять виселиц. Аресты и расправы в городе продолжались весь осенний период.
Стремясь упорядочить карательную практику, Кубанское краевое правительство 4 сентября 1918 г. издало приказ № 79. Согласно указу, в городах Майкопе, Армавире, станицах Уманской, Кавказской, Славянской учреждались комиссии по делам о преступлениях, совершенных по политическим соображениям. Аналогичный приказ незадолго до этого был издан по Екатеринодару. Эти приказы, направленные на контроль репрессий, в целом мало повлияли на обстановку в регионе. Репрессии определялись не письменными приказами и указаниями, а решением конкретных военных деятелей, которых практически никто не контролировал.